Текст книги "Россия: страна негасимого света"

Слово о Животове[19]19
  2016, № 47, 24 ноября.


[Закрыть]

Геннадий Васильевич Животов – пожалуй, не художник, и работы его – не рисунки, не граффити, не гравюры. Его работы – наскальные изображения. Каждую неделю в урочный час Геннадий Животов поднимается на скалу и своим кресалом высекает на этой скале очередной сюжет. Может быть, издалека это действительно похоже на охоту дикарей на мамонтов или ритуальные пляски. Это черно-белый, мощный сюжет. Когда исчезнут в мире все газеты, все компьютерные устройства, будут испепелены все города, зарастут все дороги, останется эта гигантская скала, скала русского времени, и на этой скале от самой вершины до пят будут нанесены животовские наскальные изображения.

Животов – охотник за временем. Он сторожит это время. Когда в течение недели его не видно, кажется, что он где-то притаился, и чего-то выжидает. Словно он спрятался в какой-то норе или замаскировался, накрыл себя маскхалатом или надел себе на голову ком сена, цветов или веток. И вдруг через неделю он неожиданно выскакивает и набрасывается на это прошедшее время. Оно пищит, визжит, хочет ускользнуть от него. Животов жестко сжимает его в своих руках, душит его и в таком застывшем, остановившемся и покоренном виде вносит в свои рисунки. Так Животов, неумолимо двигаясь вперед, раскладывает на кванты время сегодняшнего русского мира. Если сложить все его работы, все его картины, то могут исчезнуть швы, и протянется огромная лента – лента русских хроник, лента современных русских событий.

Но, может быть, не Животов охотится за временем, и не Животов наполняет свои рисунки персонажами наших сегодняшних схваток, битв, радений, уродливых пиров, возвышенных подвигов? Может, не он охотится за временем, а время охотится за ним?! Оно поднимает его каждый раз с постели и толкает к этой горе. И он рисует и пишет свой очередной сюжет, и только потом из этого сюжета его персонажи выходят в мир и создают галерею своих потрясающих по выразительности, уродливых или прекрасных ликов.

Животов – человек двух эпох. Ему досталась Советская эра. Он выпил эту чашу красного советского вина и на всю жизнь опьянел от этой чаши. Когда случилась беда, и рухнула Красная Империя, когда все Красные духи-ангелы улетели с Земли, и все защитники и часовые Красной страны вдруг куда-то канули, остался Животов. И он поднял восстание.

Животов – это восставший художник. Животов – это человек, который поднял бунт против случившейся великой трагедии, и такое ощущение, что он, бунтарь, один отражает всю эту обрушившуюся на Советскую страну беду, всю эту страшную нечисть, все это колдовское сонмище. Он сражается с ними, как сражался древний витязь, никогда не погружая свой меч в ножны.

В животовских работах зафиксированы редкие в русской истории, быть может, однажды появившиеся в ней чудовища, вышедшие из преисподней русской жизни. Они вдруг вылезли и овладели страной, русской историей после 91-го года. И было их несметное множество. И Животов входил в их струящееся, кипящее, скользящее, чешуйчатое множество, ставил свой треножник среди них и рисовал их портреты: их страшные окровавленные губы, их резцы, в которых еще сохранились остатки живой советской плоти, их выпученные, окровавленные глаза, их дышащие ненасытные ноздри. Этих людей было множество, и все они достойны того, чтобы их поместить в огромные банки с формалином и выставить в кунсткамере. Животовская графика и есть та кунсткамера, куда он заключил этих кишечнополостных, хвостатых, драконовидных существ, которые на протяжении множества лет терзали нашу Родину.

Эта схватка, которая казалась вначале безнадежной, принесла свои плоды. Эти чудища стали постепенно отступать. Они отступали туда, откуда вышли – в русскую преисподнюю. И Животов неутомимо преследовал их, продолжал загонять в их подземелья. И эти его колоссальные усилия делают его человеком эпическим и героическим.

Животов – это богатырь современной русской культуры, современной русской живописи. И вряд ли кого-нибудь можно поставить с ним рядом, из тех очень возвышенных и прекрасных русских художников, которые вдруг обомлели перед картиной этого чудовищного разорения. И чтобы спастись, либо совсем замкнулись в своих мастерских, либо продолжали в это страшное, грозное время писать натюрморты, холмики с удаленными церквушками или идиллические пейзажи.

