Текст книги "Паргоронские байки. Том 1"

Продать это создание не выйдет, конечно. Но да и храк с ним. Не все в этом мире измеряется деньгами.

Над головой Клабб работал особенно долго. Тесто уже начало подсыхать, пришлось умягчать его чарами. Клабб даже откупорил ради такого случая бутылку живительной глазури, которую приберегал для какого-нибудь особенного голема.

Красавец получился. Похожий на самого Клабба в молодости, с волнистыми псевдоволосами, волевым подбородком и чеканным носом. В глазах вместо зрачков – изюмины.

Внутрь Клабб тоже насовал изюма, размягченного в кипятке. На каждой изюмине он начертал волосяным пером тетраграмму – и ни разу не повторился.

Голем выйдет такой, что всем големам голем.

– Кладите его в печь! – приказал Клабб Номеру Четыре и Номеру Четырнадцать.

Огромный лист железа, играющий роль противня, скользнул в пылающий ад. И Клабб перевернул песочные часы.

Обычные калачи пекутся где-то час. Но тут-то калач невиданных размеров, и Клабб не знал, сколько его нужно пропекать. Он даже отставил в сторону гордость и сходил за советом к повару. Маэстро Эсе-ль-Теорк лично явился, долго смотрел на гигантскую алхимическую печь, в которой обычно обжигали големов, еще дольше чесал в затылке, а потом уверенно сказал:

– А кир его знает.

Клабб подосадовал, что не выяснил все досконально до начала работы, но отступать было поздно. Он расспросил маэстро насчет сроков выпекания всех сортов хлеба – от крошечных булочек до самых больших караваев. Прикинул в уме. Экстраполировал. И решил, что такая масса теста должна выпекаться часа три.

И через три часа он дернул рычаг.

Печные врата разъехались в стороны. Из огненных недр выехал противень – а на нем возлежал свежеиспеченный голем.

Одного взгляда Клаббу хватило, чтобы понять, какие ошибки он допустил по неопытности.

Во-первых, он забыл о форме. Тесто, над которым он столько трудился, которому так долго придавал идеальный облик, расползлось и разбухло. Голем Клабба стал почти шарообразным, с жирными ручищами и ножищами, с обтекшей головой-холмиком. Безупречное лицо стало бесформенным блином, нелепой карикатурой. Глаза-изюминки выглядели на этом блине совсем крошечными и очень жуткими. Ротовая прорезь разъехалась, превратившись в настоящую пасть.

Во-вторых, Клабб не угадал с температурой. Огонь нужно было делать слабее или чем-нибудь оборачивать заготовку. Руки и ноги запеклись быстрее и сильно подгорели. Корка затвердела до состояния панциря. А вот внутри… скорее всего, внутри тесто осталось почти сырым. Клабб пронизал слои голема внутренним взором, изучил аурную структуру, и цокнул языком. Да, плохо пропекся.

Но он был живой! Он шевелился! Глаза-изюмины чуть заметно мерцали!

– Гра-а-ах… – издал невнятный звук голем, поднимая ручищу.

– Вставай! – приказал Клабб. – Вставай!

Хлебный голем медленно слез с противня и встал на ноги. Те с хрустом просели и ушли в туловище, не выдержав страшной тяжести. Но чары действовали – гигантский человекоподобный калач остался целым.

Глаза-изюминки сверлили своего создателя.

– Отлично, отлично… – забормотал Клабб, ходя вокруг этой штуки. – Эй, голе… хм… эй, Номер Девятна… хм, нет… эй… гм… эй, Калач!..

Вросшая в плечи голова с хрустом повернулась.

– Да-а!.. – потер руки волшебник. – Будешь Калачом! Иди сюда, Калач!

Голем шагнул. Совсем не с таким грохотом, с каким шагают обычные големы. Мягко, почти бесшумно. Только корка чуть слышно похрустывала.

Пахло от него умопомрачительно.

– Я тебя создал, Калач! – торжественно объявил волшебник. – Я Луктацио Клабб – твой хозяин!

– Хоззз… – попытался повторить голем.

– Да! – засветился от счастья Клабб. – Ты понял! Молодец! Может, я тебя даже говорить научу потом!

Теперь, когда работа закончилась, Клабб впервые задумался, зачем ему вообще такой голем. Ходячий хлеб. Что за бушук закинул ему в голову столь странную мысль?

