Текст книги "Государственная Дума Российской империи 1906-1917 гг"

Как выше указывалось, под самый конец заседания императору пришлось, после твердо сделанного напоминания, отказаться от титула «неограниченного». На этом Совещание завершило свою работу. Осталось определить, кто внесет поправки, принятые на Совещании, в текст и проведет окончательную его редакцию и в какой форме будут опубликованы Основные законы.

На вопрос, предложенный графом Сольским в самом конце совещания, какую форму угодно избрать государю для изъявления своей воли, он ответил: «Я нахожу достаточным указ».

Окончательную редакцию государю было угодно возложить на графа Сольского, Фриша, графа Палена, графа Витте… а также и министра юстиции Акимова, прибавил государь после некоторой паузы.

Вместе с изготовлением проекта Основных законов Канцелярия Совета заготовила материал для порядка обнародования их. Первоначально предполагалось придать этому более торжественную форму и издать акт завершения государственного строительства в виде торжественного манифеста. Под руководством барона Нольде было заготовлено два варианта манифеста и на случай отказа от манифеста – указ Правительствующему сенату о том, какие именно из новых законодательных постановлений должны быть признаваемы Основными законами и, следовательно, подлежащими изменению только по почину государя. В манифесте заключалось торжественное подтверждение осуществлять законодательную власть в единении с избранными представителями народа, а в варианте манифеста № 1 заключалось еще и подтверждение хранить незыблемыми дарованные подданным права.

Можно видеть в этом менее торжественном оформлении дела (по указу) проявление царского неудовлетворения. Ведь указ – это повеление административного характера, в порядке управления принимаемого. Была ли причина для царского недовольства? Да. В главной для него проблеме – его титула, его прав – царь проиграл. Он дал понять о своем неудовольствии присутствующим.

В дневнике царя за 12 апреля запись: «Было последнее заседание, которое кончилось в 7.30. Вечером читал». В таком же духе были сделаны и пометки о предшествующих заседаниях «по пересмотру Основных законов». Фиксируется время работы. Отмечено: «Пошел с Мишей во дворец пешком», указано и с кем обедал после работы, никаких оценок. И в записях о предшествующих особых заседаниях та же сдержанность (или безразличие?), но ранее отмечалась физическая усталость (взмок, голова тяжелая, мысли стали путаться и пр.). Позже подобных пометок нет, очевидно, втянулся в необычную для него работу¹⁵.

Особой радости от этой законотворческой работы Николай II не испытывал, да и проку, особой пользы в ней не видел. Не могло не сказаться его негативное отношение к конституционному строю. Совещание высказалось против сохранения его неограниченных прав – вот что было главным.

Но в данном для Николая II решающем вопросе участники Совещания были выразителями мнений, господствующих в обществе, даже в кругах, весьма близких к императорскому двору.

В этом отношении весьма показательна позиция графа Сольского, решительно оспорившего Витте и заявившего об исключительной важности статей о правах гражданских. Он же настойчив был и в требовании упразднения «неограниченности» прав самодержца.

Графу Сольскому было поручено произвести окончательную «доводку» текста, но в эту редакционную группу вошел и премьер. Их позиции были противоположны в решающих вопросах о правах царя и о правах подданных, и в конечном счете позже возобладало мнение Сольского. Кто помог председателю Совета?

Премьер во всем обвинил генерала Д.Ф. Трепова – главного телохранителя императора – и назвал пересмотр остальных законов делом генеральским. Витте тем самым признал, что суть, соль новой редакции Основных законов – это «права человека» (!) и что в этом решающем деле он проиграл, его, что называется, обошли на самом финише и не ему достались лавры творца «консервативной конституции» (сохраняем оценку графа). Да, «полудиктатор Трепов» встал на сторону «лицеиста» Сольского.

Но был еще один участник этого спора, общественное мнение. Позиция знати, «высшего света» элиты, придворных кругов, прессы, уже тогда «правившей бал». Дело в том, что Особое совещание работало под пристальным вниманием общественности, которой было хорошо известно содержание обсуждавшихся проектов и ход, и исход прений. Высший свет не верил, что императору удастся сохранить в неприкосновенности свой титул, более того, преобладало мнение, что и не следует этого делать, да и сил этому противодействовать у власти нет. Определенную роль в этом деле сыграла умело сделанная кем-то (а мы вычислим позже кем!) утечка информации о «совершенно секретном деле» (как определял это царь).

