Текст книги "Из племени Кедра"

Александр Шелудяков
Из племени Кедра

Глава первая

Плещется Обь средь крутоярых берегов, средь сыпучих песков да болотистых низин. Как сказочная голубая лента, течет-струится сибирская река по древней таежной земле. Вытянулась, уползла на далекий север, в край вечного солнца и долгих ночей, в край голубого песца и хрустальных нетающих льдов. Питают великую Обь тысячи малых речушек и полноводных рек, а она вбирает их темноватые воды, как голубое бездонное небо вбирает струистый дым. Растворились, исчезли в бесконечной обской воде и коричневые воды Вас-Югана, одного из самых больших притоков ее.

Вас-Юган – Коричневая река. Так звучит это название по-русски. Знаменит он тем, что пробивает себе путь к Оби через великое таежное болото, через самую богатую землю томского Севера.

Там, где Юган делает пологий поворот, где его волны начинают свой бег к югу, приткнулось к обрывистому берегу небольшое селение Улангай. Ничем не приметно селение. Такое же, как сотни других. И живут в нем люди обычные – рыбаки да охотники. Сама природа закалила характеры таежных людей, научила их понимать законы добра, учила жить по этим законам. Но сложен мир человеческий. Сложен и запутан.

Все, о чем рассказано будет в юганской истории, произошло не так давно в Улангае. Старожилы еще хорошо помнят это. Тогда почти одновременно случилось несколько событий.

1

Витьку Тукмаева, лихого атамана улангаевской ребятни, грозу утиных гнезд и первоклассного стрелка из охотничьего лука, била мать. Лупила в сердцах – больно, до слез. Тринадцатилетний мальчишка считал себя Ермаком, не раз храбро сражался с ребятней из соседней деревни Чвор, и никакие поранины и синяки, полученные в битвах, не вышибали из него ни слезинки. А вот сейчас он плакал, и слезы текли скорее не от боли, а от обиды.

– Вы что, совсем одурели? Во всей деревне ни одной кошки не осталось! – приговаривала мать, нахлестывая сына поясным ремнем.

– Котов не трогали… – всхлипывая, оправдывался Витька.

– Ты украл у бабки Андронихи Пушинку с котятами?

– Не крал! Я купил у нее за два рубля. А когда разнюхала она, что дядя Костя давал за кошку с котятами по пятерке, вот тебе и нажаловалась – украл Пушинку. Жадюга она!..

Женщина отбросила в сторону ремень, которым хлестала сына, и сердито сказала:

– Да пойми, дуралей, что без кошек крысы да мыши все погреба и кладовки обчистят.

– Мама, я кота куплю у рыжего Алехи. Сибирский кот. Он даже бурундуков и белок ловит, – тихо сказал мальчишка в свое оправдание, но мать уже не слушала его: она подхватила оставленный на время экзекуции подойник и пошла по вытоптанной до пыли дорожке к дому.

Если Витька плакал, в душе проклиная бабку Андрониху, то его дружок Толя Гулов, сын председателя артели, плясал от радости: на вырученные деньги от проданной кошки с котятами он купил сотню новеньких патронов и патронташ для своей повидавшей виды длинноствольной берданки.

В тот день бабка Андрониха рассказывала в магазине женщинам кошачью историю и удивлялась:

– Может, их теперь красят под норок или соболей – городских людей обманывают…

Не в одном Улангае скупили кошек Илья Кучумов с Костей Волнорезовым. Прицепили они к мотолодке большой долбленый облас, загрузили пустыми берестяными корзинками с глухими крышками и поплыли в соседние деревни. Сколько было закуплено кошек и зачем – для деревенских жителей осталось тайной.

2

Если приткнется к берегу незнакомая посудина и появится интерес узнать, кто и зачем приехал в деревню, то лучше всего заглянуть в сельповский магазин к продавщице Соне Трегубовой.

Магазин напоминает улей, куда слетаются самые свежие новости и, приукрашенные, разносятся по деревне и по соседним приречным поселкам. Сегодня вместе с мукой, сахаром, махоркой и другими товарами выпорхнула отсюда очередная весть: Костя Волнорезов с Ильей Кучумовым вернулись в Улангай на своей мотолодке и привели на буксире громадный неводник.