Животов писал баррикады 93-го года. Животов писал кошмарный конец Красной Империи в августе 91-го. Животов писал две чудовищные Чеченские войны. Животов писал все сражения, которые разгорались на Кавказе или в Приднестровье. В его работах восхитительные лица героев – наших современников. Животов писал портреты Квачкова и Макашова. Животов писал портреты Караджича и Милошевича. И Животов неутомимо, с какой-то угрюмой жестокостью писал главных чудовищ нашего времени – Горбачева и Ельцина, которые утратили в его работах человеческий образ и человеческое значение, и превратились в символы огромной русской и вселенской беды.

Животов – художник, прикованный к своей работе. Животов – жрец, который хранит священный огонь Советской эры, русской красоты и величия. Животов работает здесь, на земле, в мастерской. Но такое ощущение, что главные работы и схватки, которые потом выливаются в его изображения, происходят на небесах. Там идет сражение духов света и духов тьмы, там идет вековечный и нескончаемый бой рая и ада. И осколки этой битвы, брызги, крики, вопли, слезы и проливавшаяся там, на небесах, кровь, падает на мольберт Геннадия Васильевича Животова и застывает в его произведениях, в его рисунках.

Главное, что движет Животовым, – это идея Победы. Конечно, и идея Победы 1945 года, которая стала воплощением всей Советской эры, и идея Победы, которая ждет нас впереди, которая неизбежно наступит, – Великой Русской Победы. Глядя на работы Животова, видишь, что Победа эта уже наступила. Он знает о ней больше, чем каждый из нас. Он знает, что она есть, он знает, что Победа воссияла своей лучезарной звездой, звездой пленительного счастья, и он улавливает эти лучи, эту звезду из сумерек будущего.

Животов – победитель. И среди победителей в этой кромешной битве света и тьмы, неба и преисподней, среди этих победителей имя Геннадия Васильевича Животова займет одно из самых первых и почётных мест.

Гении мечты[20]20
  2016, № 48, 1 декабря.


[Закрыть]

Умер Фидель Кастро. Но он не умер. Умерла его утомлённая, прожившая столько лет на земле плоть, а его ослепительный дух бессмертен. Он вырвался из плоти и продолжает сверкать над нами, как путеводная звезда. Герои не умирают. Фидель Кастро – герой. Герой в самом классическом, античном смысле. Это герой, ополчившийся на космическое зло, на космическую тьму. Это он, штурмуя казармы Монкада, кинулся в схватку с драконом, ринулся на бой со змеем. Он разрубил змея на части, зашвырнул змея в океан, где тот сгинул в пучине.

Как только Фидель совершил свой молодой, юный, стремительный подвиг – победил гидру, – он на пепелище, где мучился его любимый народ, томились молодые девушки, умирали со слезами на глазах старики, начал сажать сад. Всю свою жизнь он сажал на Кубе сад. Кастро – великий садовник, великий садовод. Все его деяния были направлены на взращивание – не на уничтожение, не на угнетение, а на взращивание. Он строил райский сад, был одержим идеей великого вселенского сада, вселенского чуда.

Его хотели убить, на него посягали, его сад стремились вырубить. На побережье Кубы высаживались десанты: бой в Заливе Свиней, когда контрреволюция на моторных лодках, снабжённых пулемётами, прикрываемая сверху американской штурмовой авиацией, пыталась вторгнуться на Кубу. В этой битве на побережье враг был сброшен в горячие волны Карибского моря. Множество злодеев подсылались к Фиделю. Сколько раз в его чашу пытались подсыпать яд, сколько раз стреляли по нему! Господь отводил от него руки убийц. Такие люди нужны Господу, нужны человечеству – поэтому Команданте прожил такую восхитительную великую жизнь. Он поднял восстание против самого чёрного, самого страшного, казалось бы, непобедимого человеческого зла. И в этом восстании выиграл, в этом сражении победил.

Молодым человеком я направил Фиделю письмо, просил взять меня в ряды его пехотинцев. Просил считать меня солдатом Фиделя, И Фидель во время своей многочасовой речи рассказал кубинцам об этом письме – услышал меня. В Анголе и Мозамбике я обнимался с кубинцами, которые сбивали самолёты ЮАР, мы пили вино за победу. По сей день мне кажется, что я вдыхаю сладкий огненный воздух Гаваны, танцую с кубинкой на ночной веранде, и мне хорошо.

Крохотная, едва различимая на карте страна с небольшим народом. Но лидер этого народа – велик, и эта маленькая страна заставила вращаться вокруг себя всё человечество. Карибский кризис, который заставил сдвинуться материки, заставил очнуться человечество, заставил таких лидеров, как Кеннеди и Хрущёв, протянуть друг другу оливковую ветвь, – это дело рук Кастро.

