Текст книги "Страж вишен"

Глава тринадцатая

Санкт-Петербург, осень 2003го года

Александр Тимофеевич плохо себя чувствовал с самого утра. Завтракать не хотелось. Он просто сидел в своем инвалидном кресле и смотрел через окно на улицу, на людей… Казалось бы, с годами пора было уже и привыкнуть к своему положению. Или, по крайней мере, не делать из этого трагедии. Но нет – старик чувствовал, понимал каждой клеточкой своего больного, угасающего организма, что отдал бы всё на свете, и даже больше только за то, чтобы один раз пройтись по Невскому на своих собственных ногах.

«Кому нужны деньги, когда не можешь ими воспользоваться? – печально думал он. – Эх, если б мне все это в молодости…»

Из прихожей донесся звук открываемой двери – вернулся из института внук. Прошел на кухню, вымыл руки…

– Здравствуй, дедушка. Как ты себя чувствуешь?

– Здравствуй, Петя. Все, как обычно. Что у тебя?

– Да ничего. Лекции, семинары… Одно хоть хорошо – с друзьями встречаюсь. А как твоя книга?

– Стоит на месте. Не пишется мне что-то. Осень, наверное. Петя, я хотел с тобой поговорить…

– Да, дедушка.

– Ты присядь.

Юноша послушно опустился на стул.

– Я давно собирался сказать тебе это, но… Боюсь, ты неправильно меня поймешь.

– Ну, я постараюсь, дед, – улыбнулся Петя.

– Ты ведь знаешь, что я воевал…

– Ну конечно. Вон у тебя сколько наград!..

Старик отмахнулся.

– Не в них дело. Я и после войны продолжал оставаться в строю. Если бы вовремя уволился из армии – ходил бы сейчас как все, на своих двоих…, – на лице Александра Тимофеевича отразилась глубокая, неподдельная печаль. Но он собрался с силами и продолжал. – Я служил в специальном подразделении, которое выполняло…не совсем обычные задания.

– Вроде спецназа, что ли? – с удивлением спросил внук.

– Вроде, – подтвердил Александр Тимофеевич. – Любимцы Берии – вот как нас называли. За многое из того, что мы тогда делали, мне сейчас стыдно. Но был у нас закон… Если кто-то из наших погибал, мы обязаны были отомстить. Из-под земли находили виновника и… Ты сам понимаешь.

– Интересно, – прошептал Петя. – О таком в книжках не прочитаешь.

– Прочитаешь. Если я успею дописать. А силы уже не те. Пора мне, Петя. Слышу уже, как трубы зовут…

– Да ну что ты, дед! Ты ж до ста лет прожить обязался – не помнишь, что ли?

– Помню, – слабо улыбнулся старик и похлопал внука по руке. – Только вот смерть ждать не любит. Я от нее, безносой, почитай, двадцать лет бегал, пока погоны носил. Устала она ждать… И уйти я хочу со спокойной душой.

– Не понимаю, дедушка. Тебя что-то тревожит?

– Еще как, Петя, мальчик мой дорогой. Не спится мне по ночам. Все думаю – уйду, а за Аркашу, отца твоего, поквитаться некому будет. Может, и не по-христиански это – мести желать. Но мне меняться поздно. Я жил по кодексу «сов», и с этим помру.

– По кодексу…кого? – переспросил Петя; ему показалось, что он ослышался.

– «Серые совы» – так наш отряд назывался. Мы могли видеть в темноте как днем. И убивали бесшумно.

– Так ты что же…был наемным убийцей? – едва слышно проговорил молодой человек, глядя на старика со смешанным чувством страха и восхищения.

Александр Тимофеевич поморщился.

– Не убийцей я был, а исполнителем приговоров! Сычев Родине честно служил!.. – он замолчал на минуту, чтобы справиться с одышкой. – Запомни – я не убийца. Я – патриот.

– Хорошо, хорошо, дедушка. Ты только не волнуйся, ладно?

