Текст книги "История южной Руси"

Несомненно, наличие структуры семейных земледельческих хозяйств один из важнейших признаков феодлализма. Эту-то структуру как раз и упорядочили шателены. Зададимся вопросом: была ли «феодальная (сеньориальная) революция» на Украине? И если была, то когда?

Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным. Такого рода «сеньориальная революция» не могла быть на Украине не только в X–XI вв., то есть, одновременно с Францией и Италией, но и в XIII–XIV вв. Дело в том, что боярские вотчины не остановили движения населения, не сделали его однородным земледельческим. Просто потому, что в Галиции, на Волыни, и даже на Киевщине продолжали играть значительную роль охота, собирательство, бортничество и др., фактически первобытные промыслы. Начавшая формироваться во второй половине XI в. в киевской земле структура семейных хозяйств была сначала подорвана все более частыми набегами половцев и борьбой князей за Киев и окончательно уничтожена нашествием монголо-татар.

Неудивительно, что оставшаяся часть населения жила в составе громад или волостей, напрямую подчинявшихся татарам, а позже великим князьям Литовским. В них земледелие носило весьма архаический характер. Например, преобладали дворища – разновидность земледельческих кланов.

Другими словами, структура семейных хозяйств на юге Руси так и не достигла зрелости. Тогда как в соседней Польше уже в XIII–XIV вв. такая структура существовала, как и феодальные отношения.

Правда, и польский феодализм был весьма далек от французского. Тем не менее уже в XIV–XV вв. мы находим в Польше, как и в других европейских регионах, весьма развитое сословное общество. Оно состояло из землевладельцев-шляхты, земледельцев-кметов, католического духовенства, городских торговцев и ремесленников. Последние, правда, по большей части были не-поляки (немцы, евреи). Наоборот, состояние Южной Руси в XIII–XIV вв. было не только весьма далеким от феодализма, но и почти катастрофичным. Очередной «ритм Евразии» почти уничтожил и те весьма неразвитые элементы государственности и цивилизованности, которые были созданы за первый период русской истории.

Тяжелые погромы и господство татарских орд на юге дополнялось экспансией Литвы с севера. Но и литовские князья: Гедемин, Ольгерд и даже Витовт не могли привнести в Южную Русь феодализм, т. к. сами литовцы едва вышли из племенного состояния. Их вожди, например, Миндовг, то принимали христианство, то возвращались в язычество. Даже после Кревской унии 1385 г., когда литовцы перешли в католичество, одна их этногруппа – жимайты, оставалась в язычестве и была покорена в 1413 г. Тевтонским орденом.

Так что литовцы сами нуждались в феодализации, что и осуществляли поляки, включая литовскую элиту в сословные структуры. Так, в том же 1413 г. на Городельском съезде Ягайло, Витовта и польско-литовской знати, несколько десятков семейств литовцев получили гербы польских панов, приобщаясь к сословно-феодальным структурам Польского королевства.

В этой связи важно обратить внимание на борьбу в 30-е гг. XV в. после смерти Витовта между Свидригайлом и Сигизмундом. Она продолжалась несколько лет и закончилась поражением старшего по возрасту Свидригайло. Последний опирался на прорусскую аристократию, тогда как Сигизмунд на формировавшуюся литовскую шляхту и мещанство, а также на поляков.

Отсюда можно заключить, что поражение Свидригайло не случайно. Он опирался на более архаичные, дофеодальные силы, возникшие еще в Киевской Руси. Тогда как Сигизмунд Кейстусович опирался на формировавшиеся в Литве сословные слои, более близкие не столько к феодализму как государственно-сословному строю.

Поэтому можно утверждать, что не только в XIV в., но и в XV в. в южной и западной Руси преобладали дофеодальные структуры и отношения. Лишь в Галичине сословно-феодальные слои получили более интенсивное развитие, но за счет простого перемещения польской шляхты в местное землевладение, а также ополячивания возникавшей украинской шляхты.

В не меньшей степени это замечание относится к сословию мещан, которое почти полностью формировалось из неукраинцев: немцев, евреев, поляков, армян, литовцев.

