Текст книги "Призрак"

– Вы правы, юноша, мы с вами и нам подобные – исключение из правила. Почти все умершие сразу или почти сразу уходят на ту сторону. В загробный мир. Либо кто-то за ними является, провожает, либо сами уносятся.

– А мы-то с вами почему здесь?

– Да кто ж его знает… – вздохнул Тряпочкин. – Я на той стороне ни разу не был, в этой механике толком не разбираюсь. Хотя вы, молодой человек, раньше времени не переживайте. Просто потерпите немножко. Некоторых забирают с задержкой. Через несколько часов, а то и дней. Вы ведь точно умерли, окончательно? Может, вас просто еще можно реанимировать? Такое случается.

– Не, там вообще все всмятку, – мотнул головой Данилюк.

– Ну тогда просто подождите. До похорон хотя бы. Вот если и к тому времени никто за вами не придет… тогда начинайте беспокоиться.

Тряпочкин предложил покинуть здание с другой стороны. Скорее всего, голодные духи уже ушли, но есть шанс, что они по-прежнему сидят там, подстерегают. Лучше не рисковать.

Данилюк пока не очень свыкся с тем, что он теперь дух. Огибал предметы мебели, сквозь двери и стены проходил осторожно, пробуя сначала рукой, как холодную воду. А вот Тряпочкин шел по прямой, безразличный к преградам.

Он даже не перебирал ногами. Просто плыл вперед, словно несомый ветром. Ступни его при этом то слегка погружались в пол, то чуть над ним приподнимались.

Настенные часы в одной из квартир сказали, что сейчас половина четвертого ночи. Самое глухое время суток – все «совы» уже уснули, никто из «жаворонков» еще не проснулся. Бодрствуют только «летучие мыши» – и одну такую Данилюк с Тряпочкиным по пути встретили. Худенькая конопатая девушка сидела перед компьютером, сосредоточенно щелкая мышкой. Данилюк, вышедший из стены прямо перед ее лицом, невольно опешил, но девушка, разумеется, даже не вздрогнула.

– Все еще не привык, что мы невидимы, – сказал Данилюк Тряпочкину.

– На самом деле не невидимы, – поправил тот. – Просто люди нас… игнорируют.

– Как это?

– Ну, техническую сторону вопроса я не знаю. Но слышал, что это как с носом.

– В смысле – с носом?

– Нос – он же у нас всех перед глазами, верно? Глаза постоянно на него смотрят. Но разве вы его видите?

– Хм… Да, и правда.

– Вот и с духами так же. Живые смотрят на нас, но не видят. Хотя мы – вот они.

Данилюк немного подумал, дважды обошел вокруг девушки, проходя прямо сквозь компьютер, и неуверенно сказал:

– Но я могу увидеть свой нос. Если сильно скошу глаза, он виден.

– И нас тоже живые могут видеть, – кивнул Тряпочкин. – Те, кто умеют правильно… скашивать глаза. Только такие умельцы встречаются дюже редко – я за всю послежизнь только раз одного и встретил.

– И что он? – заинтересовался Данилюк.

– Да ничего. Увидел меня, хмыкнул, да и мимо прошел. Я к нему было с разговорами, так и сяк, а он только глянул недобро и шаг ускорил. Ему-то, видно, призраки не в диковинку были.

– И давно это было?

– В тридцатые еще.

На улицу Тряпочкин выходил с осторожностью. Высунул сначала голову из стены, повертел по сторонам, поискал взглядом голодных духов – нет, все чисто. Махнул рукой Данилюку – можно выходить.

– Как, молодой человек, запомнили, как вести себя в случае чего? – спросил он. – Не теряйтесь в следующий раз.

– А их вообще много – духов этих голодных? – поинтересовался Данилюк.

– Много… ну как много?.. Смотря что считать за много. С ними туточки, в Тенях, примерно как при жизни с гопстопниками. Можно жизнь прожить и ни с кем из них не встретиться, а можно каждую неделю заточку у горла видеть. Смотря где живешь, где гуляешь, с кем знакомство водишь, да насколько счастлив по жизни. Вас вот, молодой человек, при жизни часто ли грабили?

– Грабить ни разу не грабили. Кошелек один раз вытащили, в автобусе, лет восемь назад. Но там почти пусто было.

