Текст книги "Последний Сеанс"

Тима замер. Он крепко обнял любимую и думал, не сводя глаз с дверей. Он тоже был ошеломлён, ошарашен. Никто не ожидал такого увидеть. Он тоже не спешил двигаться, так как хотел убедиться, что никого больше нет поблизости, никто не заметил их, и никто не слышит. Он ощущал чьё-то присутствие. Он развернул к себе Лору и, приставив к губам палец, молча посмотрел в её глаза. Его лицо выражало спокойствие, уверенность и силу, будто он оказался в такой ситуации не в первый раз. Это немного успокоило Лору, но не смогло остановить её истерики. Слёзы не переставали брызгать, кружилась голова, и перехватило дух. Это было то же ощущение, которое человек испытывает во время полёта, попадая в воздушную яму. Ведь полное отсутствие контроля над ситуацией и неизвестность – основные факторы страха. Сейчас Лора задыхалась от полной беспомощности. Это было неизвестное ей место, время уходило за полночь, ужас от увиденного сковывал её движения и сдавливал грудь. На несколько секунд она отключилась от реальности, провалившись в «воздушную яму», и только спустя мгновение, когда Тима одной рукой, от греха подальше закрыл ей рот, а второй встряхнул её хорошенько, она пришла в себя. Откуда-то издалека она услышала своё имя. Потом ещё, и только на третий раз Лора навела резкость своими красными от попавшей в них туши и опухшими от рыдания глазами.

– Малыш, ты со мной? Очнись!

Лора слабо кивнула.

– Ты здесь? Ты меня слышишь, видишь?

Лора снова кивнула.

– В общем так, сейчас мы потихоньку начнём двигаться в сторону выхода. Не спеша. Не тупи, не вздумай говорить, в полной тишине, нога в ногу, в полуприседе. Главное, отойти отсюда подальше. Там побежим. Пока нельзя. Чёрт, я так и знал. Дофантазировались. Ладно, сейчас не об этом. Главное, не высовываться, и чтобы нас не увидели. Ясно? Кивай, не говори.

Лора кивнула и двумя руками вцепилась в Тиму.

– Девочка моя, не бойся ты так. Мы выйдем сейчас к дороге, и всё кончится, только слушай меня и не спорь. Скажу: «Ложись!» – падай на землю и не дыши.

Как назло, под ногами было много сухой листвы и травы, и каждое, даже минимальное их движение было слышно в абсолютной тишине леса, ну, по крайней мере, им так казалось. Где-то неподалёку звонко хрустнула ветка. Они оба вздрогнули и пригнулись ещё ниже. Обернувшись на звук, ничего не разглядели. Тима боялся пошевелиться и крепко держал обеими руками Лору. Так они провели около пяти минут. Ноги у обоих затекли, но это сейчас меньше всего волновало. Другое дело, что это сковывало и делало нелепыми их шаги. Потихоньку они стали двигаться в противоположную сторону от крыльца.

Глава 9

Яна сходила под себя. Ей стало жутко стыдно. Она боялась, что вот-вот включится свет и в палату войдут врач или медсестра. И, о боже, какой позор, увидят её в этом состоянии. Заревела снова, но тихо, в себя, даже беззвучно, это была истерика, но какая-то внутренняя.

Сколько прошло времени с того момента, как она сюда попала, было непонятно. Смятение и ужас накрыли её с головой. Тело становилось совсем слабым, но разум ещё был активен. Догадки о том, где она и что с ней собираются делать, играли против неё. Яна стала накручивать себя, представляя, что она умерла. И что это морг. Воображение работало на максимуме. На какое-то время ей показалось, что она стала видеть себя со стороны, потом сверху.

