Текст книги "Армия древних роботов"

Когда же заговорили на тему, близкую многим в силу возраста, то есть о похоронных командах для работы на Поле Отцов, о том, какое оборудование понадобится, какой спецпаек им следует выделить, как организовать пункты обогрева, досуг после смен, кому поручить, как вообще организовать эти подразделения, Мазарид покинул зал.

Как-то просочившись через бронеплиты и бетон, он оказался на вершине Полусферы, горделиво возвышавшейся над Минаполисом, лучшим городом планеты, прямо-таки кишевшем наследниками. От неприступного округлого монолита, окруженного рвом и прекрасными мостами, лучами расходились улицы. Стены домов пестрели яркими рисунками и блестели в лучах солнца стеклом окон. Если бы Мазарид умел смеяться, он расхохотался бы, сбегая по выпуклому уклону Полусферы, он надорвал бы себе глотку от переполняющего его счастья, и заболели бы сотрясаемые ребрами и диафрагмой раны, скрытые под широким неровным шрамом. Ему давно не было так хорошо! Его шаги становились все шире и шире.

К краю Полусферы он приблизился, уже преодолевая за раз по пять мер. И от края он метнулся вовсе не вниз, как следовало бы ожидать от тайгера. Расправив отросшие вдруг перепончатые крылья – ну почему укомплектатор награждает ими одних лишь пиросов?! – Мазарид так легко взвился к небу, будто всегда умел это делать. Полосы его меха тут же выцвели, превратившись в серую кожу, которую не прорубить топором, и глаза его цвета спелых абрикосов расширились, заняв половину лица. И это было… отлично, превосходно и ни с чем не сравнимо! Он всегда тайно завидовал ястребкам – так называют пиросов чистяки, – способным порхать в облаках, и вот его мечта сбылась, и белые клубы мчат ему навстречу, ух, ах, и…

Треснули сверхпрочные кости крыльев. С хлопком разорвало под напором воздуха перепонки. С нарастающей скоростью Мазарида потянуло вниз, и он с хрустом и чвяком врезался в крону дерева, сорвался в кустарник под ним и распластался на траве.

Его должно было смять и разбрызгать по округе мельчайшими кусочками плоти, но он чудом остался жив. Со всех сторон Мазарида окружили чистяки. Грязные, мерзкие. Их было много, слишком много, а Мазарид даже не смог подняться. Чтобы не попасть в плен, он решил убить себя. Нет, только не плен, он уже был в плену, ни за что опять!.. У него, как у всякого тайгера, на конце хвоста есть шип, которым он проткнет себе сонную артерию… Только вот беда – Мазарид превратился в пироса, а у пиросов нет полосатых хвостов!

Мерзкие чистяки гоготали, глядя на него. Над ним склонилась бородатая рожа, и он плюнул в нее. Тогда его схватили и принялись медленно пилить ему лапу, ту самую лапу, которую он уже потерял в плену после того, как ему отрубили хвост!..

Едва не упав со стула, Мазарид проснулся – кто-то дергал его за протез.

– Молодой человек, вы удивительно похожи на досрочно покинувшего нас генерала Бареса, – старикашка-пирос прошептал это быстро-быстро, будто опасался, что его прервут. – Просто невероятно похожи: жесты, манера держаться, даже голос.

– Все наследники похожи, все мы братья, – говорить со старым маразматиком не хотелось, но и оставить без внимания его бредовые домыслы Мазарид не мог. А то еще начнет трепаться направо и налево об удивительном сходстве, тем компрометируя прекраснейшую мать Мазарида и его благороднейшего отца, который еще до рождения сына погиб, выполняя задание в землях чистяков.

Майор Мазарид принадлежал поколению наследников, в котором не родилась ни одна женщина. Ему давно следовало добыть себе за границей самку для размножения, но он все оттягивал исполнение этого постыдного обязательства. Его передергивало от одной только мысли о совокуплении со столь мерзким созданием, как чистокровная самка. Лишь когда падут Мос, Кий и Тарна, Мазарид выберет приемлемое вместилище для вынашивания своего ребенка.