В качестве забавы, эксперимента – почему бы и нет? Но практической пользы от Калача не будет. Голема можно сделать из любого материала, из любого дерьма – но обычно все-таки используют что-то твердое и прочное. Обожженную глину, камень, металл. Иногда дерево.

Это же не элементаль, он не сможет сам поддерживать форму. Ему нужно тело, которое не развалится.

Ладно, храк с ним. Может, хотя бы короля этот Калач потешит.

А Клабб за день здорово устал. Вымотался, как батрак на пашне. Похлопав голема по горячему боку, он велел тому встать в дверях. Пусть охлаждается, там хоть какой-то сквозняк.

Весна жаркая в этом году выдалась.

Когда волшебник захрапел на своей тахте, Калач поднес руки к лицу. Внутри него кружились ментальные вихри. Изюминки с тетраграммами размякли и распространяли теперь флюиды по всему телу.

Калач этого не знал. Он пока еще ничего не знал. Его разум голема был подобен чистому листу.

Но в нем уже зародилось то, чего у обычных големов нет. Самосознание.

Глядя на свои руки, Калач понимал, что он – это он.

– Я… Кала-а-ач… – прохрустел он.

В недрах его туловища чуть слышно булькало. В самом центре тесто осталось почти сырым. Пальцы, наоборот, крошились, с них осыпался пепел.

Пошевелив руками, Калач попытался подвигать ногой. Но та не послушалась. Он получил приказ стоять в дверях – и он стоял в дверях.

Голема это озадачило. Он снова попытался двинуть ногой. Внутри что-то взбурлило, глаза-изюминки засветились. По мере того, как остывал хлебный мякиш, Калач все лучше себя осознавал.

– Ка… лач… – повторил он. – Я… Ка… лач…

Пожевав беззубыми губами, голем стал повторять все слова, что успел услышать за свою короткую жизнь.

– Вста… вай… – бубнил он. – Иди… сюда… Будешь… Ка… лачом… лачом… Сюда… Стой… здесь… там… там… стой… здесь… Вста… вай… лачом… будешь… Создал… я… тебя создал… Лук… та… Кла… хозя… ин… твой хозяин… Молодец… Калач… молодец… понял… Калач понял… Калач – молодец… Луктацио Клабб… хозяин… Стой здесь… там…

Слова быстро закончились. Клабб произнес всего несколько фраз. Калач битый час крутил их все, повторял в разном порядке.

Он понимал их смысл. Сидящие внутри тетраграммы не только оживляли его, не только позволяли двигаться, но и давали глубинное постижение слов хозяина. Без этого голему никуда, ведь он существует для выполнения приказов.

Но сознание Калача было чистым, как у грудного младенца. Чары не делали его умным сразу же, с первых минут жизни. Калач стоял в дверях, смотрел внутрь амбара, разглядывал алхимическую печь и тахту со спящим на ней хозяином… в его недрах продолжали формироваться мысли.

Была середина ночи, когда он сумел повернуться. Глаза-изюминки засветились еще сильнее – Калач увидел внешний мир.

Королевский дворец купался в лунном свете. Деревья покрылись цветами. Журчал фонтан, усыпанный разноцветными камушками. И было это так красиво, что Калач раззявил пасть. Какая-то из тетраграмм взорвалась ментальным импульсом, заставляя голема испытывать… он назвал бы это удовольствием, если бы знал такое слово.

В таком положении его и застал утром Клабб. Хлебный голем смотрел на просыпающееся подворье. Солнце только показалось из-за горизонта, но на голема уже таращились два пажа и поваренок.

К обычным-то големам они привыкли – большинство созданий Клабба старше этих мальчишек, – но оживший калач…

Один из пажей уже тыкал его длинной палкой.

– А ну, брысь отсюда! – закричал на них волшебник. – Пошли вон, негодные! Я вас сейчас хворостиной!.. Потом не плачьте!.. Не плачь потом, ты!..

Мальчишки с хохотом разбежались. А придворный маг стал осматривать и ощупывать свое творение.

За ночь Калач остыл и подсох. Кое-где потрескался, но это не страшно. Чар вложено много, не развалится.

