Текст книги "Былинки"

«Не надо об этом писать, стыдно», – сказала жена. А я другого мнения: хорошему учиться не грех. Чтобы пусть не в лесах, а в городах наших маломальский порядок навести. Твердим о собственной исторической значимости, о загадочности души нашей, а в общественный туалет зайти страшно. Это же тоже жизнь…

* * *

Лингвистические тонкости: английское слово «nobody» – «никого» на русский переводится «ни души». Если же перевести это английское слово буквально – получается «нет тела». Они – о теле, а мы – о душе… «Как нет души, так что хошь пиши!».

 
Нет! Не спасти себя побегом
От бед, что вынести дано.
Ведь совесть, как вода под снегом,
Себя проявит все равно…
 

Сергей Зайцев, СПб.

* * *

Сдал по договоренности в крупное питерское издательство очередную книгу «Записок редактора». Вскоре раздался звонок: издатели остались недовольны фразой: «Русская песня: слова Фрадкина, музыка Френкеля. Или наоборот». Я думал, дело ограничится тем, что фразу просто вычеркнут вон, но издатели сказали, что рукопись книги отправляют в архив. Впрочем, вскоре книга вышла в Москве – с другими купюрами. А я все рассуждаю: какую крамолу нашли в этой безобидной фразе? Просмотрите песенники – и вы убедитесь в правоте сказанного. Нет здесь никакого антисемитизма, раз евреи пишут, а русские поют эти песни. Правда, недавно услышал: «Русским считается тот, кто говорит по-русски»… Вот и гложет меня сомнение: «А может, русским не больно-то и дают печатать русские песни? Дело-то прибыльное. Нет, не зря издательство обиделось…»

БЫТЬ РУССКИМ

 
Быть русским – не чаек из самовара
Под сахарок вечерять-смаковать,
Не водочку хлестать, не с пылу – с жару
Над пирогами в праздник колдовать,
Не тосковать, кляня свою судьбину
И душу выворачивать винтом…
Быть русским проще. Надо помнить имя —
Свое. – И все приложится потом.
 

Владимир Морозов, СПб.

* * *

В прессе промелькнуло сообщение о том, что финансовая империя «Менатеп» прибрала к своим рукам мурманское предприятие «Апатит». Больно ударила эта короткая строчка по моему сердцу.

На столе лежит раскрытая на 244-й странице книга «Хибинские клады», вышедшая в 1972 году. Это сборник воспоминаний участников освоения Заполярья, составителем которого стал мой отец. На первой странице его рукой написано: «Самый дорогой для меня Хибинский клад – ты, моя любимая спутница жизни. Хибины соединили нас на всю жизнь. Дарю тебе, Вера, эту книгу, которая воскресит в нашей памяти дни нашей юности».

Григорий Иванович Раков. Юго-Западный фронт, 1943 г.

С пожелтевшей бумаги на меня глядит красивый, молодой, девятнадцатилетний, чуть полноватый парень, очень похожий на меня, Григорий Раков. В начале 30-х годов такие парни и девчата начали в Хибинах штурм горы Кукисвумчорр для добычи апатита, столь необходимого стране стратегического сырья – из апатита вырабатывают алюминий. Там же, в Хибиногорске, отец стал осваивать трудную, но увлекательную работу газетчика. Среди его тогдашних друзей было немало таких, которые впоследствии стали известны всей стране: писатели Анатолий Горелов, Сергей Болдырев, Юрий Помпеев, Борис Семенов, поэты Лев Ошанин и Александр Решетов. В общежитии «спали мы на топчанах, – вспоминает отец. – Мой угол отличался тем, что в простенке были устроены полки, заставленные книгами писателей и поэтов»… В Хибинах отец обрел и свой самый ценный клад – познакомился и женился на Верочке Сироткиной, с которой прожил всю нелегкую армейскую жизнь.

Но я сейчас не об этом; люди отдавали силы, здоровье и жизнь для блага страны; это не для красного словца сказано, что они шли через невероятные трудности – для блага Родины – я хочу подчеркнуть это. И что же мы имеем сейчас? Какое отношение имеет финансовый спрут Ходорковского – или кого там еще? – к плодам беззаветного труда моих родителей? По какому праву на народное добро наложили свои жадные лапы гусинские, березовские, потанины, абрамовичи и им подобные? Да вбили ли они сами-то холеными ручками хоть один гвоздь? Теперь они заявляют, скупив у обманутого народа все богатства: «Передел собственности невозможен!» Иными словами, «то, что мы награбили, не замай!» Не надорваться бы вам, господа хорошие!

