Текст книги "Баргузин исторический. Правда всегда одна…"

Утраченная селитьба
декабристов В.К. и М. К. Кюхельбекеров

Долгие годы каторги и поднадзорной жизни на

поселении не отбили у декабристов горячего

стремления приносить пользу Родине. В местах

своего пребывания, в очень трудных условиях, эти

люди развернули многостороннюю работу. И здесь

они оказались «выдающимися деятелями», внесли

огромный вклад в дело экономического и

культурного развития далёких окраин России

Е. Д. П е т р я е в ¹

Живёт и будет жить память…

Весьма знаменательная дата – 195-летия восстания декабристов отмечалась в 2020 г. году.

Авторы всегда с добрыми чувствами вспоминают о том, что именно через декабристские темы состоялось в начале 1980-х гг. их постоянное приобщение к краеведческим разысканиям. И сегодня тоже неизменным остаётся их искреннее восхищение личностью и делами декабриста Николая Александровича Бестужева (13.4.1791, СПб.– 15.5.1855, Селенгинск), поселенного в Селенгинске и умершего там – в 2020 г. исполнилось 165 лет со дня его кончины. Именно ему, его селенгинской жизни – благой и полезной деятельности, его потомкам и близким людям были посвящены первые и последующие декабристские краеведческие публикации Э. В. Демина².

В наше время, в новых уже общественно-политических условиях, к сожалению, нечастыми, по сравнению с советским периодом, стали печатные работы о декабристах, в том числе об их пребываниях в Сибири, составивших, как известно, значимые периоды истории тех мест, где они жили на поселении. Хотя, несмотря на то, что очень много было разыскано, сказано и написано о декабристах в дореволюционное и, особенно, советское время, когда декабристская тема находилась в основании официальной идеологии и считалась одной из самых приоритетных, тема эта далеко не исчерпана. Представление о печатном наследии по декабристам, в том числе о их сибирских пребываниях, можно составить по прошлым и современным специальным библиографическим указателям³.

Но и сегодня тоже наследие декабристов и сама память о них в местах их сибирских проживаний, освобожденные от излишней идеологической нагрузки, продолжают оставаться интересными и сохраняемыми как неотъемлемая часть местного историко-культурного наследия. Добрая память о ссыльных декабристах в местах их поселений, а в некоторых случаях и упокоения, продолжает сохраняться прежде всего благодаря их высоким человеческим качествам и полезным делам. – Их разного рода значимой практической помощи местному населению, проводившимся ими в местах поселений естественнонаучным и другим исследованиям, дружеским, нередко и родственным, отношениям с местными жителями. А в общем мудрая народная память восприняла, чтит и хранит главное о декабристах – они хотели, чтобы не было бедных и сирых…

Одним из краеведческих декабристских вопросов, к которому сегодня есть основание обратиться, видится недостаточно в общем раскрытая тема селитьбы – сибирского проживания декабристов, в том числе и особенно, на территории современной Бурятии. Эта весьма обширная и интересная тема давно привлекала внимание исследователей, но чаще попутно с другими декабристскими разысканиями и значительно реже при отдельном её рассмотрении. Так получилось, что сегодня можно говорить только об общем, лишь с некоторыми более или менее подробными фрагментами, охвате этой темы, очевидной недостаточности конкретных сведений о сибирских домах декабристов, в том числе, их изображений, и нередкой путанице в принадлежности этих домов.

Названное в той или иной степени относится, например, к статьям 1977 г. А. Г. Букштыновича и Л. А. Сокольского «Изучение и охрана памятников, связанных с жизнью и деятельностью декабристов"⁴ и 1986 г. – Л. И. Бобовой «Об изучении архитектурного наследия декабристов"⁵. В статье Л. И. Бобовой интересно выделение трёх типов поселенческих жилищ декабристов: при наличии у декабристов достатка и средств – удобных по планировке и привлекательных внешним видом домах «с классицистическим построением композиции»; купленных декабристами у сибирских жителей, перестроенных и улучшенных ими домах; постройках самих декабристов, иногда не характерного для сибирских условий вида.

