Текст книги "Поэзия летит клином"

Поэзия летит клином
Александр Шатайло

© Александр Шатайло, 2022

ISBN 978-5-0059-3554-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОЭЗИЯ ЛЕТИТ КЛИНОМ
(Век ХХ. Серебряный.)

 
*
Мне кажется,
что я уже не чел.
В моей пещере появляются рисунки —
зачем тут звёзды,
жёлтый лунный глаз,
когда жена стоит
у голубых костров кухонной плитки
и дразнит ножкой,
крылышком,
пупком?
 
 
Так знай жена,
я под высоким каблуком какой-то… Музы —
вот так штука!
Не хуже бабы тянет в спальню
стих слагать,
взять ритм
и стиль,
и с ней летать
из нашего, Серебряного,
в тот, Золотой,
на курьих ножках век…
 
 
И даже дальше —
к Ломоносову в тюрягу,
к Сафо на остров,
и может быть ещё…
Чем не машина времени?
И отлетают эти «за». —
 
 
Чем
так сидеть,
я нанимаюсь человеком…
Конечно же, к богам! —
Музыка оттуда.
Она – банкир.
Радушная хозяйка тех
небесных банков,
где можно взять на хлеб.
И маслицем помазать,
если хлеб тот будет.
 
 
…Я вновь беру
на дорогой билет
на «колесо большого обозренья»:
вот лес,
речушка,
дачные строенья —
красивые стремленья
мёртвых городов…
 
 
Хожу по ниточкам —
натянутым туда,
таскаю кирпичи отсюда…
 
 
Поэзия страхует каждый шаг,
так удивительно страхует,
что кажется,
что ты не человек уже…
Но перстень на руке у Бога!..
 
 
Гляжусь в стихи…
И погибаю, как Нарцисс…
 
 
Но следует очнуться!
Ребята, следует очнуться,
дать сердцу бой —
естественный, пещерный…
 
 
Довольно вылетов, довольно,
механик ждёт расстрелянные крылья штопать…
 
 
Планета смертников активна в этот век.
Давайте будем спать,
как бабушки,
как дедушки,
как дети…
 
 
**
Мне кажется,
что я уже не чел.
Вот и сейчас
мой язычок прикушен.
Здесь Муза говорит,
точнее шепчет,
как стихи слагать,
как говорить с луной,
и с этой, и вот с этой,
и с этой вот
далёкою звездой…
 
 
(Одни стихи на языке,
как будто только водка в магазине,
и нету кильки
северных морей…)
 
 
В воде – я знаю —
судорога сводит,
и эту дрянь булавкой колят,
чтоб стало больно,
чтоб с болью стать сильней.
 
 
А мне как быть?
В поэзии – чем уколоться?
Вот судорога свела —
не просто ногу, —
всю жизнь мою,
и как мне стать сильней?
 
 
Поэзия не так проста,
как холод и вода.
 
 
Поэзия звучит как дом,
который не отпустит.
 
 
Поэзию не переубедить.
 
 
Там не взлетает самолёт,
там гром гремит,
              а дождик всё не капает,
там сталь течёт,
глазами ищет желобки,
там турманы молчат,
два голубка,
подброшенные в небо с разных чердаков.
 
 
Давайте их на суп определим,
проклятых молчунов.
 
 
Давайте пальчики порежем,
как станем потрошить поэзию.
Вот так – чтоб до кости —
здесь действие и боль —
порезаться!
 
 
Но – чем?
Созвучным лезвием? – я режу… нет!
Я только брею пятидневные щетины —
и я порезаться боюсь…
 
 
Поэзия – Полинезия.
(Глухой номер.)
 
 
Поэзия – пол-кило взвесила.
(Только собаки могут это есть.)
 
 
Поэзия – конница,
               шесть дробинок жалости,
розовый Покой или Покой розы.
(Хм… что-то в этом есть!)
 
 
(А ну-ка,
ещё раз!)
Поэзия – бельё на верёвке,
                       маска для Жака Планта,
поэзия – набережная,
поэзия большого окна
         в кабинете авиаконструктора.
Я больше всего перед птицами виноват…
        Но крылья не мстят —
о крыльях мечтают!
 