* * *

Нашел на полке книгу Льва Ошанина «Шел я сквозь вьюгу…» (1970) с дарственной надписью: «Старому другу Грише Ракову в память о крае, который все равно не забудешь».

 
Ветер Хибинской тундры
В непогоди рябой,
Резкий, бездумный, мудрый,
Нас поднимал с тобой.
 
 
Было потом другое
За эти тысячи дней, —
И самое дорогое,
И горше было, и злей.
 
 
Но как бы ни было трудно,
Вот уж который год
Ветер Хибинской тундры
Покоя нам не дает.
 

Лев Ошанин † 1996

* * *

В память об отце и его друзьях хочу привести один забавный эпизод, взятый из книги Анатолия Горелова «Тропою совести» (1972): «Подошел ко мне немолодой, грузный такой дяденька.

Смотрит лукаво, спрашивает:

– Не узнаете, Анатолий Ефимович?

– Гриша, Гриша Гаков, – воскликнул я радостно. – Где же ты пропадал, почему не давал о себе знать?

– Стеснялся.

– Чего стеснялся?

– Боялся, что вспомните, как я опаздывал на работу, а вы меня поругивали.

И мне кажется, что он так же смущенно переминается с ноги на ногу, как и 38 лет тому назад, когда – в который раз! – я распекал его, молодого репортера, за то, что снова проспал.

– У меня тогда будильника не было, – оправдывается Гриша. А я радостно хлопаю его по плечу, спрашиваю о жизни. Полковник в отставке, четверть века провел в армии, всю войну воевал.

А я вспоминаю. Передо мной оттиск газетной полосы "Хибиногорского рабочего". Внизу – заметка. Подписана нелепо: "Гыбак, либо, Гаков". Типография убога, она только налаживается, того и гляди ежедневную газету будут набирать двое суток; я поторапливаю сотрудников, наборщиков, а тут эта глупая подпись под заметкой.

Набрасываюсь на Гыбака:

– Это что за шутовская подпись?

Феоктист медлительно подходит, нагибается над листом, хмуро отвечает, с ехидцей:

– В наборных кассах не хватает прописных Л, вот и тиснули фамилию строчной. Читать нужно: "Гыбак, Либо, Гаков" (Либо – фамилия корреспондента. – А.Г.). Кажется, Гакова я больше всего и запомнил по этому казусу. А сколько лет ему было? Еле-еле двадцать».

* * *

Ныне здравствующий Юрий Александрович Помпеев, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств, участник «второй волны» освоения Кольского полуострова, написал книгу «Хибинская Спарта» (1971) – документальное повествование о людях, покорявших заполярную тундру, но книгу я, к сожалению, разыскать не смог. При короткой встрече автор об отце сказал мне: «Хороший был мужик»…

Поэт Александр Решетов (f 1971), работавший вместе с отцом в начале 30-х в редакции газеты «Хибиногорский рабочий», в книге стихов «Я вернулся домой», пишет такие строки:

 
Нас всё, испытывая, учит —
И труд, и отдых, и борьба.
Любовь моя могла быть лучше,
И ты улыбчивей, судьба.
 
 
Но пусть счастливцы не боятся —
Своя мне доля по плечу:
Ничем существенным меняться
Ни с кем из них
Я не хочу.
 

А из другой книги – «Время моих друзей» Бориса Семенова (1982) я узнал, что друзья-журналисты прозвали силача Гришу Ракова «медведь рязанский», хотя отец родом с вологодчины, а почему так, теперь и не дознаться: «Иных уж нет, а те далече…»

Вот по таким черточкам я – с большим опозданием – открываю для себя своего отца…

КРАСИВЫЕ ЛЮДИ

 
Они проходят в наших судьбах,
как корабли, сверкнув бортом,
обдав улыбкой! И, по сути,
мы знаем их всегда – потом…
 
 
Потом, когда на волнах жизни
растает их и свет, и след.
И только тот – нетленный – признак
еще сквозит, хоть плоти нет.
 
 
Чтоб воссиять – исчезнуть нужно.
Пройдет корабль, отголосив,
и мир очнется: «Это – Пушкин!
Он гениален! Он – красив!»
 