– Вон пошли… годные… негодные, – бормотал он. – Хворостиной… хворостиной… не плачь… те… потом… не плачь… ты…

– Ого, да ты и вправду говоришь! – обрадовался Клабб. – У меня еще никогда не получался говорящий голем!

– Говорящий… голем… говорящий… ты… да ты… ого говоришь…

– И отчетливо говоришь. Молодец какой. Ну-ка, пойдем внутрь, хватит детвору веселить.

Внутри Клабб еще раз придирчиво осмотрел Калача. Неказист, конечно. Не калач по виду, а булка скорей уж. Огромная подгорелая булка с такой рожей, что ночью встретишь – гнома сделаешь со страху.

Но главное-то – что внутри!

– Говори! – приказал Клабб.

– А. А. А. А. А…

– Говори что-нибудь другое!

– О. О. О. О. О…

– Стоп, хватит! Подожди-ка, подожди… спой!.. Спой песню!

– Я-а-а… Кала-а-ач!.. Ты-ы… не пла-а-ачь!..

– Ух ты!.. – изумился волшебник. – Да ты поэт!

Пел Калач так ужасно, что болели уши. Но он появился на свет меньше суток назад. Его словарный запас умещался на ладошке. Но при этом он уже понимал, что есть «песня», и сумел соорудить плохую, но рифму. Так что Клабб остался доволен и стал думать, для чего это создание можно приспособить.

Умный голем ценится куда выше обычного истукана.

Даже такой нелепый.

– Повторяй за мной! – приказал Клабб. – Калач.

– Калач.

– Голем.

– Голем.

– Мэтр Луктацио Клабб.

– Мэтр Луктацио Клабб.

– Отлично! – засиял волшебник. – Ты понимаешь, кто такой Луктацио Клабб? Это я. Я твой создатель. Твой… папа, можно сказать.

– Папа.

Волшебник умиленно улыбнулся.

Мэтр Клабб не отличался талантами и не поднялся выше специалиста. Он умел делать элементарных рабочих големов, предпочитая работать с глиной. Умел мастерить игрушки, знающие два-три фокуса. Умел создать голема охранного – собственно, Номер Один и Номер Два, вот уже полвека стерегущие дворцовые ворота.

Но Калач… Клаббу было очень скучно, и он напихал в него столько тетраграмм, сколько вообще-то вкладывать в голема не рекомендуется. Волшебник просто хотел посмотреть, что из этого получится. На многое он не рассчитывал.

И теперь ему снова стало жаль, что он не сделал Калача из материала попрочнее. Огромный ходячий хлеб, даже в такой крепкой корке, долго не проживет.

Хотя… он же обработал его живительной глазурью. И полбутылки еще осталось. Можно покрыть еще одним слоем.

Так волшебник и сделал.

Смазанный эликсиром, Калач ярко заблестел. Трещины на корке растворились, от голема снова пошел неповторимый аромат свежего хлеба.

Клаббу даже захотелось есть. Он запахнул халат, сунул ноги в шлепанцы и засеменил в столовую, где трижды в день имел сомнительное удовольствие общаться с его королевским величеством.

Хотя нынешний король в этом отношении еще терпим. Он просто любит рассуждать на разные темы, жестикулируя при этом вилкой или ножкой брабулякра. Есть другим при этом не запрещает, так что можно просто его не слушать. Все равно тем у короля от силы полтора десятка, и обычные его сотрапезники давно выучили их наизусть.

Его покойный батюшка был куда хуже. Обычно-то человек тихий и спокойный, он резко преображался после третьего бокала вина. Опьянев, венценосец становился буен и искал, на ком сорвать гнев. В лучшем случае он выбирал жертву и долго читал ей нотации. В худшем – устраивал кому-нибудь показательную порку. Один раз попытался отправить к позорному столбу и Клабба, но все же спохватился, вспомнил, что тот – гражданин Мистерии, так что даже король не может его наказывать как заблагорассудится. Для такого нужна действительно веская причина, а не просто «дело нужно делать, а не сидеть, как сыч в шапке».

Но дед нынешнего короля был хуже всех. Хитрый жадный старик. Это он закабалил маленького Клабба на всю жизнь, прикинувшись Медеором во плоти и подсунув договор невиданной щедрости.

Наверняка он сейчас мучается в самом болезненном воздаяте.

Калач, оставшись один, сделал шаг. Потом еще. В этот раз ему не давали приказа стоять на месте, и он с удивлением обнаружил, что может ходить сам.