– Ну это не так и плохо, в рубашке родились. А меня вот, было дело, ограбили. И ладно б просто ограбили, так еще ведь и ножом пырнули. Ни за что ни про что. Да скверно еще пырнули так – в грудь прямо. Легкое проткнули.

– Ого, – посочувствовал Данилюк. – И как же вы выжили?

– Так я и не выжил, – грустно усмехнулся Тряпочкин. – Извольте видеть – та самая рана, сотню лет уж при мне.

Данилюк понимающе поцокал языком. Кровавое пятно на груди Тряпочкина он заметил сразу же, да как-то неловко было спрашивать.

Но сам по себе этот момент его заинтересовал. Что же выходит – полученные перед смертью раны остаются с призраком навсегда? Тогда почему сам Данилюк выглядит нормально? Его в той аварии довольно сильно поуродовало.

Тряпочкин объяснил, что дело тут не в самих ранах, а в предсмертном страхе, боли и всяких других чувствах. В момент смерти все это впечатывается в подсознание и проявляет себя в виде увечья. Поэтому застреленные ходят с дыркой в теле, удавленные – с полосой на шее, утопленники – синие и водой каплют.

Конечно, при условии что призрак все это отчетливо помнит. Тряпочкин вот даже спустя сто лет так и не избавился от того скверного воспоминания. А если когда-нибудь избавится, если забудет о той злосчастной встрече в подворотне – тут и рана в груди пропадет.

Должна пропасть, по крайней мере.

Ну а Данилюк смерть принял мгновенную, боли почти не испытал, понять толком ничего не понял. Вот и нету на нем никаких следов аварии – каким себя помнил, таким и выглядит.

– А что насчет трупа? – спросил Данилюк.

– Какого трупа? – не понял Тряпочкин.

– Моего трупа. Если с ним что-нибудь сделают… на мне это отразится как-нибудь?

– Ровным счетом никак, – заверил Тряпочкин. – Мой вот труп уж сотню лет под могильной плитой обретается. Даже представить не берусь, во что он за это время превратился. Голый скелет уж давно, наверное, а мясо все черви сглодали. Но разве же я выгляжу скелетом? Как по-вашему, молодой человек?

– Да, верно, – согласился Данилюк.

– Правда, есть здесь один нюанс, – поднял палец Тряпочкин. – Некоторые духи и в самом деле выглядят в точности так, как их прежнее тело. Труп разлагается – и они разлагаются. Труп гниет – и они гниют. Я таких встречал.

– Надеюсь, я не из таких, – сказал Данилюк.

– Да нет, не волнуйтесь, не из таких. С такими, трупообразными, мы бы вот так занимательно не беседовали. Они и говорить-то толком не способны. По-моему, это те, кто уже начал превращаться в голодных духов… но точно я не уверен.

Данилюк еще раз поблагодарил Тряпочкина за спасение и спросил, как его можно найти, если вдруг что. Тряпочкин ответил, что определенного адреса у него нет – призраку жилье без надобности. Ночлег-то не нужен, вещей нет.

Однако его часто можно застать в театре драмы. Он и при жизни это дело любил, а теперь вовсе ни одной премьеры не пропускает.

– А вас где при надобности отыскать можно будет, юноша? – спросил Тряпочкин.

– На Советской Армии живу… жил. Пойду туда сейчас, наверное… не знаю зачем, но загляну все же.

Сообщив Тряпочкину номер дома и квартиры, Данилюк с ним распрощался.

Глава 3

Домой Данилюк вернулся еще затемно. Зимой рассветает поздно. Данилюк жил на девятом этаже, так что машинально попытался вызвать лифт. Поглядев на палец, прошедший сквозь кнопку, он криво усмехнулся и сунул голову в шахту. Ему всегда хотелось посмотреть, как та выглядит изнутри.

В итоге идти пришлось по лестнице. Дело это с непривычки оказалось непростым – ноги то и дело уходили внутрь ступенек. Данилюк задумался, как он вообще может ходить по полу, по земле – разве он не должен сквозь них проваливаться? Хотя тогда его, наверное, утянуло бы вниз, куда-нибудь к центру земли, и он остался бы там навечно.