 
Они проносятся, блистая,
и нет движенью их конца…
И оседает красота их
в чертах российского лица.
 

Глеб Горбовский, СПб.

* * *

И самое главное. Прежде я просил читателей молиться за маму, рабу Божию Веру, «кто может и хочет», и многие записали ее имя в помянники. Теперь смиренно прошу ваших молитв о упокоении души родителя моего раба Божия Григория – он был достойным человеком. Будьте милостивы: кроме меня и жены, за отца моего некому просить у Бога.

МОЛИТВА

 
Не говори, что к небесам
Твоя молитва не доходна;
Верь, как душистый фимиам,
Она Создателю угодна.
Когда ты молишься, не трать
Излишних слов; но всей душою
Старайся с верой сознавать,
Что слышит Он, что Он с тобою.
Что для Него слова? – О чем,
Счастливый сердцем иль скорбящий,
Ты ни помыслил бы, – о том
Ужель не ведает Всезрящий?
Любовь к Творцу в душе твоей
Горела б только неизменно,
Как пред иконою священной
Лампады теплится елей.
 

К. Р.

* * *

Внезапно умер единственный друг. На память от него остался маленький сувенирный фонарик на одной батарейке. Включишь его – горит, выключишь – гаснет, включишь – опять горит. Так странно… В Малайзии перевернулся паром, погибло 800 с чем-то человек, и назавтра об этом все, кроме родственников, забыли. А о гибели 1500 пассажиров с теплохода «Титаник» в 1912 году человечество помнит, снимает фильмы, пишет романы, достает со дна моря проржавевшие сувениры, исследует судьбу каждого, имевшего хотя бы малейшее касательство к катастрофе самого большого по тем временам судна в мире. Включишь – горит… Выключишь – гаснет…

ФОНАРИК

 
Еле зримый окна переплет.
Что-то в мире сломалось снаружи.
Глянь, фонарик потухший плывет,
Словно рыбка, в густеющей стуже.
 
 
Почему я не сплю, почему?
Что-то хрустнуло в мире. Но скоро
Я его заменю, починю —
Тот фонарь на вершине простора!
 
 
А пока – привыкай к темноте,
Натыкайся, душа, на пустоты…
Где – товарищ? Любимая – где?
Молчаливая родина, – кто ты?
 

Глеб Горбовский, СПб.

* * *

Будущие курсанты-милиционеры еще только учатся, а взгляд уже цепкий, щупающий, с прикрытой наглецой и вызовом – власть! Вот стоят они после занятий вдоль трассы группками по 3–4 человека – чтобы, завидев форму, подвезли безплатно до метро.

Что и говорить, служить в милиции – не сахар, но главное – душу не растерять, участвуя в чужих судьбах. А глаза – зеркало души…

СЛЕД

 
А ты? Входя в дома любые —
И в серые, и в голубые,
Всходя на лестницы крутые,
В квартиры, солнцем залитые,
Прислушиваясь к звуку клавиш
И на вопрос даря ответ,
Скажи: какой ты след оставишь,
След, чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед,
Или незримый прочный след
В чужой душе на много лет?
 

Леонид Мартынов † 1980

* * *

Спешно иду августовским днем по Таврическому саду – дела! Но легкие все равно с наслаждением впитывают в себя напоенный травами воздух, а глаза отдыхают на бушующей кругом зелени. И вдруг посреди поляны вижу памятник Сергею Александровичу Есенину – с отбитым носом и накрашенными помадой губами. Остановился как вкопанный и прошу: «Сергей, не всегда же ты был таким каменным, ты же поэт и бузотер, ответь этим недоумкам, как ты умел это делать в жизни!»

 
Все живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был мошенник и вор.
 
 
Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.
 
 
И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму заживет».
 
 
И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Безпокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.
 
 
Золотая словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.
 
 
Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду.
То теперь вся в крови душа.
 
 
И уже говорю не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет!»
 

* * *

Последние годы папа жил в своем, отличном от реальности, мире. Только одна ниточка связывала его с нами – двухлетняя внучка:

«Настеньку, привезите Настеньку!» Но мы были в разводе, и просьба больного отца становилась еще одним поводом для мести. Настя и на похороны бабушки через 20 лет не пришла…

 
Настенька, цветочек аленький
С доброй трепетной душой,
Скоро ты не будешь маленькой,
Скоро вырастешь большой…
 

Впитанная тобой от матери ненависть гирей лежит на моем сердце, дочка. Возрастай же скорее, Настя!