Фидель беззаветно любил свой народ и служил ему. Затоптанный, униженный, загнанный в фавелы народ был поднят Фиделем, вооружён идеей, великой мечтой. Кубинцы переплыли через Атлантический океан и вернулись в Африку, на свою африканскую родину – туда, откуда немалую часть их предков когда-то вывозили на рабовладельческих судах. И в этом посещении Африки: Мозамбика, Анголы – в этом десанте Кубы на африканский континент было исцеление народа. Народ сбросил с себя память об унизительном рабстве, стал народом-великаном.

Сегодня, как и во все века, человечеством движет мечта. Человечество погибло бы, если бы не мечтало. Погибло бы во внутренних распрях, несовершенстве, тьме. Человечество погибло бы от злодеев, которые постоянно рождаются в его недрах и пьют человеческую кровь, уничтожают дух. Человечество нуждается в мечте. А мечта всегда находит своего выразителя. Мечта нашла Фиделя, поселилась в нём, и Фидель стал человеком-мечтой для всего человечества.

Сегодня, как и всегда, мы мечтаем. Сегодня, как и всегда, сгустилась тьма, сегодня, как и всегда, человечество стонет, ищет выходы из тупиков, не может найти того вселенского, лучезарного, спасительного слова, которое поведёт за собой измождённые, изверившиеся миллионы. Сегодня Фидель, носитель божественной мечты, даёт нам надежду. Мы знаем, что эта мечта реет совсем близко от нас, всматривается в каждого из нас, ищет среди нас того героя, в кого она вселится. Душа Фиделя вселится в этого героя, душа Фиделя вселится в этого нового человека. Смерть Фиделя – это форма его бессмертия. Он говорил: «Родина или смерть!» Смерть минует, Родина восторжествует.

Неопалимые[21]21
  2017, № 1, 4 января.


[Закрыть]

Минувший год кончался тяжело, мрачно. Убийство посла, крушение самолёта с певцами и с несравненной доктором Лизой. Эта тяжесть не осталась в минувшем году. Её не заглушили трескучие петарды, не заслонили сияющие разноцветные шары и хрустальные звёзды. Мы перешли с этой печалью, с сердцами, полными тревожных предчувствий, в новый год. России придётся жить дальше, стоически пробираясь через все напасти. Через все катастрофы и надолбы двигаться к неизбежной русской Победе.

В минувшем году я был вдохновлён не кремлёвскими речами, не фестивалями и празднествами. Я был вдохновлён тремя героями, встреча с которыми не позволила мне пасть духом, возвышала меня, спасала от уныния.

Летом я был в Оренбурге. После всех речей и выступлений, после визитов и официозных встреч я помчался в оренбургские степи и перелески, туда, где за сотни километров от Оренбурга в простой деревне на сельском кладбище похоронен погибший в Сирии авианаводчик Александр Прохоренко.

Я не знал его лично, но его смерть пронзила меня. Она была из тех первых, немногих, которые мы заплатили за сирийский поход. И я, исполненный печали, помчался к этой степной могиле поклониться, набраться, как набираются у алтарей, света и молитвенного воскрешения.

Я приехал в деревню, не стал заходить в дом, где родился Александр Прохоренко и где живут его престарелые родители, а сразу покатил мимо заборов, огородов, скромных домов на деревенское кладбище и увидел огромную гору цветов – целый курган, насыпанный из роз, гвоздик, белоснежных лилий. Цветы были не завядшие, не с дней похорон, а свежие, недавние. К этой могиле продолжали тянуться люди, оплакивали героя, клали цветы своей благодарности, восхищения и печали. Среди цветов стояла мраморная дощечка, и на ней однополчанами была сделана надпись: «Мы помним тебя, Сашок!»

Я поклонился этой могиле. От неё исходили таинственный свет и возвышенная благодать, которые окружали меня, возвышали, искупали все мои несовершенства и слабости. И я, полный света, покинул кладбище так, словно был на церковной литургии.

Вторая встреча – необычайная: на Урале, в Нижнем Тагиле, в городе, где делают танки, где ещё недавно я смотрел, как с конвейера сходят грозные боевые машины. А потом, втиснувшись в люк танка Т-90М, я носился по танкодрому, и тяжёлая машина танцевала кадриль, перепрыгивала рвы и, казалось, ходила вприсядку в удалом грозном танце. Но теперь в этом городе я встретился не с танкостроителями, не с танкистами. Это был удивительный человек – Владислав Тетюхин. Ему уже за восемьдесят. Советский инженер, учёный, лауреат Ленинской премии, ещё в советское время он создал на Урале титановое производство, научился добывать титан, лить его, обрабатывать, сваривать. Из этого лёгкого сверхпрочного металла строились сопла ракет, закрылки скоростных самолётов, корпуса подводных лодок.