В великосветских гостиных, салонах, в аристократических клубах (Английском, яхт-клубе), где частыми гостями были великие князья, делились последними «свежими новостями», сопоставляли их, проверяли, вырабатывая общее мнение, разносившееся затем по Петербургу. Столица жадна и ненасытна по части слухов, сплетен «из самых надежных источников».

Вот характерные сцены из салона генеральши Богданович (выше мы давали оценку этого источника) за 1906 г.: «…Никольский (министр земледелия) сказал, что пока Совет министров работал над (Основными) законами, про них ничто в печать не проникло, а после первого же заседания у царя в Царском эти законы появились в „Речи“. Подозревают, что Витте сам их отдал кадетам, чтобы сойтись с этой партией».

Очень важное обстоятельство здесь отмечено, но был ли заинтересован в этом Витте? Скорее наоборот. Чтобы провести свой проект, ему надобно было уберечься от публичного обсуждения плодов его работы над документами. Но если не премьер, то кто? Оставим этот вопрос пока открытым. Главное в самой утечке.

А вот запись за 17 апреля: «Явился Бурдуков. Он говорил, что либералы ругают Витте, что он фальшив, что не знаешь, какого он направления, а что Дурново либералы меньше ругают, даже хвалят за его стойкость, что он прямо высказывается, что знаешь его ligne de conduite, что угрозы его приводятся в исполнение. Тут же Бурдуков стал доказывать, что Витте начинают называть Бисмарком, что нашу Думу сравнивают с германским рейхстагом, что на его манер хотят у нас Думу поставить. Об Основных законах, которые разбирало совещание у царя в Царском Селе, Бурдуков сказал, что эти законы подверглись критике в публике; особенно публика недовольна двумя параграфами – о том, что министры ответственны только перед царем, и вопросом о пенсиях. Газеты всех лагерей недовольны этими законами. По мнению Бурдукова, следовало, чтобы министры были ответственны перед Думой, а теперь царю придется перед Думой за все отвечать. Вот мнение приспешника „Гражданина“, который стал настоящим революционером. Мещерский (князь, редактор „Гражданина“) сжег все свои прежние верования, стал поклоняться конституции, восхвалять даже кадетскую Думу, что не сделало его популярным в том лагере, напротив – там на него подозрительно смотрят».

Вот еще характерные весенние дневниковые записи 1906 г.:

«Про царя и царицу говорят, что они находятся в состоянии иллюзии, грозного конца не подозревают. Штюрмер называет Дурново легкомысленным, что Россию он не знает, он не предчувствует, что положение так плохо; говорил он Штюрмеру, что, если Дума возьмет слишком влево, ее разгонят. Но ему возражали, что революционеры в данную минуту крайне дезорганизованы, не собрались еще с силами, но что тревожно, это – войска, что на войска плохая надежда.

Может повториться весной октябрьская ситуация. Тогда все видели, что премьер ошибался в оценке ситуации, что конституционный манифест либеральное общество не удовлетворит, а мужиков обойдет, земли и воли им не дает, что вместо всеобщего успокоения принесет всеобщее возмущение, но манифест тем не менее издали, ибо правительство сомневалось в верности войск, ожидалось их возмущение, что они перейдут на сторону революционеров, поэтому и поторопились с этим манифестом. Будь уверено правительство в войске, никогда бы этого манифеста не было»¹⁶.

Несомненно, общественное мнение, пресса влияли на правительственные круги, на участников Особого совещания, на царя, что видно и по его поведению на этом Совещании, в его заявлениях на приемах различных депутаций: «Я, как встарь, буду самодержавный и неограниченный. Милости, дарованные манифестами, я исполню для блага всего моего народа».