* * *

Отец был военным, офицером, преподавателем, и свободного времени было у него немного. Но везде, где бы мы ни жили, тесные комнатки были заставлены книгами, остальное пространство занимали цветы, стол да кровать. Отец в совершенстве знал немецкий, и, попадая в новую страну, обязательно начинал учить язык, к примеру, мадьярский. Еще он любил рыбалку, понакупив в разных местах службы множество всякой рыболовной снасти. В Москве, на Хорошевке, он пытался разводить на балконе пчел, но что-то не сложилось; зато везде после себя папа оставлял целые сады посаженных самолично и им же взращенных деревьев, кустарников и цветов. Я думаю, нет, теперь я даже уверен в том, что, несмотря на звания и награды, в душе он оставался крестьянином с присущей крестьянину любовью к природе и земле. Одно, правда, обстоятельство смущает меня: отец часто приглашал друзей в нашу малоквадратную тесноту, а мама-искусница мигом заставляла стол закусками – и начиналось долгое русское застолье с песнями про лихого степного казака или что-то про «выпьем и снова нальем». Справедливости ради должен сказать, что пьяным отца не видел: он знал норму и был навеселе, не более. Когда я повзрослел, отец за столом повторял в шутку: «Сынок, со мной пей, без меня не пей». Не вышло, папа, не получилось, не сработала твоя педагогика… И сейчас, с высоты прожитых лет, хочу задать вопрос: не здесь ли кроется причина того, что я почти два десятилетия с мучительными муками выдирался из трясины пьянства? Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина (Иер. 31. 29).

НЕ ПЕЙ

 
Ах ты, Стенька, ах ты, Стива,
Ах ты, Степочка-Степан!
Что ж ты, сокол несчастливый,
Все за стопочку-стакан?
Голы стены, босы дети,
Горемычная жена —
Как попал в хмельные сети
Любострастного вина.
Бедный, плачу над тобою…
Протрезвись да попостись.
И не водкой, а водою
Покаянно покропись.
Ты же все-таки кормилец,
Ты хозяин и отец!
Что ж глаза твои пропились,
Стали тусклы, как свинец?
Встань, Господь тебе поможет.
Хорошо пред Богом встать.
Вот ведь я тебя моложе,
А меня назвал ты: «Мать» —
Потому что помолилась,
И тебе уже светлей!
Велика Господня милость.
Так-то, сын. И впредь не пей.
 

Нина Карташова, Москва

* * *

К слову, мне нет еще и шестидесяти, но признаки раннего атеросклероза уже есть; бороться с наследственным заболеванием практически невозможно. Внешне атеросклероз выражается в потере памяти, сначала частичной, а потом и полной. Не скрою, я боюсь этого: какой тогда из меня редактор? Представьте, внешне человек здоров, но общаться с ним невозможно. Трудно смириться с мыслью, что может выйти из строя голова, и человек изменится на глазах. Вдобавок, и в быту больной атеросклерозом становится безпомощным, как ребенок. Пять лет мама ухаживала за отцом и потом признавалась, что это были самые тяжелые годы в ее нелегкой жизни.

Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты (Мк. 14. 36).

 
Деревья. Листьев увяданье.
Стена приюта. За стеной
Сидит в казенном одеянье
Ненужный никому больной.
 
 
Его забыли все на свете —
У каждого свои дела.
Он в тягость и жене, и детям.
Жила бы мать, она б пришла.
 
 
И только нянечка присядет
(Хлебнула горюшка сама),
Седую голову погладит
И молвит: «Худо без ума».
 
 
Он согласится оживленно
И скажет косным языком:
– На что мне ум не обновленный?
Уж лучше буду дураком.
 
 
Все проходящее пустое,
Чертог почти уже сложил…
Его безумие святое
Я перед всеми ублажил!
 

Иеромонах Роман (Матюшин)

* * *

Расположение полос по цвету у Российского флага легко запомнить по сокращению «КГБ» – красный, голубой, белый… Я так и не смог привыкнуть к новому символу страны, и мне по душе больше церковная хоругвь с иконой Богородицы…

 
Ни долга, ни чести, ни веры,
И душу больную не тронь…
Но снова в Чечне офицеры
Сквозь снайперский рвутся огонь.
 
