Текст книги "Из племени Кедра"

Югана курила трубку улыбалась и одобрительно кивала головой: хорошо, мол, врет Илюшка.

– Видишь ли, Таня, – серьезно пояснил Костя, – из всех промысловых зверей жизнь соболя и размножение его на воле менее всего изучены. Очень много неразгаданных тайн в жизни этого благородного зверька…

– Какие тебе тайны, – перебил Костю Илья. – Соболь любит человека, быстро привыкает, не боится…

– Любит, если ты вырастишь его дома, а как в тайгу выпустишь…

– Соболь повадился ходить в деревню и у Андронихи на вышке ел свиной окорок, – говорит Югана. – А в деревне собаки, люди. А он гулял себе, пировал, пока Паша Алтурмес не ухайдакал его. Еще скажу. Пять зим назад в моей избушке жил рыжий соболь. Следил за мной. Я утром уйду белковать. Он в дырку у трубы нырнет. В избушку заберется. Шныряет по чашкам, котелкам. Ложки-поварешки вылижет. Мыть не надо. Смешно. Сильга привыкла к нему. Не лаяла. А я беличьи шкурки сниму, тушки на ниточку свяжу и повешу на вышку. А он, шайтан, наестся сам да еще жену приведет.

– Чего ж ты их не добыла-то, бабушка? – спросила Таня.

– А зачем? Рыжие они. Совсем пустяк стоят, хотя рукавицы шей. Сами дружить ко мне пришли. Грех убивать, – закончила рассказ Югана.

– Понимаешь, Таня, есть одно «но». В урожайный год на кедровую шишку соболь резко, больше чем наполовину, уменьшает свои владения… – начал объяснения Костя.

– А в голодный год, – не дал досказать ему Илья, – за каждую колодину, за каждый километр таежной земли воюет. Дерутся меж собой самцы не на живот, а насмерть. Шел я однажды по тайге, слышу рычание. Это два соболя сцепились, теребят один другого, меня не видят и не слышат. Подошел, взял их в руки…

– Врешь! – не поверила Таня.

– Кучум правду говорит. Югана сама драчунов брала в руки.

– Отпустил я их, – продолжал Илья, – а они снова драку учинили, хоть в милицию тащи.

– Сильный самец прет слабого за десятки километров от своих владений, страх нагоняет, – добавил Костя. – Вот этот чертов их инстинкт и мешает нам увеличить плотность соболей на полувольном содержании. Делали мы такой опыт. Выкладывали подкормку всю зиму в строго определенных местах, в амбариках, но ведь, черти, из-за дармового корма и то воевали, опять же только сильный захватывал весь кормовой участочек…

– Но ведь это же здорово! – восхитилась Таня. – Идет естественный отбор, и это можно использовать в нашей практике…

– Да, но ты забываешь что матерые соболи угоняют молодняк от кормовых мест. И как вообще можно использовать в нашей работе звероводов те качества, которые мы хотим искоренить в зверьках…

– Будем строить больше лабазиков-кормушек, будем вывешивать объявления: здесь кормится только молодежь, или, наоборот: закусочная пенсионеров, – пошутил Илья.

В таких разговорах прошел этот вечер. Крепко захмелевший Илья сидел молча. Смотрел на всех глазами в пьяной поволоке и улыбался своим счастливым потаенным мыслям. Югана еще держалась, но частая зевота возвещала, что скоро все ее мечты и думы, растревоженные спиртом, завьюжит крепкий сон. А утром будет старая умолять Костю дать ей хоть наперсток спирта на похмелье.

4

Южный ветер задиковал над располневшим Юганом. Шалит южак, приседая на взмыленные волны, фыркает пеной, оголяя упругие хребты волн. Немного приостыв над кипящим половодьем, хлещет ветер затопленные заросли. Гнут спины тальниковые острова, кланяясь бушующей воде. Пляшет омоложенная река – дай ей простор. Проглотила болотные низины и луга, а все мало. Волны грохочут о крутояр, грызут и откусывают глыбы земли. Дай, тайга, жертву юганской богине. И тайга кидает в реку вековые кедры да молодую поросль, кидает глыбы торфяника с пахучим в цвету багульником. Кедры угрюмо, безропотно ложатся под яр. Стонут белотелые березы, скрипят сучьями сосны, упавшие в круговоротные заводи.

