Текст книги "Соборный двор"

Или правда, или ничего

(Воспоминания о митрополите Иоанне Снычеве)

Опубликовано: «Независимая газета» (приложение «Религии»), 23 января 1998 г.

– Ты в этом годе купалси?

– Не-е, владыченька, не купался.

– И я не… вот велел у себя в Петербурге, в резиденции купальню вырыть.

(Из разговора двух владык)

В 95-ом, в год кончины митрополита Иоанна Снычева, я работал редактором программ о религии на Петербургском радио. Хоронили владыку в воскресный день. Хоронили спешно, бестолково, на ходу доделывая могилу. Как-то трусовато, без достоинства, суетясь вокруг гроба. Вечером у меня плановая еженедельная программа. Вернулся с похорон с нехорошим чувством. Мое демократическое начальство тоже отчего-то суетится, намекает: покойный хоть и мракобес, хоть и Ельцина бранил, но вы уж будьте добры, подберите выражения согласно моменту – попостней. Решил так: минимум слов, максимум классической музыки.

После эфира, поздно ночью приезжаю с развозкой домой. Звонок. В трубке знакомый голос Виктора Антонова, одного из питерских ревнителей православия. Как не стыдно! Ведь ты с ним лично встречался! Небось и записи сохранил! Почему ничего не рассказал?! Владыка! Столп православия! И ни слова! Ага, понятно – aut bene, aut nihil!.. И раздраженные короткие гудки. Скучно общаться с просветленными ревнителями. Впрочем, с просветленными реформаторами – тоже скучно.

Aut bene…

Это bene, между прочим, предполагает ложь. Мне по душе иная пословица, которую вспоминают реже. De mortuis aut veritas, aut nihil. В день похорон я предпочел nihil.

А тут Максима Шевченко перед нынешним Рождеством встречаю в питерском Доме журналиста. Спрашивает: а правда ли, что Константин Душенов признался, что за митрополита книги писал? А правда ли, что митрополит с тобой всегда наедине встречался? А правда ли…

Насчет того, кто за кого что писал, нужно у самого Душенова спрашивать. А встречами наедине с митрополитом Иоанном никого не удивишь. Ведь тогда не то что ныне. Все попросту. Без церемоний. Снимаешь вечером трубку, набираешь известный всему городу домашний номер: добрый вечер, благословите владыка, хотел бы поговорить, Бог благословит, заходи, Саша, завтра в резиденцию. Каждый так мог.

Митрополит Иоанн очень любил слово «резиденция». Действительно приличный особняк, по советским временам – в элитном месте, на Каменном острове. Строили еще до Иоанна. И убранство, и интерьер – все-все делалось под других владык. Вкус и значительность. Случится принимать парижского кардинала – так у нас не хуже, чем у людей.

С владыкой мы действительно встречались несколько раз. Он благоволил всем, кто слагал на листе буквы, и я взял за правило раз в полгода приходить в резиденцию. Совсем ненадолго. От силы на часок. И всего только раз напечатал небольшое интервью. Не затем ходил. Где епископ – там и Церковь. Хочешь что-то в Церкви понять – не ленись с епископами общаться.

А с тем единственным интервью, помещенным в питерской газете «Смена», произошел забавный случай. В ближайшее после его публикации воскресенье после службы я задержался в храме на Гутуевском острове, где пела моя жена. Начались занятия воскресной школы для взрослых. Слышу мужской голос к священнику: отец Александр, что же это делается? Тут один корреспондент такую ересь в уста владыки нашего вложил, какую тот никогда и сказать не мог. Что хотят, то и творят, нехристи!

Не знал парень, что владыка к писаному слову трепетно относился и в бумагах порядок любил. Один монах рассказывал: подаю прошение владыке и подписываю «смиренный» послушник и проч. Владыка Иоанн держит прошение и вздыхает: чему тебя в семинарии учили? Иди переписывай. «Смиренный» – это я. А ты – «нижайший».

Интервью же то владыка тщательно перечитал, проверил, кой-какие изменения сделал и подпись оставил. Храню, понятное дело, на память. А «ересь» я процитирую.