Помещение, в котором она находилась, было небольшим, похожим на палату в больнице. Но нет, это не могла быть палата. Таких палат не бывает. Это больше походило на заброшенный разделочный цех. Стены были покрыты толстым слоем налёта и пыли. Углы укутаны бесконечными узорами паутины. Десятки мух, попавшихся в ловушку, беспомощно барахтались, обречённые, так же, как и те несчастные люди, которые оказывались в этих стенах. В помещении было три стола или койки. Ко всем были прикреплены тела. Как и Яна, два других человека были жёстко пристёгнуты ремнями таким образом, что тела находились под небольшим наклоном. Полностью обнажены и неподвижны. Второй девушке повезло меньше, помимо травм головы и рассечений у неё были сломаны рука и лодыжка. Многочисленные ссадины и гематомы по всему телу и особенно в области промежности свидетельствовали о насилии, которому она подвергалась. Тёмная лужа под каждым из столов, густая, мутная, слизистая, напоминающая кисель на вид, была ничем иным как смесью испражнений, крови и рвотных масс. Помещение было подвальным, с плохой влагоизоляцией, поэтому здесь всегда было сыро и холодно. Несмотря на это, воздух был липкий и, казалось, жирный, будто пропитанный всей этой грязью. Он ложился на кожу и покрывал её толстым слоем, забивал поры и не давал дышать. Проникал вовнутрь и окутывал лёгкие и бронхи, затрудняя дыхание, обволакивал сердце, замедляя его биение. Нижнюю часть стен покрывала плесень, а верхнюю – черный грибок. Он, как тёмная сила, обнимал комнату и, объединяясь с клубами паутины, устрашающе свисал с потолка. Здесь не было окон и вентиляции, кроме маленького отверстия под потолком, закрытого сеткой, которое, скорее всего, давно не пропускало воздух. Отопление здесь тоже не было подведено. В общем, место идеально подходило для гниения чего-либо и разведения всевозможных бактерий и микроорганизмов. Правда, пол был покрыт плиткой, а в углу, похоже, был небольшой уклон и решетка для стока воды.

Сознание окончательно вернулось к Яне. Теперь она начала соображать ясно, насколько это было возможным в такой ситуации и после таких травм головы. Паника отступила на второй план.

– Где я? Вот что нужно понять, прежде всего.

Яна стала всматриваться в темноту, но ничего не видела напротив себя. Она чувствовала, что находится в помещении не одна:

– Боже, это ещё одна девушка. Она мертва? Не дышит, я бы услышала. Не шевелится. Мертва. Точно мертва. Может, даже не одна. Возможно, тут ещё несколько человек. Или тел. Значит, это морг. Но почему мы привязаны? Я живая. Я не собираюсь умирать. Ещё не время, я же молодая. Я замуж хочу.

Яна вспомнила мужчину своих грёз и ненадолго погрузилась в воспоминания.

Звуки, доносящиеся из-за двери, заставили её прислушаться. Были слышны шаги, какая-то суета, где-то в коридоре далеко от неё кто-то был. «Закричать? Позвать на помощь? Вдруг это шанс, единственный, вдруг его больше не будет? Что, если он уйдёт, и я останусь здесь умирать от голода? А если крысы? Если тут есть крысы?!»

Яна до смерти боялась крыс. Дважды в её детстве крысы забегали к ней домой. Это было ужасно. Однажды огромное мерзкое существо размером с кошку вбежало через оставленную кем-то из родителей открытую дверь и спряталось за холодильником. Яна помнила этот ужас, когда отец с соседом искали её повсюду, а потом гонялись по квартире с палками, пока не забили до смерти. Кишки вылезли наружу, а батя всё не мог остановиться и продолжал бить её палкой. После этого следы внутренностей долго не могли смыть, они так сильно въелись в пол, как чернила. Второй раз это случилось в туалете. Яна увидела какое-то движение, а когда присмотрелась, обнаружила позади себя длинный омерзительный хвост. Крыса пробралась туда через дырку в стене, которую не успели заложить после ремонта труб. Это было жутко. С визгом ребёнок вылетел в коридор, до смерти напугав родителей. Народное суеверие гласит, что крыса, забежавшая в дом, это предвестник большой беды или смерти. Оба случая закончились смертью близких родственников.