Даже для XVI – первой половины XVII в. можно лишь условно говорить, что на юге Руси сложилось сословное общество. И действительно, это был не только этносословный строй, но и результат польской колонизации, то есть, насильственное внедрение социальных отношений и структур, ранее выработанных в Польше, а еще ранее в западных регионах европейской цивилизации.

Очевидно, что формирование этносословного строя не было большим социальным и политическим достижением для южнорусского населения. Последнее составляло в этносословном обществе не все сословия, а лишь низшее. Не только шляхта и горожане были в своей массе нерусские, но и церковное сословие после Берестейской унии 1596 г. было сильно полонизировано. В чем же состояла причина столь сильного процесса польской колонизации, охватившего Украину в XVI – первой половине XVII в., а Галичину еще ранее? Очевидно, в европеизации Украины в эти века. Точнее, в европейской экспансии и даже оккупации. Как, например, захват Галичины Польшей и Венгрией.

Но почему именно так развивалась история Южной Руси? Ответ снова очевиден: потому, что она была буферной территорией. Как и Литва, подчинившая ее. Во всяком случае, в XIII–XVII вв.

Другими словами, в исторический период, когда в Европе завершилось формирование феодализма и начался переход в Новое время, то есть, в XIV–XVI вв., Южная Русь была буферной территорией, которую стремились интегрировать в Европу Польша и Венгрия. Но не как почти равноправную территорию, как это было с Литвой, а путем жесткого подчинения и колонизации.

В предшествующей главе уже было показано огромное влияние на ход истории Южной Руси (Украины) «ритмов Евразии». Несколько повторяясь, можно в деталях проследить, как определилось геополитическое место Южной Руси под воздействием мощнейшего ритма кочевой Евразии в ходе монгольского завоевания. Геополитический статус Киевской Руси был достаточно неясным. Причем, как потому, что еще формировалась пространственно-европейская цивилизация, особенно в XI–XII вв., так и потому, что сама Киевская Русь длительное время пребывала в полуцивилизованном состоянии – конфедерации племен. К тому же она находилась под сильным влиянием Византии, геополитическое положение которой в VIII–XI вв. также было весьма неопределенным. Более тесно с европейской цивилизацией Византия начинает интегрироваться после начала крестовых походов в самом конце XI в. (1097 г.), когда она превращается в гиперрегион этой цивилизации.

Поэтому Киевскую Русь можно считать и буферным европейским анклавом, выдвинутым в Евразию, но можно считать и уже просто евразийским княжеством. Эта двойственность ее геополитического положения затем привела к тому, что после монгольского нашествия Южная Русь, будущая Украина, приобрела буферный статус, а Северная Русь превращается в евразийское Московское царство. Последний факт лишь подчеркивает тенденциозность концепции Украины-Руси, в соответствии с которой современная Украина является наследницей Киевской Руси. Ведь тот же Новгород очень рано, едва ли не с IX в., развертывал экспансию на северо-востоке. В частности, на Волге, по которой шел торговый путь из Каспия, восточный аналог пути «из варяг в греки». Очевидно, Московская Русь в XIV–XVI вв. продолжила это наступление Новгорода, будучи его политическим, а во многом и историческим преемником.

Тенденциозность украинской исторической школы в вопросе об исторической преемственности наследия Киевской Руси как раз основана на разделении истории Киева и Новгорода. А это, как уже говорилось, совершенно противоречит общеизвестным историческим фактам. В действительности сам термин «Киевская Русь» искусственный и введен историками спустя много веков после упадка Киева. Нечто подобное термину «Византия» по отношению к империи со столицей в Константинополе, которую сами ее жители называли Ромейской, то есть, Римской. Себя, соответственно, они называли не византийцами, а ромеями.

То же самое в нашем случае. Здесь господствовал просто термин «Русь», причем смещавшийся по территории. До сих пор недалеко от Новгорода стоит городок Старая Русса. Понятно, что термин «Русь» пришел в Киев с Новгорода вместе с князьями-варягами. И хотя в X в. термин «Русь» (а вовсе не «Украина»!) закрепляется за Киевской землей, затем он распространяется и на земли, подконтрольные киевским князьям. Причем не только на северные, но и на западные (отсюда, например, термины «Галицкая Русь» и «русин»).