 
(…Ты небесный орёл,
ты похитила меня навсегда.
Ты сказала всему: он нужен мне, он нужен мне, —
и никто мне столько еды не приносит,
           никто!
Вчера была метель —
холодное острое блюдо —
но я глотал и шептал: она нужна мне,
она нужна мне…)
Поэзия пульсирует,
            поэзия пульсирует.
Поэзия натягивает чулок
на свою очаровательную ножку.
Поэзия – галька.
Поэзия – Олеся.
Поэзия…
 
 
Сама Поэзия и есть…
 
 
Клин клином вышибают
и в этом есть резон —
 
 
поэзией порезаться,
чтоб судорога прошла,
чтоб наконец приблизиться к жене
у голубых костров с моей куриной ножкой…
 

НА КУХНЕ

 
А солнце
не знает
что я делаю —
упёрлось
в одну точку —
не может левее дать
где окно
 
 
как тёплые мышки
бегают лучики
ищут любую дырочку
чтобы нырнуть
и увидеть
как у меня там – с темнотой?
 
 
плачут тёплые мышки
бегая по аккуратным кирпичикам —
сами они в темноте
 
 
солнце
не видит
что я делаю
как в конусную рюмку
заливаю
горючее
а любимая
рюмка
та ещё пьянь
 
 
а греческой брынзы нет лучше на свете!
а бекон как бекон
просто жирный бекон
 
 
солнце
не видит
что я делаю
как мне темно
 

К ЮНОМУ МОРЮ

 
Пусть хлеб
        цветёт волос моих
но утро остаётся свежим
                      души моей —
ждёт Муза у причала
чтоб отвезти меня
к родному морю
твоих зелёных глаз
 
 
Пусть хлеб
цветёт волос моих
но руки хлеб берут
души моей —
и птицы не оставят мой корабль —
за ним
как прежде
будет много белых птиц —
 
 
и вот
я здесь
 
 
у волн
твоих каштановых волос
 
 
на раскалённом ложе
наших встреч
 

ПЕСНЯ

 
Ты смотришь,
как плавают птицы,
какую-то муку любя,
как будто ты хочешь влюбиться,
но мир не венчает тебя.
Ты смотришь, как плавают птицы,
но это попросту вы,
и только влюблённые лица
сияют у вашей воды.
Воркуем, как птицы, воркуем,
и жмёмся друг к другу при всех,
но всё-таки негодуем
и даже способны на смех…
Лишь птицы да наши страницы —
бок о бок,
крыло о крыло.
Слетаются чёрные птицы,
которым не повезло.
Слетаются птицы, роняя
багровые перья любви:
как птица,
падала Майя,
или выпорхнула Натали —
перелетела к другому —
на пальмовой
ветке сидеть…
Нельзя тебе по-другому,
опять к кому-то родному,
опять подплывать… и лететь!
Ты смотришь,
как плавают птицы,
и режешь себя тоской…
Пусть песня
в тебе случится,
пусть в сердце другое стучится,
пусть птицы летят над рекой…
 

ПОД КАПЕЛЬНИЦЕЙ

Примите горсть моих стихов,

могилы вселенной…

А также Андрюше,

врачу скорой помощи,

который из баклажки

сделал капельницу.