Но высший свет тогда весной 1906 г. не верил, что царь в состоянии отстоять свою власть. И весьма иронично оценивал заявления о правах «идейных монархистов», членов Союза русского народа и Русского собрания. Выражая эти мнения, генеральша Богданович пишет: «Прямо противно это теперешнее настроение якобы „положительных“, „уравновешенных“ патриотов, людей известного возраста. С ними творится что-то необычайное, они верят в „неограниченное“ самодержавие, о котором говорит безвольный, малодушный царь, радуются этим словам, как первой победе над либералами-конституционалистами и революционерами, не понимая, что эти слова приближают только час кровавой развязки. Вчера П.Н. Дурново говорил, что в заседании, которое было у царя после приема иваново-вознесенской депутации, шепотом передавался смысл слов царя депутатам, но точно текста не знали. Говорили, что будут напечатаны слова царя без слова „неограниченный“. Все эти пустые восторги над пустыми словами царя мне кажутся такими жалкими, смешными, и мне совестно слышать все это от серьезных людей. Все как будто забыли прошлые забастовки, все прошлые ужасы, как будто все это и не существовало, все успокоились на вид и только восторгаются собственными речами и деяниями. Про анархистов забыли, а они не дремлют и не сегодня завтра дадут о себе знать в грозной форме. А на либералов надежда плохая – все они из прогрессистской партии. Вчера Максимович¹⁷ высказывал, что не дай Бог разогнать Думу, что это вызовет революцию. А по-моему, если и не разгонят Думу, все-таки кончится революцией».

Характерно, что завсегдатаи салона Богданович, все эти гофмейстеры, камергеры, открыто заявляли, что «безвольный малодушный царь» не одержит победу, не сумеет отстоять свои «неограниченные права». Отметим, что в этих спорах в салоне Богданович активно высказывался Борис Штюрмер, гофмейстер, хваставший самоновейшей информацией о происходящем при царском дворе. Вот характерный пример (записано 16 февраля 1906 г.): «У царя заседание насчет преобразования Гос. Совета. Вполне согласна со Штюрмером, что теперь только жалко и смешно слышать все эти разговоры Грингмута, Никольского (Бориса) и других, с пафосом ратующих за самодержавие, все это – „рыцари печального образа“, Дон Кихоты. Пока у нас этот царь, порядка в России не будет, нечего его ожидать. Теперь все идет через пень-колоду, у каждого свое мнение, свое убеждение, все про них кричат и у всех языки на свободе». Через месяц, вернувшись к этому вопросу, Богданович замечает, что Штюрмер, которого она хорошо знает, «видит все в ужасном свете (как и есть на самом деле) и отчаивается в будущем»¹⁸. Четко обозначена позиция Бориса Штюрмера. И в таком человеке августейшее семейство увидело спасителя монархии в самый грозный час!..

Отождествление защитников «неограниченного самодержца» с героями Сервантеса хлестко и ошибочно. Не ветряные мельницы им противостояли, а сильный противник, выбивший их из седла. Обладали ли лидеры Союза русского народа благородством Дон Кихота? Они называли себя «истинно русскими людьми». Злоупотребление этим термином приняло такие размеры, что последовало специальное сенатское определение, согласно которому истинно русский человек – это православный подданный российской державы. Вопрос не в том, что говорили черносотенцы в печати, а позже и Думе (там их называли крайне правыми), а в том, как они себя повели в критические для царя и империи дни. Никто из них не встал на защиту монархии, но и Штюрмер был на этом же уровне – ниже нуля. Стойкость убеждений ему не была присуща. Это был типичный флюгер, что публике было хорошо известно. Вызывает удивление другое. В 1906 г. он примерял мундир министра внутренних дел, был конкурентом П.А. Столыпина, а в 1916 г. стал даже премьером. Обреченных на гибель боги лишают разума и зрения.

Из вышеприведенных фактов видно, что высший свет провел свою экспертизу работы по подготовке новой редакции Основных законов, имея новейшую информацию и располагая текстом «советского» проекта, опубликованного в печати. Так кто же организовал эту «утечку» «совершенно секретных» документов?

Примечания

¹ И.Л. Горемыкин первоначально не был приглашен и принял участие только со второго заседания по царскому желанию.

² Профессор О.О. Эйхельман был приглашен графом С.Ю. Витте, который на первом же заседании сказал, что представил третий проект, нигде не обсуждавшийся.

³ Объем внимания, посвященного различным отделам Основных законов, был не одинаков и едва ли соразмерен их важности. В первом заседании (7 апреля) кроме рассуждений по общему вопросу были пройдены только три вводные статьи; во 2-м и 3-м заседаниях глава 1 о существе самодержавной власти, всего 18 статей, а в последнее 4-е заседание (12 апреля) были пройдены остальные пересмотренные главы Основных законов, всего 49 статей.