– Майор, хочешь высказаться? – полковник Саламан внезапно навис над Мазаридом. Лысина его гневно блестела, мигательные перепонки то и дело накатывались на зрачки и тут же прятались в уголках глаз. – У нас тут не казарма, а заседание Совета, майор. Мы собрались тут не дрыхнуть в тепле, а чтобы принять решение по множеству важных вопросов, а ты!.. ты!..

Из соединения протеза с рукой закапало. Мазарид медленно поднялся, уронив при этом со спинки стула плед, чем вызвал возглас всеобщего возмущения.

– Важные вопросы? – Майор звонко щелкнул клыками. Демонстративно не замечая полковника, он обвел враз утихнувший зал взглядом, полным неистовой ярости. – Доставать ли консервы из складских закромов – это для вас важный вопрос?! Или сколько койко-мест организовать и сколько передвижных сортиров собрать?! – Он громко втянул воздух. На пол полилась алая струйка. – Ваши когти затупились. Мозги заплыли жиром. Мы потерпели сокрушительное поражение, когда звездолет спасителей рухнул на Поле Отцов. Расклад сил на планете должен был измениться в нашу пользу, а что получилось в итоге? Наша армия наполовину уничтожена. Мы понесли огромные потери! Таких потерь у нас не было со времен Третьей мировой! У нас до сих пор нет Главного Активатора, благодаря которому мы должны были обрести свое предназначение. Мало того, причастные тайно покинули Минаполис, вероломно утаив от нас Активатор и тем самым предав заветы и чаяния многих поколений наших предков! Эти твари, не достойные зваться наследниками, как сквозь землю провалились, будто в воздухе растворились! И вместо того, чтобы найти и покарать беглецов, команду генерала Бареса, вы занимаетесь совершенно никчемными делами!..

Окончание его речи утонуло в возмущенных криках.

Кровь лилась на пол ручьем, перед глазами все плыло и качалось. Мазариду надо взять себя в руки. И в прямом смысле тоже. Опустившись на стул, он сунул коготь в сочленение плоти с протезом и нажал на клапан, который стравливал лишнее давление из системы. Слюнявые клыки, искаженные старческие морды, крики и топот… Он больше ничего этого не видел и не слышал, все это для него больше не существовало. Скрипя клыками, он боролся с накатившей тошнотой.

– Ну что, майор, пришел в себя?

Мазарид размежил веки. В просторном круглом зале остались только он и Саламан, который расселся прямо на столе рядом с ним.

– А где… – Мазарид поперхнулся, закашлялся.

– Сборище старых маразматиков? Это хотел сказать? – Саламан склонил лысую голову к плечу. – Проснись уже, майор, заседание закончилось, уважаемые соратники разошлись.

– Не спал двое суток, вот и сморило… – брякнул Мазарид и почувствовал себя неловко, ведь никогда еще ни перед кем не оправдывался.

– Наслышан о твоих подвигах, майор. Это ты остановил разброд и шатания на Поле Отцов после падения звездолета и гибели генерала Бареса, когда старые маразматики – да, майор, лучше не скажешь, – только глазами хлопали. – Саламан часто-часто заморгал мигательными перепонками. – Безжалостно, будто трибунал отменили, – не боишься трибунала, да, майор? – ты пресек массовое дезертирство, лично казнив без малого три десятка трусов. И это ты, сколотив из разрозненных остатков наших войск мобильные ударные группы, отправил их вслед за отступающими силами противника.

Между висков Мазарида зазвучало: трибунал, трибунал, трибу-у-унал…

Он тяжело задышал:

– Чтобы ни один чистяк не вернулся домой! Чтобы все легли костями от Минаполиса до Моса, Тарны и Кия!

– А за мобильными группами ты выдвинул полевые кухни и интендантов.

Трибунал, трибу-у-у…

– Чтобы побольше наследников вернулось домой после победного похода.

С трудом прорываясь через сцепленные челюсти, голос полковника зазвучал гулко.