Это было бы чертовски глупо.

Подойдя к своей квартире, Данилюк все так же машинально достал ключи и попытался отпереть дверь. Конечно, та никак не среагировала на призрак ключей. Данилюк снова усмехнулся и просто сделал шаг вперед.

В третий раз он совершил машинальное, бессмысленное движение – попытался включить свет. Снова рука прошла насквозь, снова Данилюк усмехнулся – теперь уже раздраженно, с досадой на самого себя.

Да и свет ему больше не нужен. Он превосходно видит в темноте.

Вот она, его квартирка. Совершенно обычная однушка, которую Данилюк вот уже восьмой месяц снимал у одной старушки, переехавшей в деревню. Вещей всего ничего – кровать, шкаф, стол и стул, телевизор, ноутбук. На подоконнике горшок с бегонией.

Да еще обшарпанная советская стенка, набитая старыми книгами, патефонными пластинками и хрусталем. Принадлежало это добро не Данилюку, а хозяйке квартиры – и та строго запрещала что-либо выкидывать. Таким же хламом был завален и крохотный кухонный балкон – Данилюк не мог туда даже зайти толком.

В холодильнике стоял вчерашний суп. Обычно Данилюк питался пельменями, наггетсами, китайской лапшой и прочей едой легкого приготовления, но иногда хотелось себя побаловать. Вчера он впервые в жизни приготовил куриный суп с морковными звездочками – и результат ему на удивление понравился. Он съел половину, а вторую приберег на завтра.

И теперь она пропадет. Чертовски досадно. Данилюку почему-то было ужасно жаль этого злосчастного супа.

Он еще раз прошелся по квартире, не в силах ничего коснуться и понятия не имея, чем заняться. Страшно хотелось включить ноутбук в последний раз. Стереть кое-какие файлы и очистить историю браузера.

Горестно осознавать, что это уже невозможно.

Примерно через полчаса Данилюк убедился окончательно – делать ему здесь абсолютно нечего. Дотронуться ни до чего нельзя, а просто стоять посреди комнаты – удовольствие не ахти какое. Он окинул квартирку последним взглядом и вышел так же, как вошел.

Немного подумав, Данилюк решил навестить свое тело. Он откуда-то знал, где то находится. Просто чувствовал – вон в том направлении. Наверное, в морге, или куда там отвозят тела.

Добрался до морга Данилюк уже к утру. Прошел мимо заспанной сторожихи, спустился по темной лестнице и вошел в печальный холодный подвал. Данилюк не ощущал температуры, но здесь холод можно было почти что увидеть. Вдоль дальней стены тянулись морозильные камеры, в центре стоял анатомический стол, а чуть в сторонке – несколько медицинских каталок. Две пустые, три – с телами.

Одно из этих тел Данилюк узнал. Хотя не с первого взгляда – за ночь оно окоченело и побледнело, глаза высохли, а живот почему-то вздулся.

Но зато последствий травмы стало почти не видно. Кровь смыли, руки и ноги аккуратно уложили – и не скажешь, что внутри все всмятку. Порезы на лице чем-то даже замазали – видно, уже готовят к похоронам.

Одежду с трупа сняли, выставляя весь срам напоказ. Данилюку было откровенно неприятно смотреть на прежнее вместилище, но он не мог отвести взгляда. Смотрел и смотрел.

Потом он коснулся… себя. Ничего не почувствовал, но продолжал водить рукой. Сунул ее поглубже. Попробовал даже влезть целиком, улегшись на каталку. Мелькнула шальная мысль – а что, если таким образом можно вернуться?..

Ничего не получилось, конечно. Мертвое тело и не подумало оживать. А вот Данилюк испытал очень противное чувство… как будто нырнул в яму с чем-то гадким, вонючим. Рот и ноздри заполнило мерзким запахом.

С каждой секундой это ощущение только усиливалось, так что он поспешил встать. Глупая была вообще затея, но он не мог не попробовать.

Похороны – это такая штука, в которой никак невозможно повременить денек-другой. Все делается предельно быстро. Данилюк еще не покинул холодный подвал, когда за телом пришли родственники. Тихо плачущая мама в черном платке и брат с каменным лицом. Отец сейчас в командировке – ему, конечно, сообщили еще вчера, но вернуться так быстро он в принципе не сумел бы.

