Текст книги "О понимании"

Часть II
Счастье – это когда тебя понимают

Глава 1. Понятливость

Разговорное выражение «понятливость», явно имеет отношение к уму и разуму, если исходить из того, что основное действие разума – это разумение, а разумение – это, в первую очередь, понимание, как считается.

Является ли разумение пониманием? Как кажется, русский язык не дает оснований сомневаться в этом, по крайней мере, наши толковые словари единодушны в том, что разумение – это постижение смысла чего-либо, понимание. Однако это ощущение держится на том, что мы исходно считаем, что сказав: по моему разумению, мы сказали: как я понимаю. Но вот если посчитать, что народ два слова для обозначения одного и того же в языке не держал, и в них должно быть хотя бы легкое отличие, появляется возможность исходно иного понимания разумения.

Тогда разумение становится тем, что делает разум, который, среди прочего, и понимает. И тогда языковые выражения, которые приводят словари, начинают играть новыми смыслами. И дополнительные значения, приводящиеся словарями обретают иное наполнение. Приведу статью “разумение” из Словаря Евгеньевой:

«Разумение. 1. Устар. Постижение смысла чего-либо; понимание. [Козлов] посвятил Райского… в тайны разумения древнего мира. И. Гончаров. Я должен иметь ловкость выхватывать из этого громадного материала самое важное и нужное и так же быстро, как течет моя речь, облекать свою мысль в такую форму, которая была бы доступна разумению. Чехов. // Знание чего-либо, способность понимать что-либо. – Учены мы по-старинному-с. А по-вашему, по-новому, учиться нам поздно. На службе отечеству разумения доселе нам, кажется, доставало. Достоевский. Впрочем, она видела, что Конон, по мере разумения, свое дело делает. Салтыков-Щедрин.

2. Устар. И разг. Мнение, точка зрения. Касаткин осмелился сказать, что, по его разумению, осада Данцига затянулась. Никулин».

Я думаю, что даже этих примеров достаточно для того, чтобы увидеть: языковеды, не признающие за разумом какой-то именно своей разумной работы, вынуждены приписывать разумению значения, которые лишь относительно подходят для передачи смысла тех выражений, в которых речь шла о разумении. В сущности, все приведенные переводы разумения неточны и лишь как-то, можно сказать, небрежно подходят к случаю. Это явно видно в использовании понятия «мнение». Можно посчитать, что Касаткин высказал мнение. Можно. Но высказать «мнение» о таком деле как ОСАДА ДАНЦИГА, можно лишь хорошенько подумав!

Можно посчитать, что Конон проявлял знания или способность понимать, но как это притянуто! И как точно было бы, если бы под мерой его разумения было понято развитие или состояние его разума. Как и в случае с разумением на службе отечеству.

Разумение – это не понимание, это шире.

Поэтому понятливость, очевидно, есть важная черта разумности и вполне может быть тем, по чему судят о развитии разума человека. Но она, конечно же, не весь разум. Однако, о какой части разума идет речь, когда мы говорим о понятливости? Есть ощущение, что и понятливость шире способности понимать, и что слово это используется не для того, чтобы указать на способность хорошо или быстро понимать, а вообще, на то, что этот человек умный.

Словари, однако, определяют это слово просто:

«Понятливый. Быстро и легко понимающий, усваивающий что-нибудь».

Единственными зацепками тут могут быть понятие «усвоение» и такая мелочь, что слова понятливый и понятливость стоят в словаре не после слова понимание, а после слова понятие. Иначе говоря, Понятливость это производное не от способности понимать, а от способности иметь и использовать понятия. И это явно связано со способностью усваивать новое. Настолько явно, что само собой рождается понимание: усваивать новое – это превращать его в понятия.

Конечно, может оказаться, что и все понимание сводится в своей психологической глубине к тому же самому. Но это еще надо суметь рассмотреть, для чего придется прорваться сквозь пленку привычного и бездумного использования этих понятий. И думается мне, прорываться сквозь нее придется, поскольку необходимо. Не в этом исследовании, но обязательно. Объясню.

То, что философия и психология бесконечно много бились с этими понятиями, да так и не пришли до сих пор ни к настоящему пониманию, ни даже к единому мнению, уже само по себе показательно. Но для меня есть в этом исследовании и личный смысл.

Когда мазыки обучали меня своей Хитрой науке, у них звучало, что понимание – это по НЮ имание. Как и внимание – это в НЮ имание. Произносилось это ню иногда как НЬ.

А когда я спрашивал, а что такое это ню, по которому мы имаем, то есть вбираем в себя, мне ответили: Ню? Это нюх. Нюхом надо обладать, если собрался в неведомое. Там мышление не работает.

Тут необходимо пояснение. Учили меня все-таки бывшие колдуны, и речь их была понятна мне лишь в той мере, в какой я приписывал их словам свое понимание. Очень похоже на то, как языковеды приписывают свои понимания разумению. Они, в общем-то, подходят, но всегда неточны. Вот и я постоянно ощущал, что люди, которые говорили мне какие-то простые вещи, имели в виду какой-то второй слой смыслов или значений. Это заставляло напряженно биться за понимание.

Оно, конечно, приходило, но не сразу и не во всех случаях. Многого я не понимаю до сих пор, но что касается неведомого, это я могу пояснить. По понятиям мазыков, сознание наше наполнено образами разума и мышления. Но эти образы, облегчающие нашу жизнь, тем самым отгораживают нас от действительного мира. С возрастом мы перестаем его видеть и живем, по большей части, в образе мира, а не в действительности.

Все, что остается за пределами этого облака образов, окутывающего нас, оказывается неведомым. И мы его боимся. Что бы ни появлялось в пространстве нашего восприятия, мы мгновенно «узнаем», то есть насильно набрасываем разумом образ узнавания. И если это вошедшее такой образ узнавания имеет, мы успокаиваемся и как бы засыпаем в привычном.

Но вот если образа для нового нет, нам приходится его как-то понимать. И не дай бог понять не удается. Это ужас! Это вызывает панику и сомнение во всем мире, себе и своей способности выжить. Мы страшно боимся таких состояний, отчего и придумали себе науку, как волшебную палочку познания и понимания, а в действительности защиты от неведомого. Владимир Бибихин в “Языке философии”, в главе о понимании описывает подобное состояние:

«Раньше, чем человек начинает понимать мир научным познанием, он понимает в мире, оказываясь в своем существе умом, который в мире быть умеет. И когда человек говорит в отчаянии, что отказывается понимать в этом мире что бы то ни было, что ничего не понимает, что растерян, то он таким настроением всего яснее обнаруживает, насколько естественно ему пони-мать в мире. Без мира он теряет себя. Понимание, что мир непонятен, и претензии к нему за его непонятность возможны только потому что его понимание в существе человека, что существо человека такое понимание, что человек в этом своем существе муж, ум как начальное умение, как чистое могу» (Бибихин, с.90).

В детстве мы умели идти в неведомое и понимать его в чистом виде, не узнавая. Просто потому, что нам еще нечем было узнавать. Таким образом, нам действительно присуща способность чистого понимания, вне зависимости от знаний, которыми мы можем узнавать.

Вот это, как мне казалось тогда, и называли старики-мазыки нюхом. Чтобы показать, что это какая-то, чуть ли не животная, глубинная способность, имеющаяся у нас еще до разума и уж тем более до мышления. Разум, конечно, должен в понимании участвовать, если мы понимаем понимание как превращение воспринятого в понятия. Но на уровне чистого выживания, для того, чтобы выжить, достаточно такого понимания, которое заставит тебя стечь с опасности, даже без понятия о том, что тебе угрожало.

Таким образом, понимание исходно не есть свойство разума, оно до разума. Разум же лишь использует понимание для того, чтобы создавать орудия выживания, превращая его в понятия. Так мне видится сейчас. Но не это главное.

Гораздо важнее для меня, что я считал способность к пониманию чем-то чуть ли не биологическим животным, как звериный нюх, позволяющий почуять опасность без понимания, как дух опасности. Естественно, я считал, что увязывание мазыками НЬ понимания с нюхом – чистой воды народные игры с этимологиями. И под ними лишь звуковое соответствие. Но зато удачно найденная возможность объяснить нечто сложное моим наукообразным мозгам.

Но вот я читаю у того же Бибихина:

«Мы называем существо человека умом, видя в уме понимание, а в понимании открытую способность, то есть первичное умение, не потому что так написано в этимологическом словаре. Скорее, мы воссоединяемся с нашим языком, запоздало узнавая существо человека в том, чем оно было с самого начала и в чем человек только и мог себя узнать: в свободной открытости миру. То, к чему пробирается, пытаясь разобрать себя, наша сегодняшняя мысль, завязано многозначительным узлом в нашем языке, производящем умение от ума, при том что слово ум хранит древнейшие связи со словом явь, которое в свою очередь этимологически родственно греческому νούξ, чую.

Та же смысловая связь повторяется в одном из основных слов философии, греческом нпэо ум, этимология которого указывает на восприятие и чутье (родственник греческого нпэо наше нюхать). В самом древнегреческом языке это прошлое слово было забыто, и только наш язык, если можно так сказать, еще помнит, что высокое философское нпэо восходит к нюху, чутью.

На ту же память загадочно намекает фрагмент Гераклита, перестающий в свете этого русско-древнегреческого соответствия казаться причудливым. “Если бы все вещи стали дымом, их распознавали бы носом” И еще: “В Аиде души вдыхают запахи”. Бестелесные души должны вдыхать запахи в безвидном месте, Аиде, потому что оно лишено привычного света, да и у душ уже нет земного зрения. У них по-видимому не должно быть вообще никаких земных чувств, их обоняние необычно: оно тот нюх, нпэо, который не прекращается и после смерти тела» (Бибихин, с.88-9).

Честно признаюсь, у меня всегда был соблазн посчитать НЮ моих учителей не нюхом, а нусом древних греков. Но уж очень причудлива и невозможна была эта связь… А сейчас, прочитав Бибихина, я вспоминаю: мазыки, офени, скорее всего, были потомками греков, переселившихся в Россию после захвата Константинополя турками вместе с Софьей Палеолог. Их не зря называли афинеями, намекая на выходцев из Афин, и не зря в их фене тайном языке коробейников, сохранилось так много греческих слов.

Они вполне могли хранить память о греческом философском наследии, хотя бы на том уровне, чтобы узнать нус в нашем нюхе или в нь внимания и понимания. Именно узнать, поскольку это звучание могло быть очень древним – еще догреческим и дославянским, на что и намекает Бибихин.

И даже доразумным, если уж мы вышли на разговор о душе… И что еще важней, чутье это – нюх, и доживотное! Это не звери обладают «звериным чутьем», это разум в них и нас подсказывает, когда в мир приходит дух опасности.

Глава 2. Исходное определение понятливости

Под определением в данном случае я понимаю не словосочетание, а поиск понимания. Я пытаюсь определить, то есть наложить пределы, в которых можно исследовать понятливость. Для этого я воспользуюсь все теми же словарями русского языка, а если повезет, то и всеми прочими словарями, в которым говорится об этой моей способности. Боюсь только, психологи и философы говорят о понимании и понятиях, но понятливость своим понятием не считают.

Гораздо хуже то, что и в словарях русского языка это понятие, по сути, отсутствует. В словаре Ожегова и Шведовой его нет совсем. А то, что есть, я уже приводил в предыдущей главе. Короче его не придумать:

Понятливый. Быстро и легко понимающий, усваивающий что-нибудь.

Это не определение, это лишь возможность сочинить определение из учебника «Сделай сам»: понятливость – это способность быстро и легко понимать, усваивать. Но тут я не уверен, поскольку языковеды могут отказать понятливости в том, что она – способность. К тому же, заявив, что понятливость есть способность, придется определять, кому или чему такая способность принадлежит.

Стоит это определение после статьи о понятии, но при этом ссылается на понимание и усвоение. Естественно предположить, что определение раскроется через эти понятия. Итак:

Понимание. 2. Способность осмыслять, постигать содержание, смысл, значение чего-нибудь. 3. То или иное толкование чего-нибудь.

В первом пункте словарь советует: 1. см. понять.

Смотрю понять:

Понять. 1. Уяснить значение чего-нибудь, смысл чьих-нибудь слов, поступков. 2. Познать, постигнуть.

Сразу допускаю, что словарь не знает, что такое постигать. В нем даже слова такого нет. Есть постигнуть с указанием: см. постичь.

Постичь и постигнуть. 1. Понять, уразуметь.

Кстати, нет и постижения. Есть, правда, постижимый, который опять же определяется через себя: такой, что можно постичь, понять. Хотя для меня постижение явно близко к познанию. И в статье понять, как вы видели, познание и постижение стоят как синонимы. Но это в статье понять… расстояние между статьями большое, можно и забыть.

В словарях Евгеньевой, Ушакова и Чудинова собственно статья «Понятливость» есть, но можно считать, что ее и нет. Судите сами:

Евгеньева: Понятливость. Свойство по значению прилагательного понятливый. Акулина выучилась азбуке удивительно скоро. Алексей не мог надивиться ее понятливости. Пушкин.

Ушаков: Понятливость. Отвлеченное существительное к понятливый. Понятливость ребенка всех удивляла.

Чудинов: Понятливость. Свойство понятливого.

У Даля понятливость стоит вслед за понятливый:

И определяется тоже, как свойство, но одновременно и как способность: свойство, способность эта.

Можно ли хоть что-то из этих словосочетаний считать определением понятливости? А между тем, это единственные упоминания этого русского слова, кроме, разве что, орфографических словарей. В этимологических словарях его тоже нет. Иными словами, слово это есть и всем русскоязычным людям понятно с детства, но никто не сделал попытки его даже разглядеть…

Может быть, я вообще задаюсь праздным вопросом: зачем нужна понятливость, если есть понятливый? Иными словами, если понимаешь, что такое понятливый, то все ясно и с понятливостью? Но мне не все ясно.

Даже хуже, мне совсем не ясно, что такое отвлеченное существительное. Причем, настолько не ясно, что я даже считаю, что меня обманули. И мне далеко не ясно, что за свойством является понятливость.

Я психолог, мне не интересны игры языковедов в науку. Поэтому, когда говорят, что понятливость есть по значению прилагательного понятливый, я подозреваю, что мне отводят глаза. Свойство должно быть чье-то, то есть принадлежащее кому-то или чему-то. И не может быть по значению. Это бессмысленное нагромождение слов.

Я, конечно, понимаю, что понятливый обладает понятливостью, если верить грамматике русского языка. Но значит ли это, что понятливый есть человек, а понятливость есть свойство человека? А разве не бывает понятливых животных? Следовательно, понятливый не есть мое свойство, а есть свойство чего угодно, о чем кто-либо скажет: понятливый! Значит, это не действительное, а лишь приписываемое свойство? Бред. Кого то дурят!

Допустим, понятливость есть свойство человека. Звучит дико, не порусски. Пока мы ограничиваемся ущербным языком словарных статей: понятливость – свойство понятливого, – такое словосочетание кажется возможным. Но стоит развернуть его до полного предложения: понятливость есть свойство понятливого человека, или просто: понятливость есть свойство человека, – как становится очевидной странность высказывания.

Прилагательное может требовать по законам грамматики от соответствующего ему существительного быть, условно говоря, неким его свойством. Действительность предполагает иное отношение к свойствам.

Когда Пушкин в «Барышне-крестьянке» говорит, что Алексей дивился понятливости Акулины, речь идет о ее способностях к изучению языка или письма. Он мог сказать о ней: очень способная ученица. Почему? Потому что она понятливая. Похоже, понятливость не есть свойство, а есть способность. Но вот беда, кто бы определил разницу между этими понятиями!

Чудинов в 1901 году определяет способность как «дарование, склонность к чему-либо», а свойство – как «качество предмета, отличающее его от других». Разница очевидна. Мы можем говорить о качествах человека, когда говорим о его личности. Иными словами, мы не знаем у человека качеств как таковых, мы знаем нравственные качества у личности. А вот дарованиями безусловно может обладать человек.

Евгеньева определяет свойство как «качество, признак, составляющие отличительную особенность кого, чего-либо» и сама же говорит о свойствах характера, но не человека. Способность же для нее: возможность осуществлять какую либо деятельность, умение делать что-либо, вести себя каким-либо образом.

Определение плохое, недостаточное, потому что первым же примером стоит: мыслительная способность. Какую деятельность или какое умение тут имеется? Без натяжек определение не применимо. Тем не менее, в примерах стоит: меня невольно поразила способность русского человека применяться…

Способности – это все-таки у человека. А вот свойства у чего-то иного. Сказать про понятливость, что это свойство – просто неверно. Но и сказать, что она – способность человека, значит, почти ничего не сказать. И не в том смысле, что одни люди понятливы, а другие – нет. А в том, что это слишком общо и ничего не дает.

Понятливость – свойство, качество или способность – должна иметь в человеке некую среду, где она существует. И это не может быть желудок или легкие, хотя древние и считали их местом обитания разума, к примеру.

Понятливость должна в человеке принадлежать чему-то, что и является ее источником, поскольку она рождается из его природы. Допустим, это мышление, как сказали бы психологи, или разум, если подходить философски. Но с психологической точки зрения хозяином понятливости должны быть либо душа, либо сознание.

Однако, пока не ясно, чему именно в человеке принадлежит понятливость, остается лишь вместе с Далем допускать, что она может быть и свойством и способностью.

Глава 3. Понятливый

Что ж, если гора не идет к Мухаммеду, Мухаммед пойдет к горе. Если понятливость есть лишь свойство понятливого, буду надеяться, что уж понятливый понят языковедами. Впрочем, исходное определение словаря Ожегова и Шведовой – быстро и легко понимающий, усваивающий что-нибудь, наверное, можно считать насмешкой. Понятливость – это свойство понятливого, а понятливый – это быстро и легко понимающий…

Обращусь к более основательным коллегам Ожегова. Начну с Чудинова. Он самый краткий:

Понятливость. Свойство понятливого.

Понятливый. Смышленый, способный.

Это хоть какая-то попытка определения. В сущности, опровергающая самого Чудинова: понятливость не есть свойство, это есть способность. Какая? Приблизительно, такая же, как смышленость. Поскольку Чудинов вряд ли понимал, что такое смышленость, определение это не определение, но его можно считать подсказкой для желающего вести поиск.

Поиск этот, правду сказать, похож на поиск правды в судах:

Смышленость. Свойство смышленого.

Смышленый. Понятливый.

Может быть, мне более повезет с создателями многотомных словарей. Итак, Евгеньева:

Понятливость. Свойство по знач. прил. понятливый.

Понятливый. Быстро и легко понимающий, усваивающий что-либо.

Приплыли на круги своя!..

И Ушаков нас тоже не спасет:

Понятливость. Отвлеченное существительное к понятливый.

Понятливый. Быстро и правильно понимающий, сообразительный.

Что такое сообразительный, я, наверное, знаю лучше Ушакова, но все же:

Сообразительный. Хорошо соображающий, понятливый, рассудительный.

Рассудительный, думается мне, некая противоположность сообразительности, поскольку сообразительность – это способность находить решение без рассуждения. Все остальное позор…

И остается только Даль. О понятливости и понятливом он пишет в статье «Понятие»:

Понятливый, понимчивый мальчик, искомый термин понятнiй, смышленый, умный, рассудительный, острый, способный.