– Ты, майор, проявил личное мужество на поле боя. Как же без этого, да, майор? И ты попытался проникнуть в звездолет, совсем дурак, самоубийца… – Тут полковник сделал паузу, ожидая комментария от Мазарида. Не дождался, продолжил: – Самоубийцы нам не нужны, майор. От самоубийц мы избавляемся. Поэтому…

Только Саламан прикажет ему сдаться – трибунал! – Мазарид вырвет ему кадык и срежет бритвами-когтями мигательные перепонки, которые так раздражают. Ну сколько можно подмигивать?! Мазариду терять нечего. Сначала усечение в правах за плен, потом обвинение в уклонении от размножения, теперь вот угрожают трибуналом за превышение полномочий!..

– Поэтому, майор, есть для тебя особое задание. – Полковник оторвал стальные когти Мазарида от своего горла. Если он не почувствовал, как из проколов по его голубой коже потекла кровь, у него высокий болевой порог. Невозмутимо, чуть с хрипотцой, полковник продолжил: – В Совете поговаривают, что Главный Активатор и исполнение Великого Плана не есть благо для нашего народа. Напротив даже – абсолютное зло. Поэтому многие вздохнули с облегчением, узнав, что Активатор мы не получили и ответственные за это покинули Минаполис.

– Жалкие предатели! Ничтожества!

– Запомни имена предателей, майор, которых тебе приказано настигнуть: пирос Шершень и рептилусы Хэби и Шацу. Последний был личным адъютантом генерала Бареса.

– Рептилусы?.. – Мазарид презрительно скривился.

Лицо полковника окаменело, змеиные глаза стали холодными, и даже голубая лысина гневно блеснула.

– Если неприязнь к наследникам моего вида поможет тебе, майор, справиться с заданием, я не возражаю.

Мазарид лишь ухмыльнулся в ответ.

* * *

Плотный свинец облаков вдруг прохудился у горизонта.

Не было – и вот вам брешь, от которой быстро-быстро зазмеились трещины. А там уж ветер смял и раздробил тучи. Прорвавшееся наконец солнце прижгло белесый рыхлый гной, выступивший на коже огромного бетонного поля. Гной этот, плавясь, заструился ручьями меж трупов, которые, как подснежники, проклюнулись из сугробов. Потек гной под колесами раскуроченных и уцелевших самоходок, от горячего дыма которых осталась лишь жирная копоть на выхлопных трубах. Кипяток в их котлах, превратившийся в лед, теперь снова становился водой.

Зима стремительно капитулировала. Если б у зимы были руки, она задрала бы их над своей морозной башкой.

Обугленное тело Сыча, лучшего из следопытов, черной головешкой лежало поверх трупа князя Мора. Но вот оно дернулось, зашевелилось, заставив отпрянуть от него молодого птера, который вразвалочку подошел к нему. Проскрежетав мандибулами, птер попятился и, отойдя на безопасное расстояние, взмыл в небо.

Зог четко выполнил команду, которой его обучил Сыч.

Да, это было непросто. Да, Сыч потратил много месяцев на то, чтобы вбить в тупую башку ящера простейшие движения. Да, для обучения постоянно нужны были свежие трупы, потому что весной и в летнюю жару мертвецы быстро начинали смердеть, чем не только раздражали Сыча, но и привлекали падальщиков и людишек. Последние задавали слишком много вопросов, становясь в итоге очередными трупами для тренировок. От зога всего-то требовалось взять хозяина, когда он перестанет подавать признаки жизни, и отнести до ближайшего человека, можно мертвого недавно, а если живого, то лучше бы его убить, потому что трупы не оказывают сопротивления, когда их разбирают на органы. А остальное – уже не забота ящера.

Да, Мститель настиг Сыча на Поле Отцов и, погибнув сам, едва не убил свою жертву. Едва – потому что с Сычом не так легко справиться.