Мама бросила на тело сына только один взгляд, заплакала еще громче и отвернулась. С работниками морга разговаривал брат – а из отдельных его реплик Данилюк понял, что вчера он сюда уже приходил, проводил опознание.

Ушли они почти сразу же. Данилюк их за это не винил – он и сам не хотел здесь оставаться.

Чуть поразмыслив, он пошел следом. Не с первой попытки, но уселся в машину – рядом с братом, на переднее сиденье. Данилюк опасался, что когда та тронется, то проедет сквозь него, но ничего подобного не произошло.

На протяжении поездки родные не произнесли ни слова. Мама не прекращала плакать, брат угрюмо молчал. Данилюк попробовал говорить с ними сам, но близкая родня не замечала его так же, как и все остальные.

Ехали минут двадцать. Из них почти половину стояли в пробке, во время которой молчание в машине стало особенно гнетущим. Данилюк безуспешно пытался что-нибудь сдвинуть, шевельнуть, оказаться услышанным. Хоть как-нибудь дать знать, что он здесь, что с ним все в порядке… ну не прямо вот в порядке, разумеется, но в целом он чувствует себя нормально.

Ничего не получилось, конечно. Вряд ли это вообще хоть у кого-нибудь когда-нибудь получалось.

Войдя в родительскую квартиру, Данилюк аж поежился. Зеркала были завешены, на подоконниках стояли чашки с водой, а на пороге почему-то лежали еловые ветки.

– Бабушка, ну зачем? – укоризненно протянул брат, переступая через этот мусор.

– Положено так, – сухо ответила бабушка, выходя из комнаты.

В отличие от мамы, она не плакала. Глядела спокойно, чуть поджав губы. Бабушка вообще редко давала волю эмоциям – даже когда умер дед, она только тяжело вздохнула и продолжила лепить пирожки. Хотя любила его страшно, сорок лет жили душа в душу.

Данилюк прошелся по квартире. Кроме мамы, брата и бабушки в ней нашлась баба Дуня, старшая бабушкина сестра. Эта уже почти девяностолетняя старушка неподвижно сидела на кухне, держа обе ладони на чашке чая. Данилюк последний раз видел ее десять лет назад – и тоже на похоронах.

Всего Данилюк за свою не очень длинную жизнь присутствовал на трех похоронах. Все трое были печальными и тоскливыми. Но оказалось, что когда хоронят не кого-нибудь, а тебя самого – это еще хуже. Данилюку было ужасно неловко смотреть на горюющую родню – словно провинился перед ними, подвел как-то.

Из ванной степенно вышел Мехмат Зурабович – огромный персидский кот. При виде Данилюка он чуть вздрогнул, распушил хвост и издал утробное рычание. Но когда Данилюк подошел ближе – сменил гнев на милость и даже позволил себя коснуться.

Конечно, Данилюк при этом ничего не почувствовал и понятия не имел, чувствует ли что-то кот. Скорее всего, Мехмат Зурабович просто проявил уважение к покойному сыну хозяев. Он всегда был таким – снисходительно позволял себя гладить, всем видом показывая, что делает это исключительно по широте души.

Ближе к обеду привезли гроб с телом. Из разговоров Данилюк узнал, что похороны назначены на завтра, в полдень. Брат уже договорился насчет места на Городском кладбище. Организовал подзахоронение – на Городском уже лежали дед, прабабка и еще кто-то из предков Данилюка по материнской линии. Можно сказать, семейный погост.

В квартире было тихо и печально. Брат ушел по делам, бабушка с бабой Дуней что-то стряпали на кухне. Мама сидела у изголовья гроба, неотрывно смотрела на тело сына, иногда гладила его по щеке.

Данилюк тоже смотрел. Служащие похоронного бюро привели его труп в порядок, загримировали, окончательно скрыли следы аварии. Волосы зачесали на левую сторону – там лицо пострадало особенно сильно. Бальзамировать не стали – хоронить будут уже завтра.

Еще его переодели. Данилюк машинально погладил ткань, потер край рукава… и вдруг заметил, что сам начинает меняться. Зимняя куртка, штаны и шарф словно растворились, сменяясь серым костюмом-двойкой. Тем самым, в котором он лежал в гробу.