Юган забрал сора под нерест и пастбища рыбам. На отмелях, притаившись в космах прошлогодней травы, нежатся черноспинные полосатые щуки, а среди полузатопленного краснопрутника, смородинника и тальников, на тишистых круговинах жируют нагулистые язи, красноперые чебаки, осторожная стерлядь. Икромет. Рождается молодь. Малькам полноводный Юган станет матерью, вскормит, а потом обрежется в берегах, войдет в привычное русло. Зашумит разнотравье пойменных лугов. Засверкают цветы, как звездная россыпь полуночного неба. Насытится воздух пряным ароматом. Нагрянут дикие пчелы, осы и вместе с нектаром унесут запахи луговых трав, цветов в таежные дупла и в земляные норки на береговых солнечных пролысинах. Тихими ясными утрами придут на отмели лоси и будут бороздить сочнотравье, выискивать вкусные водоросли.

Прогреет летнее солнце юганскую землю, насытит своей искристой кровью таежные всходы, и даст земля обильные плоды: созреет кедровая шишка – хлеб птиц и зверей; заполнокровит брусника; напьется голубика северной белоночной голубизны и чудным синеватым облаком затуманит окраины болот; густым чернодробьем упадет переспелая черника, а на крутоярах да гривах застынут яркими карминными брызгами россыпи шиповника, гроздья калины и грузной боярки.

Разбеременится тайга в бабье лето и, ласково-задумчивая, притихнет, успокоится, выполнив свою извечную работу. Но взвизгнет северный ветер, пригонит из Заполярья стада диких туч. Срежет сивер переспелую шишку с кедрача, кровавым дождем разбросает сладкую ягоду по мшистой земле. Отбушует зима, и снова повторится все сначала: придет новая весна, новая молодость юганской земли. Только юность человека не повторится…

Шаманов долго стоял на берегу Югана, а южак нетерпеливо трепал полы брезентовой рыбацкой куртки, пузырил ее на спине, будто торопил скорее вернуться в брошенную деревню Мучпар, где пролетела неповторимая юность Андрея.

Когда-то произошло укрупнение охотничьих артелей и люди из деревни ушли в Улангай. И теперь вдоль берега вытянулось в одичалой немоте с десяток уцелевших домиков: окна забиты досками, обрубками жердей; притоны, стайки, огороды заросли лебедой. Пустуют раскорчеванные поля, ветер засеял их по краям молодым осинником. Раскачивается полуоторванная доска, тоскливо скрипит, как стонет. Хлябает и охает на крыше у трубы лист ржавой жести.

Здесь ветер и река выкормили и вырастили его. Неторопливо подошел Андрей к дому возле одинокого низкорослого кедра. Постоял. Потом оторвал от окон доски, надергал из паза пригоршню мха, стер со стекол потеки грязи. Тихо, словно опасаясь кого потревожить, вошел в избу. Ударило запахом плесени и старой гари от полуразвалившейся печи.

– Вот и вернулся ты, Шаман, в родной дом, – неожиданно для себя сказал он вслух.

Пусто. Андрей долго смотрел на покрытые пылью и паутиной стены. Каждый вбитый гвоздь будил воспоминания: там, в переднем углу, над столом, висело зеркало, ближе к окну – книжная полка. Андрей перевел взгляд на потолок. Над печью виднелись еще следы дробин от случайного выстрела. Он подошел к дверному косяку, стер налет сухой плесени. На растрескавшемся от времени гладком дереве сохранились зарубки. Ежегодно восьмого февраля, в день рождения сына, мать отмечала его рост охотничьим острым ножом. Сел Андрей на подоконник, и память унесла его в далекое детство, на другую сторону Югана. Вот она, эвенкийская деревня: дымят печи, слышится лай собак, скоргочут уключины лодок, постукивают греби…

Рано Андрею пришлось взяться за работу – за охотничье ружье и рыбацкую снасть. Двенадцатилетним парнишкой он наравне со взрослыми уплывал на обласке в залитые половодьем луга, ставил сети и фитили – добывал язей, щук, карасей. Когда умирало половодье и обрезались берега, таскал Андрей волоком легкий берестяной обласок на дальние озера, богатые крупным карасем. Рыбу сдавал на засольный пункт только мерную, крупную. А мелочь – ельца, чебака – мать оставляла на урак, сушила в этой русской печи, в вольном жару, и в зимнее время варила вкусную уху-урашницу из жировой весенней рыбы.

