Текст книги "Заложник"

Глава 3

После возвращения из столицы в середине две тысячи первого года в свою вотчину Степан Ефимович Дедов загрустил. Рутинная губернаторская работа в последний год уже не приносила удовлетворения, как прежде, а после окончательного переезда из Первопрестольной понимание этого только обострилось.

Несмотря на свой далеко не молодой возраст, некоторую телесную дряхлость и прилипшее к нему прозвище Дед, он все еще обладал свежим и энергичным умом. Только к чему его приложить, вот в чем был для Деда вопрос.

Местное окружение, практически не изменившееся за все годы его высокого государственного поста в Москве, изо дня в день лезло с какими-то завиральными идеями, потемкинскими прожектами, мелкими внутренними интригами, типа: Василий Ильич сказал про вас то, а Петр Петрович назвал вас старым индюком, правда, после принятого литра.

Дед в ответ лишь молчаливо кивал, дескать, запомню. На совещаниях спокойно, но твердо давал, кому считал нужным, жесткую отповедь и больше всего любил повторять:

– Вы бы то, что имеется, не растеряли. За хозяйством лучше бы приглядывали внимательнее.

Деньги его практически никогда особо не интересовали. «Отстричь» свое, когда случалась возможность, смело «стриг». При этом Степан Ефимович умел обставлять свои дела весьма тщательно и осмотрительно, никогда не зарываясь. Каждый день, приходя в свой так и не тронутый с начала девяностых, обитый лысыми деревянными панелями кабинет, Дедов заказывал секретарше чаю и уходил в себя. В приемной ждали какие-то люди. Он опаздывал на им же назначенные совещания, но ничего поделать с собой не мог.

Была суббота, и обязательств на сегодня ни перед кем у него не было. Он сам заварил чаю и, прихлебывая его мелкими глоточками, почему-то вспомнил август девяносто девятого.

Тогда, спустя ровно год после знаменитого дефолта, к нему приехали на денек погостить сразу два тезки. Тогда все еще крупный банкир и олигарх Александр Духон с еще одним гостем – журналистом Львом Багрянским. Полгода назад он приезжал в этот милый уголок Черноземья с председателем правления банка Духона – Трушиным, а теперь «прискакал» вновь.

– Я не понимаю этих моих коллег из Федерального собрания, – жаловался гостям Дедов. – У них не то что переполненные карманы, а кредитные карточки в прорезь банкоматов не пролезают – столько на них висит денег. И все им надо, надо, надо… – жаловался Дед.

Гости с показным интересом и вниманием слушали.

На самом деле слушал лишь журналист.

Жалобы Степана Ефимовича ему и вправду были интересны, так как знакомы они были уже лет десять, с бытности Дедова еще в ЦК КПСС. Тогда еще ничего не понимающий в кооперации Багрянский помогал писать Деду книгу на эту тему.

В этот приезд Степан Ефимович катал гостей по мелкой речке на стареньком плоскодонном суденышке, где прямо на палубе был накрыт щедрый, но, если быть честным, невкусный стол.

Время от времени плакучие ивы, тесно «окучившие» окрестные берега, легко хлестали по спинам сидевших за столом разморившихся под августовским солнцем мужчин, не давая им надолго ронять головы на грудь.

– Даже порой не пойму, что надо губернаторам. То ли денег. То ли власти. То ли и того, и другого. То ли чтобы их оставили в покое.

Степан Ефимович хитро усмехнулся и добавил: – Я, кстати, предпочитаю, последний вариант.

– Ну, вы, Степан Ефимович, совсем другое дело, – заметил Александр Духон. – А вот что молодые? Например, мой новгородский приятель и ваш коллега – губернатор Германов Миша. Не пойму его, так забронзовел.

– Этот далеко пойдет. Если не остановят. Любимчик незабвенного Уралова. Хотя хозяйственник, надо отдать должное, неплохой. Но хоть он и ваш приятель, я прямо скажу, продаст всех, если только ветер в другую сторону подует. Не боец.