После ослабления политической власти Киева на Руси, а затем почти полного опустошения Южной Руси манголо-татарами этноним «Русь» естественно закрепляется на севере и западе пространства Древней Руси. А с потерей государственности Галицкой Русью, превращением ее в польскую провинцию и многовековым ее ополячиванием этноним «Русь» в полной мере своего значения сохраняется на северо-восточных русских землях. Так что этноним «Русь» смещался по территории, и попытка его монополизировать отцом украинства Грушевским и его современными последователями просто еще одна грубая фальсификация истории. Это тем более выглядит абсурдом, что именно Грушевский и «украинцы» уже в XX в. отказались от этноимени «Русь», «русский», «русин», тем самым лишний раз подтвердив факт исторического смещения этнонима «Русь» с юго-запада на северо-восток. Чуть ниже мы более детально рассмотрим этот вопрос.

В целом, монгольский «ритм Евразии» резко усилил евразийские черты всей Руси и южнорусских земель в том числе. Не случайно как раз на период нашествия и господства монголо-татар пришелся подъем двух государственных образований: Галицко-Волынского княжества и Великого княжества Литовского. Они как раз и явились типичными буферными образованиями, по времени последовательно сменяя друг друга. Действительно, до начала нашествия монголо-татар ни Галицкое, ни Волынское княжество, ни тем более Литва не представляли собой нечто значительное. Как уже говорилось, Галицкое княжество находилось под управлением короля Венгрии Белы IV, сильнейшего правителя не только восточной, но и, возможно, всей Европы того времени. Очевидно, что если бы не нашествие монголов, главной целью которого как раз был разгром короля Венгрии, князю Волыни Даниилу никогда не удалось бы занять галицкий стол. Уместно вспомнить, что Беле IV подчинялись половцы, принявшие христианство и ушедшие в Венгрию.

После вторжения в Европу армии Бату дали два крупных сражения, разгромив при Легнице 60-тысячное польско-немецкое войско, а затем такую же по численности армию венгров. Это были очень крупные армии для того времени. Именно за Белой IV шли основные силы монголов, преследуя его до Адриатического побережья. Поэтому усиление Даниила Галицкого как правителя Западной Руси было бы невозможно без нашествия монголо-татар. Они остановили, как евразийская сила, экспансию венгров и поляков (то есть, европейцев) на 100 лет. Неудивительно, что значение Галицко-Волынского княжества как буферного образования вполне проявилось именно при Данииле.

С одной стороны, этот князь получил весомые преимущества от нашествия монголов, то есть, при развертывании «ритма Евразии». С другой – Даниил, как и прочие подвергшиеся вторжению правители, попал под жесткий контроль татарских ханов. Так, уже в 1243 г. он вынужден был отправиться в монгольскую ставку для изъявления покорности и получения ярлыка на княжение. Это означало установление вассальной зависимости от монгольских ханов, которая в последующие годы вполне проявилась. Следовательно, рост авторитета Даниила Галицкого в Европе зависел в исключительной степени от монгольского фактора. Лишь как правитель, который хоть как-то может сдержать монголов и, в то же время, как их вассал получить поддержку у завоевателей, Даниил мог интересовать Европу и римского понтифика. Но попытка проводить самостоятельную политику, периодически оказывать отпор монголам, закончилась новым их наступлением. В 1259 г. по их требованию были разрушены крепостные стены городов княжества. В дальнейшем галицко-волынские князья по приказу татар вынуждены были неоднократно воевать в Литве и Польше.

Тесная связь истории Галицко-Волынского княжества с господством татар подтверждается и тем, что под самый конец его существования выдвиженец боярства Дмитрий Детько обратился за помощью к татарам (1340 г.). Это на некоторое время продлило существование княжества. Но в 1349 г. польский король Казимир I захватил Галицию, однако с согласия татар и за ежегодные выплаты. Таки образом, по мере ослабления власти татар буферная территория Западной Руси переходила из-под их контроля как сил Евразии под контроль европейских сил: Польши и Венгрии.