«Сейчас я позову на помощь, и меня спасут. Приедет мама, полиция, меня отвезут в больницу. Нет, никаких больниц. Я поеду домой. Или нет, нельзя шуметь. Я не знаю, где я и почему. Нужно сначала всё обдумать. Попытаться освободиться. Похоже, меня связали не случайно. Это не больница. Это или морг, или какая-то фигня. Надеюсь, это не маньяк меня сюда притащил. Стоп, я была с парнем. Радослав. Я была с Радославом!»

Яна пыталась вспомнить последовательность происходящего, но голова сильно кружилась, мысли вращались как карусель, путались. Было трудно сосредоточиться. Имя Радослав вертелось впереди других, на первом плане. Картинка с кофе из Макдоналдса, затем парк, комната в общаге, такси, Радослав открывает перед ней дверь. И дальше пробел, провал. Нахлынули воспоминания из детства: отец держит её за руку и ведет к пруду, высокая трава щекочет содранные, но уже зажившие коленки, яркое солнце заставляет щуриться, уже слышна перекличка лягушек, и запах, потрясающий запах воды и полевых цветов. Яна загребает ладошкой траву и режет безымянный палец. Резкая боль, шок, всхлип, и, казалось бы, день испорчен, но отец подхватывает дочку на руки и сажает на плечи. Инцидент исчерпан, боль и слёзы забыты, и Яна снова счастлива. Расставив по сторонам ручонки, она летит навстречу ветру и свету, закрыв глазки и дыша полной грудью.

Яна заснула.

* * *

Это был, так называемый, «приёмник – карантин». Жертвы находились здесь неопределённое время. Их привозили сюда по надобности, так сказать, по мере поступления запроса, и оставляли на адаптацию. Если человек был физически крепкий и выдерживал «карантин», его переводили в «стационар». Если же нет, Мамонт мог поступить с телом по-разному. В зависимости от настроения, он или сразу после определения статуса «всё» разделывал его на мелкие части, либо мог оставить тело разлагаться, что существенно снижало шансы других гостей его гостеприимного санатория выжить. По требованию начальства, «гостей» старались поддерживать в состоянии «дышит». Одной из особенностей Мамонта была его любовь к человеческому мясу. Свежину он готовил себе и употреблял время от времени, в основном, в супе. Также Мамонт панически, патологически боялся дневного света, поэтому никогда не выходил на поверхность. Жизнь под землёй научила его лучше видеть в темноте. За долгие годы пребывания в подвале, после того как его туда определил доктор, он выучил там каждый уголок и в полнейшей темноте прекрасно ориентировался. Нет, свет в подвале был, но не везде и включался не всегда. Было одно место, куда Мамонту не позволялось входить. Это кабинет врача. Врач появлялся всегда неожиданно. Большую часть времени его не было слышно, когда он запирался у себя.

Глава 10

Маленький Валера вырос в семье врача-хирурга и домохозяйки. Отец был к сыну очень строг и часто несправедлив. В связи с работой в областной больнице неотложной помощи, Кирилл Леонидович Недорезов бывал дома редко. Дежурства сменяли неотложные вызовы, бесконечные планёрки и совещания. Помимо этого, он также практиковал в частной ветеринарной клинике, где проводил сложные операции, с которыми не в силах были справиться молодые врачи. Это было не часто, но такая работа доставляла ему удовольствие. Именно с животных он начинал свою практику, будучи студентом университета. На даче, в их пригородном доме, который достался им от деда, в подвале была оборудована операционная. Также там было ещё несколько помещений для хранения медпрепаратов и материалов, помещение для содержания животных после операций или постоянного контроля – такой себе стационар.

В отдельной комнате дед хранил интересные экземпляры эмбрионов животных. В многочисленных колбах были кожа, снятая с убитых животных, мумифицированные мыши, крысы, хомяки, морские свинки и кролики, аномалии организмов в отдельно заспиртованных органах, сросшиеся конечности и прочее. Он не проводил опыты на животных, просто коллекционировал кое-что, собирая интересные экземпляры, встречающиеся в его практике.