 
Россия! Твой флаг полосатый —
Такой ненадежный гарант.
Взрывает последней гранатой
Себя молодой лейтенант.
 
 
Последний сыночек у мамы,
Последняя совесть земли.
Мы даже всю боль этой драмы
Еще осознать не смогли.
 
 
Да можно ль Кремлю или гимну
Подставить сегодня плечо?
…Но коль за Отечество гибнут,
Оно не пропало еще.
 

Николай Рачков, СПб.

* * *

Рабочие муравьи с тщанием строили свой дом, снося с лесной округи неподъемные хвоинки. Хвоинки подхватывали строители, и каждая ложилась на свое место. С годами вырос настоящий город-холм со сложным переплетением улиц и проспектов вокруг дворца матки – продолжательницы рода; с полицейскими, воинами и врачами. Входы в муравейник охранялись строго, и при любой опасности – будь то дождь или нападение недругов – спешно замуровывались наглухо.

И вдруг эта размеренная муравьиная жизнь была разрушена вмиг: нечто огромное, как дерево, пробило город до земли, раздавив тысячи обитателей, уничтожив запас яичек – будущих жителей муравейника. Солдаты яростно бросались на врага, выпуская из брюшка едкую жидкость, насмерть впивались в него челюстями…

…Две пожилые женщины лечили в муравейнике больные ноги…

 
Разворошить, как муравейник,
Весь мир загадок и задач…
Который камень откровенней,
Когда казнит себя палач?
…Кто муравьем таскает тяжесть,
Не пожелав владыкой стать?
Разворошить. Разбудоражить!
Сесть на пенек и – наблюдать.
 

Глеб Горбовский, СПб.

* * *

Видели, конечно, муху, попавшую в паутину? Чем больше она дергается в попытке освободиться, тем больше запутывается в невидимых липких сетях; редко кому повезет свободой. А паук? Сначала он обездвиживает муху укусом, потом ловко заворачивает насекомое в кокон паутины и оставляет висеть до времени, пока не проголодается.

Так и человек. Однажды попавший в бесовскую западню, но сумевший с борьбой вырваться из нее, пусть не думает, что все позади. Враг знает его слабинку и только ищет повода, чтобы в удобный момент уловить человека. Сам испытал после разрыва с оккультизмом злую силу, злой и коварный ум, злое и неотступное стремление завернуть тебя в тенета покрепче и захлопнуть за тобой дверь надежды в Царствие Небесное. Вы некогда жили по воле князя, господствующего в воздухе, духа, действующего ныне в сынах противления (Еф. 2, 2). Не давайте места диаволу (Еф. 4, 27).

«Диавол действует именно против желающих спастись, а не против преданных греху и суете, поскольку они уже самоуловлены. Бог же попускает все это для нашего спасения, чтоб мы видели, как легко бываем поруганы невидимым врагом и как удобны для него по причине нашего скудоумия и нетвердости в вере» (Протоиерей Валентин Мордасов f1998).

К ЗЕМНОМУ СТРАННИКУ

 
О путешественник земной! проснись от сна:
Твоя грехов сума полна;
Ты погружен, как в сон глубокий,
в нераденье.
Престань напрасно жизнь – безценный дар —
мотать!
Не то придет к тебе внезапно смерть —
как тать…
А в вечности вратах – ужасно пробужденье!
 

Святитель Игнатий (Брянчанинов) † 1867

* * *

Душа мудрее разума; человек иной раз даже не подозревает о своей мудрости. Душа общается с человеком по ночам, наполняя его Божественным знанием истины. Но и сама душа не сразу становится мудрой – она напитывается при общении с другими душами. Кто направляет ее? Может быть, Ангел-хранитель, или небесный защитник, или Сам Господь. Случается, и несколько душ слетаются вместе.

Это вовсе не означает безрассудную веру в вещие сны и другие знаки Неба. Человек Богом научается вечному – и это главное.

 
Есть неизбежность встречи. Как восход
Теплом и светом наполняет мед,
Так единится с небом мысль земная.
И души странствуют, все время узнавая,
Кто создал их и к вечности ведет.
 