Очень сходным было положение Литвы. Как уже подчеркивалось, ее подъем также тесно связан с монгольским «ритмом Евразии». Так же, как и Галичина, Литва испытывала давление со стороны сил европейской цивилизации: Тевтонского ордена, завоевавшего родственных ей пруссов. Вместе с тем положение Литвы было выгоднее, чем положение Галичины. Монголы не могли нанести ей такого жестокого разорения, какому подверглись южнорусские земли. Выгодное положение в глубине лесной зоны сыграло решающую роль в укреплении Литовского княжества.

Его роль как буфера Европы и Евразии совершенно очевидна. Но в отличие от Галичины Литва не была поглощена Польшей, а вступила с ней в унию и значительное время сохраняла свою геополитическую специфику. Еще в большей степени это относится к Надднепрянской Руси, которую Литва включила в состав своей государственности. Следовательно, нашествие монголо-татар, то есть, «ритм Евразии» более ясно определили геополитическое место Южной Руси как буферной территории. И не случайно. Монгольский ритм совпал по времени со зрелостью европейской земледельческой цивилизации, пришедшейся на рубеж XIII–XIV вв. В Восточной Европе это проявилось в укреплении достаточно централизованных королевств: Венгрии и Польши.

Особенно ярко видно геополитическое значение монгольского ритма на примере исторической судьбы России.

До него деление территории Киевской Руси на южную и северо-восточную (если оставить в стороне Белоруссию) лишь намечалось. Оно проявилось, как мы видели, в формировании разного типа вотчин. На юге они носили больше хозяйственное значение, на севере хозяйственно-политическое.

Однако уже в домонгольский период достаточно быстро протекал процесс политической дезинтеграции. Особенно после разгрома Киева в 1169 г. коалицией князей во главе с Андреем Боголюбским. Этот разгром и следует считать началом открытой политической дезинтеграции, тогда как ранее, со второй половины XI в., она шла скрытно. Таким образом, Русь трансформировалась из конфедерации племен в конфедерацию княжеств. Но политическая дезинтеграция, продолжавшая углубляться в начале XIII в., далеко не была завершена.

С одной стороны, Киев потерял свое значение как политический и экономический центр. Но и региональные центры: Чернигов, Владимир, Галич, Смоленск, Новгород не стали «новым Киевом». Хотя старшие князья переместились во Владимиро-Суздальское княжество, они не имели достаточных сил для поддержания своей гегемонии. Им успешно противостояли черниговские и смоленские князья. Наиболее влиятельным князем после смерти Всеволода Большое Гнездо стал князь торопецкий Мстислав Удалой, представлявший смоленскую ветвь Рюриковичей. Неудивительно, что он был приглашен княжить в Новгороде, а затем занял стол в Галиче, то есть, был влиятелен во всей Руси. После его смерти (1228 г.) более не было авторитетного князя для всей территории русских княжеств.

Хотя традиция княжения на всех столах русских княжеств клана Рюриковичей сохранялась, она уже нарушалась. Так, после смерти Мстислава Удалого Галичем стали управлять венгры. И все же, даже после монгольского нашествия в 1245 г. владимиро-суздальский князь Ярослав Всеволодович пытался укрепиться в Киеве, но вскоре покинул его, очевидно, по причине крайнего упадка. Неудивительно, что вскоре Киев покинули и митрополиты, переместившиеся сначала на Волынь, а затем в Москву. По свидетельству Плано Карпини, в то время в Киеве оставалось 200 дворов, а в его непосредственной близости кочевали орды татар.

Поэтому, можно говорить об огромном воздействии монгольского нашествия на политическое единство русских княжеств. Причем, это сразу же привело к размежеванию стратегических интересов выживших княжеств. Как мы видели, галицко-волынские князья Даниил, Василько, Лев немедленно переориентировались на отношения Европа – Орда (улус Бату). Используя буферное положение своего княжества, они пытались играть роль посредников в европейско-ордынских отношениях. В то же время другие южные княжества: Киевское, Переяславское, Черниговское, практически исчезли. Северо-восточные княжества: Владимирское, Рязанское, возникшие позднее Московское, Тверское, Нижегородское, также почти полностью переориентировали свои отношения на сотрудничество с Ордой. Причина этого была проста: жесточайший террор со стороны завоевателей. Жестокие карательные экспедиции против непокорных, чему способствовала близость северо-восточных княжеств к центру Золотой орды, не прекращались несколько десятилетий.