«Опять что-то замышляют, – подумал старик Чарымов. – Ну и неуемный народ, эти парни…»

Неводник в нынешнее разливище закинуло бешеной водой к прибрежным тальникам сразу после ледохода. Приметил его дед Чарымов недалеко от деревни в затопленном логу. Старик тогда промышлял икрометного язя на заливных покосных чистовинах. Подъехал он к неводнику в обласке – долбленке, долго и с любопытством осматривал приблудную посудину. Откуда принесло лодку-завозню, он не знал, но догадывался. На Оби в таких лодках выметывали рыбаки стрежевой невод, а когда получили новые завозни с моторами, то передали, наверное, неводник, еще прочный, какой-нибудь артели в верховье Югана. Судя по тесовым нашивкам на бортах, покрытых коростами насохшего навоза, возили в том неводнике скот из таежных деревень в районный поселок Медвежий Мыс, сдавать в заготконтору. Неводник этот делал когда-то мастер из еловых плах, по-хозяйски проконопатил, проварил смолой. Не тронула неводник гниль. Подплавил дед Чарымов неводник к ветле и прикрутил цепью.

«Зачем варнакам большущая ладья понадобилась? Конечно же не на дрова…» – размышлял старик, вытащив из мешка сеть-режевку.

Любопытен дед Чарымов, любознателен. Заметит что-то загадочное или тайное, и хоть это не его дело, а размышляет, строит догадки.

3

В этот же день в Томске, областном городе, имя Кости Волнорезова взял на заметку старший следователь.

Утром пришел к Вадиму Вадимовичу Пирогову бывший инженер аэроклуба, положил повестку-приглашение на стол.

– Марк Иванович Колюшкин?.. – глядя на седовласого низкорослого мужчину, спросил следователь.

– Да, – коротко ответил Колюшкин, недоумевая, зачем он понадобился следователю, вроде грехов за собой он никаких не знал.

– Марк Иванович, – начал Пирогов, открывая пока еще тонкую папку «дела». По его предположению, папка быстро и скоро разбухнет, впитает в себя признания не одного человека. – Альберт Грибов когда-то работал у вас в аэроклубе?

– Да, замечательный был техник. Он учился в политехническом институте заочно. Грамотный человек.

– Так вот, ваш аэроклуб закрыт уже более четырех лет… Но Грибов тогда увез к себе домой списанный авиационный мотор. Этот инженер долгое время изобретал глиссер какой-то новой конструкции с авиационным двигателем. А теперь нам стало известно, что в ста километрах от Томска глиссер на большой скорости врезался в самоходную баржу. Погиб сам Грибов и четыре пассажира. На барже жертв не было…

– Чем я могу быть полезен? – спросил Колюшкин и про себя подумал, что «могут шею намылить: не усмотрел, когда стащили авиационный двигатель».

– Я поднял архив… Нашел акты на списание пяти двигателей, – продолжал следователь. – Нашел справку, что пять списанных моторов сданы на склад «Вторчермета» как утиль. А получается, что сдано не пять двигателей, а четыре… Как это могло произойти?.. Не имелось ли у вас еще любителей-конструкторов наподобие Грибова?..

– Сейчас попытаюсь вспомнить… – Колюшкин задумался.

Следователь терпеливо ждал.

– Техники собирали лом за ангаром и около гаража… – начал Колюшкин. – Был у нас один толковый парень. Волнорезов Константин. Работал техником и без отрыва от работы освоил программу пилота. Потом был при аэроклубе летчиком-спортсменом, участвовал в соревнованиях…

– Летчики меня не интересуют, – нетерпеливо оборвал следователь. – Моторы, моторы куда девались?

– Я и говорю: была землянка-маслогрейка. Весной затопило ее, и она рухнула. А там оставался мотор… Когда стали собирать разный лом, Костя Волнорезов припомнил про эту землянку и про мотор. Сам раскопал, сам погрузил с ребятами в машину и отвез в металлолом. В «Чермете» принимают утиль. Там, сами понимаете, не сортируют: это авиационный мотор, это пылесос, для них все это – цветной или черный металл.

– Значит, уже шесть моторов, – подытожил следователь. – Мог ли Волнорезов забрать себе двигатель так же, как Грибов? – спросил он, закуривая сигарету.

– Зачем он ему? – пожал плечами Колюшкин. – Парень учится на охотоведа. Кончает заочный сельскохозяйственный институт. В прошлом году он забегал ко мне, когда приехал экзамены сдавать…

– Ну что же, хорошо. Но проверить надо, – сказал следователь, сделав в записной книжке пометку, что нужно запросить районную милицию Медвежьего Мыса навести справки о Волнорезове.

– Костя Волнорезов с Альбертом Грибовым возили тогда металлолом. У Грибова были шоферские права первого класса. А Волнорезова я направил к нему грузчиком, – добавил Колюшкин вспомнившуюся ему подробность.

– Если узнаете что-либо новое по этому вопросу, сообщите, – сказал следователь, прощаясь с бывшим инженером аэроклуба.

Глава вторая

1

Дом улангаевского старожила Михаила Гавриловича Чарымова стоит на берегу Югана. Рано утром выйдет старик на крыльцо, что тебе на капитанский мостик, – и вот она перед глазами полуподкова берега. Ходовые лодки, обласки вклинились носами в песчаный оследок убылой за ночь воды.

В полдень дед Чарымов, накладывая клепань на трещину в днище обласка, пришивая латку проволочными скобами, все возвращался мысленно к последней сельповской новости и думал про Костины причуды: «Мужику тридцать лет, а с детством, язви его, видать, не распрощался. Куролесит все. Ищет чего-то».

Четыре года назад привез Костя Волнорезов в деревню десять щенят промысловых лаек. Немалые деньги ухлопал. Подросли щенята, оставил себе Костя трех кобельков и две сучки, а остальных задарма роздал улангаевской ребятне. Хорошие выросли у него лайки: за соболем, белкой и крупным зверем идут, как заговоренные. Собаки – дело понятное, промысловое, а насмешил Костя с дружком своим Ильей старых и малых, когда стал скупать кошек по юганским деревням. Засадили они с Ильей в клетки кошек с котятами, увезли в тайгу. Решили рыбаки да охотники: тронул Костины мозги недобрый червь. А через два года, вот так же весной, пошли другие толки. Пропадали Костя с Ильей всю зиму в урмане, а вернулись – сдали в заготовительную контору около тысячи соболиных шкурок. И не каких-то рыжих, малоценных, а первосортных смолисто-черных. Такого не случалось на Югане. Не может быть, шел шепоток, чтобы два мужика и старуха за зиму отпромышляли столько соболиных мехов. За сезон охотник берет сорок или пятьдесят соболей, а тут… И поползла скользкая молва, виляя от дома к дому: «Обирают варнаки кержаков да старообрядцев, которые позабились в глухие таежные щели доживать свой век. Или спиртом охотников опаивают да подграбливают, как в старину, бывало, купчишек».

А улангаевские женщины другое держали на уме, верили почему-то: Костя с Ильей на подлость не пойдут, просто известен парням секрет-колдовство. Недаром с ними сдружилась старуха-эвенкийка Югана Кулманакова.

– Слыхали, и нынче наши фокусники вывалили на прилавок целые мешки с соболиными шкурами, да и пушнины другого зверья немало принесли. Вот и думай что хошь! – сообщала Соня покупателям на другой день.

Какая деньжища получена за соболье, разузнала Соня у приемщика пушнины. Горела зависть у Сони – такие деньги, кучи денег! Эх, ей бы все это, да в город или на юг. Присмотреть бы в Крыму дачу с разными кипарисами, абрикосами. Держала Соня в тот вечер совет со старым эвенком Пашей Алтурмесовым. Причастила его стаканом водки. Прослезились стариковские глаза. Паша неторопливо и важно заел выпитую водку куском колбасы, облизал губы и заявил:

– Каштый мушик снат, кто такой сополь. Крепко-трудно добывать его.

И пояснил старик, что, бывает, и день, и два гонишься за соболем, что и сам зверем становишься, и собаки безножат. Ночевать в таком случае приходится в снегу у костра. Оголодаешь, промерзнешь. Плохо, когда столько много соболей добывают, сокрушался Паша, щуря узенькие глаза. Побьют соболье – другим охотникам ничего не останется. Надо вызывать милицию…

И полетел на другой день законверченный донос в район. Вскоре нагрянул в Улангай следователь. О чем он вел разговор с председателем Александром Гуловым? Что выяснял? Чем интересовался? Никто так и не узнал.

2

Высокий, стройный, черноволосый мужчина постучал в дверь, вошел в кабинет следователя.

– Я Черных, – представился он. – Вы вызывали меня?..

– Очень хорошо, товарищ Черных, – сказал Пирогов, кивнув головой на стул. – Присаживайтесь, и можете курить. Вот сигареты.

– Не могу себе представить, зачем я вам понадобился? – спросил Черных, вытаскивая сигарету из предложенной пачки и придвигая поближе фарфоровую пепельницу.

– О том, что вы работали летчиком-инструктором в томском аэроклубе, и о том, что вы замечательный пилот, я знаю. Меня интересует Константин Волнорезов, ваш бывший курсант, авиатехник, которому вы передали когда-то свое мастерство высшего пилотажа…

– На зональных соревнованиях по высшему пилотажу Волнорезов занял первое место. Надо сказать, в соревнованиях принимали участие летчики с большим опытом, – с гордостью за своего воспитанника сообщил Черных.

– Вы не припомните, куда девались три списанных «У-2», когда аэроклуб расформировали? – спросил следователь, доставая из папки какую-то бумагу.

– Известно, куда можно девать деревянный каркас из фанеры да перкалевой обшивки… Увез кто-нибудь из техников или шоферов на дрова. Да вот, я недавно был у Рябцева, так он самолетной перкалью обил дверь в бане и обшил изнутри предбанник… А фюзеляж ободранный во дворе стоит, ребятня на нем в летчиков играет…

– Да, действительно, деревянный каркас старенького самолета годен только на дрова, – согласился следователь. – А вот моторы?.. Мог ли Волнорезов взять мотор?

– Зачем ему? – удивился Черных.

– Да я и сам так думал, а вот послушайте, что пишут мне из Медвежьего Мыса: «Вадим навел справки о Волнорезове, разговаривал с ним лично. Обыска не делал, но сам хозяин охотно показал все закоулки в сараях и кладовых. Не то что мотора, а даже гайки или шплинтика не нашел. Волнорезов не увлекается машинами. Он больше четырех лет занимается промыслом соболей, возглавляет охотничью бригаду. Охотничает где-то в очень далеких урманах. Бригада промысловиков Волнорезова – одна из лучших в районе. Отзывы о нем у председателя артели хорошие. Выполнил и вторую твою просьбу – навел справки в районной нефтебазе, кто выписывал авиационный бензин. Ежегодно получал с базы по двадцать и тридцать бочек авиационного бензина председатель улангаевской артели. У них имеется звероферма. Бензин идет на обработку мехов: шкурки обезжириваются опилками, смоченными авиационным бензином. Бензин выдавался и охотникам с такой же целью».

– Зря вы на Волнорезова грешите… – воткнув погасшую сигарету в пепельницу, сказал Черных.

– Дорогой ты мой, из-за старого мотора погиб талантливый молодой инженер и еще четыре человека. Не хотелось бы, чтобы подобная участь постигла и Волнорезова. Если тебе небезразлична судьба бывшего питомца, давай мозговать вместе…

– Да… – удивленно протянул Черных. – Здесь стоит подумать.

– Чего тут думать… Выписывали авиационный бензин… Многовато ведь тридцать бочек в год на обработку шкурок… каждому ясно…

– Но бензин мог идти на моторные лодки или какие другие нужды.

– Нет, брат. Тут стоит немного пофантазировать. На окраине Томска, возле спичфабрики, в сосняке, стоит старенькая избушка и большой сарай. Там жил Волнорезов, когда работал в аэроклубе. Разговаривал я с тамошней ребятней. Она-то все знает. Мальчишки говорят: «Дядя Костя домой самолет привозил и в сарае держал. Куда самолет девался, никто не знает». Ну а теперь давай посмотрим, – раскинув на столе карту Томской области, сказал следователь.

Черных посмотрел на карту и остановился взглядом на красном кружке, которым был обведен Улангай. Редкие линии авиатрасс пересекали таежные земли, соединяя крупные населенные пункты.

– Вот оно, знаменитое юганское болото. По площади, пожалуй, равняется Польше. Все изрезано таежными гривами и островами. Пространство в тысячу километров над этими урманами еще не бороздили самолеты, разве только пожарные… Так? – ткнув карандашом в красный круг районного центра, спросил следователь.

– Да, пожалуй, – согласился Черных. – Вы думаете… где-то в тайге у Волнорезова спрятан самолет? – неторопливо, но обстоятельно спросил бывалый пилот. – Но ведь это чепуха! Четыре года… Подумайте, уже списанный У-2, старый утильный мотор… Нет, это исключено! – решительно закончил Черных свои размышления.

– Допустим… Но зачем тогда Волнорезов хранит в тайне свой промысловый участок?

– Да потому, что каждый охотник в какой-то мере суеверен, что ли. Промысел богатый держать в секрете для охотника считается самым важным.

– Что-то не так тут, – покачав головой, ответил следователь. – Ну, вот ты, посади себя мысленно в самолет и лети над этим юганским болотом. Встретился тебе, скажем, У-2 этак на высоте ста метров. Заподозрил бы ты что-либо или нет?..

– Нет, конечно. Потому что не могу представить себе летчика, разгуливающего по безлюдным местам на самодельном или списанном самолете. Просто подумал бы: живет себе небесный тихоход где-нибудь у геологов и верно служит…

– Ты прав, – ответил следователь. – Я запросил начальника аэропорта Медвежьего Мыса, и вот что он мне ответил: «Все опрошенные пилоты местных линий не встречали в воздухе за четыре года ни одного У-2. Эти машины сняты с эксплуатации». Ты же сам говорил, что Волнорезов отличный пилот…

– Вы хотите сказать… – перебил следователя Черных, – что он…

– Да, именно это… Учился ли Волнорезов ночным полетам?

– Ночью летал Волнорезов так же отлично, как и днем. И в слепых полетах, под колпаком, водил машину исключительно. Но трудно, даже невозможно представить себе летчика, который рисковал бы, летая на аварийном самолете над такими местами, где, случись что-либо, никто не окажет помощи… Да и зачем все это могло бы понадобиться Волнорезову?.. Подумайте…

– А ведь зимние ночи на севере бывают светлые и лунные, не хуже, чем день… Летчики аэрофлота спят, а Волнорезов, может быть, в такие ночи не дремал, а?.. А всякое противозаконное деяние связано с риском, и это не довод, убеждающий в пользу подозреваемого.

– Это сказка. Такого не может быть, – уверенно ответил Черных. – Подумайте, ну что может делать Волнорезов на самолете посреди болотистой тайги, где и площадки ровной для посадки не сыщешь!..

– Да… задача со многими неизвестными… – согласился следователь, как видно, не отказавшийся от своей версии.

Включив настольную лампу, следователь подошел к окну и открыл форточку. В кабинете было накурено и сильно пахло застаревшим табачным дымом. Он с недовольным видом вытащил из стола «авиамоторное дело», наполненное показаниями свидетелей и очевидцев. Вадим Вадимович даже ругал себя за потерянное время, ушедшее на розыски какого-то древнего У-2, который, поди, уже давно предприимчивый хозяин изрубил на дрова и сжег, превратив в золу. А вот он, серьезный человек, должен искать эту проклятую золу… Однако где-то в глубине души в нем говорила профессиональная гордость. Интуиция подсказывала ему: если Волнорезов действительно такой, каким его описали бывший летчик-инструктор и инженер, то, значит, парень очень умен и хитер необыкновенно.

«Стоит выехать в Медвежий Мыс и побывать в Улангае, – решил Вадим Вадимович. – Как только закончу расследование истории с таксистами, так и махну… Выберу время поудобнее, чтобы на берегу Оби порыбачить стерлядей удалось…»

3

Соню пригласили в контору под вечер.