Боцман суденышка, прислуживающий за столом, только что водрузил на скатерть блюдо с кусками свиного шашлыка, каждый величиной с боцманский кулак. Это блюдо ему передали прямо с берега, где этот самый шашлык сняли с костра.

– На обратном пути утку заберем и фрукты! – крикнул боцман кому-то на берегу.

– Но Миша, это так, мелкота, – продолжил начатую мысль Дедов. – Меня наши монстры волнуют. Те, кто с благословения Уралова до собственной макушки набрали суверенитета. Но вместо того чтобы им умело пользоваться, самостийные паспорта, например, заводят, национальности в них вписывают. По всей России отменили эту позорную необходимость, а они ввели. Тьфу ты, простите, ребята, меня грешного.

Духон отлично понял, о чем и о ком идет речь. Его тоже крайне волновал зреющий в регионах сепаратизм. Дальний Восток. Поволжье, Урал… Кто следующий? Так и России недалеко до распада на удельные княжества. И прикажет матушка-Россия, как и Союз, долго жить.

– Я, конечно, тоже своего не упустил. Тоже взял суверенитета, сколько мог донести. Но, заметьте, не политического! Нельзя в России налево-направо швыряться, как теннисными мячиками, политическим суверенитетом. Никак нельзя. А вы, ребятки, почему шашлыки не попробовали?

– Так он из свинины, дорогой Степан Ефимович, – засмеялся Багрянский. – А у вас за столом еврей и один неизвестно кто и под кого законспирированный.

Все дружно расхохотались.

– Но шашлычка все ж отведайте, люди старались, – не столько попросил, сколько потребовал Дедов. Он конечно же не случайно вспомнил приезд трехлетней давности в свои пенаты столичных бизнесменов. Гости частили к нему в ту пору регулярно. Не то что сейчас: после того как Дед больше года назад покинул свой московский рабочий кабинет, гости бывали все реже и реже.

И тут буквально, как снег на голову, звонок заместителя главы президентской Администрации Михаила Умнова с нижайшей просьбой принять его на денек якобы посмотреть писательские места.

«Где Умнов и где наши русские писатели?! – прихлебывая чай в своем кабинете, размышлял Дед. Что-то тут не так. Все любители Тургенева, Бунина, Толстого уже перебывали в писательских пенатах еще в те времена, когда все считали за честь быть гостем Степана Ефимовича».

Во вдруг проснувшийся интерес президентского чиновника к великим русским писателям он принципиально не верил. Тем более он знал Михаила Юрьевича как облупленного. Главный закулисный краснобай Кремля, ничего, кроме дензнаков зеленого цвета, на свете не любил. Читать же книги он перестал после того, как сам переквалифицировался в творца околокремлевских политических интриг.

Что же такое срочное понадобилось этой лисе?

Президент явно его не посылал. У Степана Ефимовича с первым лицом государства были такие отношения, что посылать высокопоставленного гонца, тем более в лице Умнова, он никогда бы не стал. Просто снял бы трубку и попросил приехать.

Если это завязка очередной интриги в стиле «а-ля Умнов», то любопытно, в чьей он сегодня команде? Уже минул год, как Дедов потерял прочные связи с кремлевскими обитателями и многое упустил из поля зрения. Впрочем, это его устраивало.

Но скорее всего, сочинять предлог для визита Умнову могло понадобиться лишь в том случае, если едет он, так сказать, по собственной надобности. Поэтому и выбрал субботу, а не рабочий день.

«Ну что ж, поиграем с ним в загадки и отгадки», – усмехнулся про себя Дед и отодвинул остывший чай на дальний край стола.

Умнов отправился в гости к Дедову на машине. Только не на казенной «Ауди», поскольку столь дальнюю поездку необходимо было фиксировать в кремлевском гараже, чего Миша никак не хотел, а на собственном «БМВ».

После странной гибели дальневосточного губернатора уже прошло немало времени, но он крепко держал в своей цепкой памяти банные бдения более чем полугодовой давности по поводу некого меморандума, о котором по пьяному делу сболтнул в узком кругу покойник.