В итоге территория бывшей Киевской Руси разделилась на два геополитических пространства: буферную территорию Южной Руси, вошедшую в XIV в. в обширное буферное образование – Великое княжество Литовское, и все более смещавшиеся в глубь Евразии северо-восточные княжества. В процессе пространственного смещения и упадка улуса Джучи (Золотой орды) эти княжества консолидировались в Московскую Русь или собственно Россию. Тогда как именно Великое княжество Литовское после распада Орды становилось политическим образованием, отделившим Московское княжество, а затем и царство, от европейской цивилизации.

В результате, в момент появлении объединенного Московского княжества оно уже было евразийским. Но до правления первого русского царя Ивана I V, то есть, до середины XVI в., Русское царство было одним из государств Евразии, наряду с ханствами – осколками улуса Джучи: Крымским, Астраханским, Казанским и др. В Средней Азии существовали узбекские ханства. Иван IV развернул активную экспансию в восточном и южном направлениях, положив начало превращению Московского царства в евразийскую империю.

Нетрудно увидеть, что в ходе экспансии на юго-восток Московская Русь становилась преемником монгольских улусов Джучи, а позднее и Чагатая. Поэтому, очевидно, что монгольский «ритм Евразии» сыграл огромную роль в превращении относительно небольших и весьма аморфных русских княжеств северо-востока в громадную евразийскую субцивилизацию. Тогда как Южная Русь окончательно превратилась в буферную территорию.

Но монгольское нашествие еще и усугубило буферное положение последней. Оно привело к тому, что в XIV в. резко усилилась экспансия в отношении остатков Византии на Балканском регионе мусульманской цивилизации. В результате в XVI в. Южная Русь оказалась уже буферной территорией не только, и даже не столько по отношению к занявшей место улуса Джучи евразийской России, сколько по отношению к форпосту мусульманской цивилизации в Евразии – Крымскому ханству. Теперь складывалась совершенно новая геополитическая ситуация, и положение Украины (Южной Руси) в ней было крайне уязвимым и неустойчивым.

Причем, экспансия европейских регионов в Евразию не привела к улучшению ее геополитического положения. Польское королевство постепенно поглощало южнорусские земли, но они не становились Европой, а продолжали выполнять буферные функции, то есть, находились у края – границы, а потому и закрепляли за собой геополитическую роль и название «Украины». Это поглощение Южной Руси (Украины) Польским королевством происходило в процессе втягивания в унию всего Литовского княжества, и продолжалось почти на два столетия.

Столь длительное поглощение Польшей Литвы объяснялось весьма просто. В Литовском княжестве слишком долго формировался присущий европейской цивилизации сословный строй, достигший определенной зрелости лишь в XVII в. Это хорошо видно по развитию литовского законодательства. Так, еще судебник Великого князя Казимира (1468 г.) в основном фиксировал вотчинное и уголовное право. Лишь в XVI в. последовательно составляются три Литовских статута (1529, 1568 и 1589 г.), в которых все более укреплялись сословные права шляхты и ограничивались права земледельцев. Следовательно, окончательное вступление в унию с Польским королевством как регионом европейской цивилизации Литовского княжества и формирование в нем сословного строя по времени абсолютно совпали. Очевидно, что в течение 200 лет от Кревской унии до третьего Литовского статута в княжестве шло формирование близких к европейским социальных структур.

Но и это далеко не означало завершение становления сословного строя, то есть, европеизацию буферного княжества Литовского. Здесь длительное время сохранялось не только обширное княжеское землевладение, но и волостной строй. Особенно в восточных воеводствах. Даже введение в 1557 г. «Уставы на волоки» не вело к ускоренному переходу к сословному строю. Южная Русь по-прежнему оставалась буферной как по отношению к евразийской России, так и по отношению к чрезвычайно агрессивной мусульманской цивилизации. Неудивительно, что здесь формировались особые неевропейские социальные слои, присущие буферной территории. Ими были магнаты-землевладельцы и казаки.