Архиепископ Иоанн Сан-Франписский † 1989

* * *

Помнится, я писал, что погибшая много лет назад знакомая, Галина, попросила у меня в моем сне «витаминок». Понятно, о каких «витаминках» шла речь с того света. В Пюхтице я заказал «вечное» упокоение о ее душе с Неусыпаемой Псалтирью. Сегодня она снова приснилась мне – похорошевшей, одетой, как и при жизни, со вкусом, и благодарит: «Спасибо, что выполнил мою просьбу – надоело питаться червями». Именно так и сказала. А за нее, кроме нас с женой, никто не молится…

УТЕШЕНИЕ

 
Женщина с лицом заплаканным,
Тихим голосом, с тоской,
Повторяет вслед за дьяконом:
«Со святыми упокой!»
 
 
Как сказать ей в утешение,
Что усопшие сейчас
Слышат каждое прошение,
И, конечно, видят нас?
 
 
За невидимой околицей
Кто в раю, а кто во мгле…
И блажен, о ком помолятся
Со слезами на земле!
 
 
За молитвы у Распятия,
После милостынь и слез,
Души умерших в объятия
Принимает Сам Христос!
 

Евгений Санин

* * *

На даче пишется легко. Дома и стол-«аэродром», и компьютер, и справочники, а по-другому: будто это работа, что ли… На даче лежишь себе на кровати в крохотной комнатке, о чем-то недовольно шумит Ладога, льется через окно сосновый воздух, а ты строчишь еле разборчивое на квадратных листках и нет над собой насилия, которое, чего греха таить, часто происходит дома. На даче мысли просятся на бумагу, и ты заносишь их неряшливыми закорючками, а уж потом, на столе-«аэродроме», произведешь отбор. И если вы прочитаете сии мысли, значит, они прошли через колючий забор собственной и чужой цензуры, заслужив право на жизнь…

 
В безсилье не сутуля плеч,
Я принял жизнь. Я был доверчив
И сердце не умел беречь
От хваткой боли человечьей.
Теперь я опытней. Но пусть
Мне опыт мой не будет в тягость:
Когда от боли берегусь,
Я каждый раз теряю радость.
 

Алексей Прасолов † 1972

* * *

Моя последняя книжка, не эта – эту я только пишу – еще где-то в пути, то ли в издательстве, то ли в типографии, и я с трудом сдерживаю нетерпение до выхода своего детища в свет.

Писатели на опыте знают разницу между написанным пером, отпечатанным на компьютере, опубликованным в газете или журнале, или изданным отдельной книгой. С каждой ступенькой воздействие слова на читателя резко возрастает.

А сам писатель? Да он носится с сигнальным экземпляром книги, как дитя с новой игрушкой: и погладит, и полистает, и понюхает, и вверх тормашками повернет, и поцелует – уж столь сладок он, миг обладания собственным творением.

Правда, и разочарование наступает скоро: здесь сказал не так, там заметил ошибку, фотография не на том месте, слово пропущено, и прочее, и прочее, и прочее… Все эти мелочи, которых рядовой читатель и вовсе не заметит, вдруг вырастают для писателя в чудовище, затмевающее своей тенью все доброе, что есть в книге.

Бедный писатель! Вы видите его раздающим автографы, говорите ему приятное, но груз совершенных ошибок уже тяготит ему душу, и он пытается объяснить каждому, почему пробралась в текст та или иная опечатка. Его, увы, никто не слышит. Куда подевалась долгожданная радость от выхода книги? У писателя опустились плечи, потухли глаза, и только надежда на то, что не все заметят оплошности, удерживает его на людях от слез. Трудно быть писателем…

* * *

Страну захлестнул оконный бум: пластиковые, по западному образцу, шумопоглощающие и удобные в использовании окна идут на смену добрым деревянным переплетам с форточкой наверху. Если не думать, превосходство цивилизации неоспоримо, и в квартирах стало теплее и тише. Однако, дерево, в отличие от пластика, сквозь поры пропускает воздух, даже зимой проветривая помещение, – оттого в избах и болеют меньше.