Когда рушился Советский Союз и вместе с ним погибала великая советская индустрия, Тетюхин вместе с друзьями не дал погибнуть титановому производству. Не пустил на предприятие рвачей и воров, приватизировал его, получив треть акций, и продолжал развивать и совершенствовать производство. Сегодня из титана делают ракеты «Ангара», элементы сверхмощных лодок «Борей», крылья истребителей пятого поколения. Ещё из титана делают протезы для суставов, которые износились у людей в их работах. Этот недуг настигает тысячи наших граждан. Люди мучаются, утрачивают способность ходить или двигать руками. В надежде излечиться отправляются за границу, где в европейских клиниках им делают операции, вставляют искусственные титановые суставы.

Тетюхин продал треть принадлежавших ему акций титанового производства и на вырученные миллионы долларов построил в Нижнем Тагиле несравненный медицинский центр – ультрасовременный, подобных которому нет ни в Швейцарии, ни в Германии. Потрясающей красоты и изящества корпуса, уникальные операционные, палаты, в которых всё сияет комфортом. Лучшие врачи собраны в этой поразительной клинике. Пациенты с Урала и из близлежащих областей и республик находят здесь своё исцеление. И всё это Тетюхин сделал бескорыстно, от сердца, вернул народу принадлежащие тому деньги, которыми когда-то воспользовался, приумножил, совершил акт великого милосердия, последовал евангельской заповеди: «Раздай имение свое». Он, советский человек, ленинский лауреат, атеист, совершил величайший христианский подвиг в пору, когда деньги являются кумиром, когда люди поклонятся золотому тельцу, когда алчность, сребролюбие, эгоизм неспособность поделиться с ближним стали почти повсеместной нормой. Он разрушил эту мерзкую норму. Сокрушил золотого тельца. Показал сегодняшним русским людям, что в человеке по-прежнему живут высшие цели, незыблемая, завещанная нам мечта о справедливости и любви.

И третья встреча – с губернатором Брянской области Александром Богомазом. Брянщина, убитая, Богом забытая, опустошённая, опалённая Чернобылем, расхищенная вороватыми руководителями. Сюда пришёл губернатором человек от земли, от сохи, из глубинного сельского района, где на супесях и суглинках он и ещё несколько таких же мужиков-чудотворцев создали хозяйства и собирают по сто центнеров пшеницы с гектара. Урожаи – баснословные, которые и в Европе далеко не всем по плечу. Они создали хозяйства, где применили новейшие технологии, новые способы труда, новую технику, машины, удобрения, новую науку о земледелии для взращивания растений. И этот денный и нощный осмысленный труд привёл к грандиозным результатам.

Подвиги этих трёх людей: воинский, нравственный, трудовой, – восхитительны сами по себе. Они составляют общий коллективный подвиг людей, которые вдохновляют русского человека, говорят, что русский народ – народ-великан, что временное прозябание завершается, окончилась спячка, наступившая после 1991 года. Что в нас сбереглись вменённые нам доблесть, бескорыстие, небывалое трудолюбие и стремление к небесам, что русская мечта остаётся для нас самой главной жизненной ценностью. Все эти люди – люди русской мечты. Прикосновение к ним вдохновило меня, не позволило печалям и горестям взять верх надо мной, ведёт меня в новый год за русской путеводной мечтой.

Русская литература встаёт из гроба[22]22
  2017, № 8, 23 февраля.


[Закрыть]

Захар Прилепин уехал воевать на Донбасс, стал заместителем командира батальона, надел мундир с погонами майора. Уехал туда, где недавно был взорван его друг Моторола. Где был растерзан на куски героический Гиви. Где день и ночь грохочут украинские установки залпового огня, сметая посёлки, испепеляя людей. Сейчас он там, где дымятся камни и раскалённая докрасна арматура. Он поехал воевать на свою вторую войну. В Чечне он не раз менял расстрелянные рожки автомата на новые, плюхался с разбега на броню БТРа, стоял на блокпостах под пулями и привёз домой в своём запылённом ранце великолепную русскую прозу.

Прилепин поехал воевать на Донбасс за русское дело, охваченный всё тем же таинственным вихрем, который увлёк туда тысячи добровольцев от Владивостока до Смоленска, от Вашингтона до Марселя. Так когда-то под музыку «Прощание славянки» двигались русские добровольцы на линию огня под Плевну и Шипку. Так летели в Испанию под фашистские бомбы люди всех континентов, сражаясь за правду, красоту, мечту, за великую иллюзию о справедливом божественном мире. Среди них из России – Кольцов, написавший свой «Испанский дневник». Из Америки – Хемингуэй на звук великого трагического колокола. Прилепин – в их череде, один из них, один из прекрасных и бесподобных.

