Текст книги "Философия без дураков. Как логические ошибки становятся мировоззрением и как с этим бороться?"

Глава 3
Истина – это конец

Вероятность чего угодно. – Брать ли зонтик? – Познание или смерть. – Вызывается Карл Поппер. – Формула фанатика.

Если вы не знали, как выглядит Абсолютная Истина и стеснялись спросить, вот ее вид – с формальной стороны. Это байесовская формула P (A/B) = P (B/A) × P (A) / P (B), где P (A) = 1. А содержательно? Содержательно это может быть что угодно.

Если кого-то смущают такие штуки, обещаю – это первая и последняя формула в книжке. Но она и правда очень важна. Люди делятся на тех, кто ее уже знает (и может пропустить несколько абзацев), и тех, кто не знает. Я сейчас кратко означу, что это такое, и если будет по-прежнему непонятно – не беда. Можно спокойно читать дальше с этим непониманием, можно специально почитать что-то про это, ключевые слова – теорема Байеса. Про это написано очень много людьми, которые куда больше моего в этом понимают и куда успешнее объясняют.

Итак,

P(A/B) = (P(B/A) P(A))/P(B)

Эта формула – про что? Она лежит в основе современной теории вероятности, и она про что угодно. Точнее всего сказать, что она про то, как должно работать (если по уму) наше познание. Логика науки действительно работает как-то так, когда мы мыслим хорошо и точно – мы приближаемся к этому методу.

В этой формуле:

P – вероятность.

A – наше убеждение в чем-либо.

B – свидетельство, как-то влияющее на убеждение (например, результаты опыта или буквально свидетельские показания).

P (A) – априорная вероятность факта или события. Можно также сказать, начальное убеждение.

P (A/B) – апостериорная вероятность. То, насколько событие вероятно с учетом свидетельства В.

P (B/A) – вероятность свидетельства в случае истинности А.

P (B) – вероятность получить данное свидетельство.

Как вообще происходит процесс познания? Как правило, о чем бы мы ни задумались (о погоде, природе, повышении цен и своей зарплаты, наступлении коммунизма, бытии Божьем), у нас уже есть какое-то смутное представление, какая-то вероятность. Возможно, взятая с потолка. Многие скажут, что взять нечто с потолка – не лучшее начало. Конечно, не лучшее. Но лучше так, чем никак. Первый ход в этой партии может быть сколь угодно странен: «Бог существует с вероятностью 50 %», «цена вырастет с вероятностью 80 %», «Маша согласится с вероятностью 30 %». Но если дальше верно учитывать новые свидетельства и, главное, не бояться их получать, мы довольно быстро проясним ситуацию и с ценой, и с Машей, и даже с Богом. И главное, не так уж важно, с какой нулевой гипотезы мы начали – важно, честно ли пошли по пути, и все честные пути по мере прохождения будут сходиться к одной цифре.

Давайте поясним на самом простом примере, как это работает. Взять ли зонт, выходя из дома? У всех разное отношение к дождю и к ношению зонта вхолостую. Допустим, пороговое значение, при котором мы возьмем зонт, – 20 %-ная вероятность дождя, или менее 80 % вероятности «без осадков», что можно записать как 0,8. Есть статистика по данному месяцу в данном месте – без осадков 60 % всех дней, то есть 0,6. Это наша априорная гипотеза. И если у нас есть только она, без зонта сегодня не обойтись, как и всегда.

Но допустим, у нас есть дополнительное свидетельство – прогноз погоды. Предположим, что синоптики у нас так себе и, давая прогноз на дискретное событие (вроде дождь / без осадков), они правы лишь в 70 % случаев. Вы видели много их прогнозов и сами вывели эти 70 %. Прогноз синоптиков «сегодня без осадков». Вопрос, брать ли зонт?

Иными словами, нам нужно вывести P (A/B), зная все остальное. Тогда в числителе у нас 0,7 × 0,6 = 0,42. Это вероятность всех ситуаций, при которых прогноз «без осадков» совпадает с их реальным отсутствием. Это число надо поделить на P (B). Но P (B) = P (B/A) × P (A) + P (B/not A) × P (not A). То есть сумму всех вероятностей, когда синоптики дают такой прогноз, включая те случаи, когда он ошибочный. В знаменателе будет 0,6 × 0,7 + 0,4 × 0,3 = 0,54. Дальше 0,42/0,54 = 0,777. Это меньше, чем пороговое значение 0,8, значит, зонт берем.