Но здесь присутствует и мистический момент. Доныне в наших городках и весях окна и двери снаружи разукрашивают резными наличниками, вырезают по центру православный крест. И это не просто желание красоты жилища. Если икона – окно в мир горний, то окно в доме для христианина – окно в мир Божий на земле; через него открывается человеку природа – Божие творение, чтобы наслаждаясь ею, славить Самого Творца. Да и сам оконный переплет представляет из себя крест…

Тихой сапой вытягивают из русского человека его родное, исконное, веками державшее Русь…

 
Гении старого зодчества —
Люди неясной судьбы!
Как твое имя и отчество,
Проектировщик избы,
Чьею рукою набросана
Скромная смета ее?
С бревен состругано, стесано
Славное имя твое!
Что же не врезал ты имени
Хоть в завитушках резьбы?
Господи, сохрани меня!
Разве я жду похвальбы:
Вот вам изба, Божий рай – и все!
Что вам до наших имен?
Скромничаешь, притворяешься,
Зодчий забытых времен,
Сруба творец пятистенного,
Окон его слюдяных,
Ты, предваривший Баженова,
Братьев его Весниных!
 

Леонид Мартынов † 1980

* * *

Завтра – праздник Преображения Господня, а сегодня в гостевой книге Интернет-сайта нашей газеты появилась запись:

 
«Примири нас, Боже, примири,
Двери милосердья отвори.
Умягчи сердца и отогрей,
Помоги нам, Боже, стать добрей…
Мы в гордыне тонем, как в грязи.
Вытащи… Спаси… Преобрази!
 

Всегда ваша-Надежда Смирнова-Созинова»

Много ли надо человеку, чтобы преобразить его к добру? Улыбка, вовремя сказанное слово… Спасибо, Надежда.

* * *

Мысль сокровенная. Православная газета, в муках рожденная в трущобах Лиговки, не может существовать покойно: газета, если она истинно православная, должна пройти свой крестный путь, пострадать за веру. Дай Бог, чтобы так и произошло… Благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте (Рим. 12, 14).

КРЕСТ

 
Свой крест у каждого. Приговорен,
Взвалив на плечи ношу, каждый
Нести ее, под тяжестью согбен,
И голодом томясь и жаждой.
 
 
За что? Но разве смертному дано
Проникнуть в тайну Божьей кары?
Ни совесть не ответит, все равно,
Ни разум твой, обманщик старый.
 
 
Но если не возмездье… Если Бог
Страданья дарует как милость,
Чтоб на земле, скорбя, ты плакать мог
И сердцу неземное снилось?
 
 
Тогда… Еще покорнее тогда,
Благослови закон небесный,
Иди, не ведая – зачем, куда,
Согнув хребет под ношей крестной.
 
 
Нет помощи. Нет роздыха в пути,
Торопит, хлещет плетью время.
Иди. Ты должен, должен донести
До гроба горестное бремя.
 

Сергей Маковский † 1962

* * *

Кошке Мартюне 14 лет, ее сыну Малышу на год меньше. Мартюня стала хворать, и нет у нее прежней прыти молодости, хотя иногда она пытается поймать собственный хвост, конец ее райской жизни близок… Не удержавшись, я задал духовному отцу Иоанну Миронову мучающий вопрос:

– Можно ли усыплять животных, когда они становятся старыми, больными, немощными?

– Слепых, парализованных, очень больных можно – коли даже врач отказывается от лечения, чтобы они не мучились, – сказал батюшка. – Конечно, жалко хозяину животинку, потому что привык. Вот у нас с матушкой живет собака Чарушка, старенькая, но мы не усыпляем ее. Зимой у нее лапы сильно болели, но за лето она выходилась и теперь бегает, как молоденькая.

– А хоронить как домашних животных?

– Просто в земельке вырыть ямку и закопать. Больше ничего не надо.

– И молиться о них нельзя…

– Животные – наши друзья. Если хочется, можно помолиться: «Господи, Ты создал тварь, Ты и взял ее. Ты даешь нам красоту, даешь познание Твоих творений духовных и телесных. Благодарю за все». Что касается вопроса, есть ли у животных душа, отвечу: она у них в крови. Вот почему кровь животных нельзя вкушать. В том числе и колбасы кровяные. Кровь животных должна спускаться в землю…

ОХОТА

 
Я помню: брат, зайчонка подстрелив,
Принес его, обрадован удачей.
Зайчонок бился – был еще он жив, —
Кричал и плакал он (и звери плачут).
 
 
Дробь угодила в голову и в бок,
Из-под усов по капле кровь сочилась,
И лапами, в отчаянье, как мог,
Он колотил, уже теряя силы.
 
 
В его глазах стоял такой испуг,
Такая боль, такая жажда воли,
Где плеск ручьев и в чистых росах луг,
Овсом и рожью пахнущее поле,
 
 
Где перебежки-спешки, скок-поскок,
Где огородов сладкая отрада…
Но подколенья длинных задних ног
Скрутил ремень, не знающий пощады.
 
