Текст книги "Пусть умрут наши враги"

Рептилус приставил нож к горлу кровника.

Все произошло так быстро, что Зил даже испугаться не успел.

Траст и Ларисса переглянулись. Они уже приняли решение. Их лица стали слишком уж невозмутимыми, будто ничего не случилось, будто они каждый день вот так сидят себе под корнями деревьев рядом с голубокожими полукровками.

– Убью, – одним словом рептилус предотвратил их атаку, затем пояснил подробней: – Если дернетесь, сделаю лопоухому вторую улыбку на горле.

– И сдохнешь сам, – прошептал Зил и подмигнул ему с намеком, что, мол, не боюсь я тебя ничуть. – Возню услышат волчарки. Они очень близко, если ты не заметил. Хотя… Мы все равно умрем. Из-за тебя, жаба. Нас-то свора не почуяла, а ты схрон выдал своим смрадом.

Втянув ноздрями воздух, вожак своры зарычал.

Зил куснул губу. Он все никак не мог решить, что предпринять. Даже если удастся бесшумно отобрать у жабы нож, волчарки все равно не оставят их в покое. А значит…

– Убери игрушку. Еще поранишься, – велел леший полукровке. – И прижмись ко мне посильнее, и трись об меня.

У рептилуса глаза чуть на лоб не вылезли. Еще бы, предложение-то было ну очень безумное. Настолько безумное, что рептилус, убрав нож от горла лешего, подчинился сразу, без лишних слов. Навалившись на Зила, жаба принялся двигаться так, будто хотел зачать ребенка. И раз-два! И раз-два! Поначалу от полукровки пахло неожиданно приятно. Но потом на «чешую» попали частички кашицы, до того втертой в одежду лешего, и жаба, как и все в схроне, стал смердеть мерзавкой. И еще! И туда-обратно! В самом жутком кошмаре Зилу не привиделось столь близкое общение с полукровкой!..

Не скрывая омерзения, рыжий и блондинка смотрели на «ласки» рептилуса и лешего.

Да что там они, Зил сам едва сдерживал рвотный порыв.

Но оно того стоило.

Вожак своры потерял интерес к схрону под деревьями. Чихнув и ударив себя лапой по носу, он огласил округу тоскливым воем.

– Хватит, – Зил отстранил от себя рептилуса. – И не трогай нож. Ничего не закончилось.

Словно спеша подтвердить его слова, волчарки зашлись лаем.

Зил осторожно выглянул из-за корней, покрытых толстым слоем грязи.

Все псины, ратники, следопыт и даже зог задрали морды к небу. Ратники еще и алебарды над собой подняли. Какая-то угроза для них появилась в воздухе, но из схрона Зил никак не мог рассмотреть, что же так взволновало преследователей. Однако чутье подсказывало ему, что важно, очень важно знать, что происходит на равнине и над ней.

– Ждите здесь, – он перебрался через Лариссу, на миг ощутив упругость ее груди. Не все ж ему с жабой обниматься? Сделав глубокий вдох, Зил скользнул в прорытый им и уже затопленный проход.

Достигнув предыдущего схрона, он схватился за корни, чтобы не унесло, и чуть-чуть приподнял лицо над поверхностью воды. А больше и не нужно было – этого вполне хватило, чтобы хорошенько разглядеть тех, кто, расправив крылья, кружили над командой Сыча. Прежде Зил принял этих летунов – их было трое – за диких птеров, что вылетели на охоту. Он ошибся.

…Однажды на ярмарке Зил, совсем еще мальчишка, увидел пироса.

Дохлого, с душком уже.

«Как ему и подобает быть!» – сказал батя, поставив на землю короб грибов, засушенных для продажи.

Пирос болтался на виселице вниз головой и вовсе не казался страшным, хотя считалось, что ястребки – так почти что уважительно называли пиросов ветераны – самые опасные из полукровок. Разве может вызвать трепет тушка размером с шестилетнего мальца, покрытая серой неказистой шерстью? И кому какое дело, что в той шерсти вязнет любое оружие, ее трудно продырявить, поэтому надо метить пиросу в голову, чтобы убить его? А кого испугают перепончатые, как у птера, крылья сплошь в прожилках кровеносных сосудов, с когтями на концах и бритвенно острой кромкой? Зил хихикнул, глядя на удлиненное книзу лицо пироса и слишком уж выпирающий лоб, из которого торчали два заостренных рожка с насечками. Но огромные, на пол-лица, глазища почти что испугали маленького лешего.

