Текст книги "Уничтожить Израиль"

Попадание было точным. Ни звона стекла, ни щелчка пули по металлу отражателя на пароме никто не слышал, но внезапный гомон голосов, возникший на берегу, разнесся над рекой, и Андрею показалось, что там собрался большой восточный базар.

Ухмыльнувшись, он прицелился в фару, которая светила в середине линии машин.

На этот раз с первой пули попасть не удалось. Пришлось стрелять еще раз.

Судя по реакции тех, кто находился на той стороне, попадание было точным: свет фары погас, и опять загомонили солдаты. Потом вся линия огней погасла, и река погрузилась во мрак.

Командир на том берегу принял правильное решение: с беглецами, которых догнать у него нет возможности, лучше не связываться.

Для острастки с туркменской стороны выпустил несколько очередей ручной пулемет. Но прицел был взят слишком низкий, и пули с чмоканьем ушли в воду далеко за кормой парома.

Больше по ним не стреляли. Утлое суденышко пересекло реку и, скрипя днищем по песку, уткнулось в глинистую кромку узбекского берега.

– Вставай! – Мурад ткнул в спину стволом автомата лежавшего на палубе аскера.

Тот безропотно поднялся с палубы.

– Я с ним хочу поговорить, – сказал Мурад Андрею и подтолкнул аскера коленом к сходням, которые уже опустил паромщик. – Сходи на берег.

Они двинулись в темноту, но еще некоторое время были слышны их хрупавшие по песку шаги. Затем метрах в двадцати от переправы хлопнул выстрел и зашуршал камыш.

Мурад вернулся к парому, поддергивая сползающие штаны. Андрей поглядел на него, но спрашивать о том, что с аскером, не стал. И так все было ясно. Однако Мурад сам счел нужным объяснить происшедшее. Он подошел к молодому солдату, который испуганно жался к пустой железной бочке, и сказал:

– Я с твоим старшим договорился. Пошли, я отведу тебя к нему…

Андрей подошел поближе и встал между Мурадом и аскером.

– Будь другом, оставь парня здесь.

Мурад потоптался на месте, решая как быть. Потом согласился:

– Шайтан с ним. Делай, что хочешь.

Солдатик опустил голову на колени и сжал ее руками.

– У тебя аркан есть? – спросил Андрей паромщика. – Надо вас обоих связать.

– Нет, – испуганно ответил тот. Он боялся, что русский отсутствие нужной вещи вменит ему в вину. – Был аркан. Украли…

Андрей открыл железный инструментальный ящик и заглянул в него. В ящике лежали гаечные ключи, плоскогубцы, но главное – здесь были гвозди и молоток.

– Ложитесь рядом!

Он заставил аскера и паромщика распластаться на палубе, раскинув руки и раздвинув ноги в стороны. Потом взял молоток, присел рядом и стал приколачивать к настилу обмундирование солдата и куртку паромщика. Приколотил рукава, полы. Встал с колен, с удовольствием оглядел свою работу. Спросил паромщика:

– Удобно?

– Аш-шайтан! – выругался тот. – Чтобы тебе самому было так удобно.

– Не-е, постой, – сказал Андрей, – мы не хотим вам зла. Но если не нравится, и ты хочешь чего-то другого, я тресну тебя молотком по башке. Идет?

– Э-э! – завопил паромщик протестующе. – Не надо по башке! Так удобно.

Молодой солдатик, понявший, что теперь ему уже ничто не грозит, кроме томительного ожидания освобождения, переносил свое положение молча.

Дурды, наблюдавший за действиями Андрея и слышавший его разговор с солдатом, хохотал, то и дело хватаясь за больное плечо.

– Сарбас! Тамаша! Потеха!

Попрочнее привязав чалку парома к столбу, вбитому в землю, чтобы река не унесла людей, трое двинулись на северо-восток.

Они пересекли полосу песков, вышли к сухому руслу реки и двинулись по нему. Мурад вел группу уверенно, и Андрей понял, что он неплохо знает эти места.