 
Смерть,
         ты уже на кровать ко мне присела,
положила руку
         на тело.
Вот как рюмочка
                  меня подвела!
Ты так близко ещё не была.
Ты прошила меня,
как цыганская игла,
ты
карманником лезла,
                      всю зарплату взяла.
Ты нырнула в меня,
               как в глубокую воду,
но доплыла
                  до научного корабля:
вместе с ним наблюдаешь природу —
трёх китов,
на чьих спинах – Земля!
Ты пронзила меня,
как «молния» – куртку,
я застёгнут, как спальный мешок,
по рассыпанным болтикам,
                      клапанам, втулкам,
ты дошла… до Москвы —
как красив мой «движок»!
Ты по склонам
                       гуляла
                               лет,
на лугах
             брала
                   первоцвет,
вдруг увидела
пьяненького меня,
предложила: давай «на коня»!..
Ты меня не искала,
ты была на земле.
На земле была
и есть в космосе.
Ты вообще-то подобна
подколодной змее,
оставляющей косточки
доскам,
могилкам,
мрамору,
нам.
Узким дорожкам,
печальным шагам.
Может не страшно
лежать,
уже не дыша.
Если ракетой выходит душа.
Страшно
тому,
кто пришёл посмотреть,
как у соседей
выглядит смерть.
Смерть,
         ты уже на кровать ко мне присела,
положила руку на тело.
Подвела меня водочка,
         подвела.
Ты так близко ещё не была!
Ты пришла,
ты просишь подвинуться,
чтобы лечь и любить – погубить.
Расскажи, как лишилась
                     невинности?
А тебя мне рано любить.
Но с меня,
           ещё не прокапанного,
вдруг – огромного, как звезда, —
ты снимаешь часы «Года»,
мне подаренные мамой с папою.
Всё идут,
эти часики боли.
Так легко их
сейчас стянуть.
Ведь от боли
             такие побои,
что стихи фиксируют жуть.
Смерть,
           ты уже на кровать ко мне присела,
приболел я,
              а ты возле меня,
никого не пускаешь к телу,
ни на что не хочешь менять,
ни на хлебушек,
ни на маслице,
ни на медный петровский пятак,
не пойдёт тебе короткое платьице
и зачем тебе красный лак?
На кровать мою присела,
положила руку
на тело —
отморозила,
               отняла,
близко так
                 ещё не была!..
 

В ЭТОТ ЧАС

 
Семь утра.
Звезда сгорает.
Месяц тонет. Боже свят.
Побыстрей снежинки тает
настроенья тёмный взгляд.
Ну а нежность,
неба нежность
по головкам гладит нас.
Я узнал тебя, Надежда,
в это утро, в этот час!..
Катит небо,
катит волны —
моя лодочка дрожит…
На высоком дне не больно,
если там снежок лежит.
 

ПОДОБЕН (СТИХ ИЗ ШАХТЫ)

 
Бог
на третьем
застрял этаже —
                           жмёт на 2-ва
                           жмёт на 6-есть
 
 
влип Господь Бог – читает
«Советский спорт»
жмёт
         «аварийку»
белых вершин
белых солей
в океанах глубоких
 
 
Не уверен —
сидя
в шахтах ракет —
жму на «стоп» открывшихся век
                     рыб говорящих в океанах глубоких
 
 
я очень подобен
способен на жест
да не буду судим
                    за допинг
снежных ночей
чистых листов
тёплой жены под боком
 

ПО ВЕСЕННЕЙ ДОРОГЕ

АНАТОЛИЮ ДРОЖЖИНУ

 
Поэзия душой ко мне пришла:
и поднялась, и расцвела
душа как совершенство:
как мир, как радость,
как блаженство, —
как боль,
которая под дождиком ждала…
 
 
Светло, в такую рань светло,
сам лист укатан как огурчик,
сама душа, как новенький авто, —
дрожит, повёртывая ключик, —
 
 
«Поехали!» – всё говорит о том,
поехали – раз хорошо уселись,
да не найдут нас под столом,
как двух скелетиков в ущелье.
 
 
…Моё перо, мы едем с ветерком,
мы видим лепестки цветений
нездешних улиц. Дальше будет… Дом —
ждут небеса заезжих вдохновений.
 
 
Вот на обгон пошла строка —
заветный дом летит навстречу.
И жизнь летит, и мнёт бока,
и потихонечку калечит…
 
 
И сорная растёт трава,
пугают покорёженные «ляльки»…
Но так нужны, нужны права —
жать на весенние педальки.
 

РАСТУТ ГОРОДА

 
Растут города… это Новое приходит.
Растут города… но никогда
Старое за нос не водит.
Старое не боится
бенгальских огней.
Так же лихо садится
на горячих коней.
Старое остаётся.
Красиво дерётся.
Вместе с Новым живёт,
с красным солнышком
встаёт…
 
 
Растут города… это гости
смотреть приходят
на новые стены,
на кафель,
на окна,
а после
там старую песню заводят:
ромашки спрятались, поникли лютики,
глядит с балкона старый дед:
прощайте, с огурцами кустики,
и деревянный туалет!
Плюют с балкона на рассвет:
тебе, Житуха, наш привет!
…Я отойду от тёмного окна,
налью вина;
пусть будет мир,
разрушит нас война.
 