Совсем мальчишкой он выжил среди бесконечных льдов, никогда не знавших весны, и сумел добраться до Разведанных Территорий. Из своего детства он помнил немногое: ослепительный свет, бубнящие голоса и – главное! – вспышки безумной боли, от которой корежило все тело, из-за которой он орал так, что почти сразу срывал голос и мог только сипеть, поэтому ему не затыкали кляпом рот. Так бывало, когда родители отрезали ему пальцы или выкалывали глаза. Еще они рубили ему руки и кромсали скальпелем живот. Папа и мама потом перевязывали его, чтобы не истек кровью, отстегивали ремни и относили его к себе в комнату. Когда боль уходила, они давали ему конфету и позволяли играть. У него была любимая игрушка – тираннозавр. А потом отрезанный палец обязательно отрастал, зрение восстанавливалось, дыры в животе как не бывало. Он терпеть не мог этого. Лучше уж с дырой в пупке и совсем без рук, потому что когда он опять становился здоровым, родители возвращались, а с ними возвращалась невыносимая боль. Они называли это экспериментом. Он плакал, умоляя их больше не делать с ним такое, а они досадливо морщились и, кривя лица, переглядывались, будто испытывали брезгливость и разочарование из-за его слез и глупых просьб, мешающих им нормально работать. «Сын, ну как ты не понимаешь?..» Его звали тогда вовсе не Сычом, это имя ему дали после, когда на невольничьем рынке его приметил и купил мастер следопытов.

О том, что с ним было дальше, до того, как мастер отправил его в мир, обязав десять лет уплачивать за свою науку десятину, Сыч любил вспоминать еще меньше, чем о пытках в лаборатории.

Его закопченные зубы впились в слегка оттаявшую плоть Мора. Нет, он вовсе не собирался утолить так голод. Сыч был одним из первых проектов Создателя, весьма удачным прототипом, обладающим поразительной способностью к регенерации. По задумке Создателя солдаты, получившие на поле боя ранения, – вплоть до смертельных! – должны были самостоятельно пересаживать себе органы доноров, то есть вражеских бойцов, чем Сыч сейчас и намерен был заняться.

Создатель… Создатель просто забыл о своем первенце, у Создателя было много важных дел, лишь поэтому Сыч обрел свободу.

Голова Мора почти отделилась от тела, ее соединяла с ним лишь тонкая полоска кожи. Обожженные ломкие пальцы Сыча вцепились в белесые волосы князя, корни которых были чернее крыла ворона, как и зрачки промерзших насквозь глаз владыки Моса. Кожа его была удивительно смуглой – солнце пригрело, снег растаял, побежал по лицу Мора ручейками, смыв пудру. А ведь у всех чистокровных глаза серые, голубые, изредка зеленые, и кожа у всех чуть ли не молочная, и волосы светлые или рыжие. Это из-за того, что в Третьей мировой боевые вирусы убили всех кареглазых и темнокожих.

Сыч выдернул зубы из плеча Мора. Проведя обследование – анализаторы вживлены в его клыки – он решил, что правильней пересадить то немногое, что осталось от его собственного мозга, в княжью башку, в которой и при жизни было слишком много пустот, а уж после смерти… Ну и зубы еще, конечно, куда ж без клыков?

Процесс пересадки и регенерации поврежденных тканей занял почти сутки.

Когда Сыч вновь обрел зрение и взглянул на свою руку, вместо привычного файера он увидел кисть, обтянутую перчаткой из черной кожи. Приподнявшись на локтях, он осмотрелся. Куда ни глянь – ни деревца, ни кустика, ни пожухлой травы. Бетон Поля Отцов был столь прочен и монолитен, что за него не могли зацепиться семена и корни. Ни пылинке, ни песчинке здесь не удержаться под напором ветра.

В сросшемся горле пересохло. Много из него, еще недавно чужого, выплеснулось алой жидкости, очень много. Ну где же, где?.. Взгляд Сыча зашарил в поисках глиняной бутылочки, с которой он не расставался. Как бы между прочим он наклонился к лежащему рядом трупу тайгера и поднял с его седой полосатой груди солнцеочки.

И замер.

Зачем он, следопыт Сыч, это сделал? Зачем ему солнцеочки?!

Это желания, мысли и остатки разума князя, доставшиеся ему вместе с телом, понял Сыч. Плохо. Князь и дня не мог прожить без глотка настойки пыльцы Древа Жизни. Его плоть отравлена ею от ногтей ног до кончиков волос на затылке. Да и никакая это не настойка пыльцы, а разведенный в спирте тонжерр… Сам того не заметив, Сыч надел солнцеочки, он ведь искал обожаемую Кару. Невидимый обычным людям след ее присутствия становился все менее ощутимым. Надо поспешить, пока след полностью не развеялся. Пошатываясь – еще не привык к новому телу – и поскрипывая сапогами из черненой кожи рептилуса, Сыч двинул в сторону границы между землями полукровок и чистяков.