Дед всегда говорил, пытаясь убедить в этом сына:

– Каждый должен заниматься тем, что ему по душе, что у него хорошо получается.

Затем и сын стал твердить это Валере, прививая ему любовь к медицине и науке. Маленький Валера соглашался и с раннего детства с большим удовольствием посещал все, по возможности, операции на животных, что проводил отец и, естественно, мечтал стать известным доктором. Только вот двигало им нечто иное, не желание творить добро, спасать человеческие жизни или жизни животных, а что-то другое. Валере нравилось представлять, что чувствует тот, кого оперируют. Он любил фантазировать на эту тему, много читал про анестезиологию. Больше всего его интересовали возможности человека. Интересовался пределами выносливости и болевым порогом. Как внешние обстоятельства могут влиять на ощущения, можно ли увеличить болевой порог, и какие для этого нужны условия?

Отцу с трудом удалось сначала добиться того, чтобы сын поступил в университет. В первый год после окончания школы Валера просто прогулял экзамен. Он настолько был уверен в могуществе своего отца, имеющего большие связи в кругу медсветил и немалые деньги, что просто не пришел на один из вступительных экзаменов. Вместо этого он провёл весь день со своей подружкой, гуляя в парке. Родителям сказал, что всё прошло хорошо, но когда выяснилась правда, было уже поздно. В тот день отец, Кирилл Леонидович, был изрядно пьян, выпив добрых семьсот граммов армянского коньяка за ужином. Это был подарок, благодарность от хороших знакомых, дочери которых он провёл операцию. Он никогда не брал наличные от близких ему людей. Поэтому в доме всегда лились реки дорогого спиртного, и холодильники, а их было два, ломились от деликатесов. И несмотря на то, что мать Валеры Нина Александровна была домохозяйкой, она почти не готовила. Горячее первое было большой редкостью, да и не было никакой необходимости готовить. Сын шлялся в свободное от учёбы время непонятно где, бывало неделями не ночевал дома, а приходил только для того, чтобы попросить у отца денег или поменять одежду. Он часто жил в загородном доме. Дом был большой, и в нём было всё необходимое для жизни. Туда он тягал девушек с курса, но с одной из них у него были более теплые отношения. Она знала о его полигамии, но прощала, считая его перспективным женихом.

Отец тоже был редким гостем дома, так как часто после работы снимал стресс с коллегами в кабаках или за игрой в преферанс в гостях у приятелей. Там собирались люди из городского и областного советов, прокуратуры, судьи и другие уважаемые личности. Чаще он просто оставался в больнице, так как не было ни сил, ни времени возвращаться домой, где, скорее всего, его ждал скандал. Ссора с женой или выяснения отношений с оболтусом сыном, расстраивавшим отца своим идиотизмом, ограниченностью и отсутствием какого-либо, по его мнению, таланта. Больше всего отец хотел, чтобы Валера продолжил династию врачей, стал хирургом, но сын учился постольку-поскольку, постоянно находясь в подвешенном состоянии под угрозой отчисления из ВУЗа. Только старания и упорство отца держали его на плаву и не давали скатиться.

В тот день Валера пришел домой как ни в чём не бывало с гематомой тёмно-фиолетового цвета на шее, оставленной ему подружкой на память о чудесно проведённом дне. Паря на крыльях любви, он влетел в кухню, где его уже ждали оба родителя. Отцу позвонил заведующий кафедрой первого медицинского факультета и сообщил, что Валеры не было на экзамене. Места в вузе были на вес золота, и большая часть абитуриентов имела привилегии того или иного характера. И даже те, у кого были связи и возможность «договориться», тоже имели конкурс. Но не прийти на экзамен – было недопустимо.

– Тут уж простите, Кирилл Леонидович, при всём уважении. Давайте пробовать в следующем году, – оправдывался завкафедрой.