– Я и не волнуюсь. И если б ноги мои ходили, если б не это дурацкое ранение тогда, в Венгрии – я бы сам отомстил за сына. А так – придется тебе, больше некому.

– Дедушка!.. Ты что, хочешь, чтобы я…?

– Да, Петя. А иначе и на том свете не будет мне покоя. Я знаю, что отец твой не был образцовым гражданином. Знаю и то, что ты считаешь его повинным в разводе с твоей матерью, в том, что она пить начала. Потому так обрадовался, когда он отослал тебя ко мне, в Питер. Может, ты и прав. Но никто – слышишь, никто! – не смеет поднять руку на Сычевых! Мы всегда на один удар двумя отвечали. Прадед твой, мой отец, у Буденного служил. И его отец тоже воином был. И не просто воином, а гвардейцем! Пойми – нельзя просто так Сычевых обидеть. Тот, кто на это решается, кровью платит. Так было, и так, надеюсь, будет.

– Ну хорошо, дедушка. Ты хочешь, чтобы я мстил. Но кому? Кто убил папу? Ты ведь знаешь, чем он занимался. У него, наверное, были десятки врагов…

– Только один! – Александр Тимофеевич поднял вверх свой пожелтевший, скрюченный указательный палец. – Тот, кто называл себя его другом. Кто искал его поддержки. Он и был единственным, кого Аркаше следовало опасаться. Ибо страшны не враги – их намерения ясны – а друзья.

– Кто же этот человек, дедушка? Кому я должен, по-твоему, мстить?

Старик показал на письменный стол в углу комнаты.

– Открой нижний ящик. Ключ – в спальне, у меня под матрацем. Достань кожаную папку. Дай ее мне.

В папке оказались какие-то бумаги, компьютерные дискеты.

– Отец твой предвидел, что когда-нибудь ему придется схлестнуться с этим человеком. И много лет копил этот материал. Потом привез мне. Просил, чтобы в случае его внезапной гибели всё это пошло в Москву, в прокуратуру. Но Сычевы мстят по-своему. Ты предложишь этому человеку материалы за большие деньги. Когда он явится на встречу, ты убьешь его. У него наверняка охрана – так что поставь условие, чтоб он пришел один, иначе ты не согласен.

– Да, но… Чем я его буду убивать? У меня же нет оружия…

Александр Тимофеевич недобро усмехнулся.

– Открой теперь верхний ящик. Видишь авторучку? Синюю такую, с белым колпачком?

– Вижу, – сказал Петя.

– Осторожно! – воскликнул Сычев-старший. – Это не авторучка, а шприц с ядом. Ткнешь человека один раз – и поминай, как звали. Пусть это и будет твоим оружием.

Петя во все глаза рассматривал необычную и опасную вещицу. Потом спросил:

– Дедушка, а ты уверен, что именно этот человек причастен к смерти папы? Вдруг ты ошибаешься?

– Я? С моим пролетарским чутьем? Не-ет, Петенька, я не ошибаюсь! Отец твой был сильным. Никто в его родном городе не решился бы поднять на него руку. Никто, кроме одного человека, который считает себя еще сильнее. Поезжай и докажи мне, что ты не зря носишь фамилию Сычев.

Москва, 2003й год

– Я хочу показать тебе кое-что, Ксюша.

Жуковский провел Оксану на второй этаж квартиры, которую недавно снял на окраине. Тут, в небольшой комнатке 3х3 он устроил свою мастерскую.

– Смотри внимательно, – он одним движением сдернул кусок ткани с холста, и Оксана удивленно уставилась на картину. Поняв, что на ней изображено, она перевела не менее удивленный взгляд на Жуковского.

– Страж Вишен? – прошептала она. И он кивнул с едва заметной улыбкой.

– Помнишь нашу игру? – спросил он.

– Конечно…, – ответила она.

Он шагнул к ней и легонько обнял за плечи. Она мягко отстранилась.

– Не надо, Саш… Не сейчас.

Он подавил вздох разочарования.

– Я, кстати, еще и книгу пишу… Почти закончил. Пошли вниз.