Чтобы перебороть свой страх, он хотел подергать за длинный оперенный хвост пироса, но батя Лих не разрешил. Сказал, что перья на хвосте жесткие и острые на краях, пирос ими запросто перерубает чистокровного пополам, да и крылом тоже может.

Зил смотрел на пироса и удивлялся: такое маленькое неказистое существо, никак не больше самого Зила, а вызывает злобу и даже страх у взрослых. Кто ни пройдет мимо виселицы, обязательно плюнет в труп или ударит его, но не рукой, а палкой или еще чем-то, что не жалко выкинуть.

В тот день батя Лих рассказал Зилу, что пиросы сгубили много истинных людей – три четверти всех, кто погиб в последней войне. Ястребки атаковали из облаков в поле, из густого тумана над озером, из сумерек в лесовнике. Нападали бесшумно, ведь в воздухе ни одна ветка под ногой не треснет, ни одна травинка не зашуршит. Атаковали они стремительно и не просто убивали воинов, а отсекали голову или вспарывали живот. «Живот зачем?» – удивился Зил. «А затем, что раненный чистокровный воевать не сможет, и чтобы помочь ему, отвлечется пара-тройка воинов, и лекарь потратит на него снадобья и дар, и будет это напрасно, раненый-то все равно умрет, да не просто, а в муках…»

Вот такие они, пиросы – расчетливо жестокие твари.

Как те трое, что кружили над равниной.

Неподобающе живые трое.

Ратники размахивали алебардами, не давая ястребкам приблизиться для прямой атаки, и стреляли из луков, отгоняя, чтобы не достали из шипометов. Кудрявый ратник – даже борода у него кольцами, и усы лихо закручены – сгоряча метнул в пиросов алебарду.

Пролетай мимо косяк птеров, одного из них обязательно проткнуло бы той алебардой. Но пиросы – не птеры. Самый мелкий из них – самый гнусный! – перехватил древко алебарды в воздухе да с такой силой швырнул обратно, что пронзил за раз двоих ратников, которых не спасли даже доспехи из железного дерева.

Зил охнул, так его впечатлило увиденное. Такое тщедушное тельце у пироса – и столько мощи в нем!

– Лопоухий, подвинься, – рядом с лешим всплыл рептилус. В его блестящих, будто смазанных жиром, волосах желтела лента. Он показал Зилу обоюдоострый отлично заточенный клинок: – И без глупостей. Понял?

Надо было вцепиться жабе в горло и давить, давить, давить – до хруста, пока не брызнет из-под пальцев. Но для этого нужно было пальцы оторвать от мокрых слизких корней. К тому же, в воде у рептилуса преимущество, рептилусы точно созданы для схваток в лужах любой глубины. И шум борьбы привлечет волчарок. Так что «лопоухого» и «подвинься» Зил треклятой жабе прощает. Пока что прощает. Заключив негласное – временное! – перемирие, они обменялись ненавидящими взглядами.

Да и какие могут быть разборки в тесноте? Ведь к Зилу и жабе присоединилась Ларисса, а следом вынырнул Траст. Вновь прибывшие умудрились расположиться в промоине так, чтобы ненароком не прикоснуться к рептилусу, то есть прижав лешего к жабе.

– Я же сказал ждать…

На упрек Зила не обратили внимания – наблюдали за боем на равнине.

Пока двое пиросов отвлекли маленькое войско Сыча резкими выпадами, третий ястребок – мелкий, гнусный! – зашел чистокровным в тыл и, мгновенно снизившись, отсек крылом голову кудрявому ратнику. Брызнула кровь, борода кольцами и лихо закрученные усы шлепнулись в грязь. Крылатый убийца тут же взмыл в небо, увернувшись от стрел, посланных вдогонку.

До этого момента безучастно сидевший на зоге Сыч направил файер на пиросов. Из пасти живого оружия устремился ввысь полупрозрачный пузырь. Ястребки поспешили убраться подальше от пузыря, но не успели – не добрав до крылатых полукровок пару мер, пузырь лопнул, вспыхнул огненным шаром и рванул так, что четверо наблюдателей под корнями дерева, не сговариваясь, опустили головы в воду.