Для отца Валеры это был удар. Алкоголь усилил эмоциональное потрясение, и в результате Валера получил по полной программе.

– Ах ты, мерзавец, ты что наделал?

– Па, подожди, пап!

– Ну, скотина, иди сюда, сейчас я тебе подожду, обязательно подожду.

Отец с размаху своей тяжелой ручищей заехал Валере по голове. Благо, что тот успел среагировать и пригнулся. Удар пришелся в большей степени в плечо и лишь слегка задел голову. Следом посыпались оплеухи обеими руками. Удары наносились по всему телу. Сильные тяжелые затрещины градом обрушились на Валеру, но он стоял на ногах, отмахиваясь и закрываясь. Мать отчаянно орала на мужа, чтобы тот остановился, но он, сопя, и, по-видимому, войдя в азарт, раздавал всё новые и новые пинки. Сын отступал в коридор, отчаянно принимая новые удары отца. А тот матерился, шипел и, задыхаясь, всё продолжал атаковать:

– Гадина такая! Я ему всё: и деньги, и внимание, и образование, а он, падла… Ну ничего, пойдёшь в армию, в стройбат, там тебя научат жизни. Ни копейки больше не получишь, ни копейки. Позор. Это же надо так отца подставить?!

Язык заплетался, появилась одышка. С таким весом Кириллу Леонидовичу было тяжело двигаться. Весил он килограммов сто двадцать. Вообще не уделял внимания физическим нагрузкам уже как лет двадцать. Валера, молча пятясь назад и принимая все удары от отца, зацепился пяткой о свою сумку, которую по привычке бросил на пол у входа в кухню, и свалился на спину. Отец по инерции повалился на сына и продолжал его мутузить. Внезапно их двоих окатили ледяной водой. Это был компот из сухофруктов. Нина Александровна только что достала его из холодильника. Она не знала, как остановить разъярённого мужа, и схватила со стола то, что попалось под руку. Отец опешил и замер. Под ним застыл в ожидании новой волны агрессии его сын. Валера для своего возраста был внушительных размеров. К восемнадцати годам его рост превышал метр восемьдесят, а вес был около ста пяти килограммов. Когда две туши свалились на пол, содрогнулась вся мебель в их трёхкомнатной квартире. А во время отцовской атаки вся кухонная утварь разлеталась как щепки в лесу от точных ударов дровосека.

– Ты чё, совсем, мать?

– А ты, старый осёл, не совсем? Чуть ребёнка не зашиб.

– Кого? Ребёнка? Это призывник! Погоди, это что, компот? – Кирилл Валерьевич сидел на полу, опершись широкой спиной на деревянную резную дверь ванной комнаты, и, тяжело дыша, облизывал пальцы.

– Да, компот, был.

– Не своё, не жалко? Нахрена такой продукт переводить?

Компот ему передала одна из медсестёр, так сказать, в благодарность за хорошее к ней отношение и понимание. Она всегда что-то передавала ему из дома, то фрукты, то консервацию. Всё своё из огорода. А Кирилл Леонидович очень любил такие вещи, за что и «благодарил» Ольгу. Нина Александровна догадывалась, что у мужа есть отношения на работе. По разным причинам. Во-первых, он был «кобель», во-вторых, никогда не приходил с работы голодный, значит, его кто-то кормил, в-третьих, он потерял всяческий интерес к супруге. Это убивало Нину Александровну, но она не подавала вида, что догадывается об изменах мужа, просто заливая горе водкой.

Валера в тот день убежал из дома и не появлялся в течение трёх недель, лишь изредка звонил матери сказать, что с ним всё в порядке.