Через полтора часа они вышли на заброшенную пашню. Судя по грядкам, которые исчезали за горизонтом, здесь когда-то располагалась хлопковая плантация. В стороне виднелись несколько заброшенных складских помещений, со всех сторон заросших бурьяном. Здесь в давние годы размещался ток, на который с колхозных полей свозили хлопок. Главным завоеванием, которое принесла республике независимость, стало обретение лучшего в мире пожизненного президента Муслима Ярынбаева. Все остальное, кроме его личной власти, бурного развития не получило. Для приобретения здешних земель, которые при Советах занимали хлопковые поля, богатого арендатора не нашлось, и поля пустовали, зарастая бурьяном и засаливаясь.

– Что за дом? – спросил Андрей у Дурды, которого ему все время приходилось поддерживать.

– Наш дом. Хороший. – Дурды впервые за все время их знакомства рассмеялся. – Сейчас кушать будем. Отдыхать будем. Потом в Бухару поедем.

– Как поедем? – Андрей не мог скрыть удивления. Уж слишком просто представлял Дурды их дальнейшие действия.

– Э, – исхудавшее и побледневшее за последние дни лицо Дурды, походившее больше на маску, неожиданно изменилось – порозовело, ожило, глаза обрели блеск. – Теперь мы у себя. У своих.

У двери склада их встретил молодой парень, босой, в джинсовых брюках, обрезанных до колен, в тюбетейке с узбекским орнаментом, стилизованно изображавшим стручковый перец.

Он смотрел на подходивших людей с откровенной настороженностью и подозрением.

– Ассалям алейкум! – сказал Мурад, шедший первым. – Почему ты один, Фархад?

Парень узнал Мурада, заулыбался, приложил руку к животу и поклонился.

– Алейкум ассалам, мустафир. Хош кельдиниз – Добро пожаловать! Келин – Проходите! – Выговорив обязательный набор вежливых слов, принятых при встрече со знакомым, он доложил: – Я не один. – И тут же крикнул: – Алты! Имран! Выходите!

Из-за углов здания с разных сторон вышли еще два парня с автоматами Калашникова в руках.

По тому, как согнулись в поклонах крутые парни, как расцвели улыбками их суровые, дочерна обожженные лица, Андрей понял, что они воспринимают Мурада не как человека, зашедшего к ним случайно, а как высокого гостя, хозяина (или, может быть, одного из них), от которого во многом зависит их собственное будущее.

Вооруженных автоматами людей нисколько не интересовало и не беспокоило, кто и почему пришел сюда с Мурадом. Главное – он сюда привел их сам.

Гости прошли в помещение склада, забитое до потолка тюками хлопка-сырца. В середине склада на свободном пространстве стоял длинный стол, по сторонам его деревянные лавки.

Обметая полотенцем одну из лавок, и не потому, что она была грязной или пыльной, а просто в знак высокого уважения к гостю, Фархад предложил всем садиться.

Через минуту на столе появились свежие, еще горячие лепешки, которые, должно быть, пекли где-то рядом на тандыре, два чайника, пиалушки, фруктовый сахар и холодное вареное мясо на керамическом блюде.

– Поешьте, – предложил Фархад радушно. – Отведайте нашего хлеба. Мы вас не ждали, простите. Но Алты уже готовит свежий плов. Угощайтесь пока тем, что есть. – Обращаясь в основном к Мураду, Фархад разлил чай, положил перед каждым из гостей по лепешке: – Угощайтесь, ешьте!

Мурад разломил лепешку, разорвал половинки на мелкие части и стал жевать.

Андрей последовал его примеру.

За два тревожных полуголодных дня Андрей почти забыл вкус хлеба. Лепешка, вкусная и ароматная, стала для него своеобразным знаком возвращения к нормальной жизни.

– Когда приедет машина? – спросил Мурад, отхлебывая мелкими глотками зеленый чай.

– Она здесь, господин, – ответил Фархад угодливо. – Можете взять.

– Заправлена?

– Да, господин.

– Мне нужно в Бухару. Но сначала мы отдохнем. Двое суток не спали.

– Как прикажете, господин.

С самой высокой башни будущее не разглядишь

После отдыха и обеда Мурад вывел из гаража машину. Теперь они ехали, не боясь ничего, ни от кого не убегая. Это сделало Мурада вальяжным и покладистым.