Время от времени дребезжал дверной звонок. Попрощаться приходили все новые и новые люди. В основном какие-то тетки и бабки – дальняя родня, Данилюк мало кого узнавал даже в лицо.

Заглянул Серега, лучший друг. Посочувствовал, повздыхал, спросил, во сколько и где похороны, выпил пустого чаю и снова убежал.

Ближе к вечеру домой вернулся отец и появилась сестра. Она три года назад вышла замуж и переехала в Тольятти. Сказала, что ее муж сегодня не смог – приедет завтра, вместе с их дочкой.

По мере того как в квартире прибавлялось людей, Данилюк чувствовал себя все стесненнее. Как будто реально провинился в чем-то. Все яснее он понимал, что здесь ему делать нечего, пора двигаться дальше.

Он еще раз обошел все комнаты, простился с родителями, братом и бабушкой, постарался получше запомнить их лица. Последней была сестра – ее он нашел в детской, спящей на тахте.

– Устала… – вздохнул Данилюк, присаживаясь рядом.

На щеках сестры застыли мокрые дорожки. Похоже, тоже не выдержала, расплакалась. В детстве младший братишка не раз выводил ее из себя, но она все равно о нем заботилась – утирала сопливый нос, помогала находить потерянные игрушки, даже один раз поджарила яичницу. Правда, Надьке тогда самой было всего девять лет, так что яйца она сожгла до состояния золы, едва не устроив при этом пожар.

Данилюк погладил волосы спящей сестры. В кончиках пальцев возникло странное ощущение – их словно наэлектризовало. Данилюк отдернул руку, но, подумав, вернул ее обратно, задержал подольше… и почувствовал, как куда-то проваливается!

Он не сразу понял, где очутился. Тесная комната, полуразвалившаяся мебель, за окном какие-то грязные дома… невероятно знакомые. Это же их старая квартира! Данилюки жили здесь двадцать лет назад, когда Алексей еще учился в младшей школе, а Костик, брат, вообще лежал в пеленках.

Но… как он сюда попал? Старый адрес расположен на другом конце города, и здесь давным-давно живут другие люди. Сейчас вся обстановка должна выглядеть иначе, да и улица с тех пор сильно изменилась…

А потом Данилюк заметил Надю. Сестренка стояла у окна, но поначалу Данилюк ее почему-то не видел. Как будто она не сразу проявилась.

Надя повернулась, посмотрела на Данилюка и грустно сказала:

– Привет, Леш…

– Привет, Надь… – тихо ответил Данилюк.

– Как же ты вот так, Леша?..

– Да… как-то вот получилось… – виновато вздохнул Данилюк. – Вы уж не грустите там слишком сильно… У меня тут все хорошо.

– Ладно… – всхлипнула Надя.

Данилюк обнял сестру, и они еще пару минут просто молча стояли у окна. А потом старая комната стала расплываться, терять очертания… и Данилюк обнаружил себя вновь сидящим на тахте, рядом со спящей Надей. Та что-то чуть слышно бормотала, но губы ее теперь изгибались в улыбке.

Данилюк задумался. Похоже, сейчас он каким-то образом побывал в чужом сне. Мистика, конечно… но разве само его присутствие здесь, в одной квартире с собственным трупом – не мистика? Он стал призраком меньше двух дней назад и еще толком ничего не знает о своем новом бытие.

Может, для духов это обыденная вещь?

Так и оказалось. Дождавшись, пока уснут остальные, он аналогичным путем вошел в сны к отцу, брату и бабушке. Попрощался с ними по-настоящему, попросил, чтобы не слишком тосковали.

Хотел зайти и к маме, но та этой ночью так и не уснула. Данилюк ждал довольно долго, но она все сидела рядом с гробом. Смотреть на это было откровенно больно, поэтому он решил отложить посещение до следующего раза, а пока что прогуляться, поразмыслить.

Этой ночью Данилюк шагал по улицам уже не бездумно, но с осторожностью поглядывал вокруг. Помнил о голодных духах. Их пока что не встречалось – а вот обычные призраки были, хоть и редко. К Данилюку они интереса не проявляли – такие же прохожие, только бесплотные.