Впрочем, землевладение магнатов никогда и не исчезало на территории Южной Руси, а было прямым продолжением расширявшихся княжеских и боярских вотчин, возникших еще в Киевской Руси. Причина их устойчивости заключалась в слабости центральной власти в Литовском княжестве после смерти Витовта. Им реально управляли магнаты, входившие в состав Рады (паны-рада).

Особенно показательно то, что Люблинская уния не только не привела к уменьшению землевладения магнатов, но и даже к его росту. В этой связи можно говорить, что европейские структуры, например, тот же сословный строй, в Южной Руси приобретали евразийские черты вотчинного хозяйства. Ведь фактически магнатские владения таковыми и были.

Владения польских и ополячившихся магнатов Вишневецких, Потоцких, Жолкевских, Концепольских, Калиновских, Ружицких и т. д., занимали огромные территории. Их называли «корольками», т. к. их власть над приобретенными территориями фактически заменяла государственную, что и было характерно для вотчинного землевладения. Магнаты сами организовывали оборону от набегов татар, имели значительные вооруженные силы, владели целыми городами, контролировали торговлю и т. п. Для обозначения землевладельцев южнорусского происхождения использовался термин «дедичи», практически идентичный термину «вотчинник». Он известен уже в киевский период, например, в Галичине.

Другой вполне евразийский слой – это казачество. Его возникновение ярко отражало буферное положение Украины. С одной стороны, казачество являлось необходимым слоем для отражения частых нападений татар. С другой, казачество возникало как продукт сословных противоречий из разных сословий: мелкой шляхты, горожан, селян и даже духовенства. Так, существовала целая прослойка городового казачества. Более того, в середине XVI в. представителем магнатского рода Михаилом Вишневецким-Байдой была основана Запорожская Сечь, своего рода столица южнорусского казачества.

Уместно заметить, что Россия была единственным государством, где казачество имело такое же широкое распространение, как и на Украине. А так как Россия была крупнейшим государством Евразии, то очевидна евразийская природа казачества как социального явления и на Украине.

Эта природа хорошо видна из этнического состава украинского казачества, которое было насыщено не только тюркскими элементами, но в нем значительным был слой людей балканского происхождения. Есть свидетельства, что в конце XVI в. казачество было преимущественно тюркоязычным. В результате в эволюции самого казачества было две тенденции. Одна состояла в превращении его в сословие воинов степного пограничья. К ним можно отнести реестровое и городовое казачество. Эта тенденция проистекала из первой причины возникновения казачества – необходимости обороны южной границы. Но эта первая тенденция то и дело сталкивалась со второй, в основе которой была антисословная борьба. В результате наряду с казачеством-сословием практически всегда существовало казачество антисословное. Причем, хотя между ними была весьма зыбкая грань, реестровое казачество весьма тесно переплеталось с украинской шляхтой. Достаточно сказать, что два самых выдающихся казацких гетмана: Петро Канашевич-Сагайдачный и Богдан Хмельницкий были южнорусскими шляхтичами. В последнем факте видна незрелость сословного строя на Украине и в первой половине XVII в. Даже шляхта здесь являлась весьма неустойчивым слоем общества. Особенно это относилось именно к малороссийской шляхте, которую во многих районах почти полностью вытесняла польская или ополяченная. Например, в Галиции, Холмщине, Подляшье и т. д. Сохранявшаяся южноруская шляхта была часто настолько обедневшей, что неспособна была снаряжаться в военные походы. Следовательно, не могла выполнять свои сословные функции. Неудивительно, что южнорусская шляхта оказывалась достаточно тесно связана с казачеством как явлением межсословным. Сложным было положение южнорусского селянства. На Брацлавщине, Киевщине, Черниговщине, Левобережье их хозяйства были не только неустойчивыми, но и находились под угрозой татарских набегов. Положение южнорусского селянства было намного тяжелее, чем польского. Французский инженер Боплан, находившийся на польской службе в 30–40 гг. XVII в., отмечал крайнюю бедность южнорусских земледельцев. К тому же тысячи, если не десятки тысяч их, ежегодно захватывались татарами и превращались в невольников. Работорговля русскими невольниками составляла важную, если не главную, часть экономики Крымского ханства.