– Андрей, я уже тебе говорил, что терпеть не могу политиков. Мне все равно, кто наш президент – туркменбаши или кутакбаши. А хороших людей – пусть он туркмен, узбек или русский – уважаю. Ты хороший мужик, Андрей. Мы тебе поможем. Уедешь в Россию? Твое дело. Решишь остаться – очень хорошо. Приедем в Бухару, я тебя познакомлю со своими ребятами. Ты должен иметь в виду – они перевозчики.

– Не понял, – Андрей посмотрел на Мурада, требуя объяснения.

– Я тебе в зиндане не все сказал, – Мурад взглянул на Андрея, стараясь угадать его реакцию. – Просто тогда не знал, кто ты. Теперь скажу: у меня большое дело, большие обороты…

– Наркотики? – спросил Андрей, не отводя глаз.

– Э, – возразил Мурад и улыбнулся. – Наркотики не наше, некрасивое слово. Мы называем это по-афгански – мадда йе мохаддера. Красиво, правда?

– Опасное дело, – сказал Андрей. Осуждать Мурада у него не было ни желания, ни права.

В Бухаре в садах за Газлийским шоссе они отыскали большую усадьбу, огражденную со всех сторон высоким глухим забором. Хозяин, моложавый узбек с энергичным лицом, быстрый в движениях, встретил их, держа в руке мобильный телефон, радостно воскликнул, увидев Мурада, по-братски обнял его. Так же сердечно поприветствовал Дурды. Подал руку Андрею. Назвался:

– Я Иргаш. Будем знакомы.

– Очень приятно. Андрей Назаров.

– Уважаемый, посидите с Дурды, попейте чаю, а мы с Мурадом немного поболтаем. Плов скоро поспеет, тогда будем обедать вместе.

Дурды и Мурад прошли на айван, представлявший собой помост вроде эстрадной сцены под деревьями яблоневого сада, где на ковре все уже было накрыто для обеда и чая.

Мурад, уединившись с Иргашем, рассказал тому обо всем, что приключилось с ним и с братом, и об их благополучном побеге.

– Нам звонили друзья, – сказал Иргаш, выслушав рассказ. – Шум на той стороне еще идет. Мы боялись, что у вас плохие дела. Там объявили, что все преступники уничтожены.

– Я бы им возразил, – засмеялся Мурад, – но чем спорить с султаном, лучше целоваться с тигром.

– Зачем вы притащили сюда русского? – спросил Иргаш.

– Я обещал ему помочь найти дело. Тем более у него нужная специальность. Он хороший буровой мастер. Прошу тебя дать ему у себя работу. Это человек верный.

– Нет, Мурад. – Иргаш говорил хмуро, не скрывая своего отношения к чужаку. – Все, что ты рассказал о русском, убедило меня пока только в одном. Этот кафир умеет спасать свою шкуру и не бросает в беде спутников.

– Это так, – кивнул одобрительно Мурад.

– Только это и не больше, – опять возразил Иргаш. – А вот насколько на него можно положиться в других делах – не знаю. Это проверять и проверять.

– Что тебя тревожит? – спросил Мурад.

– Очень многое. Я вообще боюсь доверять русским в делах, которые касаются интересов ислама. У русских хитрые лица. Трудно понять, говорит он правду или притворяется. Как бы не вышло, что закинем сеть на судака, а вытянем крокодила. Вдруг ваш спутник из КГБ?

– Э-э, – скептически протянул Мурад и махнул рукой. – КГБ уже давно кончился. Умер.

Иргаш выпрямился и пристукнул кулаком по ладони.

– Мурад, не надо кусать палец самоуверенности зубами незнания. Кроме боли ничего не ощутишь. КГБ никогда не умирает. Он бессмертен.

– Бессмертен?! – Мурад заржал. – Вот не знал!

– Теперь будешь знать, – спокойно ответил Иргаш. – Секретные службы не умирают, как не умирает власть. Поэтому понимающий человек считает, что лучше бодрствовать всю ночь, чем спокойно ее проспать и проснуться в сетях позора.

– Все же подумай, Иргаш. Поговори с ханом.

– Хорошо, подумаю. А теперь пошли обедать.

Хозяин и Мурад вышли к гостям, которые в ожидании плова пили чай. Когда обед был в самом разгаре, у Иргаша зазвонил телефон, и он, вежливо предоставив гостям свободу действий, спешно ушел.