«Смена». 2 ноября 1994 года.

Сегодня многие православные считают, что Православная Церковь нуждается в целом ряде реформ, которые бы сделали ее более понятной народу. Чаще всего речь идет о богослужебном языке и долготе церковных служб.

Слово «реформы» для Церкви не подходит. Церковь не реформируется, потому что она основана самим Иисусом Христом. Иной вопрос – усвоение того, что дал нам Спаситель. Тут могут быть разные способы восприятия.

Сегодня поговаривают о переводе богослужения на русский язык. Честно говоря, для меня вопрос состоит не столько в том, чтобы перевести, сколько в том, чтобы научить людей славянскому языку. По немощи людской можно, конечно, и перевести отдельные сложные для понимания части богослужений, я бы сказал – русифицировать их. В большей степени это касается Всенощного бдения, в меньшей – Литургии.

В первую очередь можно читать по-русски Апостол и Евангелие, в котором есть трудные для восприятия места. Например, как вы поймете следующие слова – «днесь зима: черемнует бо ся дряселуя небо»? (Тут владыка хитро посмотрел на меня, не могущего перевести евангельский стих, видно было, что этот «экзамен» из любимых и повторяемых). Понять сложно, а переводится просто – «сегодня ненастье, потому что небо багрово».

А по какому принципу священник может переходить на частичную русификацию? По благословению правящего архиерея или «аще волит настоятель»?

Должна быть церковная дисциплина. Для этой цели создаются богослужебные комиссии Священного Синода, которые рассматривают этот вопрос с богословской и языковой точек зрения и выносят решение. Самочиние вообще недопустимо.

Однажды в пятидесятые годы, когда я еще был студентом Ленинградской семинарии, отъезжая на каникулы домой через Москву, я зашел помолиться в Скорбященскую церковь на Ордынке. Я был поражен тем, как совершалось богослужение. Сокращали ужасно: и стихиры, и тропари, и псалмы. Так куце служить нельзя. Такая беглость лишает молитвенного настроя.

Из православных служб самая длинная – Всенощная. Она длится два с половиной – три часа, но не обязательно стоять ее до конца, если человек не может сделать этого по немощи или иным обстоятельствам. Если не вмещает всю службу – пусть помолится немного и идет домой, это не запрещается.

Признает ли Русская Православная Церковь крещения, совершенные в иных христианских церквах?

Вопрос о признании или непризнании крещений возникает при переходе верующих в лоно Православной Церкви. Сегодня это довольно частое явление. Мы признаем даже мирское крещение, если оно совершено во имя Святой Троицы, то есть при использовании следующей формулы: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». В этом случае крещение признается и при переходе в православие дополняется таинством миропомазания. Все остальные крещения, например «во имя Иисуса» и прочее, таковыми мы не признаем.

Надо сказать, что стараниями отца Валентина Соломахи, служившего в церкви Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове (при новом начальстве он куда-то исчез), в те года повалили в православие коренные русские баптисты, да семьями, да молодежь! Невиданное дело. А у нас на приходах их – к ногтю: перекрещивайтесь, отступники, иначе не видать вам спасения. И отрекайтесь от своих нечестивых сородичей. Натуральная трагедия. И назад ходу нет (баптисты тоже не дремали – кое-кого успели отлучить за связь с православными), и сюда не пускают. Некоторые плюнули – перекрестились. Другие к Иоанну в ноги – мол, веруем в единокрещение, не пойдем, отец наш, против совести. Он их успокоил, дал каждому руку для целования, да вот еще что порешил: велел одному из баптистов бывших готовиться к рукоположению и пасти новых овец, дабы ревнители от усердия канонического духовно их не покалечили. Встретил я того кандидата в иереи недавно на улице. Вид сокрушенный – не успел его владыка рукоположить, помер. А нынче, говорят, очередь большая, желающих много стать священниками, запись. Может, и врут бездельники про очередь, да бывшему баптисту все равно не светит. Впрочем, он не пропадет. Его Иоанн благословил ладан варить. Так он до сих пор варит. Дух от этого православного баптиста идет замечательный – на всю улицу.