Названные публикации не содержат значимых конкретных сведений о домах, в которых жили декабристы в сибирской ссылке, в том числе, ими самими построенных, хотя такие сведения с изображениями домов в отношении, например, братьев М.А. и Н. А. Бестужевых в Селенгинске и братьев В.К. и М. К. Кюхельбекеров в Баргузине до того были известны. Про обширную селитьбу – сразу нескольких баргузинских домах, связанных с именами декабристов, братьев Кюхельбекеров, вообще не упоминается. В известных же публикациях, содержащих разной полноты и достоверности сведения об её домах с их изображениями, нередко указывается разноречивая их принадлежность.

В 1985-1993-х гг. разысканиями по домам декабристов братьев В.К. и М. К. Кюхельбекеров (и могиле Михаила Кюхельбекера, о чём далее) в Баргузине занимался Э. В. Демин, результатом их были очерки⁶. В настоящее же время есть возможность представить эти интересную и значащую тему более полно, обращая внимание на три вида баргузинских домов, имевших отношение к декабристам братьям Кюхельбекерам. Это дома, в которых братья были поселены по прибытию в Баргузин; дома, которые они построили сами и дома баргузинцев, с которыми братья породнились. Обо всём этом подробно далее.

Дом Токаревых – первый приют Михаила Кюхельбекера

Первоначальное, довольно продолжительное проживание ссыльного декабриста Михаила Кюхельбекера в доме мещанина Токарева было совершенно особым периодом в его довольно долгой, до самой кончины, здешней жизни. Но при всей в общем немалой изученности баргузинской ссылки декабристов братьев В.К. и М. К. Кюхельбекеров, сам дом Токаревых, как и значение периода жизни в нём Михаила Кюхельбекера ещё ждут большего внимания исследователей. После этого дома декабрист будет продолжительно жить в построенных уже им самим «избе с разными службами» и «большом новом доме» с мезонином (о чём далее), но эта уже будет во многом другая жизнь, с другими заботами, радостями и горестями… Первый же баргузинский приют Михаила Карловича – дом Токаревых был для него после длительного казематского заточения совершенно особенным местом проживания. Именно в нём началась его относительно свободная гражданская жизнь, родились надежды на лучшее будущее, пришли любовь и первое отцовство…

Так случилось, что именно в этот период начались и события, искалечившие семейную жизнь декабриста Михаила Кюхельбекера и его здешней жены Анны Степановны Токаревой. Этот весьма значимый в жизни декабриста вопрос не часто обсуждался исследователями, поэтому обозначим здесь несколько его основных обстоятельств и укажем, где можно узнать подробнее.

Вот как выглядела эта горестная для супругов ситуация в изложении брата декабриста – Вильгельма Карловича, 28 июня 1836 г. обратившегося к шефу жандармов А. Х. Бенкендорфу в защиту их брака:

«По прибытию в Баргузин, брат мой помещен был в доме теперешней его тёщи; та которая впоследствии сделалась его женой, была в отсутствии (…) по возвращении её домой оказалось, что она беременна. Когда она разрешилась от бремени мать хотела прогнать её от себя. В этом прискорбном положении она обратилась к брату моему с просьбой взять на себя попечение о её ребёнке. Он изъявил на то свою готовность, тем более, что был в то время совершенно… в восхищении её сыном, велев окрестить ребёнка он примирил с матерью несчастную дочь (…) участие сблизило их. Произошла связь последствием которой была вторичная беременность молодой девушки (…) он испросил у своего Высокого начальства изволения жениться на матери своего ребёнка, получил его и обвенчан с коею без малейшего препятствия со стороны духовенства, с одним условием: воспитывать детей в греко-российской вере [сам М. К. Кюхельбекер был лютеранином⁷ – Э.Д.]«⁸.

