Текст книги "Железный ветер. Путь войны. Там, где горит земля (сборник)"

Таланов не спал, за пару предрассветных часов он успел подремать и даже потихоньку умыться, но сейчас старательно делал вид, что покоится крепким сном, завернувшись с головой в тонкий шерстяной плед. Он терпеливо ждал, вслушиваясь в шумы пробуждающегося дома.

– Папа…

Ну наконец-то. Это Дима. Судя по голосу, мальчик прокрался в гостиную и занял стратегически выгодную позицию за спинкой дивана, которая позволяла и будить отца, и избежать суровой подушечной кары.

– Папочка…

На этот раз детский голос послышался совсем близко. Виктор затаил дыхание.

– Папа! – Дима явно потерял терпение и подкрался ближе к изголовью.

Виктор чуть приоткрыл один глаз и сквозь ресницы увидел родную рожицу шестилетнего сына – сплошные веснушки, непослушные вихры и темные глаза, внимательно наблюдавшие за «спящим» отцом.

Еще немного, еще чуть-чуть…

Сброшенный плед взметнулся вверх ярким лоскутом, словно подхваченный порывом ветра. Приподнявшись на локте правой руки, Виктор быстрым движением выбросил вперед левую и, конечно же, промахнулся. Привычные рефлексы не подвели, ему стоило немалых усилий удержаться от того, чтобы не сомкнуть хватку на тонком мальчишечьем плече и позволить сыну выскользнуть из захвата.

– Поймаю, пополам переломаю! – трубно провозгласил он, бросаясь в погоню за ускользающей добычей. Добыча с радостным воплем пустилась вскачь вокруг дивана, но была поймана, крепко схвачена и торжественно пронесена на вытянутых руках по всей гостевой.

– Боевой гироплан пошел на взлет! Экстренный набор высоты! – сообщил отец, подбросив хохочущего во весь голос сына к самому потолку и ловко поймав.

– Здравствуй, – сказала жена, она незаметно вошла в комнату и теперь с мягкой улыбкой наблюдала за родными людьми. С той самой тихой улыбкой, едва обозначенной краешками губ, что выдает очень счастливых и очень добрых людей. И, увидев эту улыбку, прижав к себе сына и чувствуя сквозь тонкую рубашку биение его сердца, Виктор окончательно почувствовал, что он вернулся домой.

Таланов-младший женился рано, вопреки воле семьи, рассчитывавшей породниться с какой-нибудь семьей «старой аристократии». Желательно из тех, что сумели перейти в стан новой финансовой олигархии после реформации Андрея Первого и упразднения сословий. Но Виктор имел совершенно иные планы на собственное будущее, и удовлетворение матримониальных комплексов старшего поколения в них никоим образом не входило. Предчувствуя грядущую бурю, он запланировал краткую, сугубо светскую церемонию без всяких венчаний и празднований, все очень скромно, строго и в окружении только самых близких друзей.

Венчание должно было пройти через неделю после окончания Московского Аэродесантного офицерского училища, в ожидании первичного назначения. Он выбрал момент и сообщил родителям радостную новость накануне свадьбы.

Отец понял, так до конца и не простил, но понял. Мать не поняла, не простила и оставшиеся ей годы жизни посвятила злословию и безуспешным попыткам разрушить брак.

Даже после ее смерти Марина, ожидавшая второго ребенка, категорически отказалась переселяться в дом, где ее так скверно приняли, и Виктор не нашелся, что ей возразить. Они жили в Подмосковье, снимая меблированную квартиру, пока однажды тихим летним вечером к ним в дом не пришел Таланов-старший, один, без предупреждения. Он подарил трехлетней внучке леденец и попросил сына оставить его наедине с Мариной.

Виктор так и не узнал, о чем Савелий Сергеевич говорил с невесткой почти час. Но после разговора жена изменила отношение к свекру и со временем даже согласилась переехать в фамильную резиденцию Талановых. Теперь двухэтажный дом красного кирпича стал оплотом сразу трех поколений семьи, возрастом от шести до шестидесяти.

– Я рада, что ты вернулся. – Марина всегда была немногословна, но в ее глазах Виктор читал гораздо больше, чем слышал в словах.