Высказывался митрополит всегда предельно ясно – и по идеям, и по персоналиям. Русифицировать службу придется. Скамейки в храмах расставить для немощных (сам ногами маялся) нужно. Притомился – не требуй сокращения службы, а ступай с Богом домой, нет в том греха, достоишь другим разом. О Георгии Кочеткове: искренний, но горделивый. О Глебе Якунине: не иерей, а артист. О Руслане Хасбулатове: некоторый мусульманин получше православного будет. Об Анатолии Собчаке: ученость надмевает!

Я с интересом слушал, сравнивал его высказывания с тем, что читал в «Советской России» (случались несовпадения), и вспоминал, что в фуровском докладе Иоанн числился в третьей группе епископов, среди самых непокорных, рядом со знаменитыми Пименом Саратовским и Хризостомом Курским.

Как водится, одни владыку Иоанна бранили площадными словами, другие окружали беззастенчивой лестью. На медные трубы он слабину всегда давал. Даже поэтический конкурс в честь митрополита, еще живого, объявляли. Одна ода завершалась следующим стихом: «Добрый доктор Айболит – Иоанн митрополит!».

Конечно, посмеивались над стариком, за неученость. Прыснули, не удержались, когда он простодушно оговорился и генеалогию спутал с гинекологией. Случилось это на собрании, посвященном открытию учебного года в Епархиальном духовном училище. На этом собрании он предложил составить схему-плакат христианских церквей в историческом развитии. И карту такую через год составили – правда, не наши, а католик Виктор Алымов, присутствовавший на том собрании.

Надо сказать, что русские католики митрополита не обожали, но всегда подчеркивали, что слова словами, а на деле он их не трогает, и это лучше, чем задохнуться в объятиях официального экумениста.

Как-то по России путешествовала большая делегация католической благотворительной организации «Церковь в беде». Во главе делегации – знаменитый священник Веренфрид ваан Стратен. Побывали в Москве, церковный прием на достойном уровне, затем путешествие в старинный Новгород, затем в Петербург. Цель поездок – благотворительная помощь церкви. Этикет требует в каждой епархии испрашивать благословение на благотворительную деятельность у правящего архиерея. Посещение резиденции входило в программу.

В столовой был накрыт чай. Сервировка являла собой собор из разрозненных роскошных фарфоровых сервизов, соединенных воедино. Фарфор, очевидно, собирал еще эстет митрополит Антоний (Мельников). Разношерстная посуда была наполнена немыслимо дорогими конфетами. У щипцов была повреждена пружина – сахар брали руками. Простывший чай разливали неуклюжие от застенчивости девахи, явно привезенные из Самары, в платках и передниках. Владыка сидел в креслах во главе стола. Он помешивал в чашке витой серебряной ложечкой и кивал головой, слушая отца Веренфрида, который рассказывал о благородной цели своего путешествия и о желании получить у владыки благословение заниматься в Питере благотворительным делом. Прихлебывая чай, владыка держал ответное слово. Оно длилось около часа. Неспешно и подробно он разбирал ереси и заблуждения латинства. Никаких условностей, никакого соблюдения межцерковных приличий. В общем, урок обличительного богословия. К концу проповеди стало совершенно ясно, что митрополит законченный обскурант и гостям благословения не видать. Сладкие конфеты не могли перебить вкус неловкости. Петербургский митрополит, конечно, – князь Церкви, но и отец Веренфрид фигура в современной церковной истории не из последних. Прощаясь, Иоанн подарил каждому по памятной медальке, выпущенной еще к 1000‑летию крещения Руси, и неожиданно благословил всю делегацию «делать свое дело». Прозвучало это так, будто он сказал – идите и проповедуйте! Разноязычная делегация усаживалась в автобус, шумно удивляясь непоследовательности владыки и радуясь, что удалось пообщаться с такой знаменитостью – самым черносотенным епископом в России…

В первую годовщину кончины митрополита Иоанна я надумал памятную радиопередачу сделать и пригласить близких к нему людей, из ревнителей. К этому времени новый архиерей уже успел утвердиться на кафедре и показать, что в церкви царят единомыслие и единоначалие. Кто-то из ревнителей попал на дальний и бедный приход, кто-то подобно пушкинскому Савельичу «поцеловал ручку» и сохранил местечко при епархии. Напрасно я крутил телефонный диск. Никто не отважился предаться воспоминаниям в прямом радиоэфире.