Обдумывая ситуацию, выплеснутую на него в пьяном угаре калужской бани, Умнов совершенно четко просчитал, что раскрутка на данном этапе непонятной ситуации зримой пользы не принесет никому. Действительно, ситуация в стране спустя два года после президентских выборов складывалась весьма благоприятно. Стратега Мишу при этом не интересовали ни якобы тревожные выкладки радикальных экономистов, ни осторожное бурчание интеллигенции, практически вновь возвращенной на домашние кухни.

У главного политического консультанта Президента был один-единственный критерий стабильности в стране – его личное политическое долгожительство. Тем более, что никакой явно выраженной политической угрозы власти ни с каких оппозиционных бастионов не наблюдалось.

Признать всю серьезность истории с меморандумом для Михаила Юрьевича значило от усиленно поддерживаемого ореола своей исключительности. А в конечном счете – поставить жирный крест на карьере. Проглядел зреющий внутренний заговор? Только этого вывода будет достаточно, чтобы съехать из восьмого подъезда здания кремлевского Сената…

Миша несколько истерично вел машину, в деталях вновь и вновь «обсасывая» свой предстоящий разговор с Дедом. Строго говоря, Умнову не до конца даже было понятно, зачем ему необходим этот автопробег именно к Дедову. Это не тот персонаж, чтобы выведывать некие тайны, тем более кремлевские. Спрашивать, как говорится, в лоб? Тоже сомнительно. Если у всей этой истории с меморандумом нет сколько-нибудь реальных очертаний, то Дед сочтет его просто сумасшедшим.

Подобная перспектива Михаилу Юрьевичу совсем не улыбалась.

В какой-то момент Умнов даже ощутил себя прижатым к стенке, особенно после убийства губернатора. А вдруг он просчитался в своей уверенности, что дело о меморандуме не стоит выеденного яйца? Да еще убедил в этом могущественных людей.

– Не только съезжать из Кремля придется. Голову бы оставили на плечах! – произнес он вслух. – Всякое возможно. Вдруг решат, что я намеренно заболтал важную тему? Нет, лучше об этом не думать.

В голове Умнова стали складываться, как стеклышки в калейдоскопе, некие сюрреалистические картинки возможного развития событий. Но он решительно отогнал их прочь, а вместо гаданий – встречаться с Дедом.

Умнов приехал к условленному месту раньше хозяина области.

– Надеюсь, дальше поедем на моей машине, – произнес губернатор скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Как скажете.

Губернатор привез его в небольшой, далекий от любопытных глаз гостевой домик на территории музея Тургенева, деловито развернул пакет с бутербродами, другой с пирогами из обкомовского, тьфу ты, буфета Администрации. Иногда он путался во времени.

– Как я понимаю, вы предпочли вариант скромного уединения? – Дедов взглянул на гостя поверх очков.

– Правы. Трижды правы, Степан Ефимович. От вашего внимания разве что ускользнет?

– Тогда к делу. Что вас привело в наши края? Признавайтесь.

– К делу, так к делу. Есть одна тема, такая колючая…

– Что за тема, позвольте полюбопытствовать?

– Помните, в конце девяносто девятого, как раз накануне ухода из Кремля Уралова, вы и еще ряд людей подписывали очень важный, я бы сказал, судьбоносный документ, определяющий будущее устройство страны?

Михаил медленно подбирал слова, употребляя округлые и безликие фразы, поскольку не мог сказать ничего более определенного.

– Знаете, сколько я тогда таких документов наподписывал?! Что вы хотите, все же третий человек в стране. Нельзя ли конкретнее, Михаил Юрьевич?

Дед сразу понял, о чем выспрашивает гость, но виду не подал. Он никак не мог вспомнить, какое отношение к этому мог иметь Умнов. Тогда, зимой, к нему, в Госдуму, как бы за советом приехал глава Администрации Дорошин и интересовался, кто из губернаторов мог бы стать гарантом меморандума об условиях преемственности власти. Так или примерно так Дедов обозначил для себя тот визит.