Они спустились и сели за стол – пить кофе.

– Я копался в архивах, спрашивал у множества людей и выяснил, что твоя бабушка ничего не придумала. Такая легенда действительно существовала в некоторых южных российских областях много лет назад. Вот я и решил – а почему бы не написать об этом роман? Кстати, главная героиня очень похожа на тебя.

– Неужели? – засмеялась Оксана. – Что же во мне такого особенного?

– Ты не боишься трудностей. И не прячешься за чужую спину, как другие.

– Так ведь и ты такой же.

– Я – мужчина. От меня ждут, что я полезу в пекло. А для женщины естественней выжидательная позиция. Многие из вас почему-то считают, что раз человек родился мужчиной, то он по определению обязан всё знать и уметь. Но это романтический подход к жизни. На самом деле среди нас тоже немало слабых и беззащитных.

– Ты про это пишешь в своей книге?

– И про это тоже. У меня Страж Вишен – это воплощение всех тех качеств, которые женщина хочет видеть в мужчине. Но этот идеал недосягаем – Стража Вишен наяву увидеть нельзя. О нем можно только мечтать, – пояснил Жуковский.

– И твоя героиня мечтает о нём?

– Да.

– А каков же финал?

Жуковский вздохнул.

– Финал я еще не придумал – вот в чем штука. Но я надеюсь, что ты мне поможешь.

– Я?!

– Именно ты. Ведь ты – прообраз моей главной героини…

Областной центр, конец осени 2003-го года

Труп владельца столичного банка «Заря» обнаружили случайно, в лесу. Двое мальчишек прогуливались в поисках уцелевших после сезона, поздних грибов, и вдруг один из них заприметил странное место. Трава там была вырвана, а земля – вскопана. Мальчишки почему-то решили, что там зарыт клад, и принялись разрывать участочек подручными средствами…

Меньше всего находке обрадовалась милиция, потому что одно дело – заявление о пропаже человека и совсем другое – дело об убийстве, по всем приметам тянувшее на капитальный «висяк». Но для Казарьянца эта новость (а он ее узнал сразу же, как только изучил милицейские сводки) была как нельзя кстати. Разрабатывая связи Никулина, он уже натыкался на неподтвержденные сведения о том, что глава «Регион-банка» проворачивает свои денежные дела в столице именно через «Зарю». Полковник знал и то, что хозяин «Зари» Замятин вроде бы попытался вывернуться из-под Павла Игнатьевича и запродать свой хиреющий банк Оксане Огородниковой – одному из главных конкурентов Никулина по области.

– Ну что же, Павел Игнатьтевич, – улыбнувшись, тихо сказал себе Казарьянц. – Вам мат…

* * *

Никулин понимал, что привезти Лену к себе и запереть ее в целях безопасности в четырех стенах – не лучший вариант; отношения между его дочерью и Дианой оставляли желать много лучшего. Да и опасность, вроде бы, миновала – тот, кто заказывал чеченцам похищение Лены Никулиной, уже покоится в земле. Но Павел Игнатьевич предпочитал делать всё с двойной, если не с тройной страховкой. Поэтому он, невзирая ни на какие уговоры дочери, продолжал держать ее около себя и, мало того, разрешал гулять по городу только в сопровождении двух телохранителей. Он всё чаще замечал, что Лена чем-то очень встревожена, и что причина ее такого состояния – не в том, что приходится пропускать учебу в институте (тем более, что Павел Игнатьевич твердо пообещал ей в ближайшие дни оформить перевод в родной город). Беседовать с Леной о ее проблемах Никулин не привык. А просить об этом Диану просто не имело смысла – девочка бы ей всё равно ничего не рассказала. Оставалось ждать, когда Лена сама захочет рассказать, что ее так беспокоит…

На очередном допросе Геннадий Яковлевич сам сообщил Козырю, что обнаружен труп банкира Замятина.

– А я что говорил? Никулин его завалил – ну, не сам, конечно.

– Вот об этом я и хотел с тобой потолковать. Если не сам – то он ведь кого-то нанял для этого дела, верно?