⁴ Эти три редакции были: проект Государственной канцелярии (Сольского – Икскуля), проект Совета министров (фактически – Витте) и проект профессора Эйхельмана (создан по заказу Витте).

⁵ В эти дни шли к концу переговоры с французскими банками о предоставлении двухмиллиардного кредита (сумма, сопоставимая с годовым бюджетом России). Государственная Дума не получила прав участия в заключении этих займов и право контроля за выплатой долгов по ним (до трети бюджета). Эти долги и приковали Россию к Антанте.

⁶ Курсив в словах С.Ю. Витте, как и в речах других участников, принадлежит мне.

⁷ Важное примечание Таганцева: «По этому поводу и Тхоржевский пишет: „В первоначальном проекте Госуд. канцелярии ничего не говорилось о том, как быть с бюджетом и с армиею в случае отсутствия санкции Думы. В отношении к бюджету пробел был отмечен уже в моих замечаниях, в соответствующие статьи были перемешены из бюджетных правил. Но пробел о контингенте новобранцев был отмечен уже в заседании Совета министров М.Г. Акимовым. Витте горячо за это схватился и даже обрушился на канцелярию за этот пропуск“».

⁸ Дневник Константина Романова (запись за 14 апреля): «Съехались у Владимира Александровича. Был поставлен вопрос о необходимости оградить Учреждение об Императорской фамилии от посягательства будущих Государственных дум и Совета. По ст. 55 вновь выработанных Основных Государственных законов почин пересмотра их принадлежит исключительно императору. Но чтобы пересмотр миновал и Гос. Совет и Гос. Думу, мы единогласно предложили, чтобы в случае пересмотра он производился по указанию Государя».

Характерно, что на этом же совещании великие князья подтвердили, что император не может по своему личному усмотрению распоряжаться удельными землями как «частной собственностью» всей фамилии. Царь их сберегатель, но не более.

⁹ Протоколы Особого совещания // Былое. 1917. № 4. С. 202–227. Заметим, что споры о титуле (ст. 4), «самой серьезной проблеме во всем проекте, были столь напряжены, что вечернее заседание затянулось до 2-х часов ночи». Дневники императора Николая II. С. 309.

¹⁰ Дневники императора Николая II. С. 309. Запись сделана в субботу, а в воскресенье Совещание возобновило работу. Суббота была днем отдыха?! В воскресенье православные трудились.

¹¹ Протоколы Особого совещания // Былое. 1917. № 4. С. 190–204.

¹² Любопытно, что в Мемории даже указания на то, где было большинство и из кого оно состояло, не имеется, а порядок изложения различных мнений принят обратный обыкновенно употребляемому в мемориях. Сначала говорится: «некоторые члены нашли», а потом – «прочие же члены не нашли возможным согласиться»… Казалось бы, что второе мнение и есть мнение большинства, но уже из протокола (с. 53) видно, что порядок был обратный и Витте начал с того, что «статью надо изложить в редакции большинства», которое скрывалось под словом «некоторые».

В редакционном отношении граф Витте искусен не был, так в статью 12 о верховном руководстве во внешних сношениях он предложил изложить так: «Государь Император есть Верховный представитель Российского Государства», что вызвало справедливое замечание. Государь есть державный вождь, а не представитель.

¹³ Эта ссылка на особое положение земских начальников, имевших неограниченную власть, показательна для элитарного мышления знати. На крестьян действие судебных уставов 1862 г. не распространялось. У мужиков была своя «расправа», их пороли в порядке административного распоряжения. Даже указ Столыпина 5 октября 1906 г. о крестьянском равноправии и введение в июне 1912 г. местного суда в сельской местности (лишение земских начальников судебных прав) не изменили ситуацию. Крестьяне оставались гражданами второго сорта. Земские начальники сохранили все административные права. «До царя далеко», – сетовали мужики.

¹⁴ «Николаша», как звал его царь в своем кругу, стал командующим гвардии, сменив великого князя Владимира – героя Кровавого воскресенья. Он заставил царя наложить вето на проект об отчуждении помещичьих земель незадолго до Особого совещания. Полнее об этом см.: Смирнов А.Ф. Царь Николай II и мужики // Слово. 1998. № 1.