По этому же поводу переживали за Михаила Карловича и другие декабристы, в том числе активно переписывавшийся с ним И. Д. Якушкин. Вот его взгляд со стороны на эту очень деликатную и чувствительную историю:

«В Баргузине он не нашел для себя никакого общества и, не имея никаких внешних побуждений к умственной деятельности, принялся трудиться для собственного пропитания. В первые годы он собственными руками расчистил и распахал несколько десятин и засеял их хлебом, но такая деятельность не спасла его от искушений. Сблизившись с одной баргузинской мещанкой, он сперва крестил у неё ребёнка, а потом на ней женился. Крестник его умер, но не был вписан в метрику, из чего по доносу дьячка возникло дело, доходившее до Синода. Синод признал брак незаконным, и Кюхельбекера, разлучив его с семейством, перевели в Еланскую волость, верст за 500 от Баргузина. Тут Кюхельбекер написал отчаянное письмо сестре своей, жалуясь на жестокость, с какой поступили с ним, разлучив его с женой и малолетней дочерью. Вследствие этого письма его возвратили в Баргузин, но обязали не сожительствовать с незаконной своей супругой. Всё это вместе поставило Кюхельбекера в столь затруднительное положение, при котором нетрудно было потеряться"⁹.

В 1903 г. во «Всемирном Вестнике» вышла документальная статья Н. Гастфрейнда «Бракоразводное дело Михаила Кюхельбекера», заявленная автором как некий ответ на некоторые несоответствующие действительности публикации в заграничном «Колоколе» А. И. Герцена на эту тему развода декабриста. Автор, сетуя на это, пишет: «Вина Герцена, конечно, заключается в том, что всё получаемое из России он печатал в „Колоколе“, не проверив этих сведений. К числу подобной лжи принадлежат все сообщения о браке Михаила Кюхельбекера и его разводе. По поводу насильственного развода наговорено много жалких слов и всё это оказывается искажением фактов».

Документальная статья Гастфрейнда отсутствует в современном местном краеведческом обороте, поэтому позволим себе некоторые пространные её цитирования. Приведя примеры несоответствий, автор переходит к основным документам: «По официальному источнику, озаглавленному „О расторжении брака государственного преступника Кюхельбекера, свенчанного в ближайшем духовном родстве с мещанскою дочерью Токаревой“ №142 от 15 апреля 1836 года, за подписью Иннокентия, епископа иркутского, нерчинского и якутского, – дело предстаёт совершенно в другом виде».

И далее по существу: «Дело началось при его [Иннокентия – авт.] предшественнике преосвященном Мелетии, архиепископе иркутском и в Иркутскую консисторию была доставлена выписка, составленная в Верхнеудинском духовном правлении, из следственного дела о «повенчании священником (умершим в 1836 году) Баргузинской Спасо-Преображенской церкви, Федором Мироновым, брака в ближайшем духовном родстве крестьянина из государственных преступников Михаила Кюхельбекера с дочерью умершего мещанина Стефана Токарева «девкою Анною». Обстоятельства дела заключаются в следующем: верхнеудинский благочинный священник Николай Рубцов донес преосвященному Мелетию, что, в бытность его в заштатном городе Баргузине в 1834 году, сентября 13, тамошний священник Петр Кузнецов с причтом донесли ему, что Баргузинской Спасо-Преображенской церкви священник Федор Миронов повенчал 13 июня 1834 года Михаила Кюхельбекера с «девкою Анною» несмотря на то, что помянутый Кюхельбекер в 12 число августа 1833 года принимал от святой купели младенца незаконнорожденного тою же девкою Анной Токаревой. (…). Получив сведения об этом деле, преосвященный Мелетий поручил тому же благочинному произвести следствие и, если окажется, что они повенчаны в показанном духовном родстве, то разлучить их от «купножительства», а священника Миронова удержать от священнодействия до окончания дела с выдачею ему половинной части доходов».