– А теперь – на посадку! – сообщил он Диме.

«Боевой гироплан» окончательно приземлился и сразу же начал рассказывать о том, что соседский кот залез на дерево и пришлось вызывать пожарных, в подаренной на прошлый день рождения машинке сломалась пружинка, и игрушка перестала ездить, что в новом выпуске «Механики для самых маленьких» есть чертежи парового двигателя из консервной банки для самодельных корабликов, и его можно сделать, а еще соседский Витька сказал, что подключаемый скаф гораздо лучше автономного, и пришлось с ним подраться, потому что…

– Рядовой Дмитрий! – сурово провозгласил Виктор.

Сын замолчал и подтянулся, поддерживая их старую игру.

– Что говорит Устав Семьи относительно ведения военных действий против сопредельных соседских государств? – грозно вопросил Виктор особым командирским голосом.

– Допускается только по особо значимым поводам… – понуро протянул Дима, глядя в пол.

– Является ли вопрос скафандров таковым?

Самым трудным было не рассмеяться, сохраняя в голосе металл, а во взгляде орлиную строгость. Марине было проще, она стояла за спиной сына, и в ее взоре плясали веселые чертики.

– Да! – воскликнул Дима, даже притоптывая ногой для большей убедительности. При этом он был до смешного похож на маленького бодливого барашка из известной сказки. – Является! Потому что его папа сказал так, а ты говорил совсем по-другому. А мой папа самый паповый!

Виктор нахмурился, стараясь скрыть за этим жестом некоторую растерянность. В самом деле, что здесь можно ответить? И капитан предпочел отступление.

– К этому вопросу мы еще вернемся, – строго пообещал он и взъерошил непослушные вихры сына, чтобы сгладить суровость тона.

– Идемте завтракать, – сказала Марина, – мальчишки… – И в одном этом слове была вся мудрость женщин всех времен, твердо знающих, что самый-пресамый суровый и могучий воин – в душе такой же мальчишка, как его шестилетний сын.

Таланов слегка удивился, обычно дочь всегда встречала отца вместе с братом, но гадать пришлось недолго. Мария корпела на кухне над праздничным завтраком. Ее Виктор обнимать не стал, памятуя, что его девочке уже девять, она вошла в возраст обостренного чувства «я» и болезненной самоуверенности. Ограничился приветствием, постаравшись вложить во взгляд всю отцовскую любовь, и с удовлетворением прочитал в ответном взгляде понимание и радость.

– Садись, папа, будем есть, – сказала Мария, стараясь держаться степенно, с достоинством хозяйки семейства и повелительницы завтраков.

Столовая издавна была главным местом в доме Талановых, командным пунктом, залом совещаний и игровой комнатой. Хотя это было очень серьезным нарушением традиций, архитектор спланировал первый этаж по новой в ту пору европейской моде – объединив обеденную залу и кухню. Получилось непривычно, необычно, нетрадиционно, но на удивление удачно и хорошо.

Именно в этой большой комнате с огромным окном во всю стену было как-то по-особому уютно и по-домашнему тепло. Здесь собирались за совместными обедами и проводили праздники, играли в настольную игру «Захват колоний» и читали по вечерам. Даже Таланов-старший, который предпочитал работать в своем большом кабинете, обставленном по последнему слову техники, включая частный изограф, вечером спускался в столовую. Там он зажигал маленький газовый камин, садился в любимое кресло-качалку, раскрывал «Вечерние ведомости» или «Бюллетень Мореводства» и пытался читать. Ему, конечно, не давали, требуя рассказать сказку, вспомнить какую-нибудь уж-ж-жасную морскую легенду или историю. Он возмущался и грозно требовал от младших Талановых порядка, призывая громы и молнии на головы неслухов и обормотов. Но Виктор хорошо знал, каким по-настоящему грозным мог быть отец, и понимал, что старик счастлив.

Жаль, что сегодня старшего нет с ними, но это поправимо. Всего несколько дней, и за столом соберется семья Талановых уже в полном составе, и это будет славно.