Русский писатель никогда не сидел на печи, когда войска государства шли в свои великие, прекрасные и горькие походы. «Слово о полку Игореве» было написано древним русским воином, с которого, быть может, и началась русская литература. Граф Лев Толстой воевал на Кавказе, написал своих бесподобных «Казаков» и «Хаджи-Мурата», а в Севастополе на флэшах – свои «Севастопольские рассказы». И Господь чудом сберёг его от пуль и подарил нам великого художника и мыслителя.

Художник Верещагин шёл с войсками Скобелева через Усть-Урт, умирая от жажды, где каждый колодец был отравлен, и полки редели от налётов врага и солнечных ударов. Какое счастье для русского писателя идти с войсками страны в её самые острые и горькие великие периоды! Как велик «певец во стане русских воинов»! Как велик художник Верещагин, отплывший на броненосце «Петропавловск» вместе с адмиралом Макаровым в своё последнее плавание, погибший со всем экипажем на японских минах!

Русский писатель в солдатском и офицерском мундире, будь то Бондарев или Воробьёв, были не просто воины. Они принесли с фронтов не только раны, но и великие свидетельства.

Прилепин отправился воевать, заступая на место своих погибших товарищей. Но он поехал и за книгой. Мастер, восхитительный прозаик, зоркий стилист, он теперь – среди своих героев, героев своей будущей книги. Как я завидую ему, что он может стоять на блокпостах с этими чудесными, обросшими щетиной людьми, бросаться при первых залпах в окопы, занимая место у пулемёта! Завидую тому, как остро смотрит ему в глаза заснеженная, с рыжей стернёй, степь, где чернеют сгоревшие украинские танки. Ноздри его трепещут, вдыхая вольный ветер донских степей. А ночью, снявшись с поста, он может выпить рюмку водки за победу русского дела, за Новороссию.

Донбасс, русское восстание в Донецке и Луганске – это эпос XXI века. Это схватка идей, чудовищный узел, в который затянут мир. Этот узел придётся вновь развязывать России. И Прилепин – из тех, кто его станет развязывать. А нет, так разрубит.

Прилепин – на Донбассе среди воюющих частей, а это значит, что русская литература встаёт из гроба, куда её уложили мерзкие победители девяносто первого года, полагая, что этот год завершает русскую историю, а вместе с ней и русскую литературу.

Но нет конца истории, нет конца русской литературе. Она прорвалась из-под каменных плит, куда её затолкали либеральные победители. Они натянули целлофановые мешки на головы всех русских писателей, шельмовали их, называли фашистами, отказывали в публикациях, замалчивали, хохотали над всеми святынями, над идеальной русской мыслью и русской душой. Предлагали вместо Литературы Откровения литературу низменных страстей, сардонического сатанинского хохота, литературу синюшней болотной гнили и распада, литературу смерти.

Но русская литература разодрала покровы савана, в который её обмотали, и пошла воевать на Донбасс. И вслед за Прилепиным поднимутся молодые писатели-пехотинцы, писатели-офицеры, писатели-генералы и двинутся в прорыв.

Какой дьявольский визг и вой подняли либералы, узнав о поступке Прилепина! Сколько ненависти, смрада, сколько гнилых зубов хотело бы впиться в его плоть! Сколько лучей смерти тянутся ему вслед! Так было и с теми писателями, которые шли с войсками в афганский поход. Так было с теми, кто воевал на чеченских войнах: в лицо им стреляли враги, в спину им били либеральные кинескопы, а теперь – пропитанные ядом странички фейсбука. Все черви, скарабеи, жучки-трупоеды, мерзкие долгоносики и зловонные зелёные мухи – все они мчатся вслед Прилепину, норовят укусить и ужалить.

Молюсь за тебя, Захар, прорывая своей любовью и восхищением тот кокон тьмы, в который они хотят тебя поместить. Усмиряю их крестным знамением, от которого они разбегутся и вновь попрячутся в смердящую могильную плоть. Бейся на передовой под Донецком и Луганском! Бейся у Дебальцево! Набирай впечатлений для своей будущей великой книги. А я, покуда есть силы сражаться, прикрою тебя со спины.

Люди русские, смотрите на великое чудо – одно из наших вечных воскресительных русских чудес: русская литература встаёт из гроба.

 
Мой стих упал на дно сухого моря.
Уйдя в поход, забыл полить цветок.
Лицо жены, померкшее от горя.
Блокпост, стрельба, алеющий Восток.