Андрей, хотя ему было страшно интересно, расспрашивать о том, кто такой Иргаш, чем занимается, не стал. Подобного рода вопросы создают человеку репутацию чересчур любопытного и не способствуют укреплению отношений. Любопытный гость сродни навязчивой мухе, которой мало хозяйского меда и очень хочется попробовать на вкус самого хозяина.

– У тебя есть деньги? – неожиданно спросил Андрея Дурды, когда они заканчивали трапезу.

Андрей грустно хмыкнул:

– Была у собаки хата, и та по осени сгорела.

– Как жить будешь?

– Что-нибудь придумаю.

– Брат, – сказал Мурад, – ты, наверное, дремал в машине, но я уже сказал Андрею, чтобы он не беспокоился. У нас большие деньги и хорошие связи. Андрей нам помог. Мы с тобой поможем ему. Ко всему, я уже переговорил с Иргашем. У него есть отличная работа. Очень отличная. Важно, чтобы ее предложили. Такую один раз сделаешь – будешь хорошо богатый на целую жизнь. Даже богаче меня…

– Что за работа? – спросил Андрей. – Если связано с красивым словом мадда йе мохаддера, я не возьмусь.

Мурад, сверкая большими белыми зубами, громко расхохотался:

– Запомнил хорошее слово? Молодец! Но тебе я обещаю работу по специальности. Не веришь?

– Почему нет? Верю.

– Как тебе понравился Иргаш? – спросил Мурад Андрея.

– Судить о человеке, не зная его хорошо, показатель глупости. Зачем ты меня на этом испытываешь?

Мурад довольно улыбнулся:

– Ты хорошо ответил. Думаю, у тебя будет время узнать Иргаша получше.

– Он в самом деле может дать работу?

– Я просил его помочь тебе.

– Если просил, для тебя он сделает, – сказал Дурды убежденно. – А ты, – он положил руку на плечо Андрея, – запомни: не пугайся, если покажется, что тебя оценили ниже твоих возможностей. Любая пешка, пройдя шесть полей, становится ферзем. И даже ущербная луна на четырнадцатую неделю делается полной. Все зависит от срока, положенного на испытание. Ты сумеешь себя показать.

– Брат прав, – сказал Мурад. – Тебя поначалу могут проверять, значит, станут пугать. Иргашу нужны очень смелые помощники. Ты – такой. И не бойся, ты мой друг, и вреда тебе они не сделают, главное, не надо их бояться. Если не понравишься, они прямо скажут, что работы нет. Но не тронут. Иргаш мне говорил: тебя надо испытывать. Я сказал, что уже проверил на деле. Ты мне как брат. Там стреляли, ты Дурды за собой таскал. Ты потерпи проверку. Деньги будут хорошие. Очень лучшие!

– Завтра Иргаш летит в Коканд, – сообщил Андрею Дурды вечером. – Он заберет тебя с собой.

– Зачем?

– На свадьбу, – сказал Дурды, стоявший рядом, и улыбнулся.

– Как тебя понимать? – спросил Андрей настороженно.

– Он шутит, – успокоил его Мурад. – Сперва в Коканд, затем в Фергану. Там тебе устроят смотрины, потом решат, какое дать дело.

Андрей любил Фергану. В Узбекистане она стала первым городом европейской планировки: ровные длинные улицы, пересекающиеся под прямыми углами, строгие жилые кварталы, аккуратная сеть арыков, стройные ряды вековых чинар, тянущиеся вдоль тротуаров…

Отцом нового города стал русский генерал Михаил Дмитриевич Скобелев, военный губернатор и командующий российскими войсками в Ферганской области, которая была образована на территории упраздненного Кокандского ханства. Бывший центр ханства – Коканд до сих пор сохранил следы хаотичной застройки. Старый город был опутан узкими кривыми улочками, которые с обеих сторон сжимали глухие глинобитные заборы – дувалы. За заборами прятались глинобитные домики с плоскими крышами, дворы с искусственными водоемами – хаусами, обильно плодоносили яблочные и абрикосовые сады.