– Потерпи, Кара, скоро мы вновь будем вместе. Прости, что не уберег тебя.

Он знал: Кара его слышит, какое бы расстояние их ни разделяло. Они ведь столько пережили вместе, они точно муж и жена. Она никогда ему не изменяла, не изменила и теперь, когда их насильно разлучили. К тому же он чувствовал нестерпимое желание вернуться в Мос и понимал, что желание это исходит от остатков сущности князя.

Это может стать проблемой.

Серьезной проблемой.

Глава 2
Как настоящий мужчина

Лапы подогнулись, и зог рухнул на бегу.

Уткнувшись клыкастой мордой в землю, ящер содрал пару мер дерна, не меньше. Вздыбившись и тут же опустившись на молодую траву, задрожал его хвост. Глаза закрылись, дыхание стало неровным, хриплым. Хорошо хоть не перевернулся, когда упал, а то уж точно задавил бы собой наездников.

– Да чтоб тебя! До Моса оставалось полдня пути! – кряхтя, альбинос Даль соскользнул со спины боевого ящера. Его обмороженные суставы распухли, так что двигался он неуклюже.

Ну да и леший нынче не намного ловчей.

Ничего, вот разведут костерок, заварят бодрящей травки… И зогу надо промыть рану да залепить целительным зельем, весна ведь уже, тепло, зелено вокруг. Но раскутаться Зил все еще не решался – не потому что боялся внезапного снегопада, а потому что с тех пор, как наступила весна, уж очень в воздухе было звонко от комаров и слепней. Правда, едва зог упал, они все куда-то пропали…

– Верно, хвостатый. Пора сделать привал – Леший провел ладонью по мелко-мелко дрожащему боку ящера и, велев Далю нарубить тесаком сухих веток кустарника, двинул на поиски нужных трав.

Далеко ходить не пришлось. Вскоре вернувшись с крупной сухой тыквой и зелеными, рассыпающимися в пыль пучками трав, он соединил два вида растений, никогда не произрастающих рядом, и хорошенечко растер их между ладонями. Эфирные масла, выделяемые этими травами, вступили в реакцию – и вспыхнул огонь, едва не опаливший Зилу пальцы.

У альбиноса аж челюсть отвалилась, когда он это увидел:

– Как ты это сделал?

– Я же леший, у меня дар, – почесав родимое пятно на руке, Зил подкинул в огонь нарубленных веток. – Я заговорил траву, вот она и загорелась.

Взяв у обалдевшего Даля тесак, он разрезал тыкву пополам и, выковыряв из нее семена, прогулялся с половинками к ближайшему ручью, где сначала их хорошенько обмазал глиной, а затем наполнил водой. Получившиеся горшки он поставил на огонь. В один бросил сбор трав для бодрящего отвара, а во второй – для лекарства зогу.

Когда бодрящий отвар вскипел и, снятый с огня, чуть остыл, Зил протянул глиняно-тыквенный горшок Далю:

– Пей, дружище. Полегчает, боль из суставов и костей уйдет. И зубы твои болеть перестанут…

На Поле Отцов ратники Мора не только хорошенько намяли бока мятежному рабу-альбиносу, но и надолго – если не навсегда – испортили ему обаятельную улыбку.

– Ты первый. – Даль скрестил руки на груди.

Вот тебе и союзник!.. Куснув губу – неужели альбинос всерьез думает, что Зил задумал его отравить? – леший хорошенько отхлебнул из горшка. И, чуть помедлив, еще отхлебнул. И облизнулся. Вкус у отвара был насыщенный, пахло от него душицей, чабрецом и мятой. Во рту стало свежо, от желудка к конечностям и голове заструилось приятное сонное тепло. Второй раз предлагать он не стал, поставил горшок на землю так, чтобы не перевернулся, а сам занялся снадобьем для зога. Травы, соцветья и корешки следовало хорошенько выварить, постоянно помешивая, пока вода полностью не испарится, а затем растереть их в вязкую однородную кашицу.