 
Растут города… это женщина стонет.
Рожает мальчишку,
космонавта Антона.
Гулял как-то в городе матросик шальной —
и город растаял, увлёкся волной.
 
 
Пусть ждёт меня дева. Пусть выглядывает с балкона.
Весь город теперь лежит на ладони.
Пусть мажут кирпичик цементом, как маслом,
(кирпич на кирпичике телом окреп),
пусть утром откроются новые ясли
и в новой пекарне выпекут хлеб.
 
 
Пусть новые кони старых низложат,
но там, у победной черты,
вперёд пропустили уставшую лошадь,
которая очень любит цветы.
 

КРЯЖ

АНАТОЛИЮ ЖИГУЛИНУ

 
Бог кимарит.
И где ж ты, берлога?
Ищем бога.
И много нас, много.
Кто с рогатиной, я – с капелью:
не пора ли вставать с постели?!
 
 
Я врываюсь в берлогу мишки
с «AC/DC» новеньким диском.
 
 
Я впиваюсь
в него комаром.
Выпиваю целый аэродром.
 
 
Я маню его
нос медком.
Осетринкой
с хорошим душком.
 
 
Белым инеем
ложусь на подушки.
Даже лёг я
прекрасной пастушкой.
 
 
Я срываю
с него погоны,
я рисую ему иконы.
 
 
Я – руки ему на грудь,
а в руки – свечу.
Я сижу возле него… и молчу.
 
 
А пока я его поднимаю,
я и сам – от зимы – засыпаю.
 
 
Очи синие,
синие очи, —
я такими же смотрю:
но отбитых там нету почек,
стукачей там нету и прочих,
нету жизни на самом краю…
 
 
Я пою только чёрным розам,
горьким людям,
входя в сердца раж.
Я везу дорогие обозы
через Поэзии кряж.
 

МАЛИНКА

 
Ах, как я болен, Боливия!
Снятся мне взрывы и трагедии снятся.
Обрываю кусты малиновые —
стал малинкою мозг питаться.
 
 
Словно в шашки играю под ветхим балконом.
Головы моей зуб впрыскивает яд.
А скорее всего
ребёночку дали корону —
а коронка упала и закатился брильянт!
 
 
Это в Марке Бернесе распускается зверь:
Александра Свинцова защищает Аркашка.
Это мой, Двадцать Первый, просунул голову в дверь,
глазеет на столетние ляжки.
 
 
Это винную бочку катит душа —
погулять перед полётом своего шара,
это Брежнев набивает диск ППШ,
Горбачёв гложет косточку кошмара.
 
 
Это беленький мальчик хочет загара,
лежит на пляжу,
а рядом хихикает загоревшая пара —
умные, как я погляжу!
 
 
Я вам про мальчика напишу,
распишу его яркое тело.
Я такое сам ношу,
обнажаюсь до трусиков смело.
 
 
А малинка на дне живота
воображает,
что она – морская звезда!
 

ПРУЖИНА

 
Я обрываю сталактит,
на след России
ставлю пламенную свиту,
я строю
себе Пирамиду
или просто скит. —
 
 
Из камня, из древа, из шквала огня.
Но лучше в киосках спросите меня.
 
 
Поэзия – такое счастье.
Как тачке старенькой – запчасти.
 
 
Копаюсь в сложности своей
(не сладко разбирать причины).
Но в мире
               ломаных часов, машин, страстей —
блажен,
блажен,
кто поцелован был… пружиной!
 
 
Что выскочила —
                            напряжена!
И стать
            п о э з и е й
                               должна.
 
 
Поэзия – такое счастье.
Ломают руки за участье.
 
 
А соболь даст погладить мех.
Поэзия, мы зачерпнём ещё любви для всех!
 
 
Ещё дыхнём Вселенной,
ещё проложим Путь!
(Мы тоже занимаемся, нам тоже хочется блеснуть.)
 

НА ВЫБОРАХ

 
Солнышко
сияет,
голубок летает,
свадебный
у яблонь
и на вишнях цвет.
А живую душу
чётко убивает
грустная деталька,
горестный предмет.
Солнца луч —
как по тайге старатель —
ищет мне денёчек —
золотце моё.
Я поднялся утром,
то бишь избиратель,
наряжаю душу
в жалкое тряпьё…
 

ЧЕКАНКА

 
Дует Томка
в холодный кларнет.
А беззвучное небо
побросало кучу монет
и лежат они на потребу.
Бродит город
по белым коврам
и следами своими портит.
Подлетела снежинка к губам,
а на ней – отчеканенный профиль:
чей-то Лик пробивается, Свет,
сквозь заснеженную пуховину.
Я под мышкой несу картину,
напевая под нос куплет.
Дую, дую
на решку монет:
кто там – Царь?
Королева?.. Соседка
дует, дует в замёрзший кларнет, —
там и не пахло монеткой!
Кто-то едет,
бубенцами звенит:
может, Царь? Королева?..
Беззвучно
снег пушистый на город летит,
объясняя себя научно.
 

НА ВОЛОСКЕ

ПАСТЕРНАКУ

 
Поэзия,
в тебе гроза!
Грозятся шансы на удачу.
Ты высший сплав,
ты как слеза,
которой плачет Бог,
но разве мы не плачем?
Давай поплачем!
 
 
И вырвемся вперёд.
Как мальчик —
на немецкий дзот.
 
 
Но кто рванётся с места,
когда Поэт
на волоске висит?
 
 
Смотреть на это интересно.
И это даже веселит.
 
 
Когда не сходят с места,
вися на волоске.
Сдерут ведь кожу с кресла,
сам царь с ножом в руке.
 
 
Мне очень интересно,
как там, на волоске?
На Борином, на месте?..
(А может вдалеке
и виден волосок в руке?)
 
 
Но я скажу построже:
не лезьте на рожон!
Прекрасна кресла кожа!
Прекрасен царь с ножом!
 

ДОЖДЬ

 
Женщина наваждения
Женщина самого нежного отношения
Женщина мольбы и низких стрижей
Женщина своевременных платежей
 
 
Женщина нетерпения
                  Женщина чёрной тучки
Женщина взвинченности
                  Женщина духоты
Рыбы открывают рты
Жучкам не до случки
 
 
Женщина дождя
Уморила вождя
Женщина будет дождь?
Ждёт поезда гвоздь
Ждёт омоновец со щитом
Плачет монстера
Ждём
 
 
Женщина игры мышц
Весело вгоняет пыж
Кипит свежатина в чугунке
Сапожный гвоздик уже в сапоге
 
 
Женщина нищего Женечки
Хлещет меня веничком
Женщина выходит из хижины навстречу мне
Вот так вмятина на броне!
 
 
Женщина танкиста с ромашками
Я не богат Светками и Наташками
Легла на ладошку снежинка неоновая —
И каждый раз новая
                                и каждый раз новая
 
 
Женщина половинки сороконожки
Женщина огорошена
Колет полено
              по полену
                         трещина пошла
Сгорела женщина
                        а музыка в золе заколочку нашла
 
 
Не знаком я с аккордами
Пальцы просто печатают:
Вот Женщина французского ордена
Вот Женщина пирогов с зайчатиной
 
 
Женщина заморозков на Смоленщине
С большими глазами моя женщина
Я люблю деловую
                         чтоб водила авто
Чтоб ходила в мундире
                                 в полицейском пальто
 
 
Была у меня Ира
                  была у меня Валя
Но не было Оли
                          и не было Тани
Амура хочу с филиппинскою кралей
Влюбиться хочу в Перу и в Ливане
 
 
Женщина верзилы с засученными рукавами
                               по локоть
Тяжёлые птицы глядят одиноко
А я с трафаретами вожусь целый день
Женщиналишайниказначитпридётолень
 
 
Женщина глубокой занозы
Любит молнии и грозы
По котловану гуляла
                     налепила на подошвы глину
Прицепила мне женщина
                                прищепку на штанину
 
 
Ходить под зонтом я не очень люблю
Но сяду к окну и смотрю и смотрю
На разные зонтики и на разных людей —
И так мне мечтается
И спится теплей
 
 
Женщина ходит и кашляет
Женщина рашпиля
Лежу я один на цветастом диване —
Как веточка вербы в гранёном стакане!
 
 
Женщина пчелиной попки без жала
Женщина шоколада без молочка
Женщина дрожать перестала
Под бушлатом морячка
 
 
Женщина летящего воланчика
Провела рукою
                     по моей щетине
Я ставлю цветы
                         достаю стаканчики —
Как хорошо под дождиком
                      спешить к своему мужчине!
 

ПО ТРАЕКТОРИИ

 
Этот стих мне жить не даёт – во мне поёт!
 
 
Я лежу на рабочем столе
моей Музы – хирурга вспотевшего:
режет Муза меня много лет,
вырезает всё наболевшее.
 
 
Я! – буду петь.
Соловьям не хватает души.
 
 
Я! – буду жить.
В тряске рушатся этажи.
 
 
Я заслуживаю прямого ответа.
Я озвучиваю себя на многие лета.
Я в пути, – боевая земная ракета.
Я всё ближе к чёрному свету.
 
 
Пусть опять я смотрю
на мёртвое тело,
эту песню сердце
                             запело!
 

ВЕЧЕР

 
Ходит вечер
меж белых столов,
разливает наливку душистую.
Чёрный космос засылает сватов,
он не чёрный,
он со звёздочкой чистою!
 
 
Дай им бог, сватовства, сватовства, —
нашей матушки нету желаннее!
Я и сам подбираю слова
к жёлтым окнам и к вечеру раннему.
 
 
Дремлет голубь на синей трубе,
у воробышка – ветка стеклянная:
спит и видит счастье в себе,
как тепло ему в пёрышках… ангела!
 
 
Подлетают снежинки к окну,
полетели с чёрного моря,
прилипают к окну моему,
моему настроению вторя.
 

НА БАЛУ

1

Я слышу

Голос —

с натиском борьбы и тока.

Я вижу в небесах

пленительное Око.

Тот голос мой —

у зеркала в прихожей —

читаю вслух,

чтоб как-то быть похожим.

Он не шумливый,

явно не из рока.

Он где-то там,

в галактике желудочного сока.

Наращивает ночка

звёздные ресницы.

Листают облака

туманные страницы.

Продай мне, строчка,

розочку такую,

чтоб с ней пошёл

на свадьбу колдовскую.

И чтобы там,

на свадьбе колдовской,

шумел души моей

прибой.

Поэзия, мне плохо,

поэзия, мне плохо,

нет языка во рту…

А мне сказать охота,

что всё пронзительней,

родней

пленительное Око.

Я впал в поэзию —

не мог вначале из горла,

но приложился

и хлебаю, что дала.

Я впал в поэзию – долбал,

в хороший полк попал,

где сердцу – знамя,

а душе – запал.

Я бал даю!

Ты обязательно приди на бал.

2

Проходите, Александр Сергеевич,

Михаил Юрьевич,

присаживайтесь у стола.

Познакомлю вас с дамой в сиреневом,

она тоже стишок принесла.

Океан переплыла и до дома дошла.

Утром встали и в церковь вошли.

Богородица крестик невесте дала,

чтоб мы оба для Исуса росли.

Сквозь асфальт пролез шампиньон.

Не поранил голову он.

Сквозь года, сквозь года, сквозь года —

вышла Муза, всегда молода.

Хорошо ей всегда по весне,

а уж снега так она ждёт,

что вся в белом приходит ко мне,

мы к верлибру выходим на лёд.

Я и выпустил первый пар,

под него и танцую сейчас.

Ну-ка, стрельни шампанским, Ояр!

Игорёк, режь ананас!

ЛЁГКАЯ Т

 
ветерок раздувает огонь —
несёт в мою сторону лёгкую гарь темноты
пока ещё лёгкую
          без уличного пепла
 
 
последняя стайка чёрных скворцов
                                    пролетела по небу
                                                   как стрела
                                                              несмотря ни на что
брось им хлеба —
не замедлят полёт (а чайка б рискнула?)
 