Вести боевые действия с мятежниками регулярной армии в таком городе было трудно. Поэтому Скобелев заложил новый центр области рядом с кишлаком Маргилан. Выбрав подходящий холм, Скобелев построил на нем крепость. А от крепостных ворот проложил ровные, как стрелы, улицы. Такую планировку определила артиллерийская целесообразность: орудия крепости могли простреливать весь город насквозь без труда.

Генерал, заложивший город, назвал его Новым Маргиланом. Позже город получил имя основателя и стал Скобелевым. В годы советской власти, учитывая «зловредную» роль русского генерала Скобелева в истории Средней Азии, город переименовали, назвав Ферганой.

Фергана стала жемчужиной Узбекистана, одним из наиболее развитых промышленных и культурных центров новой цивилизации. Здесь появилась одна из первых в Средней Азии тепловых электростанций – ТЭЦ «Заря Востока», были построены хлопкоочистительные заводы, текстильный и шелкомотальный комбинаты, маслозавод, возникло химическое производство пластмасс, удобрений, гидролизного спирта. В городе работали два театра, педагогический и медицинский институты.

В новом Узбекистане, отделившемся от России, Ферганская долина с ее большим, но резко обедневшим населением, стала оплотом агрессивного исламизма. Ревнители веры провозгласили жизненным идеалом движение вспять.

Книги – зло, и все их должен заменить Коран.

Женщине предписано покрывать свои прелести чадрой.

Мужчины обязаны стать моджахедами – борцами за веру, совершать пятикратный ежедневный намаз, отпустить бороды, такие, чтобы, зажатые в кулак, они торчали наружу, как то было у пророка…

Вертолет приземлился рядом с усадьбой Иргаша.

– Пошли, – сказал Иргаш и шлепнул Андрея по спине.

Они вышли из ворот и направились к машине.

Вертолет раскручивал лопасти винта. Ветер прижимал к земле траву, разгонял в сторону пыль и сухие листья.

Пригнувшись, Иргаш и Андрей прошли к распахнутому люку и по металлической лесенке поднялись внутрь.

Бортмеханик втянул трап, и вертолет взмыл вверх.

Андрей сидел у блистера и видел, как провалилась вниз, опрокинулась на бок земля и сразу уменьшились в размерах дома и деревья.

Вертолет заложил вираж, и перед Андреем открылась панорама Благородной Бухары, как этот город именовался во времена Бухарского эмирата. Будто на архитектурном макете, Андрей увидел вдалеке ансамбль Пои-Калян, медресе Мири-Араб, свечу минарета Калян, крепость Арк с мечетью Джами.

Иргаш, должно быть, проследил взгляд Андрея и увидел выражение его лица. Подтолкнул локтем.

– Красиво?

– Да, – ответил Андрей.

– Это красота ислама, – голос Иргаша был полон энтузиазма. – И мы наполним этой красотой весь мир.

Описав над городом круг, вертолет взял курс на северо-восток.

Они приземлились не в Коканде, а в стороне от него – в кишлаке Гумбаз. Здесь Иргаш пересадил Андрея в джип, передав его водителю Камалу, а сам полетел дальше.

Камал – хмурый узбек лет сорока, сухощавый, жилистый, выжаренный солнцем до коричневого цвета, – оказался крайне неразговорчивым. Он даже не счел нужным отвечать на вопросы Андрея, и тот, раза два попытавшись вызвать водителя на разговор, прекратил попытки.

В Коканде Камал остановил джип у чайханы, стоявшей под тенистыми кронами чинар над большим арыком. И впервые заговорил, причем на хорошем русском языке:

– Андрей, ты туда заходи и подожди меня. Еда, чай – все заказано заранее. Там, возможно, будет тот, кто захочет поговорить с тобой относительно дела. Я скоро вернусь.

– Идет, – согласился Андрей, изрядно вспотевший в машине.

В чайхане царили таинственный полумрак и удивительная для июня прохлада. Мощная японская сплит-система создавала в помещении благодатную атмосферу высокогорья.

Краснолицый узбек с обритой наголо головой поднялся с ковра навстречу Андрею. С минуту они молчали, глядя один на другого, потом узбек приложил ладонь к белой рубахе, обтягивавшей тугой живот, и склонил голову.

– Хош кельдиниз! Келин! – Добро пожаловать! Проходите!