Зил тут же вынырнул.

В голове звенело, в уши будто запыжевали измельченной травы. Зато с глазами было все в порядке. Он увидел, как, пиная пятками по ребрам, Сыч поднял присевшего было зога. Вжавшись в грязь, вразнобой скулили волчарки. В двух упавших рядом с ратниками обугленных тушках Зил с трудом опознал стремительных пиросов. Они сильно обгорели, из углей торчали кости и еще что-то, похожее на сплетенные лианы, но неживое, вроде как из стали и пластика.

В воздухе кружились лохмотья пепла. А среди лохмотьев дерганно, неправильно как-то, припадая на бок, размахивал крыльями единственный уцелевший ястребок – мелкий, гнусный и теперь еще и подкопченный. Неудивительно, что уцелел именно он. Только самым мерзким и везет в жизни.

Чуть больше, чем прочим везет.

Копченого пироса заметно тянуло вниз. Не пытаясь даже взять в сторону и улететь прочь, он все силы тратил на то, чтобы просто удержаться в воздухе, но у него не очень-то получалось, ведь в крыльях зияли прорехи, перепонки порвало ударной волной взрыва. Прорехи становились все шире с каждым взмахом, но ястребок не сдавался: постепенно теряя высоту, он метал в ратников четырехконечные ножи-пластины и стрелял из шипомета очередями мелких дротиков-шипов. Из-за ранения у пироса что-то повредилось в голове, и он превратился в редкостного мазилу – ни разу не попал. А уж на земле у него не было ни единого шанса в схватке с людьми. Вот-вот упадет, и ратники изрубят его в капусту, если раньше не разорвет в клочья свора.

Траст и Ларисса облизывали губы в предвкушении расправы. А вот в змеиных глазах рептилуса, наблюдающего за агонией соплеменника, было столько тоски, что Зилу стало не по себе.

Поддавшись порыву, – глупому! ничем не оправданному! – он сорвал с волос полукровки повязку и сунул себе в рот. Жаба дернулся было, но, увидев, что именно Зил сделал с его повязкой, аж пасть раскрыл от удивления. В его узких зрачках один за другим всплыли вопросы: «Что ты делаешь? Зачем? Ополоумел?». Траст и блондинка брезгливо скривились, наблюдая за движениями челюстей Зила.

– Так надо, – не объяснять же им, что тряпка должна напитаться слюной лешего, его запахом. Он выплюнул повязку на ладонь и для верности, неглубоко расцарапав себе щеку ногтем, измазал ткань кровью. Затем, выпростав руку за пределы корней, выбросил желтый ком в поток. Течение жадно подхватило повякзу жабы и утащило.

Тотчас волчарки – все как одна – почуяли нужный запах и, позабыв об облаянном пиросе, со всех лап рванули вдоль ручья. Если не успеют перехватить повязку до того, как поток впадет в реку, что образовалась меж холмов в двух полетах стрелы от схрона, появится шанс надолго отвлечь погоню от Зила и его спутников, далеко-далеко уведя ее по ложному следу.

Меж тем пирос, окончательно выбившись из сил, последние меры до земли пролетел точно мешок с картошкой – его крылья больше не держались за воздух. От многочисленных переломов его спасла широкая и – главное! – глубокая грязевая лужа, в которую он рухнул. Из-под ягодиц брызнуло во все стороны, тут же изгваздав ястребка от кончика опаленного хвоста по самое темя. К нему тут же поспешили ратники – им не терпелось расправиться с полукровкой, разорвать его собственными руками.

Жаба пополз из-под корней, помочь соплеменнику захотел, но леший схватил его за твердое, точно панцирь жучары, плечо:

– Не смей. Его не спасешь, а сам погибнешь и всех выдашь.

Если бы взгляды убивали, Зил погиб бы на месте. И все же рептилус внял доводам.

Выбравшись из грязи, шатаясь, пирос выставил перед собой лапу с шипометом. В него выпустили стрелу, он уклонился, из-за чего потерял равновесие и вновь оказался в горизонтальном положении в луже, где отчаянно забарахтался, путаясь в собственных крыльях.