Данилюк решил еще разок заглянуть к себе на квартиру. Он знал, что брат днем туда ездил, забрал часть вещей, и ему захотелось узнать, каких именно. Благо идти было не очень далеко – Данилюк добрался всего за час.

Измениться почти ничего не изменилось. Мебель, телевизор и бегония принадлежат хозяйке, а одежду, обувь и личные вещи решили перевезти потом. Квартира оплачена до середины марта, время есть.

Брат взял только ноутбук, документы и ценности. Немного наличных, цепочку и золотые часы, подаренные отцом на выпускной. Прихватил почему-то и китайскую керамическую статуэтку – то ли на память, то ли решил, что она дорогая. На самом деле стоила она копейки – Данилюк выиграл ее в тире.

Суп из холодильника тоже пропал. Грязная кастрюля лежала в раковине, но содержимое исчезло. Почему-то Данилюку было очень интересно, съел ли его брат или просто вылил.

Осмотрев все еще раз, он лег на кровать и уставился в потолок. Спать ему, понятно, не хотелось. Вряд ли призракам вообще нужен сон или отдых. Просто лежал и думал.

Так он пролежал часа два. А потом… в окно постучали.

Ну как постучали… На самом деле не постучали. Просто снаружи появилась рука, сделала несколько символических движений и прошла сквозь стекло. За ней просунулась и голова – коллежского асессора Тряпочкина.

– Добрый вечер, юноша. Не помешал?

– Порфирий Михалыч?.. – пораженно уставился на него Данилюк. – А ты… вы… вы откуда здесь взялись?

– Да просто совершал променад, любовался видами ночной Самары, решил вот визит вам нанести, проверить, как поживаете… вы не против?

– Да нет, я не против, но… но здесь же девятый этаж!

– И что?

Данилюк подошел к окну и увидел Тряпочкина, висящего… или, скорее, стоящего прямо в воздухе. У него под ногами словно была невидимая балка.

– А… как это? – удивился Данилюк.

– Мы призраки, молодой человек, – чуть усмехнулся Тряпочкин. – Привыкайте.

Данилюк тоже просунул голову сквозь окно и посмотрел вниз. Похоже, на улице очень холодно. А судя по тому, как качаются внизу деревья, – еще и сильный ветер.

– Я… точно не разобьюсь, если выйду прямо так? – уточнил он. – Глупый вопрос, наверное…

– Вы не умрете во второй раз, не волнуйтесь, – улыбнулся Тряпочкин. – Есть вещи, которые могут причинить вред и призраку, но земное тяготение в их число не входит.

Рассудком Данилюк и сам это прекрасно понимал. Но просто взять и шагнуть с девятого этажа все равно казалось опасным. Он колебался секунд десять, пока наконец не решился.

Ничего страшного не произошло. Вниз он ухнул с той же скоростью, с которой и должен был, но в ушах не свистело, дух не захватывало, «тело» своего положения не меняло. Просто как быстрый лифт. Долетел до земли, впечатался в нее ступнями, остановился.

Даже не успел толком ничего понять.

Спустя несколько секунд Данилюка догнал и Тряпочкин. Он и вовсе спускался медленно, плавно. И остановился не на земле, а в паре ладоней над ней. Потом заметил и поправился.

– Я вот тут подумал… а почему мы не проваливаемся сквозь землю? – полюбопытствовал Данилюк. – Сквозь стены же мы проходим.

– По привычке, – ответил Тряпочкин. – Для нас теперь нет никаких преград, кроме инерции мышления. Вы привыкли, что земля твердая, – вот она для вас и твердая.

– Но… если я все-таки захочу… – просунул в землю руку Данилюк. Та прошла без задержек. – Я ведь могу туда целиком… ну, если вдруг захочу?..

– Если сильно захотите, то сможете погрузиться, но там нет ничего интересного. Поверьте старику, я пробовал. Да и возвращаться потом непросто. Заблудитесь еще.

Время близилось уже к утру, прохожих и машин почти не было. Данилюк и Тряпочкин шагали прямо по мостовой. Данилюк поначалу еще вздрагивал, когда рядом или прямо сквозь них проносился редкий автомобиль, но быстро попривык.