Андрей знал, что церемония выражения взаимной приязни в жизни мусульман занимает особое место. Однажды, отвечая на вопрос о том, какое проявление приверженности к исламу является наилучшим, пророк Мухаммад сказал, что это стремление угощать людей и приветствовать тех, кого знаешь и кого не знаешь. В полной мере заслуживает благословения тот, кто соединил в себе три качества: справедливость по отношению к самому себе, привычку приветствовать всех людей и способность расходовать в бедности.

– Ас-салям алейкум ва-рахмату-Ллахи ва-баракатух. – Мир вам, милость Аллаха и его благословение, – сказал узбек.

Андрей приложил левую руку к груди чуть пониже сердца, склонил в легком поклоне голову и ответил:

– Ва-алейкум ассалям ва-рахмату-Ллахи ва-баракатух! – И вам мир, милость Аллаха и его благословение!

Андрея нисколько не удивило, что его узнали сразу без какого-либо труда. Да и чему удивляться – в чайхану на окраине, лежащую в стороне от туристических маршрутов, вряд ли часто заходят европейцы.

И все же узбек спросил.

– Вы Андрей?

– Да, уважаемый.

– Очень приятно.

Узбек протянул руку.

– Здравствуйте еще раз. Меня зовут Ибрай.

Андрей пожал его сухую ладонь с вежливой мягкостью: в церемонию приветствия не входит демонстрация силы, а лишь проявление воспитанности, доброжелательности и благочестия.

– Вам надо покушать, уважаемый, – Ибрай говорил по-русски удивительно чисто. – Вам придется долго ехать.

– Куда? – спросил Андрей.

– Не беспокойтесь, куда надо я вас довезу сам. Хорошо. На машине. И доставлю назад, сюда.

– Разве не вы должны говорить со мной?

– Благослови Аллах, уважаемый. Я только скромный исполнитель воли сильных мира сего… Садитесь, пожалуйста. Вам будет удобно на ковре?

– Спасибо, удобно.

Андрей опустился на пол и сел, подогнув под себя ноги.

Ибрай в это время обернулся в сторону чайханщика, стоявшего в стороне, и ловко щелкнул пальцами.

Легко ступая по ковру босыми ногами, чайханщик тут же принес и поставил перед Андреем еду.

Суп лапша, поданный в большой глубокой миске – кисе – был щедро сдобрен пряностями и приятно обжигал рот. Плов, возвышавшийся на плоском блюде островерхой горкой, оказался отлично приготовленным. Уста-пловчи – мастер плова, работавший в чайхане, заслуживал высших похвал.

Андрей заканчивал пить чай, когда за окнами чайханы раздался противный ноющий звук милицейской сирены.

Тут же неслышно к нему приблизился Ибрай. Присел на корточки. Заговорил быстрым жарким шепотом:

– Андрей, сейчас нужно уходить. Милиция проводит облаву, а вам это ни к чему.

Действительно, подставляться милиции, не имея ни документов, ни денег, было бы безрассудно.

– Как можно уйти?

– За кухней выход в сад. Там прямо по дорожке до калитки в заборе. На улице буду я с машиной.

– Рахмат, – сказал Андрей. – Спасибо.

Он быстро встал и двинулся к двери, из которой в общий зал выносили еду и откуда тянуло аппетитными ароматами узбекской кухни.

Он приоткрыл дверь и оказался в пустом темном коридорчике. Тут же, накрыв ему голову старым одеялом или какой-то попоной, руки нескольких людей спеленали, опрокинули, подхватили, подняли и поволокли его куда-то.

При этом не было произнесено ни слова. Нападавшие лишь громко пыхтели, управляясь с живым человеком, который не думал сдаваться без боя, дергался, брыкался и извивался в крепких чужих руках.

Когда человек попадает в переделки раз за разом, он начинает соображать быстро и четко. Андрей оценил случившееся почти сразу. Чтобы убить его, нападавшим особых хитростей не потребовалось бы: удар ножом под лопатку, тычок шилом в бок – и аут. Однако этого никто не сделал. Значит, он им был нужен живой, и вероятность того, что, протащив какое-то расстояние, они попытаются его ухондошить, Андрей сразу исключил. Это соображение несколько успокаивало, но радовать не могло. Если он кому-то потребовался живым, значит, от него попытаются что-то узнать. Поэтому, что бы он ни говорил, на веру брать не будут. Чтобы убедиться, говорят им правду или нет, его будут пытать. А это может оказаться куда более неприятным, чем мгновенная смерть.