– Бросьте его! – прокашлял Сыч и повернул зога вслед за сворой, скрывшейся за холмом. – За мной!

Ратники остановились, чуть-чуть не добежав до пироса. Обернувшись, они ошалело уставились на следопыта. Морды их враз побагровели, кое-кто потянулся к колчану за стрелой, иные перехватили алебарды поудобней – обиделись все жутко на Сыча. Молча обиделись. Будто дети малые, говорить еще не умеющие, у которых отобрали любимую игрушку.

Клацнув клыками, ящер повернул к ним морду.

– Оставьте падаль, – казалось, Сыч не заметил назревающего бунта. Ни намека на беспокойство. Уверен, что без труда справится со всем отрядом, если воины, ополоумев от жажды крови, рискнут атаковать его. – Все равно ведь сдохнет. Приказ князя – найти мальчишку. Забыли?!

Хорошенько пнув каблуками по ребрам зога, Сыч направил его по следу волчарок.

Обменявшись резкими жестами, ратники нехотя, но все же резво затрусили за зогом. Что-что, а бежать долго и быстро они умели.

– Ну что, братец ушастый, пронесло вроде? – выдохнул Траст, когда последний ратник скрылся за холмом.

И в тот же миг в горло лешего впились сильные пальцы.

И он сам вцепился в глотку рептилуса.

Глава 6
Лед под ногами

Снаружи – далеко – кричали, кричали, кричали…

До хрипа кричали, не жалея легких.

Потом выли по-звериному, сойдя с ума от боли. Потом все стихло, и потянуло жаром и гарью.

Ученики испуганно жались к Родду и едва слышно скулили. Тряслись от страха их жалкие тельца, украшенные голубыми и желтыми, синими и красными, розовыми и оранжевыми соцветиями – омерзительно яркими, режущими взгляд. «Корни» цветов вросли под кожу, сплелись с мышцами, сокращая их, когда надо и как следует. Омерзительными были и их буро-зеленые волосы, ногти и зеленоватая кожа. Тринадцать самому старшему, но выглядит моложе: низкорослый, слабые узкие плечи, волосы жидкие, глаза водянистые, покорно тупые. Он едва разговаривает. Зачем, если можно общаться с братьями и сестрами с помощью тонжерра?..

Всех их, верных соратников, подбирающих крохи знания Родда, этих скотов-слуг, ублюдков-последователей, тупиц-рабов, скулящих при его появлении, мечтающих лизать ему ноги и преданно заглядывающих в рот… Он бы их!.. И вот так еще!.. И так!.. Как же он ненавидел этих мальчиков-тюльпанчиков и девочек-ромашек, исторгающих из своих кишок не нормальную вонь метана, а смертоносную пыльцу с запахом тины и роз.

«Но ведь они же дети», – Родд попытался думать как обычный чистокровный.

Да-да, дети, просто дети. Милые, прекрасные, ненасытные, смешливые, игривые, познающие. То есть именно такие людишки, которых Родд ненавидел до багровой пелены в глазах, до сжатых кулаков, хрустящих суставами пальцев, до сломанных зубов, когда челюсти стискиваются, больно-больно упираясь одна в другую.

Он с удовольствием избавился бы от всех учеников, разом удушив их своими «корнями». Или нет, это слишком просто, унизительно быстро. Он ослепил бы их и лишил слуха. Выдрал бы из пастей языки, даровав немоту. Пусть умрут в темноте и тишине. От голода. От жажды. От невозможности позвать на помощь и попрощаться с ближними, пожаловаться, поплакать…

Раздался грохот.

Пол дрогнул под «корнями».

И вновь загрохотало. И опять. Это обрушивались здания, возведенные сильными людьми прошлого, победившими природу, свою суть и пространство. Здания высотой более сотни мер выстояли во время бомбардировок и землетрясений. А сейчас вместо них клубилась пыль вперемешку с пеплом. Лианы, державшие бетонные блоки, погибли мгновенно. Из них будто высосали все жизненные соки, сделав ломкими и слабыми, и уж тогда бетон не оплошал, расползся кусками вширь и вниз.