Из результатов следствия: «На следствии священник Федор Миронов показал, что он действительно 3-го июня 1834 года «свенчал» М. Кюхельбекера с Анною Токаревой «по отношению Баргузинского Словесного суда и по неотступной просьбе брачующихся, а паче со стороны невесты, которая между прочим объявила, что она от блудной с Кюхельбекером связи не праздна, и, если в скором времени не будет с ним венчана, то покусится на жизнь свою; родства же между ними он не знал, равно и бывшие при браке поезжане данною ему подписью удостоверили, что желающие брачиться никакого родства не имеют».

И далее: «Прикосновенные к сему люди показали: (…). 5) Дочь умершего мещанина Токарева Анна, повенчанная с Кюхельбекером, показала, что она, в 1833 году, в летнее время, действительно родила незаконного младенца мужского пола, который уже и помер, присовокупив к тому, что помянутый младенец прижит ею не с Кюхельбекером, а с верхнеудинским мещанином Лосевым, по обоюдному их на блудную связь согласию, не отрицает и того, что сына ея принимал от купели Кюхельбекер с дочерью священника Кузнецова и, наконец, что она, Токарева, вышла за Кюхельбекера в замужество по собственному желанию, изъявленному в присутствии Словесного суда, убеждена будучи к сему выходу, во-первых, тем, что Кюхельбекер на вступление с нею в брак имел дозволение иркутского гражданского губернатора, во-вторых, ещё паче тем, что она, будучи ещё в девстве, прижила с ним, Кюхельбекером, младенца женского пола; но по неимению, по молодости своей, полных понятий о правилах церкви, не полагала токмо, чтоб её с Кюхельбекером кумовство могло быть важным препятствием ко вступлению в брак. 6) Государственный преступник Михаил Кюхельбекер объяснился, что рожденного мещанскою дочерью Анною Токоревою (которая ныне уже за ним замужем) младенца он принял от купели по предложению священника Петра Кузнецова, не предполагая также, что через сие он мог с Токаревою быть в духовном родстве, так как лютеранская церковь принятие от купели детей не признает важным родством; священник же о сем ему не пояснил. Почему он, Кюхельбекер, по предъявлению на вступление в брак дозволения от иркутского гражданского губернатора, и подаче священнику Миронову письменного обязательства о воспитании имеющих от него родиться детей по правилам греко-российской церкви, просил помянутого священника свенчать его с мещанской дочерью Токаревою, убеждаясь также к сему тем, что он, Кюхельбекер, согласно показанию девки Токаревой,, спустя несколько месяцев порождению ею младенца, принятого им от купели, возымел с нею блудную связь».

Всего было опрошено 11 баргузинских жителей, так или иначе участвовавших в венчании. Изложив дело, преосвященный Иннокентий, приводит заключение Верхнеудинского духовного правления, постановившего: «Брак их [Кюхельбекера и Токаревой – Э.Д.] расторгнуть, и предать церковному покаянию на 15 лет». По представлению преосвященного Иннокентия «о расторжении брака Михаила Кюхельбекера последовала 16 сентября 1836 г. (за №30) резолюция Святейшего Правительствующего Синода: «Приказали: 1) Брак крестьянина из государственных преступников Кюхельбекера с мещанскою дочерью Анною Токаревой по имеющемуся между ими, по правилам господствующего христианского вероисповедания, духовному родству – расторгнуть (…). 4) Мещанку Токареву предать церковному покаянию в месте её жительства под смотрением духовного её отца, приходского священника (…) на семь лет. Подлинное подписали 7 декабря 1836 г.».

В заключение Гастфрейнд отмечает, что позже «суровый этот закон» был отменен и «духовная власть разрешила вступление в брак лиц покумившихся, не признавая в этом акте никакого духовного родства или, лучше сказать, не признавая это духовное родство за препятствие к вступлению в брак"¹⁰.

Брак был расторгнут, Михаила Кюхельбекера наказали переводом из Баргузина за Байкал – в с. Елань, но по ходатайству, в том числе, его самого, написавшего – «Если меня разлучат с женою и детьми, то прошу записать меня в солдаты и послать под первую пулю, ибо мне жизнь не в жизнь…", после кратковременного пребывания в Елани он был возвращен в Баргузин¹¹. Супруги продолжали жить вместе и прижили шестерых дочерей.