Теперь ему надо было просчитать, кто его прихватил и зачем. Первая мысль – это туркменские лачины – боевые соколы спецслужбы туркменбаши или те, кого они сумели нанять здесь, на территории Узбекистана.

Ткань, наброшенная на голову, дышать Андрею не мешала. Но ее, перед тем как пустить в дело, не вытрясли, и пыль, попадая в нос, заставила его несколько раз громко чихнуть.

Похитители в полном молчании подтащили Андрея к машине и, слегка качнув, забросили в кузов. Судя по тому, что он ударился ребрами о металл, стало ясно – его погрузили в пикап. Четверо сопровождающих залезли в кузов и с двух сторон прижали его бока ногами.

Машина сразу набрала приличную скорость. Несмотря на завязанные глаза, Андрей понял это по резко усилившемуся ветру. Примерно через полчаса машина сбавила ход, осторожно перебралась через рытвину и двинулась дальше. Теперь она ехала медленно, ее то и дело переваливало с боку на бок на ухабах и кочках. В кузове запахло лессовой пылью. Стало понятно: хорошая дорога позади, и они едут по проселку, а может быть, даже вообще жмут напрямик по степи.

Сколько времени они провели в пути, Андрей не мог определить. Езда лежа, со спутанными руками и ногами, без возможности видеть, куда тебя везут, отбивает у человека способность чувствовать время. Ко всему, сопровождавшие Андрея люди за всю дорогу не произнесли ни слова. То ли не испытывали необходимости в общении, то ли им было запрещено разговаривать. Андрей даже не мог угадать, кто они по национальности.

Когда машина остановилась, Андрей почувствовал боль во всем теле – у него ныла каждая косточка, стонала каждая мышца.

Крепкие руки с двух сторон подхватили его под мышки и поставили на землю. Без слов повели за собой по проезжей части узенькой сельской улочки. Во всяком случае, такого толстого слоя лессовой пудры под ногами в другом месте быть не могло.

Вскоре они остановились, и по тому, как загремела железная щеколда, Андрей понял – перед ними раскрылись ворота. Молча его провели через двор – он чувствовал под ногами хрустевшую гальку, а неподалеку в небольшом водоеме, соревнуясь, заливались кваканьем лягушки. Потом он услышал скрип открываемой двери. Ржавые петли давно не смазывались. Его подтолкнули вперед. Он слегка споткнулся о порог и ощутил влажную прохладу. Значит, его ввели в помещение.

Позади раздался лязг ключа, запиравшего дверь снаружи.

Постояв с минуту, Андрей вслепую начал разматывать тряпку, прикрывавшую его лицо. Глаза привыкали к полумраку недолго. Маленькое помещение с узким окном под потолком, глинобитный пол, стол, сколоченный из грубых плах, керосиновая лампа без стекла.

Впервые Андрею удалось взглянуть на часы. Он провел в дороге почти четыре часа. Уже вечерело.

Присмотревшись, Андрей выбрал место в углу комнаты и опустился на пол.

Некоторое время спустя загремел ключ в замке и дверь отворилась. В помещение, слегка согнувшись, чтобы не задеть головой притолоку, вошел босой мужчина в белых штанах и рубахе, подвязанной кушаком. В руках он держал миску с какой-то едой.

– Где я? – спросил Андрей по-узбекски, уверенный, что имеет дело с узбеком.

Однако ответа не услышал. Мужчина поставил миску на стол и вышел. Снова загремел замок.

Еда, поставленная на стол, даже по местным меркам оказалась пищей бедняков: в миску было положено несколько ложек каши из джугары – азиатской крупы типа сорго. Попробовав варево, Андрей отставил миску и, несмотря на то что по дороге натряс изрядный аппетит, есть кашу не стал.

Ночь он провел в полусне, в полубреду. Лежать на жестком холодном земляном полу человеку, даже привыкшему обходиться без пятизвездочных удобств, не очень комфортно.

Утром Андрей встал и первым делом съел холодную противную кашу.

В семь часов дверь отворилась.