Он вспомнил, как впервые, спустя несколько дней после приезда Дорошина, увидел сам документ. Под ним узнал подписи самого Уралова, главы транснациональной компании «Факел» Огнева, министра внутренних дел Хохлова, сибирского генерал-губернатора…

– Я тоже должен подписать? – позвонил он Дорошину.

– Это дело совести каждого, Степан Ефимович, лично я полагал, что вы подпишете. И еще порекомендуете для солидности бумаги кого-нибудь. Это и Президент просит.

С меморандумом Дедов был, безусловно, согласен. Он считал себя членом команды Уралова и хотя иногда «показывал острые зубки», делал это, скорее, по роли, отведенной ему в новом демократическом укладе власти в стране.

Не раздумывая, он энергично расписался под текстом документа.

– Хорошо написано. Емко. Не вы, часом, составляли?

– Все понемногу руку свою приложили, – ушел от прямого ответа Дорошин. – Вскоре, Степан Ефимович, мы вас пригласим в Кремль, чтобы вручить ваш экземпляр. И дайте мне знать, кого порекомендуете.

– Плохо, что каникулы уже, все разъехались – кто по домам, кто – за границу Рождество и Новый год прогуливать. Но я подумаю, раз обещал.

Много позже, не раз возвращаясь в своих мыслях к этому документу, Дедов все глубже и глубже понимал его потенциальную значимость.

«Вот почему мы, нижеподписавшиеся, ставим своей задачей не допустить соблазна реванша. Вот почему власть, сдающая государственные дела, и власть, готовая принять их, при легитимном одобрении народа этой преемственности путем прямых всенародных выборов берут на себя обязательство всем доступным политическим и экономическим ресурсом защищать существо состоявшихся договоренностей».

Как и когда может аукнуться меморандум, Дедов даже не задумывался. Тем более, когда съехал из Москвы и оказался достаточно далек от всех тамошних, раскладываемых наверху, пасьянсов.

– Степан Ефимович? Степан Ефимович! Тот документ вы не могли забыть, – вернул его из воспоминаний кремлевский гость. – А даже если и запамятовали, то сейчас, буквально на моих глазах, все отлично вспомнили. Разве не так?

– Проницательны вы не по годам, Михаил Юрьевич.

Деду не понравилось, что этот столичный хлыщ просчитал его.

– Что вас конкретно интересует?

– Вопросик, в общем-то, очевидный. Лежит на поверхности. Не считаете ли вы, что меморандуму пора давать ход?

Губернатор сделал вид, что усиленно жует бутерброд и не может открыть рот. На самом деле он не на шутку разволновался. Чей эмиссар к нему приехал? Старой команды? Новой? Раз Умнов спрашивает, значит, крутился где-то поблизости, когда стряпалась бумага. Раз приехал, значит, его послали на разведку.

Дедов был не столь наивен, чтобы полагать, что члены старой команды Уралова сегодня, в том числе и из числа подписантов меморандума, не лижут зад новым фаворитам. Тот же умный мальчик Миша – типичный, хотя, возможно, и гениальный, двурушник.

– Не мне решать такие вопросы, уважаемый. Подписав меморандум, я всего лишь выразил солидарность с тем, что написано в нем. Но никто со мной не обсуждал механизм и сроки его актуализации. Поэтому, извините, не уполномочен. Но поскольку мы беседуем в моих владениях и нас никто, надеюсь, не прослушивает, неофициально скажу более определенно: не вижу пока серьезных оснований, чтобы в тех или иных целях использовать меморандум.

Дед налил себе чаю из термоса и вновь принялся за бутерброды. Явно, чтобы не сказать лишнего.

Гость ликовал: клиент раскрылся, надо жать и жать.