Понятливость – свойство, способность эта.

Большое и сложное определение. Что называется, исходное состояние языковедческого понимания понятливости. От этой кучи так или иначе подходящих для понимания слов можно было двигаться к действительному пониманию, а можно было пойти к чеканности формулировок, дающих покой. Языковеды наши избрали второй путь. Не копаться же в свалке!..

Но копаться однажды все равно придется.

Итак. Начну с того, что для Даля еще не ясно, свойство или способность эта самая понятливость. Он допускает и то, и другое. Я пока тоже.

Что такое понимчивый и понятнiй я не знаю, хотя предполагаю, что понимчивый станет ясен, когда дело дойдет до понимания.

Что такое понятнiй Даль, в сущности, объяснил сам, хоть мне и неясно откуда он это слово вообще взял. Но оно означает: смышленый, умный, рассудительный, острый, способный, с одной стороны, и понятливый, с другой. А понятливый Даль производит от понятия в том значении этого слова, от которого, вероятно, и происходит понятнiй: понятие, способность понимать, дар уразумения, соображенья и заключенья.

Тот набор слов, которым Даль пытается раскрыть понятнiй, почти случаен. Эти слова лишь как-то подходят для объяснения. Например, острый в данном случае невозможно использовать без дополнения, вроде острый ум. Что-то должно быть острым, и это отнюдь не мальчик и не человек. Что-то в человеке. Но острым не может быть ни понятнiй, ни понятливость, ни понятливый. Рассудок может, разум, наверное…

Способный тоже требует какого-то дополнения или существительного. Способным должен быть кто-то. Человек, мальчик, но не ум, разум или рассудок. Ум, разум или рассудок могут обладать свойствами, но не способностями.

Рассудительный тоже не подходит к случаю однозначно. По крайней мере, в той части, в которой рассудительность обозначает способность рассуждать. Как раз человек, который рассуждает, и не воспринимается нами как понятливый он же рассуждает вместо того, чтобы понимать.

Но рассудительный может означать не только действие рассуждения, но и способность приходить к решению задачи путем рассуждения, и даже быстрого рассуждения! Человек, который научился быстро понимать с помощью коротких и даже скрытых рассуждений, будет восприниматься понятливым. Со стороны.

Но для того, чтобы рассуждение завершилось пониманием, он уже должен быть понятливым. Понимание и понятливость не содержатся в рассудительности, хотя рассудительность подводит к пониманию…

Так же и смышленость есть лишь подсказка, которая зазвучала бы точно, скажи я: понятливость – это вроде смышленности, сообразительности, толковости… И это было бы очень верно и даже настроило бы мой ум на поиск, определив место, где прячутся или живут эти сущности, на которые я охочусь. Но они имели бы к пониманию понятливости не больше отношения, чем гиены, шакалы и антилопы, живущие рядом со львами, к пониманию львов.

Даль лишь набрасывает образ самыми крупными мазками, действительно творя пока некую понятийную свалку. Но эти мазки способны передавать некое ощущение от восприятия понятливого. Можно даже сказать, они переносят меня в мир понятливости, в то пространство, в котором она живет.

Мир этот называется ум.

Умный – единственное понятие, которое имеет отношение к определению понятливости. Умный – это обобщающее понятие, которое включает в себя и смышленость, и рассудительность, и даже острый. Включает и понятливый.

Мы определенно считаем, что умный человек должен быть понятливым. И не обязательно наоборот. Понятливый человек вовсе не обязательно умен. Понятлив, но умишка не хватает…

Как бы там ни было, Даль позволяет вести дальнейший поиск в рамках более узкого предмета, чем человек. Это уже подход к психологии, поскольку позволяет перейти от слов и понятий к своего рода предметам или средам, составляющим нашу душевную жизнь.

Впрочем, насколько эти предметы близки друг другу, еще совсем не ясно.