Вообще, вывод такой: в данном месяце не обращать внимание на прогнозы погоды, пока их точность не повысится или пока не вырастет ваша толерантность к осадкам. Вы при любом прогнозе должны носить свой зонт, пока вам настолько неприятен дождь.

Это простой пример того, как наука считает довольно сложные вещи. Главная фишка в том, что одних результатов опыта мало. Мы меняем наши убеждения на основании опыта, но нужно учитывать: а – вес априорных убеждений, б – погрешность свидетельств. Тогда, если мы выбиваем из мира достаточно свидетельств, наша картина мира меняется куда надо независимо от начальной точки.

И что, мы предлагаем проделывать такие вычисления по любому мало-мальски значимому поводу? Скажем больше: они уже вершатся без нашего ведома. Наш мозг – это байесианский компьютер на углеродной основе, примерно вот таким он и занят. Зачастую – бессознательно. Выслушав прогнозы синоптиков о ясной погоде, он почему-то все равно выбирает зонт…

Но мы обещали показать, в чем заключается Абсолютная Истина и почему это очень-очень плохо. Как минимум, это просто скучно, как максимум – плохо совместимо с выживанием человечества. Напомним формулу P (A/B) = P (B/A) × P (A) / P (B), где P (A) = 1. Говоря простым языком, это априорная вероятность, взятая за 1, или, если кому-то так больше нравится, за 100 %.

Легко увидеть, что это исключает дальнейшее познание. Если P (A) = 1, ни одно свидетельство ничего не изменит, мы получили окончательный ответ. Или хуже того – мы начали с окончательного ответа. Если P (A) = 1, то P (not A) = 0, и P (B) = P (B/A) × P (A) + P (B/not A) × P (not A) = P (B/A) × P (A). Числитель всегда равен знаменателю, и независимо от любых свидетельств P (A/B) = 1.

Если с языка цифр перевести на русский, то…

Если мы в чем-то уверены на 100 %, это означает, что нет такого опыта, который заставил бы нас изменить свое убеждение.

Апостериорная вероятность будет всегда равна априорной, если первая равна 1. При этом весь мир может говорить против нас, уже неважно. Самое сильное свидетельство уже ничего не изменит. Познавать нечего – формально считается, что мы дошли до конца, и это вправду конец, локальный когнитивный коллапс. Вы как бы подписали обязательство (и поклялись жизнью!) никогда не менять свое мнение по некоему вопросу – вам не страшно от подобной необратимости? Вот если бы наша начальная уверенность равнялась хотя бы 0,9999, с этим можно было бы что-то сделать. Если мы оставляем хотя бы 0,01 % вероятности, что наши истины неверны, они могут измениться. Даже если мы оставляем вероятность один против триллиона – правда может просочиться в эту щель и все исправить, если мы все-таки были неправы. Но P (A) = 1 – это конец игры по определению.

Но это же и есть определение Абсолютной Истины! Если мы считаем наше убеждение лишь вероятным, пусть даже сильно вероятным, какая же это Истина с большой буквы, если ее можно пересмотреть в процессе? Это всего лишь предпочтительная гипотеза, но когда люди жаждут истину, они, я подозреваю, хотят чего-то большего. На временную гипотезу они согласятся с чувством, что им недодали, что это еще не то. Но не тем – опасным, загоняющим в тупик не тем – была бы как раз истина, как ее хотят. Сколько раз людям казалось, что их убеждения верны на 100 %? Человечество развивалось лишь потому, что эти 100 % уверенности все-таки никогда не были по-настоящему 100 %, и это позволяло сделать шаг вперед.

На всякий случай: ни одно научное знание не подходит под это определение истины с P (A) и P (A/B) = 1.

Нам могут возразить – а как же математика? Мы же полностью и окончательно уверены, что дважды два четыре? Да, на это можно ставить с сильной уверенностью. Миллион к одному, триллион к одному, если вас не пугают большие числа – гугол (10100) к одному. Но все равно не бесконечность. Если вы опускаете в коробку с двумя яблоками еще два яблока, велика вероятность (хоть гугол к одному, если вы бесстрашный человек), что обнаружите там четыре яблока, но все равно не бесконечная. Самое простое, почему там может оказаться три яблока, или пять, или, возможно, черная кошка: мы живем в матрице, которая до поры притворялась нашим миром и вот, как только вы наконец решили умножить свои яблоки, проявила свое истинное лицо. Какое угодно лицо, заметим, с почти любыми законами. Два яблока плюс два яблока в этом мире могут равняться черной кошке, почему бы и нет? Так что ставить гугол к единице против матрицы я, например, поостерегся бы. Виртуальная реальность сильно вероятнее, даже если в нее не верить.