– Необязательно. С этим могли и псы его справиться.

– Кто? – не понял подполковник.

– Ну, в смысле – охранники. Вы сказали, что его в лесу нашли. Значит, по-тихому его кончили, без свидетелей. Дело нехитрое. А вот с Аркадием явно крутые профи сработали. Охрану свою он бы не стал в такое дело впутывать.

– И кого он мог, по-твоему, подписать? – словно бы невзначай задал вопрос подполковник, закуривая сигарету.

– Э-э, начальник!.. Из Козыря суку сделать хочешь? Мы так не договаривались.

– Да ведь Никулина-то ты мне уже вроде сдал. Сам же уверял, что он заказал Сыча?

– Правильно, – с тонкой усмешкой ответил Козырь. – Никулин – не из блатных. Не из наших он. А те, кого он нанял – это уже другой расклад. С ними мы сами поквитаемся, по-своему.

– Ну, гляди…, – лицо у Геннадия Яковлевича сделалось жестким, неприветливым. – Как бы тебе пожалеть не пришлось о твоем упрямстве…

Ставрополь, 2003 год

Очередной рабочий день Ильи Николаевича Зиненко подошел к концу. Сейчас он снимет халат, вымоет руки, закроет кабинет, выйдет, сядет в свой древний «москвич» и поедет домой, к жене и дочке. И так – много лет подряд. Илья Николаевич не раз спрашивал себя – а что, если бы тогда, много лет назад, он всё решил по-другому? Расстался бы с Юлей и женился на Оксане? Как сложилась бы их общая судьба? Оксана наверняка бы не стала деловой женщиной, не добилась бы тех высот, на которых она находится теперь. Рядом с ним может быть лишь женщина-хозяйка, женщина-мать. Такая, как Юлия.

И всё же нельзя не признать, что он, Илья Николаевич, оказал тогда Оксане большую помощь, направив в Москву, к своей тете. Тот период Оксаниной жизни заложил основу для успеха Оксаны нынешней. Из наивной провинциалки получилась уверенная в себе столичная дама. Илья Николаевич все время следил за ее успехами, не пропускал ни одной статьи в газете о компании «ОКО». Пару раз этот его интерес даже заметила Юля. Но ему удалось наплести какую-то чушь о том, что у него с госпожой Огородниковой были когда-то общие знакомые.

Более того – Илья явственно ощутил уколы ревности, когда пресса прозрачно намекнула на роман Огородниковой с неким Вячеславом Климовичем, экономическим советником губернатора соседней области (Зиненко знал, что у Оксаны есть деловые интересы в том регионе). Конечно, он старался гнать от себя эти глупые мысли. Но они почему-то никак не желали уходить. Он вспоминал и вспоминал ее худенькое, почти мальчишеское тело, лежащее перед ним на операционном столе… Ее глаза, когда она стояла у входа в клинику, дожидаясь его.

Какое-то время все это настолько завладело им, что даже привело к охлаждению отношений с Юлей. Супруга привыкла, что в интимном плане у них всегда все в порядке – никакая усталость после работы не мешала ее Илье исполнять свой супружеский долг, причем, как правило, по нескольку раз за ночь. А тут… Юлия сразу же отыскала телефон самого известного в городе консультанта по семейным вопросам, но Илья Николаевич категорически отказался воспользоваться его услугами. Через некоторое время проблема рассосалась сама собой. Юля успокоилась, решив, что у мужа – обычные для мужчин его возраста маленькие проблемы.

Умом Илья Николаевич понимал, что Оксана сейчас уже совсем не та, что она изменилась. Но он помнил ее той милой девочкой, что ждала его каждый вечер у больницы. И эти воспоминания не давали ему покоя…

* * *

– Ваш билетик!

Петя Сычев открыл глаза и увидел проводницу – полную даму в очках. Взглянул на часы. До места назначения оставалось еще около сорока минут.

«Почему же она опять требует билет?» – подумал Петя и с трудом сообразил, что она не требует, а наоборот, отдает ему его билет.