Он подошел к печи. Протянул руку. Голем не чувствовал холода и жары, но почувствовал, как внутри начинается брожение. Мыслительные изюминки исходили флюидами.

– Я Калач, – отчетливо произнес голем. – Я Калач.

Оживший хлеб попытался нагнуться. У него не вышло – големы вообще редко отличаются гибкостью. Ноги и руки Калача двигались, как на шарнирах, но туловище лишь громко хрустело.

Но Калач хотел поднять бутылку из-под живительной глазури. Ему понравилось ощущение ее на корке. И на донышке кое-что осталось…

Он наклонился. Еще немного. Еще… треск!..

Корка на спине разошлась, обнажая ноздреватый мякиш. Зато Калач поднял бутылку ладонью без пальцев и вылил остатки на макушку.

В голове немного прояснилось. Зато туловище стало неприятно вихляться, и Калач решил поискать еще.

– Спой песню… говорящий… отчетливо… – бормотал он, роясь на полках.

У Клабба сейчас было мало вещей. Изрядная часть сгинула в пожаре три года назад. Новых големов для короля он не делал уже давно, денег почти не осталось. Но волшебник есть волшебник – у него имелись книги, кое-какие эликсиры, парочка мелких артефактов, дальнозеркало… упало с полки и разбилось.

Следом посыпались эликсиры. Огромный неуклюжий голем сумел-таки ухватить одну склянку, но остальные превратились в осколочки. Взметнулось несколько разноцветных облачков, в воздухе повис сладковатый запах.

Калач встряхнул склянку, посмотрел на серые кристаллики, плавающие в оранжевой жиже. Подумал. И опрокинул все разом в пасть.

– Говори что!.. – вскрикнул он. – Нибудь другое!..

Его пробрало с головы до пят. Калач понятия не имел, что хватанул порцию мановосполнителя – мощного волшебного энергетика. На голема тот подействовал странно – руки и ноги задергались, надрыв на спине вздулся пузырьками.

Големы – по сути подвижные артефакты. Они работают на мане. Суть каждого голема – заклятие-тетраграмма, определяющая внутренние правила, и мана. Очень много маны. Големов заряжают ей еще при создании, прямо в алхимической печи, и запас обычно вливают такой, что хватает на целые века, добавки не требуются и даже вредны.

А Калач поглотил целую склянку очищенной, обращенной в жидкость маны.

– Я Калач! – проревел он, переворачивая шкап. – Хозяин!.. Молодец!.. Стой там!.. Хватит!.. Ты поэт!..

– Ты что творишь?! – раздался ошеломленный визг.

Вернувшийся с завтрака волшебник увидел буйствующего голема и кучу осколков… обломков… у старика чуть сердце не остановилось.

– Ты что натворил, коврижка с глазами?! – заверещал он. – Я тебя обратно в печь отправлю!

Клабб сложил пальцы щепотью. Он был големостроителем, он занимался производством големов – но обучение в Мистерии предусматривает и факультативы. Любой умеет хоть что-то и за пределами специальности.

Но что там такого умел Клабб, мы никогда не узнаем, потому что Калач бросился на него. То ли рассердившись, то ли испугавшись, хлебный голем… прыгнул на своего создателя. Ударил его всей тушей, отбросил в сторону – и с удивительной скоростью затопал прочь.

– Калач!.. Творишь!.. – хрустел он. – Ты что натворил?! Отправлю в печь!.. В печь!.. Обратно с глазами!.. Коврижка!.. Коврижка!.. Плачь!..

Гигантская живая булка пробежала по внутреннему двору, распугав пажей и отшвырнув пожилого стражника. Стоящие на воротах големы окинули Калача равнодушным взором. Они не получали насчет него указаний, а потому ничего не сделали.

К тому же от него исходили те же тетраграммические флюиды, что и от них самих. В гораздо большем количестве, но такие же.

Клабб очнулся только через полтора часа, от вылитого в лицо ведра воды. Ему на голову упала балка, и только старая, полученная еще в юности метаморфоза Крепкой Кости спасла волшебника от смерти.

– Где эта… тварь?.. – промямлил он, с трудом разбирая очертания предметов.