Цветник еще держался, ведь того хотел Родд: цветы благоухали, привлекая пчел, а те привлекали хищных жучар, жучары испражнялись на нежно-зеленый мох, который испражнениями питался. Родд мгновенно мог уничтожить эту биосистему, созданное им убежище, где он провел так много лет, что страшно вспомнить, сколько именно, хотя он начисто лишен сентиментальности. Если ему было что-то нужно, он брал это. От прочего – исчерпавшего себя, потерявшего значение – отказывался безжалостно. Отсекал. Выбрасывал. Или просто уничтожал.

Родд двинулся по полированному камню пола.

Ему нравилось касаться гладкой чистой поверхности. Это было одно из немногих доступных ему удовольствий. Его опора, придатки и ненавистная плоть существовали лишь для маскировки, чтобы не пугать глупых людишек. Потому-то «корни», покрытые коричневой корой и коростой высохшей почвы – ни песчинки не просыпалось на пол! – шелестели подобно тысячам древесных змей, ползущих к жертве в ночи, скреблись несметными легионами жучар, объедающих трупы на поле брани. Ниспадающая до пола борода тоже была лишь декорацией. На самом же деле она есть часть коммуникатора для связи с Создателем и такими же, как Родд, эмиссарами.

Людишкам со стороны должно было казаться, что Родд – возрастная неловкость, что поделаешь? – наступает на бороду и спотыкается, охая да ахая. На самом же деле Родд замыкал коммуникатор на почву, врубал связь, получал инструкции и пакеты информации. Подпитывался. Скачивал биообновления для своего разветвленного многоуровневого интерфейса со множеством периферийных устройств-органов, которым требовались новейшие биоконтроллеры.

– Собирайтесь, – велел Родд ученикам, и те бросились во тьму.

Он ненавидел свою бороду с того самого момента, как она приросла к нему вместе с буйной шевелюрой. Это было больно, очень больно!.. Будь его воля – вырвал бы с кровью, нижнюю челюсть не пожалел бы – сломал бы, срезал с кожей по самые глаза, да с удовольствием, радостно и сладко причмокивая! Хихикая и хохоча. И пританцовывая. Но…

Ярко-зеленая борода – Создатель не озаботился придать ей естественный для людишек цвет – сдерживала Родда вроде того поводка, которым княжий ратник окорачивает волчарку. В бороде было полно тончайших спиралей из крепкой травы, которую не порвать, не разрубить топором. Родд поначалу пытался, да. Спирали кишели рыжими муравьями. С писком и тоскливым гулом над Роддом летали полчища особых комаров и слепней. Они – тоже способ коммуникации. Заодно – верные слуги. Могут взять анализ ДНК или передать по цепочке мошек своего вида информацию за доли секунды – всего лишь с определенной частотой махая крылышками и чуть сменив диапазон писка. При необходимости полчища могут и должны атаковать врага, оказавшегося в радиусе поражения, и впрыснуть ему под кожу мгновенно действующий яд.

Так что контроль над рыбацким поселком с помощью жалких зеленых облачков пыльцы – лишь малая часть того, на что был способен Родд. Все эти годы – долгие-предолгие годы! – он вовсе не прозябал в заточении, как считал его единоутробный братец, а копил силы, развивал свои возможности, учился быть усовершенствованным собой, разбирался в том, что может его измененное тело.

И – главное! – он пытался узнать, для чего его создали.

Ведь не зря же, не просто так, Создатель снизошел до него, ниспослав дар власти над судьбами многих. Очень многих.

Родд… Ро-о-о-од-д… Женщина, исторгнувшая из своего чрева младенца, ставшего впоследствии бородатым затворником, назвала его иначе. Но Создатель решил, что новое имя будет приятней для слуха людишек и расположит их к нему. Внушит доверие.

Одни лишь морщины на лице Родда были настоящими, выстраданными. Заслужил за годы. Заработал.

С тех пор, как он изменился, пропала необходимость заботиться о теле. Незачем умываться. Не надо пережевывать пищу и затем соскребать с резцов гниющие остатки. Родд не чувствовал ни зуда, ни боли, ни холода, ни тепла. Мог бы при желании, но давно уже отключил соответствующие рецепторы. Просто не нужны. Любую угрозу извне, любой вирус мгновенно уничтожало вещество, жалкое подобие которого рыбаки называли тонжерром. Его тело – от кончиков пальцев на ногах до макушки – наполовину состояло из «корней», вросших под кожей в мышцы и заменивших собой кровеносные сосуды. Вместо сердца у Родда был бутон, пульсации которого разгоняли по тончайшим капиллярам-«корням» жидкий… э-э… назовем это вещество тонжерром, не принципиально. А уж тонжерр обеспечивал не только жизнедеятельность, но и обмен информацией между частями тела.