– Мама… Мама… – сами собой шептали губы взрослого, повидавшего жизнь человека.

Диковал южак над располневшим Юганом. Теребил ветви низкорослого одинокого кедра, и скрипела на ветру полуоторванная доска, будто стонала.

5

Еще в первый год, когда Соболиный остров облюбовали, Костя с Ильей решили, что гораздо легче перевезти пятистенник из ближайшей брошенной деревни, чем строить новый дом. Так и сделали. В весенний разлив за день раскатали самый большой дом в Мучпаре, увязали бревна в веретенный кошель и плавежом утянули на мотолодке к островной заимке. Разбежались у мужиков глаза: мало им показалось. Из гладкоствольного сосняка подрубили восемь нижних венцов – и получился из пятистенника двухэтажный домик. Верхний этаж поделили на три комнаты, внизу поставили плиту и глинобитную русскую печь, чтобы хлеб выпекать. Тут же, в нижнем этаже, соорудили мастерскую для изготовления бочек из колотой кедровой клепки, соболиных клеток да насторожек кулемковых. В боковой комнате нижнего этажа обрабатывали они и хранили соболиные, норочьи, беличьи шкурки. Сделали еще и утепленную пристройку к дому, для кошек.

Югана комнату называет по старинке юртой и не расстается со своим богом-идолом, как русская верующая женщина с иконой. У дверей на вбитом деревянном костыле висит бог Огня и Удачи – Тугэт, вырезанный из кедрового полена. Тугэт охраняет дом от пожара, гнуса и страшных снов. У бога Огня и Удачи вместо глаз и пупа – потускневшие медные пистоны. Перед выходом на промысел Югана просит у Тугэта добычливой охоты, разговаривает с ним ласково, угощает костным мозгом и жиром. Но бог Юганы совсем иное, чем русская икона. Он неприхотлив. Не обижается, что приходится болтаться вместе с ружьем и ножом в берестяных ножнах на деревянном костыле, как преступнику с затянутой ременной петлей на шее.

Тугэт помогает в промысле не только Югане, но и Косте с Ильей. Он бережет их ружья от промаха, патроны от осечек. Он приводит лучших зверей на мушку ружья, хранит спички и порох от сырости. С богом Югана обращается сурово: за малейшую провинность или оплошность беспощадно расправляется с ним. Нынешней весной, в месяц токования глухарей, ушла Югана на охоту, и перехлестнулась ее тропа с медвежьей. Вскинула Югана ружье – осечка. А лайка Сильга наседает на зверя… Перезарядила ружье старуха. Второй патрон дал осечку… Вернувшись домой на остров, Югана разнесла топором своего бога Огня и Удачи в щепки и бросила в печку. Косте с Ильей она это объяснила так: «Нового Тугэта надо вырезать. Старый совсем обленился, не хочет помогать Югане».

Слушать не хотела Югана, когда Костя попытался ей растолковать, что с бумажными пыжами патроны двухлетней давности могли отсыреть. Но Югана упорно верит в своего молодого бога, дружит с ним до поры, пока тот «не обленится».

Держал Костя Соболиный остров в небывалой секретности из-за самолета, старенького У-2.

6

Стоит заглянуть в ту комнату двухэтажного дома, где у топчана, на медвежьей шкуре, раскинутой по полу, сидят Костя с Таней и коротают вечер за беседой.

Замерли книги на стеллажах, подравнявшись в струнку. У окна – большой самодельный стол, на котором выделяются портативная пишущая машинка и обыкновенный школьный микроскоп, шкафчик с остекленными дверцами – аптека. У дверей приколочены ветвистые оленьи рога, служащие вешалкой. Вся эта обстановка кажется Тане необыкновенной, а сам Костя в ее глазах выглядит настоящим таежным профессором.

Закатное солнце смотрит в окно.