– Очень хороший вопрос, – произнес стоящий над ним камергер двора. – Его величество непременно заинтересуется, отчего это один из его големов взбунтовался и удрал. Я бы непременно заинтересовался. Тем более, что голем-то какой-то нелегальный… вам его разве заказывали, мэтр?

– Я экспериментировал, – проворчал Клабб. – Я имею право колдовать для себя, если не получаю с этого прибыли. Это прописано в контракте.

– А четыре мешка муки вы тоже потратили на себя? Мэтр, вы не императору Грандпайра служите. Для нас четыре мешка муки – не мелочь.

– Да знаю я, знаю… Я все исправлю…

– Поспешите, – ткнул пальцем камергер. – Ваш голем удрал в город. Я боюсь представить, что он там натворит.

– Да ничего он там не натворит… Это хлебный голем, он долго не продержится. Первый же дождь превратит его в кашу…

Зайка сидела под навесом и курила кальян. В голове слегка шумело. Великолепный табак, настоящий ибудунский.

Самая дорогая куртизанка королевства лениво оглядывала рыночную площадь. Гадала, будет ли сегодня ей компания. Найдется ли в этой толпе человек, что украсит ее запястье новым браслетом, купит бутылку лучшего вина и угостит коричной плюшкой. Больше всего на свете Зайка любила три вещи – свой кальян, хорошее вино и коричные плюшки из лавки Метхеда, нбойлехского пекаря.

Наверное, нет. Сегодня желающих не найдется. Она докурит кальян в одиночестве и в одиночестве проведет эту ночь. Жаль, но иногда случаются и такие дни.

Слишком маленькое и бедное королевство. Не развернешься. Иногда Зайке хотелось обратить накопленные украшения в золото, обернуть золото расписками менял и отправиться куда-нибудь на простор. Хотя бы в тот же Ибудун, где родилась ее мать.

Останавливал легкий страх. Кто она будет там, на просторе? В болотце под названием Бередил Зайка – прекраснейшая из лягушек. Местные дворянчики дерутся за право поцеловать ее руку. А в большом городе она затеряется, станет одной из множества.

С другого конца площади донесся шум. Торговцы и покупатели разбегались с криками. Зайка приподнялась, вытянула шею – но не увидела ничего, кроме здоровенного толстяка. Он бежал как-то странно, вихляясь и подергиваясь.

Тролль какой-то напился до бушуков, что ли? В Бередиле есть несколько троллей, Зайка с одним даже водит дружбу. Не такую, как со своими клиентами, настолько низко она падать не собиралась. Просто дружбу – делала ему иногда подарочки, подкидывала монет, а он за это ее защищал, когда требовалось. С троллями остерегаются связываться даже самые нахальные задиры.

А, нет, это не тролль. Это… Зайка прищурилась. Она не очень хорошо видела, вдали все становилось расплывчатым. Но толстяк бежал прямо сюда, становился все крупнее… ой, а не голем ли это?.. Зайка видала королевских големов, когда те сопровождали кого-то из царедворцев или носили паланкин принцессы.

Хотя нет, не голем. Это… Зайка взвизгнула и чуть не упала, разглядев наконец рожу толстяка. Разглядев изюминки вместо глаз.

Даже в ночных кошмарах не видала она такой хари!

– Уйди! – возопила девушка, кидая в чудище стаканом.

– Я-а-а Кала-а-ач!.. – произнесло оно странным хрустящим голосом. – Ты-ы-ы не пла-а-ачь!..

Зайка забилась в самый угол своего островка отдохновения. Сжавшись в комочек, она мелко дрожала. Смотрела, как нелепое создание бродит под ее навесом, и тряслась от ужаса.

Калач шумно ворочался, ощущая брожение в своих недрах. Он искал еще одну бутылку живительной глазури – и тут как раз были бутылки! Не обращая внимания на девушку, голем принялся отбивать им горлышки, выливать себе в пасть и на корку.

– Уйди… – бормотал он. – Уйди не уйди… Уйди не уйду не уйду…

Его словарный запас быстро расширялся. Пробежав через полгорода, Калач услышал много новых слов в разных комбинациях. Он все лучше осознавал их смысл, открывал для себя значения наборов звуков, умел уже применять их почти впопад.

А еще его внутренности пропитались вином. Зайка тоскливо смотрела, как ее коллекция дорогущих напитков исчезает в никуда, в ненасытное брюхо урода… почему от него так вкусно пахнет?..