Об этой несчастливой стороне жизни Михаила Карловича и Анны Степановны в баргузинской районной газете деликатно писали: в 1965 г., – в очерке «Братья Кюхельбекеры"¹² Л. И. Эренпрайс; в 1975 г. – в статье «Несчастью верная сестра"¹³ Т. Эдинг (об Л. И. Эренпрайсе и представителях семейсства Эдингов далее). Интересно, на местных архивных документах, в двух очерках¹⁴ 1975 г. рассказал о баргузинских перипетиях этой истории с разводом историк М. М. Шмулевич.

А теперь о самом первом доме Токаревых и с ним непосредственно связанном. Забегая несколько вперед, в общем отметим, что в судьбе этого дома обращает на себя внимание то, что он, будучи построенным до прибытия в Баргузин Михаила Карловича, был одним из самых старых здешних деревянных жилых домов. Весьма примечательно и то, что старый этот дом был разобран заметно позже других, более «молодых» домов, построенных самими декабристами, однако, он так и остался официально непризнанным как дом «декабристский». Хотя повод для непризнания был по сути формальным, а его фактическая «декабристская» причастность была для некоторых авторитетных баргузинцев очевидной по всеми признаваемым историческим обстоятельствам. Долгоиграющая эпопея ущербной для местного исторического наследия утраты дома Токаревых показательная и поучительная для всей истории охраны культурного наследия Бурятии, о чём тоже подробно далее…

Достаточно ясно обозначат ситуацию с официальным непризнанием дома Токаревых «декабристским» иркутские журналисты А. С. Кривой и А. М. Щеголев, которые, совершая в 1974 г. путешествие по бывшему Московскому тракту, посетили Баргузин, где, в том числе проясняли судьбу здешних домов декабристов братьев Кюхельбекеров и могилы Михаила Кюхельбекера. О собранных сведениях они рассказали в газетной статье 1974 г. «Есть такой городок Баргузин"¹⁵, а затем в книге 1976 г. «Московский тракт"¹⁶.

Побывав на старинном местном кладбище и осмотрев могилу и памятник Михаилу Кюхельбекеру, они побеседовали с заместителем редактором местной газеты, который посетовал на явные неблагополучия с памятью о декабристах: «Был дом Кюхельбекеров по улице Дзержинского – сгорел. Другой дом декабристов разобрали лет двадцать позже… У нас даже улицы имени Кюхельбекера нет…».

Собеседником, сопровождавшим журналистов далее был весьма авторитетный баргузинский деятель, бывший здешний военком, местный краевед Петр Николаевич Эдинг¹⁷. Приведём важные для дальнейшего рассмотрения извлечения из их публикаций с забытыми сегодня сведениями об исторических обстоятельствах домов декабристов, и прежде всего дома Токаревых:

«Что правда, то правда – дома Кюхельбекера не удалось спасти – говорит он [Эдинг – Э.Д.]. – Один сгорел, вы уже об этом знаете. Другой снесли. Не смогли мы доказать, что это дома декабристов. Утверждения старожилов, молва – это, к сожалению хрупкие аргументы в споре с учеными.

– И всё-таки один дом есть! Если помните из истории, по прибытию в Баргузин Михаил Карлович остановился в доме Токаревых. Этот дом сохранился до сегодняшнего дня. Впрочем, мы можем отправиться к нему (..). Несколько поворотов по прямоугольникам Баргузина и въезжаем на улицу Красноармейскую. Впереди Эдинг. (…).

– Вот этот дом, – немного торжественно говорит он (…). На пустынной в этот полуденный час улице «наш» дом самый неприметный. Он неказистее других, больше врос в землю, не выделяется, как соседи, свежевыкрашенными наличниками.

– Дом, – продолжает Эдинг, – построен в 1812 году, был документ, подтверждающий это, да сгорел несколько лет назад. Хозяин – Яков Николаевич Токарев – носил его в собес для инвентаризации жилья, толи ещё для чего…

– Токарев? Однофамилец?