– Чем сегодня кормят голодных мужчин? – осведомился он.

– За стол. – Мария строго указала поварешкой, Виктор невероятным усилием подавил улыбку, настолько комично смотрелась его девочка в роли суровой домоправительницы.

Жена незаметно для дочери подмигнула Виктору, легким наклоном головы указывая на плиту и тумбу у плиты, заставленные кастрюлями, баночками со специями и прочей атрибутикой вкусной и здоровой пищи. И Марию, колдующую над этим невероятным кавардаком.

– Кто же это сегодня кухарничает? – показательно удивился Виктор.

– Я! Я! Я скажу! Я знаю! – Дима, конечно, был тут как тут, зная ответы на все вопросы, даже те, которые еще даже не пришли на ум этим тугодумным взрослым. – Машка вскочила ни свет ни заря, увидела, что ты вернулся, и сразу как начала рецепты искать и готовить…

Разъяренная Мария развернулась, подобно фурии, все с той же поварешкой наперевес, и быть бы беде, если бы мать семейства не вступила в свои права.

– Маша, тише. – С этими словами Марина опустила руку на плечо дочери, усмиряя порыв негодования. – А вы, молодой человек, ищете неприятностей, – негромко, но очень внушительно сказала она сыну.

Восстановив несколькими словами мир и любовь в кругу семьи, Марина рассадила мужчин по разные стороны стола и, накинув поварской фартук, сделанный ею собственноручно из старой скатерти, помогла Марии накрыть завтрак.

Стол был хороший, знатный, Савелий Сергеевич сделал его собственноручно, когда женился и построил дом. Брак оказался неудачным, а вот стол верой и правдой служил уже много-много лет.

Виктор ощутил укол совести. Время идет, дети растут, а он видит их так редко, слишком редко… Ему повезло с семьей, особенно в наш прогрессивный век, когда рушатся старые традиции и распадается каждый десятый брак. Далеко не каждая современная девушка согласится терпеливо ждать мужа, который бывает дома от силы пять-шесть месяцев в году, а все остальное время – непонятно где, отговариваясь служебным долгом. Но изображать гарнизонную крысу у него не очень получалось. И однажды, когда Марина заметила тонкую нить шрама на пояснице, она перестала задавать вопросы о работе.

Впрочем, и он заслужил семейное счастье, когда десять лет назад не позволил родным отговорить его от женитьбы. Когда осмелился пойти против отцовской воли, и даже обещание лишить наследства не остановило его решимости связать жизнь с этой женщиной.

– Готово! – в один голос провозгласили женщины, старшая и младшая.

Виктор любовался женой и дочкой, такими красивыми и такими похожими, даже именами. Хотя Марии было всего девять, в ней уже проглядывало то, что Таланов-старший снобистски называл «породой», а родня по линии жены – результатом хорошего воспитания.

Мария, надев ватные варежки-прихватки, с некоторым усилием водрузила на стол огромную супницу нижегородского фарфора, расписанную красными петухами и почему-то синими лягушками. К традициям в доме Талановых относились весьма вольно, подавая в страшной трехцветной посудине все что угодно, от любимого дедова борща до сладких пирожков с ревенем, что готовила изредка навещавшая теща.

Всем видом Виктор изобразил немой вопрос, притворяться не пришлось, потому что пахло и в самом деле невероятно вкусно.

– Расстегаи, – сказала Марина, открывая крышку. Густой мясной аромат, как разъяренный пират, вырвался на свободу и распространился по столовой, вызывая скрежет зубовный.

– Я дома, – снова повторил про себя Виктор. – Как же хорошо быть дома…

* * *

– Итак, господа, не будем тратить наше ценное время…

С этими словами Константин Второй посмотрел на массивные наручные часы, словно желая подчеркнуть важность своего времени и недопустимость его нецелевого использования. Четверо мужчин, сидевших за круглым столом в личном совещательном кабинете императорской резиденции, невольно проследили за его взглядом.