 
И вот последний хрип. Зайчонка взор
Померк. Цвели цветы. Деревьев листья
Шептались. Пели птицы…
Мне с тех пор
Слепой азарт охоты ненавистен.
 

Николай Браун † 1975

* * *

Береза – самое любимое, самое русское дерево на Руси. Поэты эту любовь выражают удивительно образно и по-разному. Я взял первый том «последнего поэта деревни» и стал выписывать, с чем Есенин сравнивает березку. Нашел такие строчки: «И березы стоят, как большие свечки»; «Льется по равнинам березовое молоко»; «Березки голые колени»; «За прощальной стою обедней кадящих листвой берез»; «Отговорила роща золотая березовым, веселым языком»; «Эх, береза русская! Путь-дорога узкая»; «Я навек за туманы и росы полюбил у березки стан»; «В три звезды березняк над прудом»; «Страна березового ситца»… От себя только одно скажу: когда был в Германии и увидел березку, удивился – мы же за границей, откуда здесь березка? Как же ты забрела, родная, в этакое чужедалье?..

 
Тот, кто видел хоть однажды
Этот край и эту гладь,
Тот почти березке каждой
Ножку рад поцеловать.
 

* * *

Батюшке привезли домой газету, и он сразу же звонит в редакцию: знает, что мы с трепетом ждем его слова. «Прочитал, Сашенька, прочитал, все хорошо. Мой поклон и благословение… – перечисляет духовник всех по именам, да ласкательно, – Надюшке, Володюшке, Ирушке, Илюшеньке, жене Валерушке… Целую, целую, целую». И тут я начинаю задавать вопросы, на которые у самого нет верных ответов, и получаю желаемое. Теперь самое время пожаловаться на здоровье. «Батюшка, опять не сплю по ночам. Собрался вот лечиться, благословите». – «А ты читаешь перед сном молитву семи отрокам Ефесским, как я тебе наказывал? Не помогут отроки? А ты сперва начни читать, уже сколько лет твержу, и снотворные свои принимай, маловер».

Вечером непременно прочту молитву, хотя, по правде, не верю, что она поможет. С другой стороны, деваться некуда: прикроватная тумбочка забита лекарствами, но сна не дают, только тяжесть в голове и раздражение на весь безконечный день. Позже я вам расскажу, читатель, что из этого вышло. Спокойной вам ночи!

БЕЗСОННИЦА

 
Вы так просто в забвенье не канете,
Впечатленья минувшего дня, —
Телефонная станция памяти
По ночам вызывает меня.
 
 
С кем-то днем побоялся поссориться
И не высказал правды в упор, —
А теперь вдруг связистка-безсонница
Мне велит продолжать разговор.
 
 
И, на робость дневную досадуя,
Ничего я теперь не таю;
На вопросы, что днем были заданы,
Я прямые ответы даю.
 
 
Больше правда пред ложью не склонится,
Откровенность не станет виной.
Не спала ты ночами, безсоннипа, —
Привыкай-ка ты к смене дневной!
 
 
Чтоб не пряталась в тьму недоверчиво,
Чтобы зоркою совесть была,
Чтоб трудилась с утра и до вечера —
А ночами спокойно спала.
 

Вадим Шефнер

* * *

В книге Р.Т. Богомоловой «Лечит Бог и природа» (М., изд. Православного братства св. ап. Иоанна Богослова, 2003, тираж 10 000 экз.) прочитал об эксперименте российских ученых в крематории. Они прикрепили датчики к телу покойного, подготовленного к сожжению на четвертые сутки после смерти. Далее цитирую: «По мере движения гроба к месту сожжения стрелки приборов вначале едва заметно, а потом более отчетливо задрожали. Перо энцелографа, снимающего показания мозга, начало выписывать высокие зубцы. Именно такой сигнал дает мозг живого и насмерть перепуганного человека! Его душа молила о пощаде» (стр. 453). Что за ересь множит специалист по лечебным травам! Много подобных баек переползает из одного околоправославного издания в другое. И возвратится прах в землю, чем он был; а дух возвратится к Богу, Который дал его (Еккл. 12, 7). Еще пытаются замерить инструментально силу благодати от иконы или Причастия, от колокольного звона и даже от священника. Нетварное нельзя измерить тварным…