– Почему, Костя, ты всегда такой угрюмый? – вполголоса спрашивает девушка и машинально гладит огрубелой от работы ладошкой шелковистую пышность медвежьего меха. – В этот ваш день Винки Илья с Юганой упились и заснули, а ты только пригубил шампанское, и все… Наверное, была у тебя несчастная любовь и ты тоскуешь о ней?.. – Таня робко взглянула на понурившего голову Костю.

– Пить я, Таня, желания не имею. Душу свою хмельным не обманешь, не усыпишь. Да и нужно кому-то при нашей таежной жизни оставаться трезвым на всякий аварийный случай.

– Расскажи мне о себе. Живем в одной деревне, а о тебе почти не знает никто. Девчонки тебя считают гордым, а мне кажется, ты совсем простой.

Костя внимательно посмотрел на нее, помолчал и вдруг заговорил, словно продолжая давно начатый рассказ.

– …Женился в Томске… Зимой мы катались на лыжах. Жена упала неловко. Бамбуковая палка пробила ей живот… Все это случилось почти шесть лет назад. Сейчас время сгладило боль, а нет-нет, и вспомнится это катание на Степановке… – Костя тряхнул головой, словно отгоняя далекое видение. – А угрюмый я не от характера. Просто устал за последнее время. Дипломную работу писал. Вон, видишь, на тумбочке пухлая папка… Урывками приходилось делать, между работой.

– Я как-то полоскала на речке белье с твоей мамой. Она мне говорила, что ты учишься заочно в Иркутском сельскохозяйственном институте… Мне, Костя, тоже нелегко было техникум кончать, сам знаешь…

И снова кивнул Костя, соглашаясь с Таниными словами.

– А я тогда не поверила Марии Спиридоновне. Когда, думаю, тебе учиться, если из тайги не вылазишь?.. Какая у тебя тема дипломной?

– Предложили мне писать работу «Качество шкурок соболя и мероприятия по его повышению в Урминском коопзверопромхозе». Я отказался. Взял другую – «Вольное и полувольное соболеводство». Руководитель моей дипломной сначала возражал, но я его убедил, что справлюсь…

– Конечно, справишься, – горячо откликнулась девушка. – Ты сильный, решительный…

– Югана песни поет. Проснулась. Иди, Таня, – вдруг сказал Костя, поднимаясь. – Завтра у нас хлопотливый день будет.

7

Утром Костя поднялся рано, до восхода солнца. Уже на крыльце встретило его громкое кошачье мяуканье.

– Ну, ну… Сейчас покормлю… – пробормотал Костя, подошел к леднику, открыл дверь, включил карманный фонарик и повесил на гвоздь в притолоке. Нагреб в большое берестяное ведро чебаков, окуней. Тут же, на витой березовой чурке, изрубил крупных щук в куски. Щучьим мясом набил второе ведро.

Когда кошачья стая, расхватав корм из длинного корытца, разбрелась по закоулкам, перед домом снова стало тихо.

На ровной площадке среди кедрача – шед. У шеда-сарая двухскатная крыша из берестяных листов, под которой ряды соболиных клеток. Соболей и кошек обычно кормит Югана – два раза в день дает им еду. Но сегодня спится крепко старухе. Наконец и она вышла на крыльцо. Лениво потянулась и пошла к большому сараю-ангару, поставленному на самом берегу. Там Костя расчехлял самолет.

– Хороший день Винки был… Югана хочет лететь с Костей.

– У Юганы голова болит. Она останется дома.

– На земле душно. Воздух неба похмелит Югану, – сердито пробурчала старуха.

– Ладно, уговорила. Поднимай Илью и Таню, готовьте завтрак, пока я заправлю машину.

– У Юганы душа болит, хочет маленько винки.

– Не помрешь, перетерпи.

– Тогда пусть Костя даст Югане шипучего вина, – упорствует Югана.

– Стакан налью, а больше и не проси…

Стоял самолет большими пустотелыми поплавками, клепанными из дюралюминиевых листов, на полозьях. Через полчаса Костя с Ильей легко вытолкнули видавший виды У-2 из сарая-ангара на воду, подвели небесный тихоход к мосткам. Таня с Юганой принесли четыре небольшие берестяные конобы, в каждой – кошка с котятами.

– Илья, дай изоленту… Вон на берегу, в пиджаке, в левом кармане. Провод у магнето пробило.

Пока Костя возился в кабине с пусковым магнето, Илья как бывалый воздушный пассажир успокаивал Таню.

– Сначало тебе страшно будет. Потом от радости песни запоешь…

– Илья, а это зачем там, под крыльями? – полюбопытствовала девушка.

Илья, подняв длинные голенища бродней и прихватывая их лямками к поясному ремню, ответил:

– Это багажники. Мы приспособили их под нижние плоскости. Видела в кино? Во время войны на ПО-2 в таких багажниках раненых партизан вывозили на Большую землю. Мы сами с Костей их сделали, – гордо добавил он. – Я побреду в воду, а ты мне с мостков подашь конобы с кошками.

В левый багажник Илья погрузил кошек. Черная лайка стояла на мостках и повизгивала. Она давно привыкла к воздушным путешествиям и сейчас просилась в самолет. Илья посадил Сильгу в багажник, захлопнул дверцу.

– А мы с Юганой поместимся? – с сомнением спросила Таня.

– Посмотри, задняя кабина у нас двухместная, – пояснил Илья.

Когда Таня с Юганой уселись на мягкие откидные лавочки, Костя закрыл фонарь кабины.

– Илья, покрути винт. Должен схватить… Так, хорошо. От винта!

– Есть от винта! – ответил Илья.

Заурчало пусковое магнето. Не дал вспышку мотор.

– Ладно, дерни «лапой», – скомандовал Костя.

Илья взял с мостков полутораметровый черен с жесткой ременной петлей на конце и, цепляя ею за концы лопастей, провернул винт, «нащупал» компрессию.

– Внимание!

– Есть внимание! – ответил Костя.

– Контакт!

– Есть контакт!..

Зарокотал мотор. Костя, прогрев двигатель, сбавил обороты, поднял руку. Это означало: отцепить крюк и отвести в сторону мостки.

Самолет, легко скользя по озерной глади на больших пустотелых поплавках, взмыл, набрал высоту. Костя дал круг над островом и взял курс на север.

8

Полдень. Солнце не скупится на тепло, заботливо прогревает таежную землю. Самолет приткнулся поплавками к маленькому клинастому мысочку у обрывистого берега озера. Когда-то очень давно остяки-кочевники назвали это озеро Тух-Эмтар, что значит Священное.

Тане на самом деле кажется озеро священным и таинственным. Глядится в воду густой кедрач. Глубины озеро невиданной. Изредка взбурлит вода – по первости даже страшно становится, – всплывут на поверхность куски черного торфа, а волны прибьют их к берегу. Невольно появляется чувство, что живет в озере какое-то загадочное чудовище.

Югана со Священным озером заключила мир. Она давала ему жертву, просила не обижать самолет, потому что это небесная птица человека-бога. Так хитрила старуха, пытаясь успокоить неведомых духов.

Костя с Таней еще утром ушли в тайгу. Вернуться обещали к вечеру. Маленько скучно Югане одной. Но ничего, у нее есть большая самодельная блесна из нержавеющей ложки. Можно порыбачить. Правда, рыбачить в этом озере большой грех. Нельзя обижать духа священной воды, но Югана умная старуха, она умеет разговаривать со всеми злыми и добрыми духами.

Местами вода вскипает от мальков: то здесь, то там будто плещет кто по озеру песком из сита. Водятся в озере только щуки да окуни. Нет в озере водорослей, букашек и жуков – пожирают крупные щуки свою родню да окуней.

Югана привязала леску к срезанному длинному рябиновому пруту-удилищу. Забросила в воду блесну и пошла вдоль берега, а следом за ней – любопытная Сильга. Не успела старуха и пяти шагов сделать, как повело, запружинило удилище – крупная щука попала. Сильга от радости взвизгнула, уши топориком наострила. Вытащила Югана черноспинную щуку, молча вынула нож из ножен, полоснула по щучьему боку у спинной мякоти. С одной стороны, с другой – развернула бока алым листом. Знает эвенкийка: у крупных щук самое вкусное мясо – ребровое, а костлявая спина, что трава – вкуса нет. Щучью спину отдаст она в жертву духу Священного озера, и он не будет обижаться на то, что рыбачит Югана в его владениях. Но дух тоже любит вкусное мясо: в воде он не может огонь развести. Югана щучью спину поджарит на углях, вон, костер-то еще не потух…

А в это время Костя стоял у поваленного буреломом кедра и говорил Тане:

– Ну, вот и пришли. Теперь можешь смотреть, слушать и удивляться.

Он кинул свою брезентовую куртку на кедровый ствол. Таня уселась поудобнее. Дорога сюда была нелегкой, и даже привычная к тайге девушка устала торопиться за быстроногим Костей.

– Где же твое чудо? – спросила она, когда Костя примостился рядом. Но ответа не получила.

Волнорезов достал из кармана маленький берестяной туесок, открыл его и начал посвистывать. Таня притихла – по стволу кедра бежал соболь. Зверек замер метрах в двух от них, насторожился.

– Ну, смелее… Чего испугалась, глупенькая.

Таня не верила глазам: соболюшка забралась на Костины колени, ткнулась мордочкой в туесок и безбоязненно занялась едой. Костя гладил зверька по спине и тихонько посвистывал.

– Она ручная? – ахнула Таня.

– Теперь дикая, а два года жила в дуплистом кедре под моим окном. Бывало, чуть свет скребется в окно, в избу просится.

– Какая она ласковая, доверчивая!

– Ну, хватит, не тебе одной лакомиться. – Костя посадил соболюшку на валежину, и зверек черной молнией метнулся прочь. Но тут же остановился и, поглядывая на человека, стал облизываться.

– Чем накормил ее таким вкусным?.. – полюбопытствовала Таня.

– У нее щенята в той осиновой дуплине…

Сидит Таня, любуется красавицей соболюшкой. Костя взял топор, подошел к сухому бревешку и стал делать зарубки в виде лестницы. Соболюшка метнулась на кедр, затаилась где-то на макушке.

Костя приставил бревешко к осине и полез к дуплу.

– Принимай, Таня, щенят, – весело крикнул он, подавая кепку с писклявыми пушистыми комочками.

– Ой, они еще слепенькие. Костя, смотри, как соболюшка мечется, бедненькая…

– Не жалей. Не осиротеет. Одного щенка я оставил в гнезде. Легче будет прокормить…

Таня заботливо уложила щенят на мягкую заячью шкурку в маленькую берестяную корзину.

– Ну вот, пока все, – сказал Костя, забирая корзинку из Таниных рук.

Шла восхищенная Таня следом за Костей и сыпала вопрос за вопросом.

– Ладно, все секреты раскрою, – посмеивался Костя. – Соболь разоряет гнезда ос, поедает личинки, но любит лакомиться и медом диких пчел…

– Так эта соболюшка прибегала за медом?

– Мед, Таня, неотразимая приманка. Видела, как дуреют кошки от валерьянки?.. Это я к тому говорю, что если мед сдобрить маленько валерьянкой, то с соболем происходит то же самое, что и с кошками. Однако парга с медом – самая лучшая приманка для соболей…

– Слышала о парге, но ни разу не находила этот гриб.

– Он коричневатый, шаровидный. Растет под землей. Заготовляем мы его летом, сушим в тени. На паргу, или, как его обычно называют, «олений трюфель», если его отварить в рассоле, хорошо идут белка и норка. А мясу этот гриб придает особый аромат… – увлекаясь, рассказывал Костя, когда они выходили к берегу озера и уже видели сизый дымок над Юганиным костром.

Югана наварила полный котел щучьих боков, нажарила на шомполах крупных окуней. Сидит старуха, курит трубку. Скоро придут Костя с Таней. Ишь ты, Сильга понеслась в лес – пусть встречает. Теперь самое время духу Священного озера хорошую жертву дать, чтоб он под ноги самолета не подкинул бревно-топляк или глыбу плавучего торфа. Костя – русский парень, он не верит в богов и духов, а зря. Но ему нечего бояться, когда рядом Югана. Она знает все законы и обычаи духов урмана.

Взяла старуха конобу, откинула крышку, вытащила пять котят. Замяукала кошка-мать. Заметалась в берестяной клетке.

Подошла Югана к берегу. Связала обрывком лески котят за ноги, насыпала в тряпицу песок, собрала в узел, захлестнула петлей – кибас, грузило получилось. Жертву кибас на дно утянет, к духу Священного озера…

К костру подошли Костя с Таней. Югана пососала потухшую трубку, спросила:

– Как живет Динка-соболюшка?

– Живет, царствует в тайге. Пять детей у нее.

– Кого оставил ей, сына или дочь?

– Парня оставил.

– Костя правильно понимает соболей. Смолевый самец многим самкам красивых детей сделает, – пробормотала одобрительно старуха.

Она взяла корзиночку со щенятами, вытащила их, посмотрела, радостно улыбнулась и положила соболят к кошке. Успокаивает старуха кошку:

– Я маленько ошиблась, старая, глаза плохо видят. Вот твои ребенки, принесла обратно. Дай им молока, пусть живут.

Кошка сначала поворочалась, принюхиваясь к зверькам, а потом разлеглась спокойно на меховой подстилке, вытянулась и замурлыкала, довольная. Соболята прочно прилепились к молочным соскам – проголодались за дорогу.

– Костя, смотри, она их лижет!..

– Кого ей не лизать-то, – безразлично отозвалась Югана. – Четвертый год кормит своим молоком соболят.

После ужина Костя вытащил из багажника кабины планшет с картой и толстую тетрадь. Сел в стороне от притухшего костра.

– Ну вот, Таня, слушай дальше. Весной мы с Ильей ищем соболиные гнезда. Улетаем за сотни километров от Ледового озера. Приводним самолет на речушке или озере и колесим по тайге с собаками. Лайки у нас наловчились разыскивать соболиные гнезда в дуплах и норах. Ну а дальше все идет, как сегодня. Правда, не совсем так. Динка-соболюшка – у нас исключение, она не бросает гнезда, когда мы забираем ее щенят. А другие обычно перетаскивают оставленного детеныша в запасное гнездо, но недалеко от первого.

Мы заранее обычно обходим соболиные участки с собаками, тропы к гнездам метим затесами на деревьях. А вот когда начинаем забирать щенят из гнезд, то собак с собой не берем. Собачий лай и рычание пугают соболюшек. Зверьки начинают метаться в дупле или норе и часто щенят давят, затаскивают.

Берем мы щенят не всех – только от черных соболей. Попадаются нам и гнезда рыжих соболей. Их выводки мы забиваем. Ты же знаешь, шкурка рыжего соболя стоит столько же, сколько шкурки четырех-пяти белок. А поедает рыжак за год немало белок, глухарей, рябчиков, не считая птенцов и яиц боровой дичи. Рыжий соболь плодовит и живуч, по сравнению с завезенным в наши края баргузинским. Все это тебе известно. Знаешь ты и то, что соболь живет оседло в своем владении. У нас места гнездовий нанесены вот на эту карту. Мудрить не приходится. Поглядим на карту – и точно сказать можно, что на будущий год в обозначенном месте или где-то рядом появится новое соболиное потомство. Вот как у нас все гладко получается. Если другие охотники убивают всех соболей, будь то самец или самка, выхолащивая охотничий участок, то мы занимаемся больше выращиванием молодняка. Ближе к осени, когда щенята возмужают, подкармливаем их паргой. Живет молодняк у нас на острове. Часть на воле, а часть в клетках. Вольные соболя даже зимой далеко от острова не уходят. В ноябре мы начинаем отлов. Очень даже просто. Подкинем в клетки-ловушки сдобренное медом и паргой мясо, и соболя сами идут в садок.

– Неужели у вас потерь не было? – спросила удивленная Таня.

– Были, конечно, но небольшие. В прошлом году из тысячи щенят, выпущенных на волю, потерялось около сотни… – Костя задумался, отложил тетрадь в сторону. – А рассказываю я тебе, Таня, все это вот к чему. Вольное и полувольное разведение соболей у нас в стране не ведется. Да и не только у нас, а вообще нигде не практикуется – не изучено. Так что ты вступаешь на неизвестную тропу, на тропу открытий. И многое нужно еще узнать, чтобы поставить это дело на научную основу. В наших руках, Танюша, судьба Улангая. Соболеводство для Юганья – золотая жила.

Слушает Таня Костю и не верит – слишком фантастические картины встают перед ней, когда она начинает думать о новом методе выращивания соболей.

Югана вытесала колья для палатки – придется заночевать на берегу Священного озера.