– Соболи добыты честным путем, – пояснил следователь Соне.

Соня – женщина молодая и не из робких.

– Поживем, поглядим, – ответила она молодому милицейскому лейтенанту да ловко, с загадочкой, прикусила нижнюю губку и прыснула подозрительным взглядом на Сашку Гулова: «Купил следователя, только и делов».

Здесь, в Улангае, все знают, что Саша – дружок Кости Волнорезова с детства. Летом, в сенокосную пору, еще когда они подростками были, у стана взыграли лошади, запряженные в косилку. Кинулся Сашка перехватить коней – беда и случилась. Ступню левой ноги перекусили ножи. Пока там шель-шевель, а до больницы дорожка дальняя. Отняли ногу Сашке чуть ниже колена. Возил Костя своего дружка в школу на санках. Всю первую зиму возил.

Ох, туговато перекрутилась эта потайная соболиная веревочка. Но Соне спешить некуда. Она подождет, поднакопит пробоистые фактики и припрет жуликов, как телят к реке на переплав.

Вот уже четвертую весну появляются Костя с Ильей в Улангае сразу после ледохода. Передохнут с неделю в деревне, закупят продукты, загрузят лодку и опять уходят на целый год в тайгу.

С раннего утра в окружении ребятишек и любопытных взрослых ремонтируют Костя с Ильей неводник. Стоят веселые, румяные дни короткой благодатной поры безгнусья.

«Куда-то спешат промысловики», – решил старик Чарымов, любуясь работой Ильи и Кости.

Костя с Ильей – мужики хваткие, загорелые, обветренные до черноты. Жесткими узлами бугрятся на руках мускулы. Торопятся таежники неводник на воду пустить. Разделись до трусов – жарко. Посвистывают рубанки в сильных руках, всхрюкивает пила, дятловым перестуком разговаривают молотки. У обоих лоснится от пота спина.

Не утерпела Соня. В полдень закрыла магазин и пошла на берег. Присела рядом с Костей на большую кокорину, еловое корневище.

– Правду говорит дед Пивоваров, что ты нынче получил письмо от Андрея Шаманова?

– Было такое, Соня, – ответил Костя, набивая табаком трубку и с хитрецой поглядывая на продавщицу.

Интересно Соне знать, кем стал сосед по школьной парте, когда-то влюбленный в нее мальчишка.

– Что пишет? И отчего в Улангай не заглянет?

– Сама знаешь, с детства была у него мечта стать художником. После армии окончил училище. Год работал в Томске оформителем при заводе. Потом бросил все и ушел с геологами на тюменскую землю. Одним словом, многое повидал… В тундре промышлял песцов, кочевал с оленеводами от Обской губы до уральских хребтов. Летал бортмехаником на транспортном самолете… Всего не перескажешь. Приедет на днях в Улангай. Вот по старой-то дружбе и повыспроси о его скитаниях. Парень еще холостой, – подмигнув Соне, добавил Костя.

К вечеру неводник гоголем красовался на воде, лениво покачиваясь, отбивая бортами волны. Никто особенно-то и не надсаживался в догадках, кроме Сони: зачем понадобилась этакая ладья Косте с Ильей и куда они увели ее этим вечером? Односельчане давно привыкли к чужой тайне точно так же, как свыклись с тучами, ветрами и дождями.

Вскоре неводник снова появился на старом причальном месте, только на этот раз грузно осевшим на воду. Дед Чарымов, улучив минуту, когда Илья с Костей пошли домой, заглянул под брезент.

«Яхнуло бы их, есть в урмане у сорванцов прожорливая машина. Двадцать бочек с бензином! Для мотолодки хватит на целых три года! Эх, выследить бы их соболиный клад».

Утром по деревне разнеслась еще одна удивительная новость: уехала с Ильей и Костей Танька Сухушина. Повезло деду Чарымову – Сухушины его соседи. Перед рассветом затявкала собака, вышел старик на улицу. Видит, мимо дома проходит Танюша, а Илья следом несет ее самодельный фанерный чемоданишко.

«С ними, значит, маханула девка в потайной урман. Вот ведь чудеса какие! Скажи – не поверят».