Часы и в самом деле были необычны и знамениты, пожалуй, так же знамениты, как Шестерня и Колос[10]10
  Имперские регалии, сменившие скипетр и державу в ходе реформ Андрея Жестокого. Шестерня из легированной стали марки «СБ экстра» – первая выпущенная на заводе Казенного Металлургического Объединения, а также первое изделие, полностью отвечающее требованиям «государственного стандарта металлопромышленности». Золотой колос отлит в 1879 году в память рекордного урожая, спасшего страну от голода на пике Семилетнего Промышленного Плана.


[Закрыть], – настоящие «Budimoff» первой серии. Молва гласила, что Андрей Первый, прозванный Жестоким за суровые крестьянские реформы и расправы с нигилистами, заказал их через два года после Большой Смуты и аристократического мятежа. К чести Будимова, тот выполнил заказ, изготовив изящные, классической формы часы в серебряном корпусе с гравировкой.

Естественно, Будимов не был бы самим собой, если бы не вложил в свое изделие долю едкой насмешки. При определенном угле зрения в сплетении узора на крышке часов можно было прочитать одно слово – «разрушителю». Ведь князь был одним из вождей консервативного мятежа и в свое время чудом избежал казни, бежав в Европу. Там Будимов и организовал часовую мануфактуру.

Также Андрей не был бы самим собой, отказавшись от вызова, пусть даже в такой форме. Часы были с ним до самой смерти, и, умирая от раны, на смертном одре император передал их по наследству. Так начался долгий путь служения «Будимова» императорскому Дому. В начале нового, двадцатого века часы вставили в кожаный ложемент на ремешке, и из карманных они стали наручными. Это было единственное украшение, которое традиционно позволяли себе монархи Российского Правящего Дома.

Император слегка шевельнул кистью, поправляя чуть сбившийся рукав рубашки, зацепившийся краем запонки за колесико «Будимова». Как обычно, он был в темно-синем костюме в полоску, без всяких наград и знаков.

Константин сложил пальцы домиком и поощрительно посмотрел на четверых сегодняшних гостей.

Начальник Главного управления Генерального штаба Империи[11]11
  Начальник ГУГШ в числе прочего традиционно является «шефом» военной разведки.


[Закрыть] Устин Корчевский, лысый, подтянутый, в старомодном пенсне, неуместном в век отмирающих очков и доступной склеропластики. Глава Особого Департамента при канцелярии Его Императорского Величества Лимасов. Начальник Особого делопроизводства при Генеральном Штабе Болышев. Министр обороны Агашев.

Корчевский поправил спадающее с тонкой переносицы пенсне, пригладил гладкую лысину с отдельными редкими пучками старческого пуха, хрустнул артритными пальцами. Константин терпеливо ждал – старый штабист всегда предварял любое сообщение некими ритуальными жестами, как бы готовясь к важной речи.

– Вести весьма тревожны… – В противовес внешности старого и уставшего от жизни человека, голос Устина Тихоновича был могуч и басист. – Перечислю кратко в порядке очередности то, что касается моего ведомства. Во-первых, со вчерашнего дня, точнее с пятнадцати часов пополудни, прервана всякая связь с Исландией. Не работают проводные системы, радиопрослушивание дает «белый шум» во всем диапазоне. Это весьма похоже на крайне мощные помехи, но мы затрудняемся определить, какой аппаратурой и какой мощностью нужно обладать, чтобы так забить эфир. Строго говоря, насколько нам известно, такой аппаратуры в природе вообще не существует.

– Природный катаклизм? – деловито спросил император.

– Невозможно, – отозвался разведчик, – различные стихийные возмущения могут влиять на радиосвязь, но никакой природный эффект не может так качественно ее прервать. Чудо сие есть, однако оное должно иметь природу сугубо человеческую и техничную.

– Ясно. Что во-вторых? – Кратким вопросом Константин вернул разговор в прежнее русло.

– Во-вторых, – Корчевский вновь поправил стеклышки на носу, – в северной части Атлантики, у южной оконечности хребта Рейкъянес исчезли «Гинденбург» и крейсер Конфедерации «Аннаполис». Корабль совершал переход во французский Брест, официально для монтажа новых элементов бронепалубы по договору с Гогенцоллернами. Неофициально крейсер вез золотые слитки североамериканского стандарта на сумму около тридцати миллионов долларов. Авансовый платеж на поставки французской аппаратуры ДРЛО для дирижаблей серии «Купер».