– В чём и вопрос! – улыбается Эдинг – других Токаревых в Баргузине нет. Да вы поговорите с ним сами.

Хозяину дома за восемьдесят, родился в 1894 году (…). Во дворе встречает высокий крепкий старик. Голос твердый, глаза испытывающе оглядывают каждого. С Эдингом он здоровается приветливо, как старый знакомый. С нами – просто, со сдержанным достоинством.

– Вот журналисты, Яков Николаевич, интересуются, когда твой дом построен, – начинает Эдинг.

– Я ж тебе показывал бумагу, Петр Николаевич, забыл что ли? В 1812 году. И я в нём родился, и мать моя в нём жила и дед.

Мы оглядываемся – дом стоит на улице параллельно реке. Когда в Баргузин приехал М. Кюхельбекер, городок, как и многие в Сибири, был вытянут в одну-две улицы вдоль реки. И этот дом, наверняка, стоял на одной из них. Просторный крестьянский сруб с глубокими трещинами в торцах бревен, он и сейчас ещё крепок.

С разрешения жильцов, мы заходим по высокому крыльцу в дом. Первое, что бросается в глаза, – резная перегородка, образующая две комнаты.

– До потолка была, – заметив наше любопытство, говорит Токарев, – да лет десять назад пришлось обрезать – стены садятся. И стоит эта перегородка сколько себя помню. Ни у кого таких в Баргузине нет. Вот кто её делал – не скажу, врать не буду.

Предположение Эдинга, что этот дом и есть тот самый, токаревский, а его хозяин один из потомков Токаревых, не лишено оснований. Никаких других Токаревых в Баргузине не было. Все, что живут – родственники Якова Николаевича.

– Однофамильцы в округе у нас были, – вспоминает он. – Но больше тунгусы, крещеные».

И заключительные строки: «К сожалению. родословной Токаревых не сохранилось. Церковные записи давно исчезли без следа, а родители его умерли рано. Да и было ли время бывшему крестьянину Токареву интересоваться своей «родословной»? В молодости хлебнул лиха, потом революция, гражданская война. Время другие вопросы ставило. Мы убеждены, что этот дом и был первым, где поселился Михаил Кюхельбекер. Прикрыв глаза, пытаемся представить обстановку той поры. Вот хозяйская половина, вот его угол… Чтобы чувствовать себя независимым, да и скоротать первые дни на чужбине. строгал, вырезал молодой декабрист эту незамысловатую перегородку… Мы верим этому. Но доказать, как и Эдинг, ничего не сможем. Нет документов…«¹⁸.

Как можно убедиться, читая эти строки, иркутские журналисты искренне прониклись бесперспективно зависшей проблемой официального непризнания за древним этим домом, его прошлыми и настоящими хозяевами Токаревыми причастности к декабристскому прошлому Баргузина. Особая ценность этих сведений в том, что в них содержится единственная в своём роде конкретная информация о крайне неудовлетворительном состоянии сруба дома, особенностях его наружного и внутреннего вида и планировки, в том числе, об очень необычной для Баргузина «резной перегородке, образующей две комнаты», изготовленной, вполне возможно, именно Михаилом Кюхельбекером.

По существу же самой тогдашней проблемы официального непризнания, Э. В. Демин, многие годы занимающийся экспертизой – обследованием технического состояния зданий и сооружений, в том числе многих строений-памятников истории и культуры, а также как краевед и деятель охраны памятников Бурятии, считает, что она была вполне решаемой. По первой позиции непризнания – отсутствия, из-за утраты, документа, подтверждающего древность дома, вопрос мог быть решен с помощью авторитетных свидетелей, видевших и читавших этот документ, и путём технической экспертизы состояния строения. По второй позиции – неподтверждённости принадлежности современных хозяев дома к тому же баргузинскому роду Токаревых, в доме которых поселился Михаил Кюхельбекер, женившись на его представительнице Анне Степановне Токаревой, нужно было провести квалифицированный архивный и библиографический поиск, о котором далее.