Так человек ли существо, известное как Родд? Или одна лишь видимость, не более? Раньше, много лет назад, когда все только началось, Родд без малейших колебаний ответил бы на этот вопрос, но сейчас… Сейчас он даже не знал, кукольник ли он, управляющий марионеткой на нитках, или же кукла. А может, ему и вовсе досталась роль одной из тонких ниток?

Топот детских ног возвестил о возвращении учеников. Прихватив немногочисленные пожитки, они выстроились за спиной Родда.

Левый его локоть повело вперед – потому что «корень» так решил. В помещение проникло уже столько дыма и пыли, что врубилась альтернативная система управления движениями Родда, которая задействуется в критической ситуации. Система хотела, чтобы он незамедлительно покинул опасную точку пространства, то есть цветник. Что ж, пока что их цели и намерения совпадали. Пусть себе «корни» шевелят ногами и руками Родда, направляя его к вожделенному выходу, к дыре, в которую затягивало гарь. Ученики молча двинулись следом.

То, что окружало Родда столько лет и было частью его жизни, оказалось вмиг уничтожено по прихоти бродяги, душа которого утонула в пролитой им крови так давно и так глубоко, что достать ее на поверхность не смог бы самый опытный ныряльщик, а воскресить ее не под силу и некроманту.

А ведь Родд специально отправил меченого к Древу Жизни – чтобы тот убрался подальше от Щукарей и цветника. Раз уж парня преследовали, важно было оттянуть погоню – лучших, самых верных ратников – подальше от Моса, лишив столицу и князя защиты. Пока лучшие воины чистокровных бродили бы по Разведанным Территориям в поисках меченого и его компании, Родд собрал бы армию последователей и двинул на столицу. Князь засиделся на троне, а Родд – в своем мрачном логове. А так-то судьба мальчишки-лешего его мало заботила. Мало того, лучше бы дурачка убили. Жаль только, Зил – кажется, его так зовут? – не успел убраться достаточно далеко, его скоро схватят.

И тогда все будет напрасно. Все-все-все. Или?..

Родд разжал челюсти:

– Найди. И отомсти.

За его спиной, за спинами учеников, что-то заворочалось в темноте.

И тяжелые острые когти заскрежетали по каменному полу.

* * *

Течением их вынесло из-под корней и притопило водоворотом, опустив до самого дна, прижав там к раскисшей глине, – и дышать стало нечем.

Задушить рептилуса? Ну, это еще успеется. Пока же, убрав руки от горла полукровки, Зил хорошенько врезал ему по ребрам. Воздух выбило из легких жабы и пузырями швырнуло к поверхности воды. Отпустив чистокровного, рептилус устремился к поверхности воды. Ему, как и лешему, тоже хотелось дышать. Оба вынырнули у самого берега, но рептилус – пожри его бурая гниль! – первым выбрался на сушу.

И там-то с ножом в лапе дождался Зила:

– Лопоухий, иди ко мне! Проверим твои поджилки – крепкие или нет?!

На коленях выбравшись на сушу, леший мотнул коротко стриженной головой. Отступать обратно в воду? А смысл?.. Поднялся. С него текло. Хотя предстояла смертельная схватка, родимое пятно не зудело. Совсем.

– Чего медлишь, жаба?! – Зил сам бросился на рептилуса.

От неожиданности тот отскочил – вместо того, чтобы про-ткнуть чистяка заточенной сталью.

– Братец, мы с тобой! Держись, кролик! – от деревьев по грязи, поддерживая друг дружку, на помощь Зилу спешили Траст и Ларисса.

Полукровка всего-то чуть повел головой, среагировав на голоса, но в ближнем бою и такой малости достаточно, чтобы сдохнуть. Или – чтобы выжить. Шагнув к жабе, Зил дотянулся ногой до лапы с ножом, выбив его из голубых пальцев. Молнией сверкнув в лучах солнца, острие проткнуло раскисшую землю.

