Текст книги "Сын архидемона"

Кроме портретов в комнате был небольшой столик, раскладушка, ночник с зеленым абажуром и подоконник с горой всевозможного хлама – пустые бутылки из-под шампуня, непишущие фломастеры и авторучки, спутанные провода, просроченные лекарства и прочий мусор. Не знаю, где полковник все это берет и зачем хранит у себя. Видимо, синдром Плюшкина.

Еще здесь был стеллаж с небольшим количеством книг и большим – видеокассет и компакт-дисков. Я принялся разглядывать названия и пришел в недоумение. Почти всю фильмотеку Ефима Макаровича составляла порнография.

– У, полковник, как вас развратила вся эта капиталистическая роскошь… – пораженно протянул я.

– Не подумайте дурного, товарищ Бритва! – замахал руками Щученко, выхватывая у меня кассету с двумя пухленькими блондиночками. – Ето я, значить, изучаю разложение вероятного противника, шоб быть в курсе положения дел. Ух, какая же хадость, какая же хадость! Вам ентого смотреть ни в коем случае не рекомендую. Запрещено партией и правительством, карается по законам военного времени.

– А вам можно?

– Мне можно, – кивнул Щученко. – Я, значить, старый политработник, закаленный в боях, труде и личной жизне. Я выдержу. Я усе выдержу. Пройду, значить, в одиночку через весь ентот похабный ад и не оплошаю. А воть ваши неокрепшие инопланетянские нервы могуть и дрогнуть при виде такого отвратительного капиталистического разврату.

– Так значит, посмотреть нельзя? – попытался отнять кассету я. – Ну хоть одним глазком?

– А зачем вам на енту хадость смотреть? – подозрительно прищурился Щученко. – Зачем, воть скажите? Хотите, значить, подро… бности узнать? Так там вовсе и не на что др… аматизировать, ето я вам гарантировываю! Срам один и похабщина! Отдайте сюды и не берите больше.

Решив не поднимать бучу, а просто подождать, когда полковник уснет, я перевернулся вниз головой и зацепился ногами за крюк в потолке. По идее, там должна висеть люстра, но люстры у Щученко нет – только ночник. Зато в подвале теперь люстра висит – Святогневнев наконец озаботился сделать себе в лаборатории верхнее освещение. Ему-то хорошо, а вот я лишился привычного места отдыха – раньше-то я всегда в подвале спал, в полном комфорте. А тут попробуй усни, когда внизу храпит товарищ полковник…

– А вы как тут вообще поживаете, Никита Сергеич? – спросил я ворочающегося Щученко. – Домой-то еще не надумали? Я могу вас переправить обратно, если хотите… хотя нет, сейчас не могу, меня же в правах ограничили. Зато Джемулан может. Попросить его?

– Нет, спасибочки, – сонно отказался полковник. – Дома и без мене есть кому о всемирной революции подумать, а тута без мене никак не обойдутся. Я, между прочем, недавно в КПЛО вступил!

– Это что за зверь?

– Коммунисты Петербурга и Ленинградской Области! – гордо расшифровал аббревиатуру Щученко.

– А почему Петербурга? – не понял я.

– Потому что это самая замечательная коммунистическая партия из тех, что еще остались в ентой вашей прогнившей стране Буржуинии! Там состоят самые твердые и ответственные коммунисты! Мне там очень понравилось! И меня там тоже очень ценят! Я для них уже целую кучу статей написал!

– Даже так? – поразился я. – И их что, где-то напечатали?

– В поханых интернетах лежать, на станице нашей дорогой партии. Там вы, значить, можете почитать мои статьи – я их под рабочим псевдонимом пишу – или можете вступить в партию. Рекомендую вступить в партию.

– Обязательно подумаю об этом, – пообещал я.

– А тут не об чем думать, товарищ Бритва. Вступайте, значить, и никаких гвоздей. Нам инопланетные товарищи усегда пригодятся.

– Угу. Непременно… – пробормотал я, уже погружаясь в дремотное оцепенение.

Глава 9

Я проснулся в три часа ночи. Проснулся от тихого дребезжащего звука, доносящегося из прихожей. Телефон. Потянувшись вокруг Направлением, я почувствовал, что Святогневнева нет дома. Видимо, пошел с обходом. Щученко храпит, как паровоз. На Джемулана надеяться и вовсе нечего. Остаюсь только я.