– Наличность?.. – слегка удивился император.

– Это закрытая сделка, в обход пятой поправки к Доктрине Майкрофта. Поставки высокотехнологического оружия, а равно приравненных к таковому материалов и инструментов, – пояснил Болышев. – Балансирует на грани законного, поэтому американский минобр старается обойтись без лишних свидетельств.

– Крейсер шел без сопровождения, – продолжил Корчевский. – Но маршрут и график были составлены так, что по ходу постоянно появлялись патрульные дирижабли, попарно обеспечивающие воздушное охранение. Последняя пара также исчезла вместе с кораблем. Никаких призывов о помощи, сигналов бедствия эт цетера. Американцы спешно стягивают в указанную точку свободные корабли, но стараются действовать тихо и незаметно. Понятная предосторожность…

Корчевский умолк, переводя дух, с видом крайней задумчивости снова пригладил отсутствующие волосы и продолжил.

– Это все были сплошные исчезновения, явления суть иллюзорные и эфемерные. Теперь перейдем к событиям материальным и, так сказать, осязаемым. В-третьих, очень резко, очень необычно начали действовать наши английские «коллеги». И… э-э-э… я испытываю некоторое затруднение, описывая их действия.

– Ближе к делу, – подтолкнул Константин.

– Видите ли, как бы ни загадочно и невероятно это звучало, но… британцы бросают свои базы в Средиземном море, в Индийском океане и на Южнокитайском направлении. Мы получаем массовые сообщения о выходе со стоянок боевых кораблей всех типов и их передвижении в западном направлении. Также сворачиваются воздушные патрули, дирижабли подивизионно перемещаются вдоль границ. Насколько мы можем судить, они все идут, так сказать, домой.

– Домой? – не понял Константин.

– Домой, – повторил разведчик. – Движение в самом разгаре, и все суда, водные и воздушные, поодиночке и группами движутся в одном направлении – к Острову. Как это понимать… – Корчевский чуть развел руками в жесте недоумения, – …мы не знаем. Аналитический аппарат Генерального штаба перебрал все возможные варианты, включая внезапное нападение без объявления войны, но ни один не объясняет происходящее. Единственное возможное объяснение – Британия готовится отразить массированное нападение на Метрополию. Но поскольку никто не собирается на нее нападать, постольку их действия необъяснимы.

– Может быть, англичане знают больше, чем вы, господа разведчики? – спросил Константин.

– Ни одна значимая и масштабная военная операция не может быть подготовлена незаметно и тайно, Ваше Величество, следы остаются всегда, – степенно, с чувством собственного достоинства ответил Корчевский. – Тем более операция такого размаха, для отражения которой понадобилось собирать весь британский военно-морской и воздушный флот. Мы бы знали.

– Ясно. Кто скажет следующий?

Болышев кашлянул, показывая, что готов. Константин утвердительно кивнул, и начальник разведывательного департамента заговорил.

– В дополнение к сказанному добавлю, что вчера ровно в пять часов вечера по Гринвичу англичане начали масштабное изъятие ценностей и депозитов по всему миру. По всей банковской сети России, Конфедерации и Объединенной Европы. При этом они забирают только драгоценные металлы и камни, никакой валюты, никаких переводов.

– Что преимущественно, частные вклады, государственные и корпоративные размещения? – спросил император, хмурясь все больше и больше. Военные могут сколько угодно греметь своими игрушками, но если речь заходит о финансовых операциях такого масштаба – дело и в самом деле крайне серьезно.

Болышев на мгновение замялся и продолжил с явным усилием:

– Мы подняли доступную статистику и выяснили, что в последний год объемы частных вкладов и хранений британских граждан постепенно переводились в британские банки и хранилища. Разница составила более семидесяти процентов. Понятно, что далеко не каждый может позволить себе слиток золота или банковский счет «под металл», поэтому мы можем говорить о запланированном финансовом бегстве истеблишмента Англии.

– И вы проморгали это… бегство, – жестко закончил Константин.