Последними Калач нашел две коричные плюшки, которые Зайке принес лично дядя Метхед. Он подносил их каждый вечер – не требуя ничего взамен, просто ради улыбки, которой его одаривала красавица.

– Не смей!.. – взметнулась в порыве ярости девушка. – Отдай!..

Она выхватила из-под подушки свое тайное сокровище, подарок богатого нбойлехского караванщика. Легкий изящный стилет, дамская безделушка. Однако в рукояти мерцал зеленоватый камень, похожий на чей-то зловещий глаз…

Взмах стилетом – и с лезвия срывается невидимая волна. Словно порыв ветра – только ветра режущего, убийственного. Зайка редко дотрагивалась до чудо-оружия, сама его слегка побаивалась, но всегда держала при себе.

Ужасное создание отшатнулось, как если б конь копытом лягнул. Из округлого бока вырвало большой кусок – туда пришелся основной импульс.

Но снова взмахнуть стилетом Зайка не успела. Тоже напуганный, Калач метнулся к ней и взмахнул ручищей. Полная полусырого теста, покрытая почти каменной обгорелой коркой, лапа голема ударила, точно кирпичом. Зайка упала, как подкошенная, уже не видя своих плюшек, муслякаемых мягкой пастью Калача.

– Не уйди!.. – прохрустел он, с шумом топая прочь. – Уйди не уйди! Я Калач! Не ешь Калача! Не ешь!

Через два часа к навесу подбежал старый волшебник, и с ним два голема. Всхлипывающая куртизанка грызла что-то вроде бесформенного каравая и прижимала к обширному кровоподтеку шмат сырого мяса. Вокруг хлопотали несколько озабоченных мужчин.

– Куда он пошел?! – крикнул Клабб.

Зайка разрыдалась, махнула неопределенно рукой – и волшебник побежал дальше.

Была глубокая ночь, когда Седой выглянул из хижины. Полнолуние. Прекрасное время. Этот серебристый диск пробуждал в Седом что-то глубинное… какое-то особое чувство…

В полнолуние он выходил на охоту.

С чуть слышным треском кости сместились, встали немного иначе. Седой расправил плечи, втянул свежий ночной воздух. Нижняя часть спины дернулась в неловком движении… нет, его еще нет… а, вот и он! Хвост!

Старый ликантроп нечасто переходил в другую форму. Большую часть луны его устраивала тихая жизнь лесничего. Но одна ночь из двадцати шести была для него особенной. Когда тоненький серебристый серпик превращался в полный круг, в Седом просыпались древние инстинкты. Рот наполнялся слюной, в глазах светилась жажда крови.

В такие ночи Седой бродил по лесу, искал заплутавшего путника. Растерзать оленя и кабана тоже сладко, но даже рядом не стоит с охотой на человека.

В прошлую луну Седой разорвал охотника. Браконьера, который ставил силки в королевском лесу. В позапрошлую ему попался бродяга, который вздумал здесь переночевать. А в позапозапрошлую попалась заблудившаяся девочка.

Его ни в чем не подозревали. Крестьяне просто думали, что здесь водятся волки. И в соседних лесах они и вправду водятся, но только не в этом. Когда-то были, но Седой их всех распугал.

Впереди послышался шорох… нет, даже треск. Кто-то ломился сквозь кусты.

Вот! Седой знал, чувствовал, что и нынешнее полнолуние его не подведет!

Крупная на этот раз добыча. Рослая. Может, тролль?.. С троллями опасно связываться даже ликантропу.

Нет, все-таки не настолько крупная. Просто очень высокий человек. И очень толстый. И пахнет от него… ого, как пахнет хлебом! Настолько мощно, что полностью перебивает человеческий запах!

Пекарь, точно. От мельников пахнет не так, мельника Седой один раз задрал. А вот с пекарями он в волчьей личине еще не встречался, их запаха не знал.

Интересно, что этот пекарь забыл в лесу? Жирный ведь еще какой, упитанный… вкусный, наверное.

Из пасти снова закапала слюна. Прижавшись брюхом к земле, Седой затрусил к ворочающейся в темноте фигуре.

Хотя не такой уж и темноте. Луна сегодня яркая, небо чистое. Даже слабые человечьи глаза справились бы.