Бесшумно перевернувшись, я отцепился от крюка и мягко спрыгнул на пол. В темноте я вижу отлично. Выскользнув за дверь, я поднял трубку и хрипло сказал:

– Слушаю.

– Это бассейн? – донеслось до меня.

– Это квартира.

– А тогда почему вы в трусах? – спросил радостный голос.

– Мужик, я без трусов, – снисходительно ответил я. – На меня никакие трусы не налезают.

– Почему?

– Хвост мешает.

На той стороне пару секунд молчали, а потом одобрительно сказали:

– Молодец!

Я положил трубку на рычаг и хмыкнул. Идиотский розыгрыш. Да еще и древний, как дерьмо мамонта. Мы в училище оригинальней развлекались… хотя где оно теперь, то училище?

От таких мыслей мне сразу взгрустнулось. Пойти ли еще подремать? Или пошарить в холодильнике на предмет легкого ночного перекуса? Или, может, выбраться наружу, полетать над ночной Москвой?

На этом последнем я и остановился. Если и есть в жизни яцхена светлые стороны, так это возможность летать. Когда я был человеком, то даже не догадывался, какого счастья лишен, бескрылый.

Домой я вернулся в семь утра. Меня никто не заметил – много ли людей бродят по улицам декабрьскими ночами? Многие ли из них смотрят в черное небо, затянутое тучами? В новогоднюю ночь – да, многие. Но сегодня еще только двадцатое декабря, так что свидетелей у моей прогулки не оказалось.

Я тихо проскользнул в кухню. На плите аппетитно шкворчали сосиски, а Святогневнев возился с тостером. Щученко стоял у темного окна, глядя в него, как в зеркало, и брился электробритвой. Усы он старательно обходил стороной, а вот подбородок выскоблил до идеальной гладкости.

– Здорово, Олег, – кивнул мне Святогневнев.

– Доброе утро, Лева. А где Джемулан?

– Мужик тот?.. Да дрыхнет еще. Как сурок.

– Ну пускай дрыхнет пока… Представляешь, Лева, а мне сегодня сон приснился, – поделился я.

– Яцхенам снятся сны? – удивился Святогневнев.

– В том-то и дело, что обычно я без снов дремлю – так, проваливаюсь куда-то и… ну и так далее. А сегодня вот приснился… да еще странный такой. Как будто я снова человек, а за мной гонится… я сам. Только нынешний, шестирукий.

– Шо значить снова человек? – насторожился Щученко. – Вы ж инопланетянин! Пришелец с ентого… как его… Альдебарана, что ли?.. Запамятовал, шо вы мне там в анкете накалякали.

– Полковник, я же вам уже говорил – я не инопланетянин.

– А хто ж тогда?!

– Демон, – досадливо огрызнулся я.

– Вы мне это бросьте, товарищ Бритва! – погрозил пальцем Щученко. – Существование инопланетных товарищей я еще в принципе согласен допустить, поскольку это не противоречит советской науке и неоднократно предсказывалось советской научной фантастикой в лице, значить, товарищей Толстого и Солженицына. А демоны и прочая нечисть – это все бесовщина и мракобесие. Такое, значить, только в отсталых буржуйских странах бываеть.

– Ну и хрен с ним, – отмахнулся я. – Лева, у тебя сонника случайно нет? Охота глянуть, к чему такие сны снятся.

– Нету у меня сонника, – снял сковороду с плиты Святогневнев. – Мне вообще ничего не снится… да я и не сплю, собственно.

– Знамо дело. А вам что сегодня снилось, полковник? – полюбопытствовал я.

– Глупейший, значить, вопрос. Запомните, товарищ Бритва, настоящему, значить, коммунисту могуть сниться только вожди мирового пролетариата или победа мирового коммунизма!

– А голая женщина не может присниться?

– Только ежели Надежда Константиновна Крупская!

– А вам что сегодня снилось, товарищ куратор? – спросил я у Джемулана, как раз вошедшего в кухню.

Сид окинул нас троих пренебрежительным взглядом. Увиденное ему явно не понравилось. Он вытер совершенно сухие руки совершенно сухим полотенцем и ядовито процедил:

– Если у вас есть время болтать о таких глупостях, быть может у вас найдется и время объяснить мне, почему из кранов не идет вода?

– Так отключили еще третьего дня, – пожал плечами Святогневнев. – Ремонтные работы у нас – до конца недели воды не будет. Никакой – ни горячей, ни холодной.

– Серьезно? – огорчился я.