Когда он закончил, в горшочке с бодрящим отваром осталась лишь трава на дне, а чрезмерно бледное от природы лицо альбиноса раскраснелось.

Вывалив на ладонь горячую буро-зеленую кашицу, Зил подошел к хрипло дышащему зогу.

– Ну что, хвостатый, будем тебя лечить. Давай-ка ложись правильно.

В пути их связь окрепла. Чтобы заставить зога подчиняться, уже не требовалась «птица». Со стоном ящер перекатился на бок, чтобы леший без труда мог добраться до гнойной раны на груди. В разрыве плоти белела кость. Зил протянул руку, чтобы втереть туда кашицу – снадобье должно оттянуть гниль и восстановить пораженные ткани, – но, так и не коснувшись зога, замер.

У краев раны под воспаленной красно-белесой кожей что-то шевелилось. И не только у краев, но и везде под кожей тут и там вздувались волдыри, под которыми происходило какое-то движение, сопровождавшее странным звуком – то ли гулом, то ли жужжанием.

«Птица» зачесалась так, что захотелось оторвать себе руку.

– Беги! – рявкнул леший.

К счастью, на этот раз Даль не скрестил лапки на груди и не потребовал от него первым сделать шаг – Даль вскочил и понесся по равнине так, что ему позавидовал бы молодой зайчер, куда только подевалась неуклюжесть из-за распухших суставов. И выбрал он верное направление – к небольшой роще, зеленеющей иголками в сотне мер западнее.

Зог засучил лапами и захрипел.

В глазах его было столько боли, что Зил не смог его сразу оставить, и это едва не стоило ему жизни. В брюхе ящера забулькало, заурчало. Из раскрывшейся клыкастой пасти, пузырясь, хлынула кровь. Тушу подбросило и затрясло. Но главное – за считаные мгновения ее раздуло чуть ли не вдвое!..

И вот тогда Зил побежал так быстро, как мог. Даже еще быстрее.

Он почти догнал Даля, по красному лицу которого катились крупные капли пота, а бесцветные глаза стали круглыми, когда туша зога с громким хлопком взорвалась. То, что распирало ее изнутри, нашло выход, порвав плоть на тысячи кусков, разломав кости и разбросав кишки вокруг, едва не попав в лешего и говорца.

На бегу уворачиваясь от окровавленных кусков плоти, Зил обернулся. Над тем, что только что было зогом, поднялась постоянно меняющая свои очертания туча. Да уж, поздно леший решил заняться здоровьем ящера. Впрочем, он все равно не смог бы спасти зога, потому что в его рану отложила яйца самка васпа, оса длиной в полтора указательных пальца лешего. Из тех яиц вылупились личинки, которые с удовольствием принялись жрать боевого ящера изнутри, взамен наполняя выеденные в его теле полости исторгаемыми ими газами, а уж затем личинки превратились в молодых ос, которые пожелали выбраться наружу. А новый рой всегда очень голоден и готов сожрать все, что попадется на пути. Вот почему исчезли насекомые, вот почему замолчали птицы и в траве не видно ящериц и сусликов!..

Загудев вдвое громче, рой качнулся вслед за беглецами.

– Быстрее! Это васпы! – Зил и не знал, что умеет так быстро бегать.

Полосатые желто-черные васпы рождались роем и до конца жизни были роем. Цепляясь за лапы друг друга, они соединялись в многокиломерные цепочки, проносящиеся над пустошью в поисках самой легкой добычи – падали. Однако, проголодавшись, васпы нападали на все живое и в преследовании добычи проявляли поистине необъяснимую настойчивость. Батя Лих рассказал однажды Зилу историю о том, как васпы загнали зайчера в озерцо и кружили над ним, заставляя его то и дело нырять, целые сутки. За это время на водопой к озеру приходили десятки животных, которыми рой не заинтересовался. В итоге обессилевший и оголодавший рой погиб и осыпался в воду, так и не дождавшись давно утонувшего зайчера…

Даль чуть отстал. От рощи уже ощутимо пахло хвоей, на деревьях можно было рассмотреть каждую иголочку. Зила влекло к роще со страшной силой – невидимые для прочих нити, связывающие лешего с деревьями, натянулись. Так роща помогала ему быстрее переставлять ноги, ведь он был для нее своим.