На следующий год он всё-таки поступил. Хирургом не стал, но вот диплом врача, спустя шесть лет учёбы, получил. Потом были полтора года интернатуры, и вот, он – доктор. Но не хирург, а психиатр. Почему? Да потому, что дара к работе скальпелем у него не было, по мнению отца. И он «договорился» и нашел сыну местечко, «тёплую ванну» в психиатрической лечебнице. Резать никого не нужно, а психов никто не жалеет. Дал не ту таблетку – ничего страшного. Они не пожалуются. А если и пожалуются, то никто не поверит. Они же психи.

В студенческие годы Валерию много раз представлялась возможность практиковаться на животных в частной клинике, где его папа «подрабатывал», но все попытки либо были на грани, либо заканчивались печально для оперируемых. Отец его всегда отмазывал, ссылаясь на необратимость болезни или на слабое сердце питомцев. Ругал, но давал всё новые и новые попытки учиться и набивать руку.

Никто не догадывался, но Валера допускал ошибки специально. Делал неправильный надрез, вводил неправильные вещества вместо наркоза, подменял анализы здоровых – больным, и наоборот. Несколько раз специально оставлял или целенаправленно прятал в оперируемом бедном животном различные предметы. Это были хирургический шовный материал, тампоны, дренажи, обломки инструментов. Дело в том, что невозможно провести четкую грань между преднамеренным и непреднамеренным оставлением инородного тела в организме, что прекрасно знал и чем пользовался Валерий. Последствия таких действий бывали различными.

Иногда инородное тело не вызывало никаких клинических проявлений и оставалось необнаруженным, но это было всего два раза. В остальных случаях такие «ошибки» приводили к образованию спаек, непроходимости кишечника, воспалений, абсцессов, кровотечений и перитонитам. И чаще всего исход был плохим или летальным. Никто не знал, но Валера чётко понимал, что и зачем он делает. Он прекрасно владел делом, прекрасно владел практическими навыками, в совершенстве знал теорию. Просто ему нравилось доставлять беспомощным существам вред и, как следствие, боль и страдание. Это его возбуждало. Занимаясь сексом со своими многочисленными подругами, он сотни раз прокручивал в голове эпизоды своих практик, видел мучающихся животных, которых возвращали через время в клинику для повторных анализов, обследования и последующего ведения. Предсмертные судороги, пена пузырями, конвульсии – вот что видел он перед глазами, обнимая и целуя девушек. В моменты мужской слабости, а такое случалось с ним нередко, он поднимал эрекцию именно таким образом. Концентрировал мысли на мучениях своих жертв. Если в клинике оставляли животное с улицы, ну, типа: «Вы присмотрите за ним. Подлечите и отпустите, может, кто заберёт. Мы не можем, у нас свой кот или собака есть» – то это был джекпот. Такого животного Валерий забирал себе в дом и уж там издевался над несчастным по полной программе.

Приступы головной боли были частыми и всегда провоцировали его на жестокость. В эти моменты он приходил в ярость. Таблетки не помогали, ну или частично снимали боль, а единственным способом ослабить её или совсем убрать – было причинение боли его жертвам. Никто не знал и даже не подозревал, но впервые Валерий убил человека на четвертом курсе университета. Возвращаясь от одной из своих подруг домой после неудачного секса с ней, он был страшно расстроен и угнетён, к тому же жутко болела и кружилась голова. Он с трудом вёл автомобиль, мечтая о том, как вернётся домой и снимет напряжение своим привычным способом. Обычно он сразу же спускался в подвал и выбирал кого-то из животных для процедуры. В помещении царила атмосфера страха, ужаса и безысходности. Животные начинали кричать, услышав его шаги, осознавая, что пришел и их черёд страдать и умирать. Валерий никогда не убивал сразу всех, всегда оставлял нескольких подопытных на всякий случай в живых. А когда звери заканчивались, он покупал их у метро или на птичьем рынке, подбирал на улице или забирал из приютов. Вводя зверю парализующее вещество, чаще всего это были кошки, он ждал, пока оно подействует, и принимался за издевательства. Одной рукой нанося смертельные и безумно болезненные увечья, второй он мастурбировал и не прекращал, пока не доводил дело до конца. В таких условиях всё получалось быстро. Боль уходила и, придя в работоспособное состояние, он занимался уроками или домашними делами.