– Можно выйти, – сказал узбек в белой рубахе навыпуск, подпоясанной белым куском материи, и показал Андрею на открытую дверь.

Андрей вышел наружу. И одного взгляда ему хватило, чтобы понять, где он находится: ему уже приходилось бывать в этих местах.

С высоты, на которой он стоял, открывался вид на реку, несшую бурные голубые воды по глубокой лощине. В отдалении из другой лощины катил желтые воды другой поток. Обе реки сливались в устье двух теснин, напирали волнами на берега, сталкивались друг с другом, бурля и волнуясь. И далеко, насколько хватал глаз, поток стремился к Ферганской долине, разделенный на два цвета – голубой и глинисто-желтый.

Значит, он находился в Шахимардане, в одной из самых северных святынь мусульманского мира.

– Прошу за мной, – сказал проводник, показал рукой на тропку, сбегавшую вниз, и затрусил впереди, ведя за собой гостя.

Добротно закатанная гравием дорога, поднимавшаяся из долины, упиралась в мощные металлические ворота. Когда Андрей приблизился, небольшая створка автоматически отъехала в сторону, открыв узкий проход внутрь двора. Едва он вошел, дверца закрылась.

Андрея поразил уровень охраны частной усадьбы, расположенной в горах, но поделиться удивлением было не с кем.

Сразу за воротами размещались деревянная будка для охранника и асфальтированная стоянка на десяток автомашин.

Андрей пошел по дорожке к дому. Его встретил плечистый узбек в тюбетейке и солнечных темных очках.

– Я Кашкарбай, – представился он. – Вы Андрей, так? – не ожидая ответа, приветливо показал рукой на вход. – Пожалуйста, проходите внутрь.

Андрей перешагнул порог, и первым, кого он увидел, был Иргаш, с которым он расстался в Коканде. Иргаш стоял, слегка расставив ноги, сунув руки в карманы брюк, и широко улыбался. За его спиной маячила фигура еще одного человека – чернявого лысого узбека в недорогих круглых очках.

– Андрей! Рад вас видеть! Как вы? Мне говорили, что в дороге у вас возникли неприятности. Так было? Я даже стал беспокоиться…

– Ничего серьезного, мухтарбек. Все обошлось. Я здесь.

– Прошу к столу, – Иргаш указал рукой на центр комнаты, где на ковре уже была постелена чистая скатерть – достархан. На скатерти стояли большие фаянсовые блюда. На одном, выложенный горкой, дымился янтарный плов, на втором искусно выполненным натюрмортом лежали фисташки, изюм, колотые ядра фундука, мелко набитые кристаллы фруктового сахара.

– Рахмат, мухтарбек, – поблагодарил Андрей. – Спасибо, уважаемый.

– Да, познакомься, – Иргаш кивнул в сторону чернявого, который так и оставался за его спиной. – Это наш юрист Мирхайдаров. Бо-ольшая голова!

Мирхайдаров слегка склонил голову:

– Очень приятно.

Невысокий черноволосый босоногий парнишка в коротких штанах и белой рубахе вошел в комнату, держа в руках металлический черный поднос с маленькими кофейными чашечками и высоким медным, но уже изрядно закоптившимся кофейником. Легко нагнувшись, он поставил поднос на скатерть, поклонился хозяину и вышел.

Иргаш посмотрел на Андрея:

– Не возражаете?

– После дальней дороги грех отказаться от такого удовольствия.

Проходя к указанному ему месту, Андрей бросил взгляд на стол, стоявший в углу комнаты. На нем были навалены топографические карты. Глаз схватил несколько тюркских названий, скорее всего казахских: Шыгыс орман, Сары казаншункыр, Жаман жер – Восточный лес, Желтая котловина, Плохая земля…

Названия этих казахстанских пустошей были Андрею знакомы.

Не придав случайному открытию никакого значения, он опустился на ковер.

Иргаш сам разлил кофе по чашечкам и передал одну Андрею.

– Отведайте, Ахмед умеет готовить кофе.

Андрей понял, что речь идет о мальчике. Он отпил глоток, подержал кофе во рту, смакуя.

– Прекрасно. Но я думаю, что меня привезли сюда не для того, чтобы угощать кофе. Тогда для чего еще?

Иргаш улыбнулся: