Текст книги "Как закалялась корпоративная культура"

Часть 3
«Доброго здоровья»

Как я уже говорил, мои родители происходили не из Москвы, куда они приехали позже. Отец был родом из Костромской области, а мама из Брянской – старинного русского города Мглин, которому в 2020 году исполнилось 878 лет. Мама появилась на свет 22 апреля, в день рождения Ленина, поэтому ее назвали Леной. Название города связывают с окружавшими его в прошлом сумрачными, мглистыми лесами. В этом городе жили мои бабушка с дедушкой, там прошло все мое «летнее детство», потому что каждые самые длинные в году каникулы мы с сестрой проводили у них. В местной речушке Судынке, чуть не утонув, я научился плавать. Родители привозили нас туда сразу после окончания учебного года, а забирали за несколько дней до начала следующего.

Я очень любил и люблю своих родителей, грущу, что их нет с нами, но бабушка и дедушка по маминой линии были и остаются для меня главным жизненным примером, хотя тогда, мальчишкой, я этого еще не понимал. Благодаря им я такой, как есть. Они были в городе очень уважаемыми людьми, их все знали. К моему огромному сожалению, мне мало что про них известно, потому что они давно уже ушли из жизни.

Они всю жизнь работали. Дедушка – на разных должностях, последнее время председателем колхоза. Когда началась война, ушел партизанить в брянские леса. Как-то во время очередных каникул я увидел у него глубоко в шкафу старый солдатский ремень. С одной его стороны было небольшое отверстие от пули, а с другой – вырванный кусок. Спросил у дедушки: «Что это?» А он в ответ: «Это меня так ранило». Пуля прошла навылет, не задев жизненно важные органы, и на выходе сильно повредила тело и ремень. Дедушка был смешной, забавный. Правда, он был сильно болен – страдал диабетом, от которого в итоге и умер. Бабушка пережила его всего на полгода, умерла, скорее всего, от тоски. Любимые мои!

У деда был двухведерный медный самовар, который он раз в неделю чистил белым песком. Самовар стоял на столе, внутри тлели и потрескивали лучины. Дедушка наливал в тонкий стакан с подстаканником еще бурлящую воду и пил чай вприкуску с сахаром, который он специальными щипчиками откалывал от огромного куска.

Бабушка всю жизнь проработала в школе. Она преподавала русский язык и литературу, что меня мало радовало, потому что все каникулы она заставляла меня читать разные книги по программе, типа «Война и мир», сидеть за которыми мне совсем не хотелось. Хотелось – Александра Дюма и Майн Рида, которых я читал тайком. Позже бабушка стала завучем. Она была награждена орденом Трудового Красного Знамени. У деда тоже было много наград, но я их уже не помню.

У моих «старичков» было трое детей: две дочери и сын Аркадий, который погиб на фронте в первые дни войны, и я его не знал. Бабушка и дедушка, когда про него говорили, вспоминая, всегда плакали. Старшую дочь звали Тамара. У нее были две дочери – мои двоюродные сестры. Младшая дочь, Лена, – наша мама.

Когда мы приезжали на каникулы к бабушке, моя старшая сестра обычно самостоятельно выбирала себе занятия, а я чаще бывал с бабушкой и ходил с ней за руку на базар, в магазин и по ее знакомым. Это было забавно. Бабушку знали все в городе. Когда по дороге кто-нибудь встречался из ее знакомых, то каждый раз, глядя на меня, на бабушкиного внука, этот знакомый или знакомая спрашивали: «Евдокия Георгиевна, это Тамарин?» – а бабушка с улыбкой отвечала: «Нет, это – Ленин».

Мы, дети послевоенного времени, выросли на имени Ленин. И меня после бабушкиных слов накрывала волна гордости и значимости. Я – Ленин. Только ради этого мне, шести-семи-восьмилетнему мальчику, хотелось идти за ручку с бабушкой, доставляя ей и себе удовольствие. Но вся эта глава посвящена немного другому, гораздо более значимому и важному. Тому, что предопределило мое дальнейшее отношение к людям. И неважно, знакомым или нет. Людям!

Как я уже говорил, бабушку и дедушку знали все в их городе, да и не только в нем. Мглин был в то время районным центром, и раз в неделю, по воскресеньям, в центре на большой площади собирался базар. Продавалось все, что росло, плавало, летало, бегало и т. д. Люди из города и местных деревень нескончаемым потоком шли на базар или с него. Мы тоже каждое воскресенье туда ходили. Поскольку дом бабушки был в пяти минутах ходьбы от рынка, многие проходили мимо нас.

Дедушка любил сидеть на лавочке перед крыльцом, и я видел собственными глазами, как знакомые и незнакомые, проходя мимо нас с дедом, останавливались, здоровались и начинали с дедом диалог: кто, откуда, куда, зачем? Или: что купил, за сколько, куда теперь? Мне нравилось, что дед никогда не говорил просто «здравствуйте» или «добрый день». Он приподнимал соломенную шляпу, которую постоянно носил, склонял немного голову и говорил: «Доброго здоровья!» Ему отвечали так же.

Бабушка же всем, подчеркиваю – всем, кого мы с ней встречали на улицах, всегда говорила: «Здравствуйте!» – и всегда происходил маленький диалог. Меня это всегда удивляло, каждый год, когда мы приезжали на каникулы. Когда я немного подрос, то спросил у бабушки: «Почему? Почему и зачем вы с дедом всегда здороваетесь со всеми? Даже с теми, кого не знаете?» Ответ мне был дан, но его глубинный смысл я осознал, уже будучи взрослым, работая в «Рольфе», когда в начале двухтысячных мы задумались о ценностях компании.

Бабушка мне тогда сказала: «Сашенька, ты знаешь, мы все обычные люди, тем более пережившие войну и смерть самых близких людей. А каждый человек хочет быть счастливым. Мы не можем дать друг другу что-то материальное для счастья, но подарить человеку улыбку и пожелать ему здоровья мы можем. Всегда здоровайся с теми, кого ты встречаешь на своем пути. Если ваши глаза встретились – скажи этому человеку «Здравствуй!» и улыбнись. И ты почувствуешь, что сам станешь немножечко более счастлив».

Это был все тот же 1961 год. Год Юрия Гагарина и год рождения улыбки в моем сознании. Моя бабушка меня научила улыбаться, показала, как это делать, и объяснила – зачем.

Сейчас я понимаю, что не у каждого есть такая бабушка, дедушка или мама с папой, которые могут вот так просто показать и рассказать о волшебном действии столь простого, ежедневно произносимого слова «Здравствуйте». Когда я стал разрабатывать мотивационный тренинг «Операция «Улыбка», то много думал о том, как я смогу этому научить. И мне кажется – точнее, я уверен, – что это удалось. Почему? Да потому, что мне об этом говорят люди. Те, с которыми я работал годами или впервые увиделся на своих встречах. Но об этом чуть позже.

Как жаль, что многие вещи в этой жизни, многие слова, сказанные нашими родителями, бабушками и дедушками, мы осознаем только тогда, когда их с нами уже нет. Берегите и цените своих близких, пока они с вами. Это – аксиома.

Я и сейчас ежегодно на несколько дней приезжаю в этот городок к двоюродной сестре. Она живет все в том же собственном доме, который не очень сильно изменился со времени нашего с ней детства. Нет только русской печки, в которой ее мама, моя тетя, готовила вкуснейшую еду: деревенские щи, драники по-белорусски, картошку, сваренную в чугунке, доставать который ухватом мне так нравилось. Свой огород, который обеспечивает овощами и фруктами семью сестры. «Удобства» на улице, и все та же маленькая русская банька на краю огорода, куда меня маленького водил отец, заставляя каждый раз залезать на полок. А зачем это надо, я понял уже через много лет, когда у меня самого появились внуки.

Свое хозяйство до сих пор: куры, гуси, до недавнего времени и поросята. Огород по-прежнему удобряют навозом, а в воздухе стоят запахи, которые я помню с пяти-шести лет. Когда я на машине подъезжаю к Мглинскому району, всегда открываю все окна и наслаждаюсь этими ароматами, напоминающими о самых близких мне людях, их жизни, их отношениях и о русской земле, все так же манящей и радующей душу.

Рекомендация автора

● Всегда первым здоровайтесь с клиентом, с любым сотрудником компании, в которой работаете, с незнакомым человеком, которого встретили во время работы на своем пути.

Часть 4
И на дальнем пограничье…

Весной 1971 года, когда я учился на первом курсе вечернего отделения института, мне пришла повестка из военкомата – «явиться 3 мая 1971 года на призывной пункт с вещами». Уходить служить, не окончив даже первый курс института, не очень-то хотелось, и я сам пошел в военкомат попросить отсрочку на полгода. Мне ее благополучно дал капитан 4-го отдела, но с условием, что с отрывом от производства я пойду учиться в Краснопресненскую танковую школу на механика-водителя танка. Я согласился и четыре месяца исправно учился в школе, после окончания которой получил корочки «механика-водителя танка», а заодно и права категории «А» на мотоцикл, так как в программу обучения входила теория и практика вождения мотоцикла К-750В (войсковой) с дополнительным приводом на колесо коляски.

Получив корочки и благополучно окончив первый курс, я пошел в военкомат, чтобы сделать отметку в личном деле об окончании школы и получении воинской специальности. Но судьба распорядилась иначе. Офицер отдела был настолько занят и постоянно куда-то убегал, что я, просидев перед его дверью пару часов, плюнул и ушел. Благо военкомат находился недалеко от дома, на Таманской улице в Серебряном Бору. Отметка об окончании школы в моем личном деле так и не появилась.

Потом опять повестка – «явиться 28 ноября на призывной пункт», и опять «с вещами». Дальше – проводы с ночным гуляньем и погрузка в автобус для отправки на городской пересылочный пункт с досмотром личных вещей на стадионе «Октябрь». И только впервые в жизни сидя в салоне самолета Ту-114, полностью забитого одними призывниками, и видя вокруг себя офицеров и сержантов в зеленых фуражках, я понял, что танковыми войсками тут и не пахнет. В военном билете стояла команда «300», но что это, я тогда еще не знал.

Полет девять часов, посадка ночью при температуре минус 30 градусов в Хабаровске, пересадка в два самолета Ту-104, час полета – и мы во Владивостоке.

А команда «300» в то время обозначала пограничные войска, в которых я и прослужил два года за девять с половиной тысяч километров от дома. С аэродрома нас всех отвезли в комендатуру Владивостока, откуда в кузовах военных автомобилей развозили по воинским частям. В поселок Пограничный, где располагалась моя первая воинская часть, в которой я проходил двухмесячный Курс молодого бойца (КМБ), нас, москвичей, приехало 73 человека. За время сборов и перелета мы перезнакомились, и это дало нам прекрасную возможность бороться с дедовщиной, которая имела место в воинских частях. Два месяца КМБ наша московская команда сразу и на корню пресекала любые попытки «дембелей» поглумиться над молодыми пограничниками нового призыва.

По прибытии в часть нас сразу отвели в городскую баню, а после первой солдатской бани старшина учебной заставы стал раздавать нам форму, спрашивая размеры. Как ни странно, почти никто (и я в том числе) не знал размеров ни одежды, ни обуви. Нам дали то, какие размеры мы называли. На кого-то ничего не налезло, кому-то было велико. Я, например, носил обувь 41-го размера, а сапоги мне дали 45-го. Мы кое-как оделись, вышли на улицу и построились. Вышел на крыльцо начальник учебной заставы капитан Краснов, посмотрел на нас и говорит: «И это – москвичи?» После чего мы снова разделись и наш капитан лично раздавал нам обувь, одежду и сопутствующие аксессуары, прикидывая размер.

Четыре дня мы подшивали шинели, пришивали пуговицы, учили сразу четыре устава, после чего начальник заставы сказал, что утром в пять часов следующего дня у нас будет первая в жизни учебная тревога. С полной боевой выкладкой, но без оружия, так как нам его до присяги еще не выдали.

Всю ночь мы почти не спали, ждали сигнала, и ровно в пять утра рев сирены выгнал нас на плац. Задача была поставлена. Нам надо было пробежать первые три километра. Надо было видеть эту картину. Я «умер» метров через четыреста. Все остальное было как в тумане. Что было с остальными бойцами, мы узнали днем от сержантов. Кто-то пришел, кто-то приполз, а кого-то и принесли.

9 января мы приняли присягу, расписались в получении личного боевого оружия – автомата Калашникова АК-47, и начался полноценный КМБ. Целыми днями мы бегали по сопкам, выгоняя «условного противника», занявшего очередную из них. Раз в неделю – на стрельбище, где после пробежки километров шесть в мороз минус 28 градусов по четверо ложились на мерзлую землю и сквозь слезящиеся глаза пытались поймать мишень на мушку, что, как вы понимаете, удавалось не всем. А потом – опять по сопкам.

9 января 1972 года. Дальний Восток, поселок Пограничный. День принятия присяги.

Начальник учебной заставы, капитан Краснов, был кадровый пограничник и уважаемый всеми нами офицер. Старшиной заставы был старшина срочной службы Валера Горелов, который уже отслужил свои два года. Все его сослуживцы демобилизовались, а ему поручили «дембельский аккорд» – выпустить после КМБ две учебные заставы, одной из которых была наша. Валеру все побаивались – и солдаты, и сержанты. Кроме как «товарищ старшина» к нему никто не обращался. Он был строгий, но справедливый. Не признавал дедовщины, и наши сержанты слушались его беспрекословно. Сержанты были на полгода нас старше, все окончили школу сержантского состава в Вышнем Волочке, были командирами отделений и муштровали нас с утра до вечера. Мы научились подниматься и «отбиваться» за 35–40 секунд, ходить строевым шагом и «держать ногу»: стоя на одной ноге, вторую поднять почти под прямым углом и так стоять одну-две минуты.

Ровно через месяц службы ранним морозным утром нас в очередной раз разбудил рев сирены. По полной боевой с автоматами наша застава через полторы минуты стояла на плацу. Начальник заставы отдает приказ: кросс шесть километров, там условный противник. И застава побежала. Нас 45 бойцов, четыре сержанта – командиры отделений, сзади бежит старшина. А теперь – самое главное, ради чего я все это рассказываю.

Примерно километра через два бойцы начали задыхаться и падать. Рядом со мной упал мой друг, держась руками за печень. Я остановился и хотел подойти к нему, помочь. Но рядом с ним оказался наш сержант и начал сильно пинать его сапогом и кричать: «Встать! Пошел!» Парень корчился от боли, дыша широко открытым ртом, не имея возможности ничего сказать, а сержант все сильнее его бил. Подбежал старшина. Влепил сержанту кулаком в ухо и сказал: «Так солдат не учат. В части поговорим». Вся застава остановилась и замерла.

Старшина наклонился над лежащим бойцом. Взял его за руку и сказал: «Вставай, сынок. Давай мне свой автомат, я тебе помогу!» Сейчас, когда я пишу эти строки, вся картина встает перед моими глазами. Благодарность, уважение и безграничную преданность мгновенно ощутили в душе многие бойцы учебной заставы. Старшина взял из рук друга оружие, повесил себе на свободное плечо (на другом висел его автомат) и помог подняться. И они тихонько побежали вместе рядом, а мы все – за ними.

Метров через пятьсот картина повторилась. Паренек из соседнего отделения упал на дорогу, корчась от боли. Его сержант, который, по-видимому, так ничего и не понял, начал его поднимать ударами сапога. Старшина влепил и ему, а потом взял автомат и этого паренька, повесил себе на плечо, помог парню встать, и мы снова затрусили вперед. Еще метров через четыреста третий парень падает на землю, и уже четвертый автомат оказывается на плечах старшины.

Надо было видеть эту картину. Застава трусцой бежит по бесснежному морозному полю. Где-то посередине растянутой вереницы бежит наш старшина с четырьмя автоматами АК-47 на плечах – это почти 17 кило веса! А рядом с ним, как птенцы за уткой, семенят три пограничника, которые умоляют старшину отдать им их оружие, видя, как ему тяжело. Но он не отдает, а только говорит: «Когда отдохнете – отдам». И у бойцов возникает только одно желание: во что бы то ни стало забрать свои автоматы, чтобы их старшине стало легче. Они не хотят, чтобы из-за них страдал человек, который меньше всего этого заслуживает. А старшина с легкой улыбкой бежит впереди ребят.

Этот пример буквально врос в мое сознание сразу и на всю жизнь. Я четко понял, что значит личный пример человека, который показывает, как надо делать то, за что к тебе приходит заслуженное уважение.

Все эти ребята, да и мы все, считали за честь лично получить приказ или просьбу нашего старшины. Уважение к нему было сверхъестественным. У старшины даже не было необходимости приказывать, достаточно было сказать: «Я бы хотел…» – как мы летели исполнять его просьбу. Когда застава выпускалась и мы прощались с нашим старшиной, на глазах у многих пограничников были слезы. Слезы уважения, благодарности и грусти. Грусти от того, что нас покидает самый уважаемый и самый человечный пограничник на свете. Такие люди встречаются, наверное, раз в жизни, и мне реально повезло увидеть и понять, как рождается уважение и как становятся Лидерами. А наши четыре сержанта так и остались людьми неуважаемыми, и мы были рады, что больше их никогда не увидим. Да, они нас учили, но учиться у них не было ни малейшего желания, а в памяти всех нас, кроме неприязни к ним, ничего и не осталось.

Тогда я усвоил навсегда, что Учитель – это не тот человек, который стоит перед тобой и тебе что-то говорит, а тот, у кого с желанием учишься ты сам.

После завершения КМБ, где мы научились ходить строевым шагом, петь строевые песни, бегать и стрелять, нас рассадили по автобусам и развезли по пограничным отрядам Дальнего Востока. Я оказался в 27 километрах от Владивостока, в пригородном поселке Садгород, где служил оставшиеся 22 месяца в 11-м отдельном авиационном пограничном полку. Наши пограничные вертолеты кружили над воздушными границами Приморья, мчась в горячие точки и пресекая любые попытки нарушений.

Если вы знаете историю страны, то вспомните, что в марте 1969 года в тех местах был локальный военный конфликт за право владения островом Даманский. Там погибло много молодых ребят, но отголоски тех событий чуть-чуть коснулись и нашего призыва. Раз в неделю-две раздавался вой сирены, и полк мгновенно выстраивался на плацу. Нас везли на аэродром, который был совмещен с аэропортом города Владивостока, и даже сев в пограничный вертолет Ми-8, мы не знали, учебная это тревога или боевая.

Несколько раз в самом начале службы мне довелось побывать на линейной заставе, где вместе с опытными пограничниками я ходил в наряд на советско-китайскую границу. Когда ночью идешь вдоль заградительной системы С-100 по тропинке рядом с КСП (контрольно-следовой полосой), то тебе что только не мерещится. Я научился слышать и почти видеть в темноте. Тишина ночью на границе абсолютная, и ты не можешь пропустить ни звука. И еще – надежность напарника тоже должна быть абсолютной.

Способность замечать происходящие рядом события, невидимые большинству других людей, очень сильно мне пригодилась позже, во время работы в «Рольфе», когда я, формируя уникальную корпоративную культуру, обращал внимание на отношение сотрудников и коллег к клиентам.

6 августа 1972 года, в День ВВС (напомню, мы служили в пограничном авиационном полку и отмечали три военных праздника: День Советской Армии 23 февраля, День ВВС 6 августа и, конечно, День пограничника 28 мая), за примерную службу командир части объявил мне поощрение – отпуск на родину сроком на 10 суток, не считая дороги, которая занимала еще 14 дней. Это было неожиданно и крайне желанно для каждого пограничника. Дома, в Москве, меня ждала девушка, которая впоследствии стала моей любимой женой. 20 декабря ей должно было исполниться 18 лет. Я никому из родных не говорил о своем отпуске, но подошел к начальнику штаба подполковнику Чумакову (человеку, которого любили и уважали солдаты и побаивались все офицеры, потому что Чумаков никогда не давал в обиду солдат) и попросил разрешения перенести свой отпуск на 20 декабря. Узнав причину, начальник штаба разрешение дал, и почти пять месяцев я этого отпуска ждал.

20 декабря в 16 часов дня на Ил-62 я вылетел из Владивостока, а уже в 18 часов вечера по Москве приземлился в подмосковном Домодедово. Полет длился девять часов, а разница во времени составляла семь часов, вот почему я садился в столичное такси тогда, когда на циферблате стрелки отмерили всего два часа после взлета. Описывать радость моих родителей и девушки, которые лишились чувств, увидев свалившегося на них пограничника из Владивостока, я не буду. 24 дня абсолютного счастья и общения с самыми близкими мне людьми.

Что дала мне служба в погранвойсках в течение двух лет? Ушел я в армию, напомню, почти ребенком, который не знал даже размеров своей обуви и одежды, а вернулся в звании старшины (высшем для срочной службы). Я умел делать все: гладить, стирать, мыть, готовить, чистить селедку. Это, кстати, вообще особая тема. Когда на КМБ я попал в свой первый наряд на кухню, дежурный дал мне задание: я должен был один почистить 40 килограмм селедки на ужин для всей части. Килограмме на двадцатом я стал мастером по чистке и разделке селедки. Тем более что для офицерской столовой надо было еще и удалить косточки.

Так что вернулся я домой в 20 лет абсолютно самостоятельным человеком, который спокойно может жить один. Договорились с девушкой, что через год сыграем свадьбу, к которой должны подготовиться и материально. Мы становились самостоятельными людьми. Сообщили о своем решении родителям. Я восстановился в институте, поступил в ЦКБ «Алмаз» на должность монтажника радиоаппаратуры и приборов – и ровно через год, как и было задумано, мы с Мариной поженились. Со временем она родила мне двоих прекрасных детей: сначала дочь, чуть позже сына. Мы уже отметили сапфировую свадьбу – 45 лет совместной жизни.

Рекомендации автора

● Став или уже будучи руководителем, не теряйте уважения к своим сотрудникам. Ваши профессиональные качества очень важны, но людям гораздо важнее ваши личные, человеческие качества, которые и будут формировать их отношение к вам.

● Личный пример поведения – важнейший фактор понимания культуры вашей компании. Глядя на вас, люди видят, как выглядит корпоративная культура компании и как надо себя в ней вести.