Ему стало любопытно, чем Тряпочкин занимается целыми днями. Бесплатное посещение театров и других представлений – это, конечно, здорово, но все двадцать четыре часа этим не заполнишь. Работать призраку вряд ли нужно. Спать и есть тоже не надо. Неужели просто слоняется по улицам день-деньской?

– Когда как, молодой человек, когда как, – ответил Тряпочкин, когда Данилюк об этом спросил. – На самом деле занятие найти не так уж сложно. Наблюдать за живыми, общаться с другими духами, да или вот хоть телевизор смотреть…

– Телевизор?.. А как вы его включаете-то?

– Молодой человек, ну что вы в самом деле-то? – укоризненно глянул на него Тряпочкин. – Зачем мне его включать? Да войдите в любую высотку, походите по квартирам – быстро сыщете где-нибудь экран с каким-никаким занятным зрелищем. Сего дня вот я, к примеру, наблюдал преинтересную фильму о четырех огромных черепахах, владеющих секретами японской борьбы! Диковинная штука, юноша, до глубины души меня поразила!

– Ага, – только и сказал Данилюк.

Про себя он подумал, что призраку, наверное, нелегко оставаться в струе свежих веяний. Быть может, лет через сто и он сам будет казаться свежим духам старомодным чудаком.

Хотя Данилюку не улыбалось сотню лет бродить невидимкой по городским улицам. Он бы все-таки предпочел посмотреть, куда отправляются все остальные. Тряпочкин говорил, что некоторые просто уходят с задержкой… интересно, долго ли придется ждать ему?

Мимо снова прогрохотал вчерашний призрачный трамвай. На сей раз лишь слегка замедлив ход – Тряпочкин мотнул головой, и вагоновожатый не стал тормозить. В салоне по-прежнему гуляла веселая компания – похоже, та же, что и прошлой ночью.

– Кто это такие? – полюбопытствовал Данилюк.

– А это, молодой человек, нечто вроде «Летучего голландца»… – рассеянно ответил Тряпочкин. – Слыхали, может? Только на современный лад и местного значения – за пределы Самары не выезжают. Хорошего в них мало, вы от них лучше держитесь подальше…

– А что будет, если я к ним сяду?

– Если очень повезет – просто доедете до своей остановки. Если не очень… тогда присоединитесь к ним. И будете вот так вот ездить, пока… не знаю, закончится ли у них когда-нибудь эта поездка. Они не так несчастны, как голодные духи, но судьба тоже не самая завидная…

Данилюк проводил трамвай задумчивым взглядом. Интересно, сколько он уже так колесит по рельсам? Вряд ли очень долго – вагоны, конечно, старинные, но не конка же все-таки.

– Как здесь вообще живется, в этом… мире призраков? – спросил Данилюк.

– Тень. Мы называем его Тенью. Сносно живется. Есть свои беды, свои неприятности… с голодными духами вы уже успели свести знакомство. Но вообще – не хуже, чем среди живых. Разве что поменьше нас тут. И многие… не в себе. На самом деле даже слишком многие.

Данилюк вспомнил ходящего по кругу призрака, вспомнил плачущую девушку и согласился. Видимо, не всем удается нормально принять собственную смерть.

– Да, многие сильно переживают, – подтвердил Тряпочкин. – Здесь-то в основном остаются как раз такие – кто так и не смирился. Остальные уходят сразу же или чуть позже.

– Ну я вроде бы смирился… – пробормотал Данилюк.

– О, вот как раз обратите внимание, – перебил Тряпочкин. – Видите, вон там, возле роддома?

Сначала Данилюк не понял даже, на что смотреть. А потом заметил двух призраков – крошечных, похожих на младенцев… вот ведь блин. Данилюк сочувственно вздохнул.

Хотя маленькие духи печальными не выглядели. В отличие от Данилюка, они не ходили по земле, а летали – весело порхали где-то на уровне крыш. Порой проносились сквозь стены, исчезали и тут же снова появлялись, гоняясь друг за другом в каком-то подобии салок.

– Младенцам проще, – сказал Тряпочкин. – Они еще не знают, что правильно, что нет. Они этого перехода в другое состояние толком и не заметили. Вон тот, справа, кажется, вообще мертворожденный.