– Что, не нужен? – неприветливым тоном уточнила проводница. – Так бы сразу и сказали, гражданин. А то я стою тут, как…

Петя вновь смежил веки, «отключаясь» от внешнего мира. И зачем он только согласился выполнить эту нелепую просьбу-приказ больного старика? Разве он – убийца? Разве сможет хладнокровно отнять чужую жизнь? Пусть даже дедушка сможет потом спокойно уйти – но ведь Пете-то жить дальше, с сознанием этого страшного греха…

Кодекс «Серых сов»… Блажь, да и только! Кровная месть – в обычаях у горских народов. Но не у цивилизованных людей. Да и где доказательства, что именно тот человек причастен к гибели папы? Одного только пролетарского чутья Александра Тимофеевича тут явно недостаточно. Надо же – старик согласился на неопределенное время остаться под опекой нанятой сиделки, чужого, по сути, человека, только бы Петя взялся исполнить его последнюю волю.

«Ладно, – решил про себя Сычев-младший. – Побуду немного в том городе, покручусь, а потом назад, в Питер. Скажу, что тот тип уехал за границу. На несколько лет. Дед перепроверять не станет».

* * *

Козырь мучительно раздумывал над словами начальника милиции.

«Никулина-то ты уже сдал…»

Действительно, месть за убийство Сыча получалась неполной. Менты еще лет десять будут исполнителей искать, если вообще найдут. А без них Никулин, пожалуй, легко отвертится. Будет твердить, как попка: «Ничего не знаю, и всё». Тогда как одно только слово, сказанное Козырем, может резко осложнить жизнь холёному банкиру…

Сосед по камере вдруг громко захрапел. Козырь бесцеремонно ткнул его в бок. Парень проснулся с намерением дать сдачи. Но, увидев, от кого получил тычок, лишь виновато улыбнулся и снова закрыл глаза: с людьми Сыча никто не рисковал связываться даже и после его смерти.

Москва, 2003й год

Врач из реанимационного отделения позвонил Оксане на работу и сообщил, что Носков пришел в себя. Оксана тут же сорвалась и поехала в больницу вместе с охранником Борисом.

Вид ее референта заставил Оксану содрогнуться. На койке лежал перебинтованный человек, подключенный к каким-то медицинским приборам. Дышал он со свистом, прерывисто. Глаза были открыты, но, казалось, больной ничего не видит.

Оксана, поправив накинутый на плечи халат, присела на табурет, который ей услужливо подставила медсестра.

– Это вы, Оксана Кирилловна?.. – тихо простонал Носков.

– Я, голубчик. Как ты себя чувствуешь?

– Сами видите… Меня…Бог наказал…за дело…я…должен был… сразу…. А я…

– Успокойся, Сережа. Тебе трудно говорить. Ты помолчи.

– Нет…я… должен…это…это она…она… всё…документы…, – Носков судорожно глотнул воздух, глаза его закатились.

– Извините, но сейчас вам нужно уйти, – проговорил врач, стоявший тут же, у постели больного. Оксана встала, продолжая с сочувствием глядеть на своего сотрудника. А вокруг него уже засуетились люди в белых халатах…

* * *

– Подведем итоги, – сказал Жуковский. – Ты полагаешь, Оксана, что во всех этих случаях виноват именно Никулин?

– Иначе я должна поверить в дикую цепь случайностей. Смерть Климовича, затем смерть моего отца. Убийство Замятина, главы банка «Заря». Причем труп его нашли там, в области, а не здесь в Москве, где он жил. Покушение на Сережу Носкова. Я уже не говорю про всякие мелочи вроде искромсанных покрышек. А Сычев? Его-то кто убрал?

– Хорошо, а кто стрелял в самого Никулина? – задал встречный вопрос Жуковский.

– Не знаю, – Оксана устало вздохнула и покачала головой. – Всё это так…давит на меня. Столько лет я занималась бизнесом, не зная всех этих разборок. Нет, конечно, трудности были, но…не такие. Быть может, я не ощущала всего этого потому, что меня опекал Слава Климович? Прости, Саш, я не должна была этого говорить.