Зил, оказывается, и на такое способен!

Зашипев, рептилус махнул ушибленной лапой. Он был ловок, а все же не сумел своротить лешему челюсть: его кулак полпальца не достал до лица Зила. А вот Зил врезал-таки жабе в живот. Другого согнуло бы вдвое, но там, где у нормальных людей пупок, у рептилуса обнаружился потайной карман. От удара он раскрылся, явив свое содержимое, – серебристый обруч с множеством шлифованных пластин, облепленных проводами. Обруч выскользнул из телесной ниши и бултыхнулся в ручей.

Мгновенно потеряв интерес к противнику, рептилус метнулся к воде. Удачной подсечкой Зил опрокинул его на бок и ударил ногой в ребра, но не попал – рептилус проворно откатился и вскочил. Жажда крови переполняла змеиные зрачки, но направился рептилус все же к ручью. Подняв фонтан брызг, нырнул и почти сразу всплыл, держа над головой обруч. Выскочив на берег, он напялил обруч на голову…

И прошипел, глядя на Зила:

– Лопоухий, ты даже не представляешь, как усложнил себе жизнь!

Выбросив обратно в ручей бесполезный уже, по-видимому, обруч, рептилус весь как-то обмяк, скукожился, стал жалким и неопасным.

Только сейчас Зил понял, как сильно он продрог. Его колотило. Талая вода в ручье куда прохладней реки, подогретой гейзером. Пока его жизнь была в опасности, он старался не замечать холода, пробирающего до костей, вымораживающего мозг и останавливающего кровь в конечностях. Не до того было. Но теперь, выбравшись из-под корней, Зил не чувствовал собственных рук. Пальцы не гнулись, хотя только что он сжимал ими горло врага. Едва ковылявшие Траст и Ларисса тоже не изнывали от жары: лица у них были белее снега, а губы – не синие даже, а серые, как пыль, принесенная ветром из пустоши. Позади них пирос встал-таки на ноги.

Насколько был он стремителен в воздухе, настолько же оказался неуклюж на земле. Хлюпая по лужам и волоча продырявленные крылья, напасть бесшумно и убить быстро не получится. Выглядел он сейчас, если забыть об одном обезглавленном им ратнике, точно ребенок лет шести, только обросший серой шерстью, кое-где оплавившейся и почерневшей. Левое крыло пироса не только продырявило взрывом, с него еще сорвало острую кромку, зато когти уцелели. И длинный оперенный хвост почти не пострадал. Огромные глазища ястребка смотрели на чистокровных так растерянно и беззащитно, что прямо-таки захотелось прижать малыша к груди, погладить по спинке и сказать что-нибудь ободряющее.

– Всем стоять! Не двигаться! Всех тут положу!!! – прочирикал он, выставив перед собой тонюсенькую ручку с зажатым в кулачке шипометом. Голос у ястребка был писклявый, детский, под стать телу. Зато оружие, способное за раз вытолкнуть из себя десяток дротиков-шипов, было достойно настоящего воина.

Траст и Ларисса замерли.

– Спокойней, дружище, – Зил выставил перед собой ладони. Он вглядывался в удлиненное книзу лицо пироса, перепачканное копотью и грязью, стараясь поймать взгляд. На покрасневшем, покрытом волдырями лбу крылатого полукровки не хватало одного рожка. Второй обломало наполовину. – Все хорошо, дружище. Все просто замечательно.

– Разве? – усомнился Траст. Вместе с Лариссой он стоял спиной к ястребку и потому мог полагаться только на то, что сообщит Зил.

Зил развел руками, мол, я хотел как лучше, успокоить хотел.

– Ладно, признаю, все очень плохо.

– Не шевелиться! Стрелять буду!!! – рассветным соловьем прощебетал пирос.

Зря только глотку надрывал – повода открыть огонь ему не давал даже рептилус, которого угрозы соплеменника уж точно не касались. Один лишь ястребок совершал телодвижения, то и дело оскальзываясь и дергая при этом пострадавшими крыльями, что было весьма болезненно – он кривился.