Да и то верно: изображать глас народный и кричать митрополиту Владимиру (Котлярову) «анафему» из толпы куда безопаснее.

О митрополите Иоанне писали мало, но, возможно, им заинтересуются будущие историки, и я не удивлюсь, если выяснится, что рыбалка вовсе не была его главным увлечением, а «самодержавие духа» – главной идеей его жизни. Вся его тайна, небось, – в самарской земле сокрыта. Там искать надо.[4]4
  См. статью «О Боге, вине и о трезвых христианах»


[Закрыть]

Православная провинция. Сыктывкар

1998, июль. Публикуется впервые.

Современная Сыктывкарская и Воркутинская епархия образована по инициативе президента Коми Республики Ю. Спиридонова, который в конце 1994 года обратился к патриарху Алексию с просьбой организовать в Коми отдельную епархию. Она была учреждена в декабре 1995 года. Первым ее епископом стал архимандрит Питирим, в миру Павел Павлович Волочков. Родился вл. Питирим в 1961 году в семье рабочих. В 1980–1982 годах служил в Советской армии. Сразу после демобилизации устроился работать в Архангельскую епархию. В 1984‑м принял монашеский постриг. 1987 – иеромонах. 1994 – игумен. 1995 – архимандрит. 19.10.95 – епископская хиротония. Заочно окончил Московскую семинарию. В 1992 году на базе своего прихода в г. Печора основал женский Скоропослушнический монастырь, первой мантийной монахиней которого стала его мать – монахиня Серафима (Волочкова). С 1989 года – активный член общества «Мемориал»

Перед Сыктывкарской епархией стоит ряд проблем, которые пытаются разрешить епископ Питирим и активисты РПЦ, проживающие в Республике Коми: установление благоприятных отношений с властью, решение национального вопроса в церковном преломлении, противостояние национальному язычеству, протестантизму и старообрядчеству.

Республику возглавляет Юрий Спиридонов, опытный номенклатурный работник. После 91‑го года он удачно вписался в новую политическую элиту и сохранил в республике централизованную власть. Достаточно сказать, что до 1998 года главы районных администраций не выбирались демократическим голосованием, а назначались непосредственно главой республики. В первые постперестроечные годы Спиридонов не интересовался религиозными проблемами, тем более что на территории республики не было своей епархии и православное духовенство подчинялось архангельскому епископу. В республике выделялись три наиболее яркие и популярные фигуры: игумен Трифон (Плотников), вокруг которого группировалась местная православная и неправославная интеллигенция (впоследствии – настоятель Антониево-Сийского монастыря Архангельской епархии); иеромонах Питирим (Волочков) – будущий епископ, прославившийся особенным усердием в деле возрождения монашества на Коми земле, и священник Андрей Паршуков, главный вдохновитель идеи возрождения национальной епархии коми и воцерковления народа коми на родном языке.

Именно Паршуков впервые высказал идею создания самостоятельной епархии, которая, по его замыслу, могла бы сосредоточить усилия на возрождении национального православия. Эту идею поддержала газета «Вера‑Эском», духовником которой являлся игумен Трифон (Плотников). В первой половине 90‑х годов эта тема широко обсуждалась в республике.

Глава республики, далекий тогда от церковных проблем, в начале 90‑х поддержал не православных, а баптистов, которые, имея необычайно активного пастора, приехавшего из Украины, Павла Ивановича Кобзаря, начали строительство самого большого в России баптистского молитвенного дома. В центре города, в парке культуры и отдыха им. Мичурина республиканская администрация выделила землю под строительство этого здания, которое Кобзарь назвал «Церковь Христа Спасителя». На строительство объекта были привлечены громадные инвестиции с Запада и средства местных коммерческих организаций. Архитектурное решение было выполнено в традиционном православном стиле (проект петербургского архитектора Олега Булатова). Скромная численность сыктывкарской баптисткой общины, не превышавшей в 1998 году двухсот человек, не соответствовала политической и финансовой активности Кобзаря.