¹⁵ Дневники императора Николая II. Записи за октябрь 1905 – май 1906. С. 284–309.

¹⁶ Дневник А.В. Богданович. М., 1924. С. 379. Н.Ф. Бурдуков, камергер, чиновник особых поручений МВД, был близок к П.Н. Дурново. См.: Дневник А.В. Богданович. С. 379.

¹⁷ Генерал от кавалерии К.К. Максимович – варшавский генерал-губернатор в 1905 г. Слыл в обществе как сторонник «крутых мер» и решительных действий.

¹⁸ Б.В. Штюрмер – директор департамента МВД, член Госсовета, гофмейстер, позже премьер. В.А. Грингмут – редактор монархической газеты «Московские ведомости», один из вождей московских «черных сотен». Б.В. Никольский – профессор права, один из руководителей Союза русского народа.

Вскоре после завершения третьего Царскосельского совещания, одобрившего «советский» проект редакции Особых законов, грянул гром, с ясного, как казалось, неба. «Право» 16 апреля в № 15 публикует проект Основных законов, измененных по замечаниям Совета министров, и посвящает ему редакционную статью «Основные законы», которая резко осуждает действия правительства. Особо подчеркнуто, что учредительные функции не вошли в компетенцию Думы, что почин пересмотра Основных законов принадлежит единственно императору, с чем нельзя согласиться. Пересмотренные Основные законы неизбежно окажутся сложным препятствием не только в сфере учреждения, но и в сфере текущего нормального законодательства Думы. На каждом шагу они будут ощущаться как тяжелые цепи николаевской бюрократии на народной представительности. Отсюда – признание легально неразрешимых конфликтов. Накануне созыва Думы бюрократия бросает ей дерзкий и самоуверенный вызов. Она провоцирует конфликт (подчеркнуто редакцией «Права». – А. С.). «Великую и трагичную ответственность берет на себя правительство, провоцируя конфликты искусственные, ненужные»¹.

Статья II проекта Основных законов является сплошным вопиющим посягательством на законодательные права Госдумы. Согласно этой статье в порядке верховного управления, то есть без всякого участия Совета и Думы, верховная власть издает указы и повеления, необходимые для исполнения Законов, для устройства чистоты гражданского управления, ограждения безопасности и порядка и обеспечения народного благосостояния.

«Это значит, – восклицает „Право“, – Совет министров и в новой конституционной России хочет законодательствовать помимо Думы». Журнал обратил внимание и на сохраняемое за верховной властью право объявления, по своему усмотрению, чрезвычайного и военного положения, сохранение же Госсовета объявлено критиками как еще одна привилегия – для «парализации неумеренных начинаний Думы». В руках бюрократии остается «заведование денежными средствами страны. Тут бюрократия верна себе – ее место у денежного сундука».

Комментарии излишни. За неделю до утверждения новой редакции Основных законов такое публикуют газета «Речь» и авторитетный юридический орган, тоже кадетского направления. Из мемуаров И.В. Гессена, члена ЦК кадетской партии, редактора «Права» и одновременно руководителя кадетского официоза, видно, что он конфиденциально получил проект законов, используя свои связи.

Указанная публикация сыграла «Крупную роль в политической жизни», пишет Гессен. Он предваряет описание этой роли рассказом о возникновении «думского масонства», с которым, собственно, и связана эта «крупная роль».

Думское масонство возникает еще в преддумский период как надпартийная, координирующая организация, согласовывающая деятельность оппозиционных партий и групп, а позже, с 1906 г., и думских фракций. Почему эту уникальную информацию привел в своих материалах И.В. Гессен еще в 1924 г., это специальный вопрос. Укажем лишь, что тогда в советской исследовательской литературе эти факты тщательно замалчивалась. Информационный прорыв произошел через полвека после выхода последнего тома «Архива Русской революции». Гессен первым опубликовал эту информацию и, несмотря на оговорки, вполне объясняемые, правильно связал возникновение «политического», «думского» масонства с конституционным периодом, с возникновением партий, Думы, свободной прессы, информационной борьбы. Всем этим надобно было руководить. «Оформление политических партий, – пишет Гессен, – произвело генеральное размежевание, указавшее каждому свое место, зазорно было принимать одновременно участие в разных группировках. Едва ли не единственное исключение установлено было в пользу наиболее всеми почитаемого и любимого Александра Исаевича Браудо², занимавшего пост вице-директора публичной библиотеки: еврей „от головы до ног“, он был преданнейшим сыном России и, не состоя ни в какой партии и кружке, всюду был желанным и дорогим гостем и пользовался неограниченным доверием не только среди интеллигенции, но и вплоть до высших слоев бюрократии и великокняжеских дворцов. Его неизменно можно было встретить везде, где творилось общественное дело или нужно было кому-нибудь помочь.

Уже после смерти Александра Исаевича – скоропостижной, в Лондоне, куда он приехал из России на отдых, мне, к величайшему удивлению, стало известно, что он был масоном. Обаяние благородной личности Браудо, его влияние объяснялось его ролью связного императора и координатора „думского меньшинства“».

Далее Гессен сообщает, что в 1904 г. князь Дм. Шаховской, видный кадет, позже секретарь Первой Думы, свел его с профессором М.М. Ковалевским, только что вернувшимся из долговременного пребывания за границей. «Ковалевский сразу же стал доказывать, что только масонство может победить самодержавие». Гессен пишет, что был удивлен: «Масонство представлялось мне категорией исторической, роль свою давно закончившей, и я вдруг узнал, что оно еще претендует на жизнеспособность». Ковалевский, по словам Гессена, был членом множества организаций и комитетов, Карл Маркс считал его своим научным другом (оба подолгу работали в библиотеке Британского музея). «В общественных организациях, – язвит Гессен, – он был вроде генерала на купеческих свадьбах. Насколько мне известно, Ковалевский и был родоначальником русского масонства конца прошлого века. Русская ложа, отделение французской „Ложи Востока“ – была им торжественно, по всем правилам обрядности, открыта, а через несколько лет, ввиду появившихся в „Новом Времени“ разоблачений, была надолго усыплена и вновь воскресла уже в нынешнем веке. Но традиции масонства уже в значительной мере выветрились, и ложа приобрела оттенок карбонарский. Замечательной для России особенностью было, что ложа включала элементы самые разнообразные – тут были и эсеры (Керенский), и кадеты (Некрасов), и правые (Маклаков, член ЦК кадет, принят в ложу в 1904 г. Ковалевским), которые в партии друг друга чуждались, и миллионеры-купцы, и аристократы (Терещенко, граф Орлов-Давыдов), и даже члены ЦК эсдеков (А.Я. Гальперн), которые открыто ни в какое соприкосновение с другими организациями не входили. По-видимому, масонство сыграло некоторую роль при образовании Временного правительства³. <…> Со времени первой революции реакционные круги приписывали „жидомасонам“ безграничное влияние и решительно во всем усматривали их происки, не раз и я попадал в составляемые ими списки масонов. Прибавка „жидо“ едва ли вообще справедлива – насколько мне известно, участие евреев было редким исключением, и должен признать, что принадлежность Браудо к масонству мне объяснить трудно. Теперь, судя по всему, что известно, масонство совсем выродилось в самодовлеющее общество».

За этими историческими отступлениями и справками Гессен дает информацию о борьбе вокруг проекта обновленных Основных законов.

«В начале апреля Браудо принес мне изготовленный и хранившийся в глубочайшей тайне проект новых „Основных законов“, который четыре месяца назад Витте просил Петражицкого и меня составить, но обошелся, хотя и с большим запозданием, без нашей помощи. Оглашение проекта и в „Речи“, и в „Праве“ произвело необычайно звучный эффект – резкая критика, которой он подвергся в периодической печати, заставила правительство вновь пересмотреть проект и изъять несколько наиболее одиозных постановлений.

Как характерно, что составители не забыли и такой мелочи: сохранили старый (отмененный в главе о государственной службе) порядок назначения усиленных пенсий. По этому поводу я писал: „По этой статье мы узнаем нашу бюрократию, в своем корыстолюбии бесстыдную до цинизма“. При пересмотре проекта пункт этот был исключен, но фактически порядок сохранился до самой революции.

Разоблачение проекта Основных законов произвело тем более сильное впечатление, что оно произошло к концу избирательной кампании и критика проекта послужила благодарной темой для ораторов. Среди них наиболее ярко выделялся и наибольшим успехом пользовался политический трибун, действительно замечательный оратор Ф.И. Родичев»⁴. Запомним это имя, оно еще не раз прогремит в думских историях. Информация Гессена уникальна. Характерно, что она помещена под названием «Речь» и «Государственная Дума». Действительно, публикация в «Речи», редактируемой Гессеном, официозе кадетов, проекта законов имела последствия как в плане уточнения текста законопроекта, так и в перспективе оказала свое влияние на последующую деятельность Госдумы. Эта информация показательна и в плане раскрытия всей деятельности кадетов, их фракций, высвечивает их приемы по дирижированию прессой, общественным мнением.

Гессен говорит, что после выступления кадетских органов в законопроект внесли уточнения, которые датируются второй половиной апреля. Между выступлением газет и опубликованием Основных законов в печати, их вводом в действие лежит одна неделя (16–23 апреля). События, разыгравшиеся в эти дни, составили одну из интригующих глав в истории конституционной реформы.

К этому времени закончились выборы большей части депутатов Государственной Думы первого созыва. На выборах победу одержала конституционно-демократическая партия. Партия власти была едва ли не в шоковом состоянии (о выборах речь впереди). Поэтому дворцовый комендант – генерал, царский фаворит Дмитрий Трепов передал проект Основных законов бывшему товарищу министра финансов (в 1902 г.) предпринимателю Владимиру Ковалевскому, имевшему обширные связи в либеральных кругах. Ковалевский передал проект Основных законов группе своих единомышленников, в состав которой входили: лидер кадетов Павел Милюков, профессор Сергей Муромцев, его коллега профессор Федор Кокошкин, председатель организационного бюро земско-городских съездов Федор Головин, лидер партии демократических реформ профессор Максим Ковалевский (это все будущие лидеры Думы). Либералы внесли в проект ряд поправок.

Эта глава одиссеи нашей конституции написана рукой профессора Сергея Андреевича Муромцева, профессор права Московского университета, «статского советника и кавалера», видного деятеля конституционного движения, члена Оргбюро земско-городских съездов.

С.А. Муромцев, по свидетельству друзей-соратников, уже имел свой готовый проект Основных законов, ибо давно был занят мыслью воплотить конституционные стремления русского общества в законченную юридическую форму. «Врубить в представления русского общества надлежащий образ российской конституции», как он сам выражался. Он думал, что его проект, предъявленный от имени авторитетной общественной организации, вроде Бюро земских съездов, может оказать существенное влияние на будущий конституционный строй России. Земские съезды как раз и явились организацией, наиболее соответствующей этому плану. Исходный пункт для задуманной им работы был уже дан в виде проекта «Основного Государственного Закона Российской империи», составленного в октябре 1904 г. в Москве группою членов Союза освобождения и напечатанного в марте 1905 г. в Париже П.Б. Струве в качестве издания редакции «Освобождения» (позднее перепечатанного в еженедельнике «Право», а затем в сборнике «Конституционное государство»). Основные положения этого проекта были потом приняты апрельским земским съездом. Муромцев, одобряя эти основания, не был, однако, вполне удовлетворен редакцией проекта, и особенно включением в проект отдельных постановлений, представлявшихся ему практически неосуществимыми в ближайшем будущем. С его точки зрения, была необходима переработка проекта прежде всего в духе: «а) строго юридической формулировки положений; б) разработки подробностей; и в) приближения, не в ущерб смыслу, языка проекта к языку, уже усвоенному русским законодательством». Еще на Пасху 1905 г. он приступил к этой работе. Дальнейший толчок к ней был дан апрельским съездом, основные положения которого по вопросу об организации народного представительства совпали с положениями проекта, принятого в качестве главного материала. К участию в работе он пригласил Н.Н. Щепкина, Н.Н. Львова, Ф.Ф. Кокошкина⁵.

Во главе проекта Муромцева был поставлен новый отдел «О законах», провозглашавший принцип верховенства закона. Из этого вытекало само собой и новое правовое положение монарха. Было также установлено положение, по которому судебные установления должны были «отказаться от применения законодательных постановлений, хотя бы и обнародованных в виде законов, когда таковые постановления нарушают своим содержанием точный смысл основного закона».