Пирос был уже совсем рядом с Лариссой и Трастом, когда последний решился-таки взглянуть на него. Только здоровяк качнул рыжей шевелюрой, полукровка сразу нажал на спуск шипомета. В оружии что-то щелкнуло. И опять. И вновь. Сколько раз пирос жал, столько и щелкало, но в Трасте от этого дыр больше не становилось, и в грязь лицом он не упал, и кровью все вокруг не залил. Остальных тоже не зацепило. А ведь на расстоянии в двадцать мер шип пробивает человека насквозь и с убойной силой летит еще вдвое дальше.

Опять щелкнуло – и никто не умер, не пострадал.

– Не шевелиться. Я сейчас проверю, я… – пирос поднес шипомет к лицу, будто вот так, с близи, можно было заглянуть внутрь оружия и понять, почему оно не стреляет.

Похоже, он всерьез решил, что чистокровные будут терпеливо топтаться на месте, пока он устранит осечку, исправит поломку или просто перезарядит шипомет. Типа подождите, ребятки, скоро я смогу вас убить. Вы ж, чистяки, как овцы, млеющие от удовольствия, когда нож мясника касается горла, правда?..

Траст быстро избавил его от этого заблуждения. С разворота – согрелся-таки, оттаял под летним солнышком! – рыжий прыгнул на ястребка и, подмяв его под себя, занес над ним здоровенный кулак, близкого знакомства с которым полукровке уж точно было не пережить.

И вот тут внезапно ожил рептилус. Он метнулся к своему ножу, после чего болотным ужом по грязи скользнул на брюхе к Зилу. Острое стальное жало уперлось в травяную куртку на животе лешего и слегка надрезало ее.

– Я сожру твою печень, – прошипел рептилус негромко, но с чувством. Его распущенные волосы превратились в жалкие грязевые сосульки. Красавчик, да и только.

Ларисса вскрикнула. Неужели так распереживалась из-за лешего?! Ну и напрасно. Если рептилус вскроет-таки Зилу брюшину, Зил задушит его своими кишками.

– Молодец. Ты не подвел учителя.

Услышав это, Зил вздрогнул и обернулся.

На него снисходительно смотрели кошачьи глаза. Так умудренный сединами мужчина наблюдает за мальчишкой, который корчит из себя взрослого. Седых проплешин, кстати, с избытком было в шерсти на крупном – больше человеческого – черепе того самого тайгера, которого Зил снял с креста в Мосе, чем навек покрыл себя несмываемым позором. Откуда он здесь?!.. Случайная встреча с Лариссой, потом – нежданная с Трастом, с рептилусом еще, и наконец – с котенком, не древним старцем, но уже не юношей. И хоть тело тайгера было перевито еще мощными мышцами и покрыто еще густым рыже-черным мехом, в его возрасте предаются последним радостям, посиживая на завалинке да поучая внуков, а он – бурой гнили ему в пасть! – проник в глубь земель чистокровных. Проклятый диверсант!..

Лешего обуял праведный гнев. Кулаки сжались.

На груди тайгера блеснуло что-то, какая-то штуковина.

Зил отвел глаза, будто увидел нечто запретное. К ушам прилила кровь, родимое пятно на руке нестерпимо зачесалось. Тяжелый взгляд немигающих кошачьих глаз уперся в висок, напомнив лешему, что поздно корчить из себя стыдливого ребенка, на кону жизни мамы и Даринки, которым, быть может, именно сейчас нужна его помощь.

– Прекратить! – рыкнул тайгер, и набедренная повязка, прикрывающая его чресла, чуть качнулась. – Шершень, Хэби, сложить оружие!

Сородичи тотчас ему подчинились, чем очень удивили по сути уже побежденных чистокровных: пирос перестал трепыхаться в жарких объятьях Траста, а рептилус убрал нож от живота Зила. Даже один полукровка – серьезный противник, достойный десятка опытных ратников. Так что перевес явно был на стороне диверсантов.

Хотя…

Ястребок-то ранен, летать не может, и оружие его заклинило. Котенок вон почти что старик, труха с него сыплется. А жабу Зил наверняка одной левой одолел бы и в одиночку. Да и Траст своими кулачищами кого угодно мог по пояс в землю вколотить. К тому же, Ларисса вовсе не домохозяйка какая и постоять за себя умеет. Так что еще неизвестно, кто кого одолел бы в схватке, и потому жалким выглядело желание тайгера покомандовать чистокровными.