Через несколько лет после иркутских журналистов состоялось ещё одно значимое и тоже очень неравнодушное обсуждение проблемы баргузинского дома Токаревых. Ученый, путешественник и писатель Ю. А. Леонтьев посетит Баргузин в качестве руководителя «экспедиции Географического общества из Владимира и Москвы». Здесь он удостоился быть принятым секретарём райкома О. М. Серебряковой, которая проведёт встречу с ним в форме «семинара с участием наших краеведов». Присутствовали: председатель поселкового совета Ю. Н. Словохотов, председатель местного совета ветеранов П. Н. Эдинг, его сын В. П. Эдинг и заведующий районного отдела культуры В. И. Манзырев. Опуская предварительные разговоры, приведём выборочно, но дословно, сведения касающееся только баргузинских Токаревых и их дома:

Словохотов: «Приехав на поселение из Петровского Завода в Баргузин, Михаил Карлович остановился в доме мещанки по фамилии Токарева».

Леонтьев: «Вот о людях с необычной для ваших мест фамилией Токаревы, если такие в Баргузине есть, нам бы хотелось узнать поподробнее».

Серебрякова: «Про Токаревых вам лучше расскажет Вилен Петрович [Эдинг – авт.]. Он больше занимался этим вопросом».

Эдинг-младший:»(…). А вот я сейчас отведу вас на улицу Красноармейскую к Любови Леонтьевне Токаревой, и вы сами спросите у неё».

Леонтьев: «И мы направились к реке. У реки увидели пустующий старый дом Токаревой, срубленный топором. Дом покосился, крыльцо со двора разваливалось, окна были закрыты ставнями. Дом нежилой уже десять лет. Во дворе большой старый амбар. На дверях замки. Любовь Леонтьевна, проживавшая в небольшом новом доме, построенном на задворках старого, встретила нас настороженно.

– Ветхий дом дважды или трижды перевозился. Так что это не его первоначальное место. Что же касается декабристов, то я никакого отношения к ним не имею.

– Любовь Леонтьевна. Но нам рассказывали, что ещё два месяца тому назад Вы не отрицали своего родства с Михаилом Кюхельбекером. А теперь, после заключения договора на продажу дома леспромхозу, стали отвергать.

– Это вам всё Эдинг наговорил. Он мой главный враг, – с обидой и даже злостью ответила нам Токарева. – Да. Документы на старый дом у меня есть. Вот они! Я их никому не показывала. И вам не покажу.

Восьмидесятилетняя бабушка Токарева достала из-под скатерти на столе какую-то сложенную вчетверо бумагу помахала ею и суетливо запихнула обратно. Зашла соседка. Примерно того же возраста, что и Токарева. И узнав, что мы интересуемся старым домом, бросилась на защиту Любови Леонтьевны.

– Никаких старых писем нет, никаких старых книг нет, никаких документов нет.

И мы попрощались с Любовью Леонтьевной, не выяснив даже, кто же у неё числился во врагах: Эдинг-старший, Эдинг-младший или оба Эдинга. Но уходя, я всё же спросил.

– За сколько дом-то продаёте?

– За 1000 рублей».

Но ещё более неожиданным воспринимается то, что пишет Леонтьев в заключении: «Но дом этот мы всё же помогли продать Любови Леонтьевне. А заодно и сохранить его. Но не леспромхозу, а министерству культуры Бурятии, куда и обратились с таким предложением. Из министерства пришло письмо. – «Многоуважаемый Юрий Александрович! Достоверных данных, подтверждающих принадлежность дома Токареву, отцу жены М. К. Кюхельбекера, пока получить не удалось. Однако хорошо известно, что здание принадлежало единственному в Баргузине жителю по фамилии Токарев. Указанный дом представляет ценность сам по себе. В связи с этим в настоящее время он приобретён у Л. Л. Токаревой Объединённым республиканским историческим и архитектурно-художественным музеем. Дом будет реставрирован как памятник жилых построек начала XIX века. А. Герштейн, заместитель министра культуры Бурятской АССР»¹⁹.