Чем же тогда занимается наука, если не открытием окончательных истин (как выяснили, подозрительных и опасных)?

Согласно Карлу Попперу, наука производит не истины, а теории, лучшие, чем альтернативные.

И фронтир науки – это не набор истин, а набор лучших на сегодня теорий. Возможно, для кого-то звучит странно, но это мейнстрим уже более полувека.

Если что, сама теория Поппера – тоже не истина, а лучшая в моменте гипотеза на данную тему. Не больше, потому что никакого «больше» не бывает. Если кому-то кажется, что он поймал нечто «большее», то увы, в лучшем случае у него это пройдет.

Давайте сразу будем скромнее. Во-первых, 100 % уверенности не может быть. Ни в чем. Во-вторых, этого и не надо. Достаточно быть более правым, чем обычно, здесь и сейчас. Не волнуйтесь, этого хватит. Вы не сдаете экзамен, где можно и нужно набрать сто баллов из ста, причем ответы заранее известны – хотя и не вам. Метафора экзамена вообще не очень уместна.

Исследуя, вы скорее соревнуетесь, чем сдаете экзамен.

Это разные занятия, к ним разный подход. При этом никто не знает, что такое мировой рекорд в познании. Давайте приведем самую скромную формулу самого большого успеха. Быть меньшим профаном в данном вопросе, чем кто-либо на свете. Можно сказать «большим спецом», но мне симпатичнее фраза «меньшим профаном».

Итак, любая теория – это набор вероятностных суждений (при этом можно как угодно заблуждаться насчет их вероятности, сейчас это неважно). Но в обыденном языке истина – не то же самое, что вероятностное суждение, она потому и истина, что окончательная. И тогда лучшее на Земле знание не имеет отношения к такой истине. Тому, кто обладает окончательной истиной, можно посочувствовать. Но это рискованно. Он вам, скорее всего, не посочувствует.

P (A) = 1 в формуле Байеса – это диагноз фанатика.

Его радует то, что пугает нормального человека. Представьте, что некто поклялся жизнью не менять свое мнение, после чего его жизнь заиграла новыми красками, приобрела смысл и т. д. «Не менять свое мнение» синоним «исключить развитие». И пусть буквально такой клятвы не произносят, многие ведут себя так, как будто ее давали – в обмен на то, что они называют смыслом.

При этом научные и другие фрики часто требуют высокого, действуя низко. Один из подлых приемов: сначала обвинить оппонента в неабсолютности его знаний («вы же не владеете окончательной истиной?»). И пока он будет приходить в себя от странной претензии, тащить что угодно в обход лучшей из существующих версий… Все равно что презрительно заметить, что 5-тысячная купюра – это не состояние, а так себе, мелочь, и на основании этого пытаться подменить ее 50 рублями. Кажется, это предельная наглость или запредельная глупость, но со мной так спорили много раз.

Заметим, идеи Поппера называются «критическим рационализмом». Это не имеет никакого отношения к постмодернизму, релятивизму и т. п. Теория о том, что из двух теорий на одну тему одна почти всегда лучше другой, и теория о том, что все теории равнозначны, – это две сильно разные теории, нет? И одна из них явно лучше другой.

Самое простое опровержение релятивиста – предложить ему пожить в мире, где все теории действительно равнозначны. Сказать, что в этом мире у него будут проблемы – значит переоценить такой мир. Пожалуй, он невозможен даже в качестве эксперимента или изощренного наказания. Представьте мир, где что угодно могут начать делать как угодно. Например, как угодно строить дома, делать технику, судить людей. Эта история даже не сможет толком начаться, чтобы бесславно завершиться. Возможны лишь элементы такого мира в нашем. И как сказано, это было бы наказанием: проживание в месте, где запрещена эффективность в той или иной области.

Глава 4
Пользы больше, чем 100%

Искусству разрешается. – Гуманитарное карате. – Унесите вашу истину.

Так называемый «скандал в философии» – то, что за 2,5 тысячи лет там не возникло общей для всех теории. Нет классиков, которые разделяли бы воззрения предыдущих классиков, скромно добавляя к ним пару томов по частным вопросам. Чтобы осознать масштаб странности, представьте, что у каждого известного физика – своя личная, неповторимая физика. Пока свою личную физику не придумаешь, в учебник не войдешь.

В чуть менее гуманитарной области (психология, социология, экономика) дело с общим знанием чуть получше, но тоже… Ощущение, что разные школы скорее воюют, чем делают общее дело.

Но давайте немного изменим оптику.

Посмотрим на разные школы скорее как на искусства, нежели науки. Скандал поутих?

Если мы описываем местность, то сумма вероятности всех альтернативных гипотез стремится к 1. Если там с вероятностью 0,3 болото, то на все другие версии (лес, поле, город Москва) остается лишь 0,7. Но если мы описываем способ чего-либо, то там сложнее. Один способ может не исключать другой, они могут сочетаться, и большую часть мы, возможно, даже не знаем. Это не сложение-вычитание нескольких понятных дробей, ограниченное единичкой. Сумма всех вариантов сварить суп или убить человека допускает куда большее богатство альтернатив. И главное, что одна альтернатива (сходили, посмотрели, там все-таки лес) не задавит другие.

Важно, сколько решений допущено по условиям задачи. Поэтому физика и география в одном экземпляре, а школ кулинарии или боевых искусств сколько угодно.

Гуманитарные теории прежде всего ценны как основания гуманитарных практик. За это их, грубо говоря, человечество и содержит. А также, конечно, по привычке, по случаю, по знакомству, но если по уму, то теории нам нужны, чтобы что-то делать. Может быть, не сейчас, а когда теория подрастет. Но все равно грядку теоретиков обычно поливают ради будущих практических урожаев, хотя бы возможных. А практика – это не пересказ реальности, а метод работы с ней. И он либо работает, либо нет, либо так себе.

В этом смысле гуманитаристика более похожа на школу ушу (или школу борща), нежели на химию.

И эти школы могут расти не исключающим друг друга образом.

Вопросы «стоит ли бить в драке ногами?» и «верна ли в биологии теория витализма?» из разных групп. В первой можно выбрать разные ответы, боксер и каратист могут даже подраться – итог их поединка не будет смертью для школ. А вот в биологии теории будут драться насмерть. И с теорией витализма разберутся, а с ногами нет. Так вот, философские вопросы – это вопросы класса «про ноги». С ними не надо разбираться до конца. Хотя стоит сравнивать между собой. Из того, что параллельно может существовать хоть сто школ, не следует, что везде учат одинаково хорошо и одинаково хорошему.

И это не принижение гуманитарного знания, пока что скорее аванс и возвышение. Если вы поступите в некую школу варки борща, вас точно научат варить борщ. Хоть как-то. Если поступите в некую «школу практической психологии», вы вступаете в зону риска, черт знает, чем там закончится. Чем угодно, вплоть до группового самоубийства. Строго говоря, в таких школах пока ничего не гарантируется, даже в лучших.

Итак, «знаем ли мы истину» – плохой вопрос. Его лучше проигнорировать, показав, чем он плох. Наш вопрос, можем ли мы предложить ответ лучше среднего.

Давайте сейчас скажем нарочито резко. Резче, чем следует, но зато запомнится. Пусть истину в привычном значении слова продолжают знать сумасшедшие, жулики или честные, хорошие люди, но застрявшие в XIX веке. Можно представить мир, где претензии на истину сосредоточатся только у такой публики – и это будет мир не глупее нашего.

Могут спросить, что значит лучший ответ? Кому он лучший? Пользователю, так скажем. В чем он лучший? В создании теоретических оснований для практик. Практик чего? Чего-то из большого набора, что мы сочли важным в жизни.

Глава 5
Знание не картина, а ключ

Повесть тоже модель. – Наука не рисует собаку. – Выживание важнее сходства.

Все, что у нас есть, – это модели. Что-то одно, изображающее что-то другое. Учебник физики – модель физического мира. Но художественный роман тоже модель! Он ведь изображает какой-то мир: современный, исторический, пусть даже фантастический, но по каким-то важным законам все равно совпадающий с нашим (иначе нам было бы неинтересно). Возможна даже теория эстетики, судящая произведение по тому, насколько оно правдиво. То есть эстетика сводилась бы к эпистемологии. В пределе гармония, как в известной фразе, проверялась бы алгеброй. Про это интереснее поговорить подробнее, но пока…

Основной вопрос эпистемологии: как мы отличаем плохие модели от хороших?

При этом как-то их отличать умеют все люди, включая маленьких детей. Без этого умения человек не выживает, это главное, чем мы занимаемся, существуя в культуре и продолжая существовать в эволюции. И чтобы отличать модели, знать слово «эпистемология» не обязательно. Как сказано, кое-что мы умеем по умолчанию, без специальной подготовки. Обычно, того не сознавая, люди имеют схожую теорию истины, вроде персонажа Мольера, что с удивлением узнал, что всю жизнь разговаривал прозой.

По умолчанию у нас обычно «иконическая теория истины».

Чтобы иметь такую теорию, теоретизировать не надо. Мы даже не думаем, что это теория, мы думаем, что так и есть. Но это теория, причем не лучшая из возможных.

Иконическая теория истины про то, что портрет собаки должен быть похож на собаку. И чем больше сходство, тем истиннее. И вот мир – якобы такая позирующая нам собака, а ученые ее срисовывают… Не только ученые – вообще все. Проблема в том, что мы не знаем, как выглядит эта собака на самом деле, мы имеем дело только с ее портретами.

Давайте сформулируем задачу, на первый взгляд это парадокс.

Задача в том, чтобы определить, какой портрет лучше, но при этом нельзя увидеть того, чей это портрет!

Лицо натурщика навсегда во тьме, и даже не известно, существует ли он вообще. А портретов целая куча. И надо выбрать какой-то один. И от этого выбора будет зависеть наша жизнь… И вот здесь – подсказка. Мы не знаем, что нарисовано, но знаем, что происходит с нами, когда мы выбираем ту или иную картину. Например, выбрав одну картину, мы начинаем с ней погибать. А выбрав другую, мы видим, что дела налаживаются. Мы начинаем контролировать природу, животных, других людей. Вероятно, в этой картине заключена какая-то сила и стоит ее держаться. По крайней мере до тех пор, пока не встретится полотно еще большей силы. Мы используем картину как инструмент адаптации, выживания и удовольствия. Все это происходит с нами, переживается непосредственно, и нам не приходится бегать за натурщиком.

Говоря словами Эрнста фон Глазерфельда: «Истина – это не картина, а ключ». Мы еще заменили бы слово истина словом «знание», истина как-то слишком срослась с портретной теорией.

Мы не можем видеть, насколько портрет похож на лицо, которого нет, но видим, подходит ли отмычка к замку. И сколько вообще дверей этим можно открыть.

Можно вообразить мир, где за истину как за «сходство» били бы по голове. Например, мир, придуманный каким-то злым богом. Черты этого есть, кстати, и в нашем мире, но лишь черты и лишь иногда. Например, когда совсем маленький ребенок спрашивает, откуда берутся дети, короткая ложь обычно адаптирует лучше, чем полная правда. Адаптирует, то есть лучше для психики, по критерию нынешнего спокойствия и успешности в будущем. И именно эта версия является предпочтительным знанием здесь и сейчас.

Между моделью, несущей сходство, и моделью, несущей пользу, эволюционно успешное существо выбирает пользу.

Конечно, иначе оно не будет эволюционно успешным. И все мы – потомки этого существа, наследующие его привычки выживания. К черту художества, для жизни нужны отмычки.

Но это в принципе. На практике лучшие отмычки часто напоминают полотна живописцев, причем строго реалистической школы. Никакого сюрреализма и кубизма, только натюрморт и пейзаж. Вероятно, неспроста. Отсюда и миф, что наука рисует собаку. Но финальная оценка работы все равно по ее взаимодействию с тем или иным замком.

Важнее всего в знании – его потенциальная польза. Но именно ее, как правило, сложнее всего оценить, особенно в момент рождения. Как вы будете, например, прикидывать пользу законов Ньютона? В чем измерять? С чем сравнивать? Поэтому при оценке теории работают какие-то опосредующие теории. Держим в голове пользу, но говорим, например, о фальсифицируемости.