Заместитель главы Администрации Президента на все сто процентов был уверен, что дальше этой комнаты разговор не пойдет. Он достаточно хорошо знал типаж этого губернатора, который никогда не бросится наводить справки, а тем более сплетничать на манер большинства его коллег. Да и не с кем консультироваться. Не с Ураловым же или с его преемником? В его сегодняшнем положении это сомнительно. В этом хитрый лис, безусловно, был прав. Дедову действительно некуда было бежать со своими вопросами.

Но «прочитав» Деда, московский эмиссар, изрядно избалованный в последние годы, не мог и предположить, сколь жестоко он ошибся на сей раз в перспективе.

– А вы знаете, Степан Ефимович, почему на самом деле убили губернатора Листова? – закусив удила, продолжил наступать он.

Дедов почувствовал, что этот малый непременно хочет доконать его. Некогда третий человек в стране откинулся на спинку стула, тут же вскочил, порывисто открыл окно в парк, снова опустился на стул:

– Что вы хотите этим сказать?

– А вы думаете, что я к вам приехал с пустяками? – вопросом на вопрос ответил Умнов. – У меня имеется достоверная информация о том, что он стал жертвой собственной болтовни. По пьяному делу он разболтал, кому явно не следует, о существовании меморандума. Причем якобы в контексте скрытой угрозы, исходящей от меморандума, нынешней власти.

– Так там же уже чуть ли не суд состоялся. То ли «рыбный». То ли «золотой» след.

– Каким вы вдруг стали наивным, Степан Ефимович! Можете продолжать верить этой версии. Только не советую. Может плохо кончиться.

Именно эта интуитивная уверенность гостя в своей правоте сумела «пробить» Дедова, который сразу как-то обмяк и посерел.

«Если не сейчас, то, пожалуй, никогда», – подумал Умнов.

– Вы понимаете, что если хотя бы на семьдесят пять процентов мои предположения верны и кто-то стал охотиться за подписантами меморандума, ваша жизнь и ломаного гроша не стоит? Ведь вы, как я понимаю ситуацию, один из ключевых подписантов, а заодно и консолидатор ряда других подписей.

– Тогда нас называли не подписантами, а гарантами, – с акцентом на последнем слове заметил губернатор, невольно заставив гостя – от ощутимой высокой себестоимости слова «гарант» – невольно призадуматься. Дескать, а так ли все просто с этим самым меморандумом?!

– Может, мы еще пройдемся по парку и двинемся к машине? – предложил Дед, – а то я от наших разговоров чуточку подустал.

Не дожидаясь ответа, он встал и надел пальто.

Гость вынужден был сделать то же самое.

– И все-таки, кто следующий? Кто, Степан Ефимович?

– Листов в этой компании оказался случайным человеком, – как бы косвенно отвечая на вопрос, заметил старик. – Дорошин тогда меня теребил, дай, мол, губернаторов, которые подпишут документ. Впрочем, не понимаю, зачем я вам все это рассказываю. Вы, судя по всему, и так в курсе.

– Я не занимался сбором подписей, – гордо возразил Умнов. – За мной была, так сказать, идеология, – не задумываясь ни на йоту, нагло соврал гость.

– А я занимался… Красноярского губернатора они позвали сами. Корнюшенко, при всей своей говнистости, смотрел в рот Уралову. Стоило предложить ему войти в состав гарантов «судьбоносного» документа, тот сразу же согласился. Но нужны были по меньшей мере еще два-три губернатора.

Листов как раз приехал в Москву вместе с Корнюшенко, ну я и предложил его кандидатуру Дорошину. Справедливости ради тот скрепя сердце согласился. Еще я предложил вызвать тогдашнего любимца Уралова – новгородца Германова. Из тех, кому можно было довериться, ближе всех был он.

Впрочем, по-моему, Дорошину было все равно. Ему во что бы то ни стало надо было отчитаться. Дело, мол, сделано. Ну, знаете, как бывает по кворуму на собрании. Уж не знаю, кто его там теребил, но он согласился с кандидатурами. Дальше все было делом техники…

Собеседники шли рядом вдоль темной аллеи тургеневской усадьбы. Фонари, обычно освещающие дорожки парка, не горели. Лунные блики нигде не пробивались сквозь густые ветви деревьев, весь окрестный пейзаж напоминал какой-то фильм ужасов, в котором режиссер намеренно выключил звук, оставив лишь шарканье шагов по асфальту.