– Ну а кого волнует, что кладбищенскому сторожу помыться негде? – посетовал Святогневнев. – А идти в ЖЭУ скандалить мне не с руки – они и так на меня косятся последнее время. Фиг уж знает, почему.

– Может, они там просто все антисемиты? – предположил я.

– Так я же не еврей.

– Да это я так шучу.

– А… Извини, Олег, я просто не всегда понимаю, когда ты шутишь, а когда тупишь.

– Я всегда шучу, – обиделся я. – Я вообще по жизни добрый и веселый человек. Просто кое у кого нет чувства юмора, и эти кое-кто не понимают моих шуток. Не буду называть конкретные имена.

Джемулан все же кое-как ополоснул рожу водой из ведра. Святогневнев с утра сходил на колонку. Однако этого сиду показалось недостаточно – он даже собрался прыгнуть в другой мир чисто для того, чтобы принять ванну.

– Думаю, Хорадзима подойдет, – задумчиво произнес Джемулан, сверившись с ирбинкобоем. – Среди его достопримечательностей названа знаменитая на сотню миров купальня. Если верить рекламному проспекту, ее посещают даже боги.

– Правда, что ли? – усомнился я.

– Реклама обычно сильно преувеличивает. Но даже если там в тысячу раз хуже, чем обещают, это все равно лучше ржавого ведра с ледяной водой.

– Можно подумать, у нас тут бани плохие, – обиделся за державу я. – А ты вот в Сандунах бывал? Если не бывал, тогда молчи лучше.

Признаться, в Сандуновских банях я и сам не бывал. В Москву я впервые нагрянул уже будучи яцхеном, а в этом виде достаточно сложно посещать общественные места. Особенно такие, где все голые.

Ну вот теперь и восполню пробел.

Услышав о походе в баню, оживился и Щученко. Полковник любил и ценил хорошую парилку.

– Езжайте на метро до «Кузнецкого Моста», а там дуйте по «Неглинной», пока не дойдете до Звонарского, – проинструктировал нас Святогневнев. – Найдете сами-то?

– Вы, товарищ Святогневнев, не волновайтесь, значить, по пустякам, – надул щеки Щученко. – Я усю жизнь в столице нашей родины прожил – чать не заблужусь.

– Только это другая Москва была… – пробормотал я. – Порт пяти морей…

– Одного моря, – поправил Щученко. – Советского.

Деньгами на расходы нас снабдил Святогневнев. Полгода назад, когда я исполнял желания пацанов, решивших поиграть в демонологов, мне в руки упала кругленькая сумма – без малого миллион долларов. В Лэнге от этих зеленых бумажек толку чуть, так что я без сожалений отдал их знакомому мертвецу. Святогневнев, будучи довольно скромен в быту, потратил немного на всякие научные прибамбасы, но большую часть просто закопал в подвале. Класть в банк не стал – побоялся, что начнут спрашивать, откуда у кладбищенского сторожа такие деньжищи.

Я немного тревожился, что Джемулан испугается спускаться в черное жерло подземки. А если все-таки спустится – перетрусит поезда метро. Ну знаете, как старик Хоттабыч шарахался от всякого такого.

Однако мои страхи были беспочвенны. Джемулан – не какой-то средневековый крестьянин, а матерый энгах с огромным опытом. Он бывал в сотнях миров – от первобытных до сверхразвитых. На такое чудо света, как московское метро, сид взирал с неизменным равнодушием и вел себя так, словно прожил здесь всю жизнь. Ничто в нем не выдавало чужака.

У меня и то проблем возникло больше – я замешкался с турникетом, не сообразив поначалу, куда прикладывать карточку. Давно не доводилось ездить в метро. А Джемулан проделал это одним машинальным движением – ну точно коренной москвич.

Немного погодя я заметил, что равнодушие Джемулана – лишь кажущееся. Сид очень цепко и внимательно наблюдал за происходящим вокруг, буквально фотографируя глазами каждого встречного. Машинальность его жеста у турникета не была естественной – он очень искусно скопировал действия проходившего перед ним.

Наверное, именно таким вещам и учат в академии энгахов. Сливаться с толпой, становиться своим в каждом посещенном мире…

– Именно так, патрон, – подтвердил Рабан. Он, как всегда, следил за моими мыслями. – Волдреса этому тоже учили.

– Зато меня не учили, – пробормотал я.

Было очень приятно в кои-то веки ехать среди нормальных людей в нормальном вагоне метро. Народу вокруг больше, чем в жопе у негра, но никто от меня не шарахается, никто не косится с подозрением, не хватается за оружие и не осеняет себя крестным знамением. Все-таки очень полезный кулончик мне достался.