Гул приблизился уже настолько, что казалось, васпы гудят в полумере за спиной Зила. Он почувствовал неприятное давление на правое предплечье, в нос шибануло запахом дыма. Это файер, посмертный подарок Сыча, дал о себе знать.

Точно! Файер!

Рискуя оступиться и подвернуть ногу, Зил обернулся и поднял руку, обвитую жгутами чужих мышц. Брюхо огнедышащего расперло, так что самое время ослабить давление на его кишечник. Пальцы сами сжались в кулак, ногти врезались в ладонь. Файер тут же сильнее сдавил предплечье и дополнительными жгутами мышц, до того втянутыми в тело, коснулся кончиков пальцев Зила, намекая, что пора бы пошевелить мизинцем, средним пальцем и сразу же, не медля, согнуть указательный. Зил так и сделал – и файер тотчас раскрыл пасть, предварительно клацнув передними резцами, из-за чего возникла искра, которая и подожгла все исторгнутое огнедышащим. С шипением из его глотки вырвалась струя огня и, едва не зацепив приотставшего Даля, источая при этом смрад, метнулась навстречу рою. И рой рассыпался, отдельные васпы метнулись в стороны. Какую-то часть их сожгло, но далеко не всех. Однако беспорядочное метание васпов чуть задержало их атаку, позволив Зилу и Далю добежать до рощи и скрыться под хвойной сенью, среди замшелых стволов, сочащихся душистой смолой. Петляя между деревьями, Зил лихорадочно пытался придумать, как им дальше быть, как избежать нападения роя, который наверняка уже вновь сформировался и продолжил преследование. Спрятаться? Но куда? Зарыться в толстый слой палой хвои под ногами?..

Даль перепрыгнул через сухой поваленный ствол – и едва не врезался в мальчишку, вдруг возникшего перед ним. Вот не было тут никого – и вот точно из-под земли выскочил наглый малец, который специально, что ли, под ноги бросился. Причем не ребенок же бессловесный, только-только агукать научившийся, а парень лет двенадцати, не меньше, уже соображать должен, что на пути у взрослого вставать себе дороже. Быть может, столь нагло и безрассудно он себя повел из-за того, что волосы и ногти его поросли мхом и вся кожа отдавала зеленцой?..

– Эй, ты откуда здесь?! – Даль схватил мальчишку за плечи. – Беги! Васпы! Рой!

Напрасно говорец с ним так. Ему самому следовало бежать от мальчишки, потому что тот был не совсем обычным ребенком. Совсем-совсем необычным. И этот необычный ребенок вырвался из объятий Даля и прямо в бесцветные глаза швырнул ему целую пригоршню зеленой пыльцы. Даль схватился за свое лицо, взвыл, закашлялся.

Гул васпов наполнил собой рощу. Бежать дальше было бессмысленно – если уж голодный рой ринулся за тобой, везде настигнет. Зил остановился, шумно вздохнул и, закрыв глаза, обернулся. От каждой веточки в роще, от каждой иголочки протянулись к Зилу, ко всем частям его тела бледно-зеленые нити, много-много нитей. Выбрать нужные проще простого для потомственного лешего, дар которого день ото дня становился сильнее. Без стеснения Зил попросил нужные деревья и ветви, как бы дернул за их нити. И заскрипели, наклоняясь, стволы. И ветви когтистыми лапами вцепились в рой, схватили его, сжали насекомых иглами. Еще немного и…

От удара сзади в поясницу леший упал на колени. Тело обожгло резкой болью. Откатившись, он увернулся от второго удара – и понял, что потерял связь с рощей. Ветви деревьев вот-вот отпустят рой, и уж тогда ему и Далю долго не прожить. А ведь это альбинос напал на него! Все лицо Даля было измазано зеленой пыльцой, он не владел собой, он подчинялся хозяину тонжерра, был послушной игрушкой. Даль навалился на Зила, ударил его лбом в нос. Хрустнуло, брызнуло. Но Зилу было не до того, он сумел выпростать из-под альбиноса руку с файером за миг до того, как роща отпустила бы рой. Зил пошевелил безымянным пальцем, и огнедышащий выплюнул из себя пузырь, который с грохотом – аж уши заложило – лопнул так, что поломало и смяло, охватило жарким пламенем половину рощи вместе с захваченным ею роем васпов. От роя, кстати, не осталось даже лохмотьев пепла!..