– В общем, да. – Болышев смотрел в сторону, словно ему было стыдно выдержать тяжелый взгляд императора.

Самодержец встал и прошелся вокруг стола, затем подошел к окну и минуту-другую просто стоял, скрестив руки на груди, до крайности похожий на свои парадные изображения – уже немолодой, но крепкий кряжистый мужчина лет пятидесяти, гладко выбритый, с мощной гривой пепельных волос, тронутых инеем седины.

– И что же все это значит? – С этими словами он вернулся к столу и оперся на него костяшками пальцев. Из глубин полированной поверхности на императора глянуло его собственное отражение – бледное лицо, резко и четко прорезанное морщинами, внимательные черные глаза. – Я жду от вас квалифицированного мнения.

Он повернул голову к военному министру, одновременно приподнимая правую бровь в вопросительном жесте.

– Ваше Величество… – Агашев выдержал его взгляд. – Мы не знаем. Действия британцев могут иметь только одно непротиворечивое и разумное объяснение – они готовятся отразить атаку на остров всеми имеющимися средствами. А банковские операции показывают, что в дополнение к военным действиям они готовы и к серьезным потрясениям мировой финансовой системы. Но в мире нет противника, который готовился бы к войне против «львиной короны». Просто нет.

Министр откашлялся, оттянул тесный воротник мундира, словно тот мешал ему дышать.

– С вашего одобрения, мы намерены начать соответствующие… мероприятия. На тот случай, если действительно имеет место быть… – Он окончательно сбился, пожевал губами и закончил резко, как отрубив: – На всякий случай, потому что это явная чертовщина.

– Чертовщина… – протянул Константин.

Он снова занял свое место и словно только сейчас вспомнил о существовании Лимасова.

– Гордей Витальевич, как это может быть связано с «Исследованием»? – прямо спросил император.

– Напрямую, – так же прямо ответил Лимасов.

Взоры всех присутствующих сошлись на бодром и подтянутом главе Особого Департамента, словно и не он сорвался несколько часов назад из отпуска, последовательно сменив паромобиль, скоростной гироплан и снова паромобиль.

Лимасов был самым молодым из присутствующих, он занял свое место не карабкаясь год за годом по всем ступеням служебной лестницы, как остальные. И в дополнение ко всему не обладал длинной родословной, которая, несмотря на Акт об упразднении сословий, все еще считалась непременным условием занятия значимой государственной должности. «Зубры» старой закалки его не любили, считая выскочкой и парвеню, но не могли не отдавать должное профессионализму и цепкости ума.

– Очень мало информации, – четко произнес Лимасов. – Очень быстро развиваются события. Но я смог оперативно навести справки относительно гравиметрических наблюдений по методу Сингаевского-Гроффа. Мои люди напрямую получили данные со станций в Петропавловске-Камчатском, Мурманске и на Таймыре. Кроме того, удалось связаться с аналогичными американскими станциями в Худвилле, на острове Банкс и Ньюфаундленде. От европейских ученых пока ничего получить не удалось, но имеющихся данных достаточно, чтобы сказать – полностью повторяется картина трехлетней давности. Вчера в девять часов утра по Гринвичу аппаратура сошла с ума, показывая хаотические скачки всех физических величин в точке с приблизительными координатами… – Лимасов глянул в потолок, словно надеялся прочитать числа на нем, – примерно шестьдесят градусов северной широты и тридцать градусов западной долготы. То есть примерно в том же районе, где исчез «Аннаполис».

– Это все? – отрывисто спросил Константин.

– На данный момент – да.

Император думал не дольше четверти минуты.

– Василий Павлович, – обратился он к военному министру, – ваши намерения одобряю. Планируйте ваши мероприятия относительно готовности к… чертовщине. Планируйте и будьте готовы к использованию военной силы в любое время и в любом месте. Завтра в восемь часов утра собрание Государственного Совета. В полном составе.

Константин обвел тяжелым взглядом всех присутствующих.

– Ищите, узнавайте, планируйте. До завтрашнего полудня у нас должна быть внятная картина происходящего и конкретный вменяемый план действий. Встреча окончена.