 
день прячется в листья —
вместе с ними побегает по дубовым кроваткам
             и ореховым лесенкам
 
 
вот стал на краю крыши —
никак не может спрыгнуть
на убегающее седло солнца
 

В САДАХ САТУРНОВЫХ КОЛЕЦ

 
Поэт! Так кто же ты такой?
Витаешь где-то, жалкий пеший.
Ан нет!
Слепой листок увидел небо —
исцелён рукой
и на руке Христа
с горой уравновешан.
 
 
Поэт! Так кто же ты такой?
Ведь ты по сути никакой.
Всё кормишь нас своею манкой
(и вновь сгорает твой шашлык).
Подъехал к лесу грузовик,
а загрузил одну поганку.
 
 
Поэт! Так кто же ты такой?
Медаль не дружит со строкой.
Глядеть бы строчке виновато
на генеральскую семью.
Ан нет!
Ведь вызреет и явится солдатом,
готова кровь пролить свою.
 
 
Поэт! Так кто же ты такой?
Тебя уж нет, ты под плитой.
Ты как поэт или жилец
в садах… сатурновых колец?
 

А ВОВКА – САМ

ВОВКЕ ИРМИЯУ

 
А Вовка – сам.
Ушла его подружка.
Увёл её,
увёл, конечно, Пушкин!
Не пишется.
Откуда лезет нить? —
щип, щип…
(Опять пустые руки.)
Но хоть сейчас
готовы потрошить
куриный дождик, извлекая звуки…
А завтра – гром!
Гроза воочью,
весёлый в небе кавардак…
Сегодня Вовка кое-как,
зато поспит сегодня ночью.
 
 
А Вовка – сам.
Лежит как безделушка.
Стоит дымок (видать стреляла пушка).
 
 
Стреляли все, кому не лень,
стреляла жаба и ехидна,
бросая на поэта тень,
что власть его не очевидна.
 
 
Лежит – пустой.
               Два дня пустой.
                             Три дня пустой.
А может просто выходной?
И вышел в ночь работать Пушкин? И молкнут пушки.
 

ГОВОРЯЩАЯ ЗВЕЗДА

 
Спасибо, море!
В море белый парус,
волна, спасибо! —
я волну рассёк,
я ветру говорю —
я перед ним не заикаюсь,
а вот пред Богом
что-то
я не смог.
Спасибо, шар
под нашими ногами,
спасибо, флейта водосточных труб,
спасибо вам,
что говорю стихами, —
одной звезде
наверняка я люб.
Я к ней, защитнице,
на шею брошусь,
когда
         меня
                 Земля
                           столкнёт —
большого птенчика в большой полёт,
а их так много,
ярких в небе брошек,
и каждая к себе зовёт.
Я может даже
выжидать не стану,
возьму и брошусь
на тюремный ток, —
и пусть ещё раз покраснеет Бог…
А я помчусь… к Альдебарану!
А может Проксима
меня ведёт
и гонит грязненькие мысли:
дороги жизни так раскисли,
что тяжело идти вперёд.
Под крышей белою
мужик живёт:
за трактор свой
он дорого берёт, —
потащишь бедного меня?
со мной – крылатого коня?
В простор нам надо необъятный.
Там голос слышится приятный.
Спасибо, лист!
Тебе не всё понятно,
ты мной испачкан,
перечёркнут, смят.
Не меньше у поэзии преград,
чем у меня (и это так занятно).
Но в ней здоровья больше,
чем во мне,
и мне так радостно… как деду, —
ещё немного погощу, потом уеду,
оставлю мёда всей родне…
Но в ней чего-то больше,
чем во мне,
и потому мне путь указан,
ей сказок не хватает о луне,
о звёздах не хватает сказок!
Спасибо, дуб!
Слетел листок зелёный!
Как пахнет Русь!
Она моя жена.
Живу с Америкой,
но не в неё влюбленный,
по вечерам одна она, одна…
Я ухожу.
Ночую в тайном доме
(смотри на окна: мы идём к окну.)
Жена, спасибо за волну,
за звонкий щит и за весну,
за зимний день в сквозном проёме,
за речь мою во всю длину —
я на себя когда-нибудь взгляну
в обугленном земном альбоме…