«Плохо нынче Костя соболей ищет. Танька всякими разговорами его от правильной дороги отводит», – недовольно размышляет старуха, неторопливо потюкивая острым топориком.

9

В первый же день приезда Андрея Шаманова в Улангай Костина мать увела его к себе домой.

– Я бегу в школу, а ты будь за хозяина. Достань на погребке сметану. Тесто у шестка, масло на столе. Пеки блины или оладьи, завтракай. Жить будешь в Костиной комнате…

Мария Спиридоновка, одна из старейших учительниц школы-интерната народов Севера. Преподает биологию. И сыну передала она любовь к этой специальности.

Не успел отдохнуть Шаманов с дороги, забежал к нему Гулов и скороговорочкой выпалил:

– Здравствуй, бродяга! Сегодня вечером ко мне. Посидим, поговорим, а сейчас бегу к магазину…

Попросил председатель продавщицу повесить в магазине объявление. Соня пробежала глазами объявление и рассмеялась. Потребовали бабка Андрониха и женщины, стоявшие в очереди за дрожжами, почитать вслух. Соня прочитала.

«Товарищи! Завтра нужно срочно…»

Притихли женщины, а Соня перечисляет, что нужно сделать и построить. Бабка Андрониха не вытерпела:

– Эка невидаль! На одной ферме лисы с голоду дохнут, а он, варнак, вторую оказию мастерить задумал. Дураков ищет задарма мантулить…

Женщины, поддакивая, закивали головами: мол, правильно, куда к чертям новый лисятник, проку от него. Но Соня хитровато помолчала, а потом повысила голос:

– «Каждый участник строительства новой зверофермы, будь то подросток или старик, получит за отработанный день сто рублей».

На миг застыли бабьи лица в удивлении. И началось… Одни хохочут, другие к Соне тянутся – так ли написано, верно ли прочитала объявление разбитная продавщица?

– Не врет Соня! Сто рублей! За два дня можно заработать корову или нетель.

– Ой, господи, миллионер Кочерыжкин нашелся…

– В областную газету шурануть это объявление, пусть пропечатают, как председатель народ обманывает!

Но притихли бабы, когда зыкнула сердито старуха деда Чарымова.

– Эх вы, женщины… Сказала бы я вам, если бы девчушек рядом не было. Да разве когда Саша Гулов вас обманывал? Чего ты, Андрониха, свой мычальник дерешь, ну? Помнишь, в половодье твой дом покосило? Сашка сам помогал плотникам избу наладить. Просили они у тебя деньги, а?

Засмущалась Андрониха, платок к носу поднесла, вроде сморкается. Поверили бабы в объявление, хотя и наполовину. Решили, что утром все разъяснится. На другой день собрались у магазина старые и малые. Поднялся председатель на крыльцо, как на трибуну, и сказал коротко:

– Объявление было. Звероферму строить надо, знаете. Дед Чарымов возглавляет бригаду плотников…

– Да ты разъясни толком! – послышались крики.

Разъяснил председатель, кто и чем будет заниматься. Внимательно слушали артельщики.

– Вопрос!..

– Слушаю, – ответил Гулов.

– Сколько дней будем так работать?

– Четыре.

– Ой, врешь! Да где же у нас, в артели, найдется столько денег? Посчитай, чуть не двести душ с подростками. Ежели каждому по сотенке, ай-лю-ли…

– Пусть даже триста, все получат сполна за отработанный день, – уверенно ответил председатель.

– Шура, а мне дашь работу? В избенке-то я могу белить, помазать аль что-то покараулить, – приторно-ласковым голосом просила Андрониха.

Захохотал народ. Хитрая бабка Андрониха, стоит на крыльце рядом с председателем. С раннего утра заняла это выгодное для себя место. А когда работу просила, уж такое у нее ангельское выражение лица было, столько мольбы в голосе слышалось – ну как тут не рассмеяться.

Все получили задание. Разошелся народ. Опустел магазин. Только Андрей стоял у прилавка.

– Андрюша, сейчас закрою магазин, и пойдем ко мне… Посидим, вспомним… Небось не забыл, как тебя моим кавалером в школе дразнили?..

– Нет, Соня, не забыл. А посидим как-нибудь в другой раз. Сейчас я еду в Мучпар. Надо домик подремонтировать… Поживу лето на заимке.