Все это вызвало негативную реакцию со стороны православных, и к середине 90‑х Ю. Спиридонов переориентировался и начал активно лоббировать создание самостоятельной коми епархии. При этом он взял под контроль будущее идеологическое развитие епархии, выдвинув на пост епископа не интеллигента о. Трифона, не национально озабоченного о. Андрея, а строителя о. Питирима. Епископ Питирим как монах-строитель устраивал консервативное крыло епархии, а как антикоммунист и член общества «Мемориал» – либеральное. Спиридонов лично присутствовал в Москве на хиротонии Питирима и вскоре был награжден орденами Сергия Преподобного и Дмитрия Угличского. Строительство баптистского молитвенного дома Христа Спасителя резко затормозилось. В 1996 году в Сыктывкаре был заложен Стефановский собор и создан «Республиканский благотворительный фонд Стефана Пермского при главе республики Коми» для сбора средств. У баптистов начались неприятности: контрольные органы заинтересовались их связями с финансовыми и промышленными группами. Два раза против общины прокуратурой возбуждались уголовные дела.

Остерегаясь влияния коми в епархии, Питирим отправил в заштат о. Андрея Паршукова, чем вызвал негодование как в среде верующих коми, так и в среде коми атеистов. Особенно по этому поводу негодовала национальная политическая организация «Доръям асьнымос» («Защитим себя»), которую возглавляет Н. А. Митюшева. Питирим причислил «Защитим себя» к экстремистским организациям фашистского толка. В газете «Доръям асьнымос» ставился вопрос о передаче власти в республике представителям коми народа с сохранением для русских всех общегражданских прав, кроме права избираться на высшие руководящие посты. Эту идею высказывал крупный коми евангельский проповедник Василий Иванович Попов, скончавшийся в начале 90‑х. Бывший член баптистской общины, Василий Попов в 60‑е годы под влиянием немцев‑лютеран, сосланных в Коми, основал национальную «Коми христианскую церковь Евангельской веры». Подпольно переводил на коми язык Библию и издал этот перевод в 1979 в Финляндии. Попов пытался ввести в церковный строй «национальные» черты: язык, народные духовные песни, облачение (носил рясу и крест). После его смерти община перешла сыновьям. Они поддерживают отношения с финскими лютеранами и американскими методистами. Считают, что Коми христианская церковь несет ответственность за все происходящее с коми народом.

Еще при жизни Василия Попова Коми христианская церковь начала сотрудничать с партией «Защитим себя», члены которой тяготели к национальному язычеству. Василий пытался христианизировать это движение и на его активности создать национальную баптистскую церковь. Василий Попов пользовался среди коми интеллигенции авторитетом не меньшим, чем кандидат богословия православный священник Андрей Паршуков, стремившийся организовать коми православное движение.

Однако коми националисты, в целом поддерживавшие и Попова, и Паршукова, пошли совсем иным, неожиданным путем. Они долго колебались между язычеством и христианством, устраивали диспуты и «круглые столы», выбирали наиболее подходящую веру для своего народа. От язычества отказались как от культуры утраченной и практически неживой и обратились к религии своих братьев угро-финнов – лютеранству. Это произошло после того, как к ним по своей инициативе приехали финский проповедник Юха Велиахо и Арво Сурво. После тридцатиминутной беседы с Арво лидер «Защитим себя» Надежда Митюшева, по ее собственному признанию приняла крещение. К 1998 году община церкви Ингрии в Сыктывкаре выросла до 100 членов. Был куплен дом и поставлен коми пастор Сергей Елфимов, родом из строгой старообрядческой семьи. В общину потянулись русские, и националистка Митюшева была вынуждена согласиться на параллельное русское богослужение. Политическое движение «Защитим себя» начало медленно трансформироваться в религиозную общину и смиряться с присутствием в ней «русского элемента».