– Ерунда, – он сделал попытку улыбнуться. – Ты взрослая женщина, и у тебя своя жизнь. Слушай, а что этот фээсбэшник, Казарьянц? Какие у него интересы во всем этом деле? Он за Никулина или против?

– Черт их всех разберет. На чьей бы он ни был стороне – он мне здорово неприятен. Как будто паутину плетет…

– Ты права, я тоже не слишком-то доверяю людям из его ведомства. Мне лично они ничего плохого не сделали. А вот моего отца в свое время помучили изрядно. Он был журналистом, работал на радио. Его заставляли делать идеологически выдержанные передачи о колхозниках и передовиках производства. А ему был интересен джаз и вообще все новые направления в музыке, культуре… Впрочем, мы отвлеклись. Ты хочешь, чтобы я встретился с этим полковником?

– А смысл? Из него ты всё равно ничего не вытянешь. А сам засветишься. Не стоит делать этого раньше времени.

Областной центр

– Ну что, Козырь, надумал?

– Надумал, гражданин подполковник. Разрешите присесть?

– Садись.

– Сигаретку позвольте?

Геннадий Яковлевич протянул Козырю пачку «Кэмела».

– Только вы это… Короче, под протокол я ничего не скажу. И в суде выступать не буду.

– Что ж, твоя воля. Используем твои сведения только как оперативную информацию, – сказал подполковник. И добавил: – От анонимного источника.

Павел Игнатьевич Никулин

В юности со мной произошел один случай. Я гулял вечером по лесопарку, который тогда начинался сразу за нашим домом. И вдруг услыхал за спиною чье-то прерывистое, громкое дыхание. Я успел обернуться и был сбит с ног огромной собакой, прыгнувшей на меня. Бездомные псы в то время бродили стаями – их, также как и людей, мучил голод. Тот пес не лаял, не рычал. Он просто решил почему-то загрызть меня насмерть. Звать на помощь было бесполезно – мой крик просто никто бы не услышал. И я решил не тратить силы на крики. Шестнадцатилетний парнишка оказался вынужденным защищать свою жизнь в схватке с голодным зверем. Мне тогда повезло – я разбил собаке голову подвернувшимся вовремя камнем. Но с тех пор я иду по жизни, вслушиваясь – а не раздастся ли за моей спиной тяжелое, хриплое дыханье…

Я жду этого проклятого пса уже более сорока лет. И когда мне кажется, что вот он, снова летит во всю прыть, чтобы сбить меня с ног и перегрызть глотку – я бью. Первым…

Так я поступил с Климовичем, который со дня на день обещал обратиться в Прокуратуру с просьбой возбудить против меня уголовное дело. Так я поступил с Сычевым. И так я поступлю с Огородниковой. Знаю – это неблагородно, даже подло. Но еще хуже – валяться на земле, в грязи, и умирать от боли и страха, когда тебя рвут на куски… Пусть лучше меня считают жестоким и беспощадным. И разве те, на кого я обрушил свой удар, не заслуживали этого?! Кто может, честно глядя мне в глаза, заявить, что Слава Климович был хорошим человеком? Да дерьмом он был! И двигал, двигал наверх эту свою подстилку, Оксану. Для нее, конечно, он был хорош: богатый, молодой, да еще и свободный. Как тут по уши не влюбиться?!

О Сычеве я и говорить не хочу. Сама его кликуха говорит за себя. Одно слово – Сыч. Менты еще спасибо должны мне сказать, что избавил город от такого гада.

А Оксана… Может быть, и не стоило с ней так круто. Но – тут уж у меня личный мотив…

Я не верю, что всех нас ждет суд после смерти. А даже если и так – я буду не одинок в компании подсудимых. Со мной вместе будут такие, как Сыч, как Климович, как жалкий подонок Замятин, снюхавшийся с Огородниковой… Среди них мне скучно не будет.