Жаль только, что я замаскирован под девицу. Причем довольно-таки симпатичную – уже дважды ловил на себе мужские взгляды. Один паренек студенческого возраста вообще решил побыть джентльменом и настойчиво пытался уступить мне место.

– Девушка, садитесь, – уже во второй раз предлагал он.

– Спасибо, я постою, – во второй раз отвечал я.

– Да садитесь, ладно вам!

Блин, ну вот как этому пионеру объяснить, что это я только выгляжу девушкой, а на самом деле оживший ночной кошмар?

Чтобы отвязаться, я все-таки уселся. Зря. Студент сразу же решил, что теперь мы с ним друзья, и двинулся дальше.

– Девушка, а разрешите с вами познакомиться? – предложил он. – Вот меня Виктором зовут, а вас?

– А меня нет.

– Ну девушка, ну как вас зовут?

– А ты угадай, – огрызнулся я.

– Интересно, давайте попробуем! – оживился Виктор. – Катя?

– Нет.

– Маша?

– Нет.

– Марина?

– Нет.

– Ира?

– Нет.

– Оля?

– Близко. Но все равно неправильно.

– Близко, но неправильно… эм-м-м… не знаю, сдаюсь. Так как все-таки?

– Олегом меня зовут. Знакомиться не передумал?

Мой незадачливый ухажер крепко задумался. Кажется, он пытался сообразить, шучу ли я или говорю серьезно. И если серьезно – как это понять? В единственное возможное объяснение ему явно не верилось – уж больно женственной личиной меня снабдил волшебный кулон.

Не знаю, что бы он надумал, но тут как раз объявили «Кузнецкий Мост».

– Давненько я в баньке не был… – предвкушающе потер руки Щученко, поднимаясь на эскалаторе. – Для вас, товарищи, наша русская баня – дело, значить, новое, незнакомое. Я вам кажу так – самый лучший пар как раз с утра, по первачку. Только подолгу, значить, не парьтесь, если привычки нет – сморить могеть. Шапки-веники-то все взяли?

Джемулан посмотрел на полковника коровьим взглядом.

– Да веник там купить можно, наверное… – с сомнением произнес я.

– А вы, значить, не перенимайте всякие буржуйские замашки, товарищ Бритва! – нахмурился Щученко. – Купять они, бохатые все стали! Свое добро надо иметь! Я воть, значить, с запасцем захватил, поделюсь уж с товарищами. Только шоб потом все вернули! Под распиську выдавать буду.

И он действительно взял с нас расписки. Еще в фойе полковник плюхнул на пол пухлый портфель, который все это время волок под мышкой, и стал с невероятной скоростью доставать из него разные предметы. Оттуда поочередно появились: широкополая войлочная шляпа, термос, полотенце, полевой бинокль, аптечка, противогаз, гаечный ключ, кожаные рукавицы, бутылка водки «Столичная», мыло, пачка сигарет, еще одно мыло, ножницы, мочалка, пемза, расческа, электробритва, граненый стакан, чалма, силикатный кирпич, вьетнамская мазь «Золотая звезда», баночка липового меда, целлофановый пакет с рафинадом, банка с горчицей, упаковка растворимого кофе, засушенная на бумажном листе ромашка, пачка сливочного масла, женский купальник, резиновые тапки, щетка для одежды, брезентовые рукавицы, стетоскоп, тюбетейка, мегафон, подтаявшая шоколадка и наконец веники – березовый, дубовый и эвкалиптовый. Как столько добра уместилось в одном портфеле – я не знаю.

– А вы полковник, как я погляжу, все такой же хомяк в душе… – протянул я, разглядывая это богатство.

– Вы, товарищ Бритва, мне эти поповские штучки бросьте! – строго ответил Щученко, выбирая себе веник. – Никакой души у меня нету!

– У всех есть, а у вас нет? – удивился я.

– У всех нету! Душа и всякая прочая чертовщина – это все суеверия, мракобесие и религиозьный дурман!

– Да ну? – хмыкнул я. – Может, поспорим?

– Об чем нам с вами спорить, товарищ Бритва? Я же, значить, в академии полный курс прослушал по этому, как его… научному ахтеизьму! Партия уверенно сказала, шо никаких богов, значить, нету!

– А если найду? – лениво поинтересовался я.