Круто же изменилась ситуация с баргузинским домом Токаревых по сравнению с той, какой она была обозначена иркутскими журналистами… Тогдашний хозяин дома Яков Николаевич Токарев, которому было «за восемьдесят», очевидно, уже умер… Хозяев представляла «восьмидесятилетняя бабушка Токарева» – Любовь Леонтьевна… Древний дом был «нежилой уже десять лет»… «Документы на старый дом» оказались у хозяйки в наличии, но в доступе к ним ею отказано… Родство с Кюхельбекером то признавалось, то отвергалось… Радетель старины П. Н. Эдинг стал «главным врагом» хозяйки… Ею «заключен договор на продажу дома леспромхозу»… В общем очень явственно обозначился конфликт интересов: материальной заинтересованности тогдашних хозяев исторического дома и охранительного, представляемого местной культурной общественностью…

И как-то «вдруг», но после официального обращения представителей Географического общества, возникло «соломоново решение» министерства культуры Бурятской АССР… Естественным путём, принять его раньше почему-то не было никакой возможности… Официальное признание того, давно уже очевидного, что древний дом Токаревых является «памятником жилых построек начала XIX века», и приобретение его «Объединённым республиканским историческим и архитектурно-художественным музеем» с обещанием реставрации, было запоздавшим решением только части проблемы. Оно было бы логичным, если бы древность дома Токаревых признавалась вместе с другой частью очевидного – единственностью в Баргузине и непрерывностью поколений рода Токаревых со времен жития в их родовом доме Михаила Кюхельбекера… А ещё, когда бы было принято решение об устройстве в историческом строении, после его реставрации, музея декабристов…

Видимо, после достойных уважения печатных выступлений иркутских журналистов А. С. Кривого и А. М. Щеголева и последовательной напористости представителя Географического общества Ю. А. Леонтьева, но отнюдь не по инициативе баргузинской власти, появляются на свет ряд документов. Остановимся на них подробно, а почему – станет ясно далее…

В июле 1978 г. была подготовлена в Баргузине официальная «Справка о доме в поселке Баргузин, ул. Красноармейская №_, в котором впервые поселился декабрист Михаил Карлович Кюхельбекер». Вот из неё самое существенное:

«Какие существуют доказательства, что это именно тот дом, в котором после прибытия в Баргузин проживал Михаил Карлович (…). Дом этот построен в 1812 году. Долгое время хранился документ у потомков Токаревых (лично у Якова Николаевича Токарева), подтверждающий, что дом действительно построен в 1812 году. Но этот документ сгорел при пожаре в финотделе Баргузинского райисполкома, куда он был сдан для инвентаризации. Документ этот видел и читал бывший баргузинский военком Эдинг П. Н. (…). Принадлежность этого дома Токаревым подтверждается родословной. Никаких других Токаревых – русских – в Баргузине не было. Был только один – Токарев Степан. Правда, никаких документов, подтверждающих это, не имеется, но многие старожилы и другие лица, изучавшие прошлое Баргузина. глубоко убеждены, что этот дом на улице Красноармейской был первым, где поселился М. К. Кюхельбекер. В доме бросается в глаза резная перегородка, образующая две комнаты. А перегородка эта стоит, как говорил в 1976 году Яков Николаевич Токарев, ещё до его рождения, а ему было 82 года. (…). Старожилы, в прошлом, уверяли, что будучи на чужбине, резал и строгал молодой декабрист эту замысловатую перегородку». И в заключении: «Баргузинское общество охраны памятников истории и культуры считает, что дом этот следует признать памятным местом исторического значения и возбуждает ходатайство о покупке и реставрации дома. Ответственный секретарь РО общества охраны памятников – Башланова. Пос. Баргузин, июль 1978 года"²⁰. Справка была «без подписи от тов. Башлановой», но её достоверность в Производственной группе охраны памятников Минкультуры Бур. АССР подтвердили начальник И. Ильин и ст. инженер Н. Петунова.