Тактическая ошибка Питирима заключалась в том, что он, ориентируясь полностью на власть, буквально воспроизводил ее идеологические установки. Тех, кого власть считает опасным или вредным для своей политики, епископ также считает опасным и вредным для себя. Так он «прижал» о. Андрея Паршукова и ушел от контактов с коми националистами, которых «подобрала и адаптировала» Церковь Ингрии.

Последним очагом православной коми культуры в епархии остается Стефано-Прокопьевское братство, которое создал Юрий Анатольевич Екишев, человек одаренный и энергичный. Математик по образованию (кандидат математических наук), друживший с известным диссидентом математиком Револьтом Пименовым, Екишев увлекся литературой и занялся драматургией. В журнале «Континет» (1997) были опубликованы его «Миссионерские очерки». Екишев общается со столичной творческой интеллигенцией, дружит с Сергеем Юрским и Александром Сокуровым. Вместе с отцом он построил два деревянных храма, один из которых стал основой будущего монастыря. Екишев, коми по национальности, стремится внедрить богослужение на коми языке. Но если для Василия Попова национальный язык являлся почти спасительным, то Екишев рассматривает его лишь как первую ступень к воцерковлению народа.

В Коми весьма сильны староверческие поморские общины. Русские и коми староверы живут рядом, но никогда не смешиваются. Существуют здесь три староверческих «ступени»: скрытники (монашествующие), поморы (обычные староверы), мирские (сохранившие веру, чаще городские жители, отошедшие от строгих традиций). Глава староверов тридцатилетний служащий банка Иван Васильевич Сокерин учился у старообрядцев в Москве и Петербурге. Он построил молельный дом и, опасаясь возобновления гонений на староверов, зарегистрировал его на свое имя.

Общины заметно молодеют, молодые наставники модернизируются, постепенно отходя от строгих традиционных норм. В частности, вводят крещение во взрослом состоянии, мотивируя это тем, что уходящая в город молодежь к зрелому возрасту возвращается в церковь, но уже не успевает «отмолить свои грехи». Деревенские жители с трудом привыкают к молодым наставникам, поставленным московским руководством, и переживают, по выражению Сокерина, «культурно-психологический шок». Изредка к староверам переходят никониане.

Организованного язычества в республике нет, но широко распространена ностальгия по язычеству. Особенно в среде творческой интеллигенции. В селе Корткерос под Сыктывкаром существует самодеятельный театр, реконструирующий языческие обряды поклонения Зарни Ань – Золотой Богине. Руководитель фольклорного ансамбля М. Н. Бурдин создал обряд «Встреча солнца». Сыктывкарский краеведческий музей проводит выставки, посвященные язычеству. Музейщики пытаются восстановить через прикладное искусство «архетипические образы мифологии коми». Автор концепции – Ирина Котылева. Выставки имели сильный резонанс, и ортодоксальные христиане обвинили Комитет по культуре и музей в распространении язычества. Эти организации приступили к изданию журнала «Арт», в котором язычеству уделяется много внимания. Журнал оформляет коми художник Павел Микушев, исповедующий так называемый «этнофутуризм», под которым художник понимает «прочтение древнего в современной пластике». Он свободно интерпретирует коми мифологию в своем творчестве и считает это живой религиозной жизнью. Идеолог коми язычества – писатель Геннадий Юшков написал на коми языке роман «Бива» («Огниво»), в котором главный герой жрец Пам борется со Стефаном Пермским.

До революции земли коми входили в Пермскую епархию, первым епископом которой был св. Стефан Пермский, живший в XIV веке. Стефана считается просветителем коми, так как он составил азбуку коми языка и перевел на древний коми язык ряд церковных сочинений. Стефан жил на реке Вымь, в краях традиционно языческих, и на месте капищ возводил церкви. Православные коми почитают свят. Стефана Пермского, тогда как в среде безрелигиозной коми интеллигенции утвердилось мнение, что Стефан разрушил национальную духовность коми.