Но в тот раз, впервые, его жертвой стал человек. Свет в городских уличных фонарях отключили ровно в полночь. Из-за дождя небо было покрыто тучами, даже Луна спряталась, и мир накрыла почти совершенная темнота. Дорога в сторону его дома была усеяна ямами, но для Валерия это не было проблемой. И он, как всегда рассекая холодный воздух жигулями шестой модели, летел вперёд. В какой-то момент спазм пронзил его мозг, и, бросив руль и на мгновенье закрыв глаза, Валерий очутился на обочине. Придя в себя, он резко выжал педаль тормоза и вывернул руль влево, при этом окатив девушку, замершую в испуге с широко открытым ртом и глазами, из лужи с ног до головы.

– Зараза, откуда ты тут? – красный жигуль проехал ещё метров пятьдесят и остановился. Голова раскалывалась, но Валера решил сдать назад и обматерить бедолагу, которую чуть не сбил.

Когда он вернулся назад, девушка так и стояла без движения. Он открыл окно и увидел хрупкую девчонку лет двадцати с тачкой для продуктов, двумя целлофановыми пакетами и зонтом. Девушка молча стояла и испуганно разглядывала машину, которая чуть было не лишила её жизни.

– Ты что тут делаешь, глупая? Темень кромешная, дождь, не видно ничего!

– Я, я, я иду…

– Куда?!

– Ну, вообще-то я иду в Крым.

– Куда? – в голову к Валерию тут же пришла идея, и дальше всё шло по его сценарию. Он сменил гнев на милость и любезно предложил ночной путнице подвезти её. Выйдя из машины, он посмотрел по сторонам и убедился в отсутствии других прохожих. За несколько минут, которые он провёл в этом месте, не проехал ни один автомобиль. Было около половины первого ночи, но в таком месте и днём мало кто ходил. Это была трасса за городом между двух деревень, с одной стороны дороги было бескрайнее поле, а с другой посадка. И если в городе хоть что-то светилось вокруг, то тут была кромешная тьма.

– Садись в тачку, давай подвезу тебя хоть немного. Ты совсем промокла, идти тебе ещё далеко, километров семьсот. Ты прости меня, я это, задумался и ямку объезжал, тебя же не видно совсем. Ну, я не специально.

– Я не злюсь совсем. Значит, так надо было. Ведь всё же в жизни не просто так.

– Это точно, так надо было, – улыбаясь, и уже ни на секунду не сомневаясь в успехе своего плана, Валерий вёл «шестёрку» в сторону своего дома. Он любезно предложил девушке отогреться и выпить чашечку кофейка, так сказать, чтобы сгладить свою вину. А девушка тут же согласилась и принялась рассказывать, как она оказалась там и почему идёт в Крым. Приехав домой, он угостил её вином и конфетами, а сам пил чай. Минут с двадцать они мило болтали, а потом она попросилась в туалет, чем и воспользовался Валерий, подсыпав ей в бокал снотворное, но немного, она лишь стала слаба, но не уснула полностью. Когда она стала сползать по креслу, улыбка на его лице сменилась страшной гримасой, выражающей исступление и ненависть. Он схватил её за волосы и поволок по полу в подвал, где насиловал её около часа неестественным способом. Большую часть этого времени девушка уже была мертва, так как ещё в самом начале он свернул ей шею, когда хотел, чтобы она на него смотрела. Измываясь над неподвижным безжизненным телом, он резал спину девушки скальпелем и бил лицом о кафельный пол. Голова перестала болеть. Валерий укрылся покрывалом и обнял ещё тёплый труп. Закинув на него ногу и уткнувшись носом в каштановые волосы Илоны, так её звали, крепко заснул прямо на полу.

В ту ночь Валерий понял, что истинное удовольствие он получает от мучений человека. От тела он избавился следующей ночью, просто закопав его в саду своего участка.