Седой крался, пока не подобрался на две дюжины шагов. Хлебом пахло все сильнее. Странно, что запаха человека нет вообще… как будто этот тип со всех сторон обложился булками.

Еще шажок. Еще. Не слышит. Не чувствует. Седой облизнулся в последний раз… и прыгнул!

Пасть сомкнулась на жирном боку. Сразу вырвала добрый кусок мяса… нет, погодите. Это не мясо. Это… это хлеб. Высохший и твердый. Что-то вроде огромной баранки… что за кирня?..

– Я-а-а Кала-а-ач!.. – раздался хрустящий рев. – Ты-ы-ы не пла-а-ачь!..

Седого схватила за загривок могучая лапища. Вскинула к глазам… нет, не глазам! Паре изюмин, прилипших к хлебной корке!

Ликантроп страшно забился. Попытался вывернуться, сменить форму на промежуточную. Но хлебный голем схватил его и второй рукой – а сила в тех руках оказалась безмерная!

– Калач видит! – прохрустело чудовище. – Калач знает! Калач… я Калач!.. ты… матушки!.. кто?.. Ты… корова… лошадь… сметана!..

Седой не слушал, он пытался вырваться. Калач пристально его рассматривал.

Зверь. Живое существо. Не человек. Напал. Откусил кусок. Он откусил кусок. За что? Калач его не трогал. За что откусил?

– Знаю другое! – вскинул Седого кверху голем. – Стой здесь, не плачь! Коврижка!.. Хлеб!.. Не ешь Калача!

И это было последним, что услышал ликантроп. Два куска засохшего теста рванули в разные стороны – и разорвали Седому хребет.

– Откусил, – посмотрел на свой бок Калач. – Откусил меня. Ты!.. Откушу тебя. Суп!.. Налей супа, мать!.. Я Калач!

Через полтора часа к трупу огромного волка подошли два голема. Один нес на согнутой руке волшебника. Клабб посмотрел на лужу крови, вгляделся в ауру и брезгливо поморщился. Оборотень. Туда и дорога твари.

Но как странно выглядит тело. Что Калач с ним делал? Рвал на кусочки? Пытался жевать? У этого неудачного эксперимента нет даже зубов, зачем он это делал? Големы вообще не едят – что глиняные, что хлебные.

По крайней мере, следы теперь видны еще лучше, чем раньше. Огромные ножищи здорово перепачкались в крови.

– За ним! – скомандовал волшебник, хлопая Номера Два по макушке.

Льфаб Пройдоха вышел из пещеры, широко зевая и потягиваясь. Он бы охотно продрых еще часок-другой, но солнце светит прямо в глаза, утро давно наступило, и его ребятам пора отправляться на дело.

– Встаем, «Медведи»! – гаркнул вожак. – Заспарлись, работа не ждет!

В пещере заворочалось, точно перекатывали огромные камни. Урча и посапывая, к Льфабу вышли Орхот, Мардид, Зубарка Толстый и Зубарка Мелкий, четыре могучих равнинных тролля. Не таких могучих, как сам Льфаб – но на то он и вожак, на то и лидер «Медведей», самой страшной банды головорезов к западу от Империи Зла. Все Маленькие Королевства трепещут перед их палицами.

Иногда «Медведи» просто грабили. Делали набеги на людские села, собирали дань за то, что никого не трогают. Платили обычно охотно. Попробуй не заплати, когда один тролль грозит утыканной гвоздями дубиной, а другой держит за шкирку твою жену или дочь.

Но чаще «Медведи» промышляли работой внаем, иногда почти даже законной. Войска Маленьких Королей – это обычно смех один, а не войска. А дружины их графов и баронов – совсем жалкое зрелище.

И потому некоторые предпочитали расправляться со своими врагами с помощью «Медведей». Оживало дальнозеркало, которое всегда носил с собой Льфаб, и какой-нибудь очередной грызун-вельможа говорил, с кем надо разделаться. Работенка знакомая, привычная.

К тому же к северу еще и пустыни Нбойлеха. Тамошние бедуины тоже частенько делают набеги на мягкотелых южан. Кто поможет? Опять же «Медведи» – придут, разгонят хлипких человечков, разобьют несколько голов, и получат за то свой законный мешочек монет.

А потом еще один такой же. Потому что гони его сюда, а то бедуинов обратно позовем.