– И что с ними теперь будет? – негромко спросил Данилюк.

– Либо в рай через некоторое время унесутся, либо заново родятся, – пожал плечами Тряпочкин. – Вы не переживайте. Я тоже, помню, по первому времени переживал. А потом пообвыкся. И вы пообвыкнетесь. Сейчас в этом плане еще хорошо, детишки богу душу почти и не отдают. А вот в мое-то время тут этих карапузов куда как побольше летало… У меня у самого сыночек меньшой еще в колыбельке преставился, даже окрестить не успели.

– Сочувствую.

– Спасибо, но это уж давно быльем поросло. В мои времена чуть не каждый третий младенчиком на тот свет уходил. Нынешние-то люди счастливы, что такого не знают…

– Счастливы, – согласился Данилюк, задумчиво глядя по сторонам.

Эту улицу он хорошо знал. Ездил сюда пять раз в неделю и иногда по субботам. Здесь, вон в том офисном центре, расположено туристическое агентство «Одиссей Тур», в котором Данилюк проработал почти четыре года. Он сказал об этом Тряпочкину, и тот сразу предложил зайти, посмотреть.

Конечно, в половине пятого утра офисный центр был закрыт и безлюден. Данилюк с Тряпочкиным прошли сквозь двери и бесшумно заскользили по темным коридорам. Данилюк, раньше никого на работу не водивший, с неожиданным для себя удовольствием проводил экскурсию. Рассказывал, что где расположено, делился занятными историями.

– …Так вот, Порфирий Михалыч, приехал, значит, к нам этот немец – не помню уже, как звали, – увлеченно вспоминал Данилюк. – Ну у нас-то в Самаре иностранные туристы вообще редкость. Они в основном Москвой ограничиваются или Питером. Ну по «Золотому кольцу» еще некоторые ездят. Но иногда, бывает, и к нам кого заносит. И вот едет он в нашем автобусе, с другими экскурсантами. Причем даже без переводчика – по-русски нормально понимал. А я ж понятия не имел, что он немец. Я тогда вообще пацан еще был совсем, только после универа. Ну я и задвигаю обычную нашу программу – про город рассказываю, про Волгу, про природу нашу самарскую. Это все нормально шло. А вот потом стало интереснее. Мы там бункер Сталина проезжали, радиостанцию бывшую, которая в Великую Отечественную вещала, памятник советским солдатам… ну я про все это и рассказывал. Подробно, в деталях, углы не сглаживал. Про немецких оккупантов, про подвиги наших бойцов…

– Ну так хорошее дело, – кивнул внимательно слушавший Тряпочкин.

– Хорошее. Только вот немец как-то все больше скисал. В конце экскурсии он вообще уже грустный-грустный сидел. Из автобуса выходил такой понурый, как будто я его лично всю дорогу костерил.

Тряпочкин издал короткий смешок. Припомнил, что при нем немцев тоже стали сильно не любить – незадолго до его гибели как раз германская война началась.

Впереди заиграл луч фонарика – по коридору шел сторож. Ему явно было не по себе – он сутулился, что-то чуть слышно бормотал под нос. Поравнявшись с призраками, дернулся, ахнул, едва не уронил фонарик. Но тут же тряхнул головой, выдохнул и побрел дальше.

– Он нас видел, что ли? – не понял Данилюк.

– Может, и увидал что-то, кто ж его знает, – ответил Тряпочкин. – Темно, пусто, страшно. Атмосфера подходящая.

– А при чем тут атмосфера?

– А призрака легче увидеть, если ты к этому уже морально готов. Мне старые духи говорили, что в старину нас чаще видели. Тогда-то люди верили в призраков, готовы были их встретить – вот и получалось иногда. А сейчас совсем редко и только так вот – почудится что-то на секундочку, да тут же и пропадет.

Входя в хорошо знакомый офис «Одиссей Тур», Данилюк слегка промедлил на пороге. Он еще ни разу не бывал здесь ночью. Все выглядело так же, как днем, но… как-то не так.

Данилюк остановился у своего компьютера и уныло на него уставился. Вчера он должен был подготовить одному дядьке документы на визу в Японию. Обидно, подвел человека. Клиент был хороший, уважительный.