– Как вы думаете, если все же мои сведения по поводу гибели Листова верны, то кого следующего наметили в жертву? – как можно осторожнее вновь закинул удочку гость.

Ему очень хотелось расширить список неизвестных подписантов.

– Вы меня просто пугаете, уважаемый Михаил Юрьевич. Может, действительно следующим буду я? А может, Эленский, Хохлов? Или еще кто-то. Я ведь всех не знаю. Дорошин вручал секретные контейнеры со своим экземпляром документа каждому в отдельности.

Он действительно мало что знал. Больше всего ему почему-то в память впился пароль: «Соня, принеси чай», который, по уверениям Дорошина, был способен открыть второе дно шахматной доски, где под титановой обшивкой был спрятан личный экземпляр документа. «Соня – это жена. Логично, никогда не забуду ее имя» – с улыбкой подумал тогда Дед.

Серо-черные шахматы давно пылились у него на столике в домашнем кабинете. Но Дедов, фанатично любящий шахматы, на этой доске никогда не играл, предпочитая им деревянные.

– А вдруг жертвой станет кто-то не из ваших выдвиженцев? – как умел, продолжал выведывать Умнов.

– Оставьте меня в покое, дорогой мой человек. Если хотите знать, то я вообще не понимаю, почему кого-то уже убили, а кого-то еще должны убить. Я просто не вижу ни повода, ни смысла, – словно закипающий самовар, забухтел Дедов, изображая вспыльчивость.

«Не видишь, и хрен с тобой», – подумал Умнов.

Не ведая ничего о реальном содержании меморандума, он, в отличие от собеседника, как раз догадывался, что неведомо по какой причине случился пока еще незримый, но, бесспорно, проскользнувший мимо его зоркого ока конфликт в самом котле власти. А меморандум неожиданно для всех стал фитилем к нему.

«С другой стороны, если даже такой опытный чиновник, как Дедов, говорит, что время меморандума еще не пришло, значит, действительно зримых пружин конфликта нет», – рассудил Умнов.

Простившись с губернатором и садясь в свою машину, у которой все это время был установлен пост местной автоинспекции, он поймал себя на мысли, что доволен поездкой. Что-то веское все же попало в его сети. Причем не только реальные имена. Что-то еще. И это «еще» предстоит серьезно осмыслить. И обязательно подключить этого вредного аналитика из ФСБ. Кажется, Мацкевич его фамилия…

Проводив столичного гостя и вернувшись домой, Степан Ефимович еще долго не мог заснуть. Смотреть телевизор – лучшее занятие стареющих мужчин, страдающих бессонницей, – на сей раз совсем не хотелось. Он долго еще ворочался в постели, пил теплое молоко, которое после смерти жены заботливо ставила на тумбочку домработница. Но сон никак не шел. Степан Ефимович поймал себя на мысли, что практически три года вообще не вспоминал поразившую его еще в 1999 году странную историю – сначала с сочинительством, затем с подписанием и, наконец, с конспирацией вокруг меморандума.

«Кстати, хорошо, что я не назвал ему еще ряд имен людей, ставших гарантами меморандума. Того же олигарха Духона и бывшего министра внутренних дел. Или Хохлова все-таки назвал? Тьфу ты. Вот он, склероз. Так назвал или не назвал? По-моему, все же назвал, когда Умнов погнал пургу по поводу возможной очередной жертвы. Я тогда еще подумал, имея в виду Хохлова: как он, с его возможностями, мог допустить?..

Неужели и впрямь Листова из-за этого документа убили? Может, я действительно что-то упустил?»

Дедов в сердцах обозвал себя старым мудаком и сам же дал себе слово утром вернуться к подкинутой гостем теме.