– Кто сегодня, вожак? – гнусаво спросил Зубарка Мелкий, о котором ходили слухи, что его бабка была орчанкой. – Далеко топать?

– А сколько скажу, столько и потопаешь, – огрызнулся Льфаб. – Встаем, встаем!.. Остарные?! Дорго ждать вас там?!

Из пещеры неохотно выбрались Агро и Дурмегар, последние. Все семь «Медведей» были в сборе.

– Значит, так, слуршай меня! – рявкнул Льфаб, почесывая обширную плешь. – Сергодня мы идем к графу Токта… Тохта… какому-то там!.. Припугнем его – чтоб, значит, запомнил! Убивать не бурдем!.. повторяю: не бурдем!.. Агро, это я на тебя сейчас смотрю!

– А што я-тта?.. – пробубнил Агро, самый тупой и злющий тролль в банде. – Я-тта и ничихо вовся…

– Заткнись! Так вот, я… а это кто еще?..

К укромной пещере, которую «Медведи» сами для себя вырыли на подножье заброшенного террикона, вышел какой-то урод. Ростом почти с тролля, брюхо больше, чем у Зубарки Толстого, а морда такая, какую дети на каляках рисуют. С огромной пастью и крошечными черными глазками.

И еще он был весь покрыт кровью. Запекшейся на коричневой хрустящей шкуре.

– Ты хто?! – рявкнул Агро, поднимая дубину. – Што нада?!

– Я-а-а Кала-а-ач!.. – прохрустел урод. – Ты-ы-ы не пла-а-ачь!..

Тролли переглянулись. Мардид пожал плечами – даже он, целых четыре года проучившийся в храмовой школе, не знал, что это за индивид такой.

– Вали, покуда цел! – приказал Льфаб. – А ну, кому сказано!..

– Припугнем, чтоб запомнил? – прохрустел урод. – Убивать будем?.. Будем! Повторяю! Смотрю на тебя – и будем убивать! Кому сказано?! Я Калач!

«Медведи» напряглись. Дурмедар как бы невзначай натянул тетиву арбалета – огромного, способного вышибить дверь.

А Зубарка Мелкий вскинул дубину – и стал первой жертвой. Калач двигался удивительно быстро, совсем не так, как должно существо его габаритов.

И бил удивительно сильно.

– Не ешь Калача!!! – бешено захрустел голем.

Через час к пещере троллей подошли волшебник и два голема. Клабб остолбенело посмотрел на гору трупов.

– Ох ты… – прошептал он. – Это ж «Медведи»… Ох ты…

Калач не пощадил никого. Раз от разу он действовал все более жестоко. Становился все опаснее.

По телу Клабба прошел холодок. Даже не из-за голема – ему просто представилось, что будет, если эта тварь ворвется в какую-нибудь деревню. И главное – что будет, если потом дознаются, что это именно Луктацио Клабб ее создал.

Он точно что-то напутал с тетраграммами. Не надо было чертить их на изюме. Или не надо было делать их так много. Наверное, у них случился конфликт, и Калач запутался в своих внутренних инструкциях.

Клабб еще раз внимательно осмотрел трупы. Семь троллей, упырство… Безоружный, не предназначенный для сражений голем убил семерых троллей. И не обычных троллей-бродяг, а профессиональных наемников, головорезов, известных на всю округу «Медведей»…

К тому же он, кажется, забрал их оружие. Вот сломанный арбалет, вот железная палица… а где оружие остальных пятерых? Хотя надо еще обыскать пещеру…

Уже почти сутки Клабб гнался за Калачом. И сейчас он впервые с сомнением посмотрел на Номер Один и Номер Два. Они, конечно, охранные големы и должны справиться с каким-то ожившим куском хлеба…

Но что если не справятся?

Мусабори вынырнула из подпространства и пошла вниз, к земле. Один хвост все еще оставался дома – остальные развевались в шести направлениях сразу. В воздухе пахло весной, пахло цветами.

Эта шакко уже не в первый раз посещала Парифат. Ей всегда были любопытны другие миры. Родная Хорадзима прекрасна, и нет нигде такой гармонии меж духами и людьми, но и Парифат бывает красив, если знать места.

К тому же он намного больше. Именно мест тут поистине вдоволь – мест самых разных, удивительных и волшебных.