– И не найдете, и не старайтеся. Сколько наших советских космонавтов туда летало, и ничего, значить, не нашло.

– А, ну это аргумент, – согласился я. – Если уж космонавты не нашли, тогда конечно…

– Вот то-то же. Держите, значить, евкалиптовый веник. Вам, как инопланетному товарищу, он полезней всего будеть.

Джемулану Щученко, подумав, выдал березовый веник, а себе оставил дубовый. Уж не знаю, какими соображениями он при этом руководствовался.

Кроме того Щученко выдал нам по шапке – мне широкополую войлочную, а Джемулану тюбетейку. Себе он оставил чалму. Опять же не могу сказать, почему полковник распределил их именно так, но явно неспроста – очень уж долго он шевелил губами и о чем-то думал.

Может, прикидывал, что на ком будет лучше смотреться?

– Ну, удачно вам попариться, товарищ Бритва, – кивнул Щученко. – Идемте, товарищ Джемулян – нам с вами туды, а товарищу Бритву вон туде.

– Куде-куде мне? – не понял я. – А чего мне с вами не пойти?

– Не рекомендую, – покачал головой Щученко. – Из-за вашей удачной маскировки, значить, могуть неправильно понять. Так шо, значить, прямая дорога вам в женское отделение.

– Я – в женское отделение?! – возмутился я. – Да вы что, охренели?! Хотя минуточку… а почему я, собственно, возмущаюсь?..

Через три часа я вышел из парной в очень хорошем настроении, задумчивый и расслабленный. Если вдуматься, кулончик мне достался очень даже неплохой…

Сандуновские бани вполне оправдали свою репутацию. Не знаю, как мужское отделение, а женское напоминало скорее роскошное спа, чем простую купальню. Жаль, что при моей физиологии сложно получить удовольствие от парения или душа Шарко, не говоря уж о солярии. Чтобы я хоть что-то почувствовал, нужна как минимум кислотная ванна.

И от массажа пришлось отказаться – не уверен, обманывает ли волшебный кулон осязание так же, как зрение и слух. Представляете – дотрагиваетесь вы вот так до симпатичной девушки… а она на ощупь жесткая, шершавая, да еще и с шипами. Так и заикой недолго остаться.

Щученко и Джемулан вышли вскоре после меня. Мой куратор слегка пошатывался и тяжело дышал. Его глаза налились кровью, а кожа стала красной, как у вареного рака. Похоже, сиды не слишком хорошо переносят пар.

Зато полковник выглядел счастливым, как в первый день отпуска. Он аж лоснился от удовольствия и довольно мурлыкал:

– Коммунисты-коммунисты, руки чисты, ноги чисты, а подмышки так душисты…

– С легким паром, – поприветствовал их я.

– И вам, значить, не хворать, – икнул Щученко. – А шо, товарищи, не посетить ли нам теперь, значить, буфеть? Культурный отдых ответственных товарищей – он, значить, без буфета быть никак не могёть.

Буфет в Сандуны не завезли, зато ресторан нашелся – и преотличный. Сводчатый потолок, витражи – лепота, да и только. Даже Джемулан пробурчал что-то одобрительное – а он у нас известный сноб.

Я сразу чирканул пальцем по доброй половине меню, заказав себе красную икру, салат из курицы, салат из морепродуктов, отварных раков, тройную порцию креветок, хачапури, какую-то китайскую дрянь с гребешками и крабами, жареные пельмени, самсу с бараниной, язычки ягнят, китайский суп с пельмешками, телятину на кости, свиной шашлык, свинину по-деревенски, свинину в кислом соусе, жареную утиную грудку, куриную котлету, стейк из семги, рисовую лапшу, соевые ростки с луком, вареники с вишней и ягодное мороженое. Официантка мило улыбалась, слушая мой заказ, но моргала почему-то все чаще и чаще.

– Это, значит, мне, – подытожил я, откладывая меню. – Заказывайте, Ефим Макарыч.

– Так это вам одной?! – не удержалась официантка.

– Вы, хражданочка, не отвлекайтесь от работы, – попросил Щученко. – Я, значить, буду селедочку, буженину, оливье, солянку, манты и шашлык.

– Свиной, бараний?

– А какой, значить, будеть, тот и несите. А вы чего так долго выбираете, товарищ Джемулян?

Джемулан заказал греческий салат, крем-суп из брокколи, соевые ростки с зеленым луком и свежие ягоды. Как и подавляющее большинство эльфов, он придерживался строгой вегетарианской диеты. Не по каким-то принципам или религиозным заморочкам, а просто потому, что для эльфа мясо – как для человека древесная кора. Неприятно на вкус, трудно разжевать и грозит несварением желудка.

Еще мы взяли пиво. Много пива. Правда, пили его только мы с Щученко – Джемулан ограничился фруктовым соком. Но вообще неплохо так посидели – жалко, Святогневнев с нами не пошел.

– Значит, слушайте анекдот, – разгрызая последнюю креветку, произнес я. – Гуляют по глубокому снегу две собаки – овчарка и такса. Овчарка говорит: «Я себе все ноги отморозила». А такса отвечает… отвечает… э-э… твою мать, забыл совсем, что она там отвечает. Ну да и хрен с ним. Давайте лучше в города играть.

– Начинайте, товарищ Бритва, – кивнул Щученко.

– Москва.

– Армавир! – ответил Щученко.

Мы уставились на Джемулана. Тот уставился на нас, не прекращая есть суп. Кажется, в города ему играть не хотелось.

– Рязань, – подождав немного, сказал я.

– Новгород!

– Днепропетровск.

– Кызыл-белдеш!

– А это где такое?

– В Уйгурской Советской Социалистической Республике. Я там служил.

– Угу, – задумался я. – Знаете, полковник, что-то неохота мне в города играть. Давайте лучше в шарады.

– Ну давайте. А как?

– Задумайте какого-нибудь известного человека, а я буду угадывать.

– Так их же ж, значить, много – известных. Вы ведь долго угадывать будете.

– Так я же вам вопросы задавать буду. А вы на них отвечайте – да или нет. Если я за двадцать вопросов не смогу отгадать – значит, проиграл.

– Та ни, вы все равно не отгадаете.

– Ну а давайте попробуем.

– Ну давайте, товарищ Бритва, я перший тогда загадываю.

– Реальный человек или вымышленный? – спросил я.

– Реальный.

– Мужчина или женщина?

– Мужчина.

– Русский или иностранец?

– Русский.

– Молодой или старый?

– Всегда молодой.

– Ваш родственник?

– Неть…

– Ваш знакомый?

– Неть…

– Он еще жив?

– Неть…

– Он жил в двадцатом веке?

– Да.

– Коммунист?

– Да.

– Носил бородку?

– Да.

– Лежит в Мавзолее?

– Да.

– Ленин?

– Да! Ловко это вы меня, товарищ Бритва! – восхитился и обрадовался Щученко. – Ху-ху-ху! Ловко! Ху-ху-ху! Инопланетянские технологии по чтению народных мыслей?

– Угу. Что-то наподобие.

– Кто такой этот ваш Ленин? – обратил на нас тусклый взгляд Джемулан.

– Да это гриб один, – отмахнулся я.

– Гриб?..

– Угу. Типа подосиновика.

– Шо таке?! – выпучил глаза Щученко. – Вы шо таке говорите, товарищ Бритва?! Самого Владимира Ильича грибом назвали! Да я его своими глазами видел!

– Живого?

– Как живого! Ленин – он и сейчас живее всех живых! Воть вы, товарищ Бритва, в Мавзолее бывали?

– Не приходилось как-то, – вежливо ответил я.

– А я бывал! И не един раз, не два, а цельных семь! Пять раз в настоящей Москве, и два раза – в ентой вашей поганой буржуинской!

– Ну… поздравляю.

– Только вот не пойму я никак эту заковыку… – задумчиво произнес Щученко. – Как так может быть, что Ленина два? У нас, значить, один, а у вас… еще один! Какой же настоящий?

– Оба настоящие, – ответил я.

– Так не бываеть.

– Я вас уверяю, полковник, они оба настоящие. Просто Ленин – он как Вишну. Со множеством аватар.

– Шо еще за вишня? – рассердился Щученко. – Вы мне тут не это! Говорите, да не заговаривайтесь! Развели, понимаешь, антисоветчину! Вишни-черешни всякие! Я вас за такие слова и к стенке могу – по законам, значить, военного времени!

– А у нас что, с кем-то война? – удивился я.

– У нас завсегда война!

– С кем?

– С проклятым капитализьмом и его буржуинскими прихвостнями! Вы, кстати, икорку доедать будете? Если не будете, давайте сюда, я ее раскулачу!

Икру я хотел съесть сам, но будучи удивительно добрым и щедрым яцхеном, уступил ее полковнику.

Мне все равно еще много осталось.