Одно сомнительно деду Чарымову: почему это Илья прихватил с собой именно Таньку. О замужестве ей, Безносихе, и думать нечего. В деревне на каждого неженатого найдется по четыре девки. Выбирай из красивых красивую, бери по вкусу – с золотым характером или что побойчее. Илья – парнина куда с добром, не обижен природой. Схлестнулась хантыйская кровь с русской, отцовской, и слился из двух кровей новый человек. Глаза у Ильи счерна, но разрез их не узкий. Нос не плюсковатый. А вот широкоскулость, да еще характер редкой доброты – это по материнской ветви ему достались.

Илья хорошо знает язык хантов, а русский – родной ему. Перехватил он у отца и впитал с малолетства редкий дар деревенского сказителя. Любую побывальщину отец мог щедро сдобрить вымыслом, заправить поговоркой. Мог заплести извилистую нить рассказа таким узором, что душа слушателя переселялась в уши и ловила с жадностью каждое слово, будто капли дикого ароматного меда. На вечеринках Илья был желанным парнем. Славился как незаменимый балалаечник и сочинитель частушек. Не краснели девчата, когда вдруг после любовной душевной частушки скороговорочкой выдаст Илья:

 
Только вышел на крылечко,
во свидетели попал:
мой петух чужую курицу
к поленнице прижал.
 

Мог Илья в жены выбрать любую девушку, но, видать, еще не пришла пора ему влюбиться. А ведь двадцать четыре уже парню.

Те из девчат, что засматривались на Илью и тайно мечтали околдовать его, теперь ударились в злые пересуды:

– Вот те Безносиха!

– Сами, девки, виноваты. Гнем из себя недотрог. Безносиха вот не растерялась.

– Верно. Поймала случай, размундирилась перед Илюшкой. Мужик в запале на лицо не смотрит…

Прозвище Безносиха прилипло к Тане лет десять назад. Осенью ходила она с ребятишками шишковать, на ветвях шишка держалась крепко. Хоть была девчонка проворной и мало в чем уступала мальчишкам, но не повезло ей тогда. Сорвалась Таня с суковатой подставки, по которой хотела добраться к первым ветвям гладкоствольного высокого кедра, упала лицом на ребристый смолевой корень и разбила переносицу.

Тут уж не скроешь – обидно девчатам, которым прилюбился Илья. Увела от них Танька Безносиха первейшего парня. И желали они ей утонуть в болотной трясине.

4

На столе перед следователем Пироговым лежало распухшее «авиамоторное дело». Вадим Вадимович еще раз прочитал недавно полученное письмо от начальника авиапорта в Медвежьем Мысе. Тот писал: «Пожарный самолет прочесал указанный вами квадрат. Обнаружены две старые охотничьи избушки, но этот участок безлюден. Избушки заросли кустарником, по всему видно, что заброшены давно».

– Значит, Волнорезов обманул, – пробормотал следователь. – Зачем?.. Увез он планер самолета и мотор… А возможно, и не один, а все четыре… Если так, то зачем все это ему понадобилось?.. – размышляя вслух, продолжал следователь, машинально раскатывая в пальцах тугую сигарету.

– Можно к вам? – без стука открыв дверь, спросил сутулый мужчина с узловатыми тяжелыми руками.

– Да, входите, Пал Иванович, – пригласил следователь.

– Ты, парень, тогда приходил ко мне домой и пытал насчет мотора и самолета, что Волнорезов в сарае схоронил… Ясно, дело соседское, видел я… Для забавы, думал, привез себе махину. Вспомнил ведь, о чем ты просил, вот и зашел сказать: в ночную смену работал, поздно возвращался домой. Волнорезов-то тогда самолет выкатывал из сарая… Видно, и увез его ночью куда-то…

– Спасибо вам. Это для следствия важное показание…

– А что, он за границу умахал? Аль банк ограбил? – с любопытством спросил Пал Иванович, уставившись поблекшими глазами на следователя.

Но тот не стал объяснять подробностей дела, еще раз поблагодарил рабочего и проводил до дверей кабинета. Потом остановился, в задумчивости теребя подбородок.