Взрыв оглушил зеленокожего мальчишку, ошеломил его – малец так и застыл на месте с широко открытыми глазами и ртом, – а заодно затих и Даль, подчиненный с помощью зеленой дряни.

Спасибо знаниям, благодаря «птице» полученным от Фелиса и от генерала Бареса, – хлестким выверенным ударом в висок, так чтобы не убить и не покалечить, Зил лишил альбиноса сознания. Аккуратно убрав его с себя, он тут же бросился к мальчишке, пока тот не пришел в себя и не предпринял еще чего нехорошего. Из-за того, что леший воспользовался даром, его слегка пошатывало, движения были неверными, все сильней подташнивало, и запахи – запах гари особенно! – казались слишком уж яркими.

Увидев спешащего к нему лешего, по затылок замотанного зелеными лентами, мальчишка очнулся, в глазах его появилось осмысленное выражением.

– А-а-а! – заорав от страха, будто обычный ребенок, он припустил прочь.

– Стой! – позади Зила все пылало, впереди плыло, подернувшись черно-багровой пеленой. Зацепившись за корень, торчащий из земли, он упал. Ах, чтоб тебя!.. Тут же встав на четвереньки, он сорвал с поясницы хвост ранжало и швырнул его вслед мальцу, не особо надеясь на успех. Однако напрасно он был столь низкого о себе мнения. Знания и навыки, приобретенные вместе с базовой активацией, оказались полезны – свистнув в воздухе, хвост хлестко ударил по лодыжкам юного беглеца и, обвившись вокруг них, повалил его. Добравшись до парня, тщетно пытавшегося снять с себя хвост, Зил не пожалел полосу плетенки, чтобы связать своему пленнику руки за спиной. При этом пленник грозил ему страшными муками и источал удушающий запах тонжерра – отвратительную смесь из ароматов тины и роз.

Умоляя простить его за пожар – огонь полыхал вовсю, грозя спалить дотла все до последней шишки, – леший оттащил на безопасное расстояние от рощи еще не пришедшего в себя Даля. Поклявшись отомстить за гибель растений, которых он чувствовал, с которыми был заодно, Зил положил говорца – вроде не толстяк, а тяжелый! – неподалеку от трупа крупного птера, явно рухнувшего из поднебесья на землю и изрядно вспахавшего дерн. Почему именно возле трупа? Чутье подсказывало Зилу, что так надо. Туда же он притащил и мальчишку, который поначалу отчаянно сопротивлялся и, шипя, норовил пнуть лешего в колено, а потом сменил тактику, стал покладистым и принялся упрашивать отпустить его, ведь он не просто какой-то там ребенок, а помощник великого Родда, нового повелителя Моса.

Зил вздрогнул, услышав имя колдуна, от встречи с которым у него остались не самые приятные впечатления.

– Великий Родд захватил не только столицу, но и значительную часть княжества. Уж я знаю, о чем говорю, я, как настоящий мужчина, помогал ему. Я и такие, как я. Мы называем себя детьми цветов. – У парня были большие оттопыренные уши. А еще он смешно надувал щеки и выпячивал худую грудь, поросшую желтыми и розовыми цветами. Корни растений брали жизненные соки у него прямо из-под кожи. Он хотел выглядеть взрослым и грозным, но у него не очень-то получалось. Однако Зила не обманула его хлипкая внешность и то, что мальчишка связан, ведь недавно леший уже встречался с подобными существами в логове колдуна Родда неподалеку от рыбацкого поселка Щукари. И этот малец был, похоже, из недавно обретенных адептов колдуна, раз он не узнал Зила. Да и насаждения на коже у него появились недавно и сильно чесались – вон как ногтями кожу расцарапал.