Текст книги "Девкина заводь"

Мамина война
(По воспоминаниям моей мамы Смольниковой (Саниной) Инны Никоновны)

«Посвящается её детям, внукам и правнукам…»

Мама. Смольникова (Санина) Инна Никоновна

Шёл 1943 год, третий год страшной войны. Советские войска шли от Сталинграда на запад, освобождая города, деревни и сёла родной страны, и подходили к небольшому городу районного значения в Запорожской области Мелитополю.

Ночь, гул бомбардировщиков в черном небе. Очень страшно. Девочки – сестры, спасаясь от бомбежки, лежали с мамой Екатериной Михайловной Кравченко и соседями из своего переулка за Юровкой в поле со стороны нынешнего авиагородка, за вырытыми капонирами, закрывая голову детскими ручками.

Темная мгла украинской южной ночи периодически вспыхивала яркими фонарями белого света высоко над землей, которые постепенно, жутко покачиваясь, немного по спирали опускались вниз, ярко освещая землю, выискивая вражеские немецкие укрепления, технику, наконец – то просто людей, солдат вермахта. Это советские самолёты ставили подсветку для работы артиллерии и авиации в ночных условиях.

Эти солдаты для маленькой, лежавшей на холодной осенней земле Инны, давно перестали быть людьми, а были просто фашисты, которых она люто ненавидела, ненавидела так, как могло только ненавидеть сердечко одиннадцатилетней девочки, недавно отметившей своё день рождение, второе уже день рождение, как они попали под оккупацию немецкой армии.

Эту ненависть она пронесла к немцам через всю свою жизнь и ничего с собой так и не смогла поделать уже и в мирное время после войны, хоть и понимала, что это неправильно, что люди все хорошие, но немцы так для неё и остались фашистами на всю жизнь.

Вдруг раздалась немецкая речь, солдаты, бряцая автоматами и переговариваясь между собой, остановились практически над головами, лежащих на земле под горой людей. Всё замерло, оцепенело в страхе, даже земля, в которую хотелось вжаться, раствориться в ней, и она так видно испугалась тоже, эта наша земля, что не пускала в себя, не давала исчезнуть в ней, спрятавшейся от немцев и бомбёжки группе испуганных людей.

Но немцы переговорили и пошли дальше. Как потом сказала Виктория, одна из лежавших со всеми женщин, знавшая немецкий, они переговорили о том, что это лежат «цивильные», т. е. гражданские, и бог с ними… Им нужно было уходить. Пронесло.

У девочки Инны проносились в голове все последние события её войны. Вот приехал домой папа, один из руководителей железнодорожного узла Приднепровской железной дороги в Мелитополе, работавший в восьмом отделении старшим иженером-графистом, он отвечал за составление графиков движения всех поездов по этой дороге. Сказал, что нужно собираться и уезжать, т. к. немцы быстро продвигаются и подходят к Мелитополю, и уходит последний состав из города, а в нем есть вагон для железнодорожников узла и их семей.

Мама Катя, молодая еще женщина, с которой сошелся отец в 1941 году за полгода до начала войны, и они стали вместе жить. Она то и взяла заботу над девочками.

До её появления Инна, будучи маленькой, дни напролет, по 12 часов просиживала на подоконнике, смотря, как ребятишки играют на улице, в ожидании сестры и отца, когда отец придет и можно будет хорошо покушать.

Сестра Вика была на 4 года её старше и уже училась в школе в первом классе. А отец, Санин Никон Андреевич (по рождению Никифор, потом в паспорте просто произошла описка и так и осталась) дни напролет был загружен работой на железной дороге.

Так и жили сами, т. к. за то, что родная мать не следила за детьми, загуливала, в один из холодных осенних дней сестренки просто не могли попасть домой, пока не пришёл папа, и мокли под ледяным дождем, после чего Вика подхватила болезнь «летучий ревматизм», которая навсегда превратила её в больного человека, и отец просто выгнал жену из дома.

Он и раньше, с началом войны, предлагал жене переехать с детьми в Ташкент к своей сестре, но Катерина категорически отказалась, только вместе, чтобы не было к ней претензий, вдруг, что не так получится с девочками.

Сборы были недолгими, только самое необходимое, и уже они всей семьёй в вагоне. Да не суждено было им далеко уехать, как уже сразу за городом, на подъезде к Обильной, налетели немецкие самолеты.

Описать ужас бомбежки трудно, просто необъяснимо страшно было: визжащий звук моторов самолетов над головами, взрывы бомб, крики, вот и всё, что запомнилось. Состав был полностью разбомблен. Кто остался жив, потянулись кто обратно в Мелитополь, кто наоборот двинул на Восток.

Мама-Катя сказала, что дальше они не пойдут, «куда с девчушками», и она с ними возвращается назад домой в свой домик на Юровке. А папа был руководитель, коммунист, ему нужно было уходить. Что чувствовали взрослые, что чувствовал отец, когда нужно было оставить самоё родное, в ту пору, в девять лет отроду, понять было трудно.

Советские войска отошли в спешке, почти незаметно, без особых боев. А немцы запомнились воем мотоциклов, они не зашли, они тучей въехали на мотоциклах в город, с автоматами на шеях, и мотоциклы, мотоциклы с солдатами… А, оставшиеся жители с ужасом смотрели в окна. Началась оккупация.

Немцы оказались разными. Те, которые служили на железной дороге, были людьми добрыми, когда один раз Инна стояла у калитки, один из железнодорожников немцев, проходя мимо неё улыбнулся и подарил конфету. А то как – то два румынских солдата зашли к ним в дом, походили, а когда ушли, Инна, мама и Вика обнаружили, что они украли пирог, который мама испекла из зерна, которое выменяла на вещи в Семеновке.

Самыми страшными были эсэсовцы. С появлением этих головорезов все прятались по дальним углам, а они проходили в своей форме с автоматами, с металлическими бляхами, словно бусы, висевшими у них на груди.

Мелитополь в годы войны

С ними рядом жил Дима, фамилию Инна забыла, но очень хороший мужчина, добрый, заботливый, приехавший то ли из Москвы, то ли из Ленинграда, как оказалось в последствии, он был подпольщиком, приносил им еду, бельё и доставал какие – то пропуска, справки, документы для соседей по улице, которые помогали избегать отправки в Германию.

Мама, Екатерина Михайловна, крутилась как могла, чтобы раздобыть еду, ходила за город в Семеновку, выменивала вещи на кукурузу, зерно. У них в доме была небольшая мельничка, на которой крутили зерно, мололи на ней, и тогда сыпалась крупа. Из неё варили «затируху», это и не кисель, и не суп, но какая-никакая еда.

Правда, не смотря что мать наливала по полной тарелке, не успев её съесть, кушать тут же хотелось опять. Пройдет ещё много месяцев, когда девочка Инна первый раз наестся досыта хлеба.

Это уже когда закончится война, когда отменят карточки. Инна сидела за столом, а мама со своей сестрой сидели рядом, напротив. Инна доедала суп, маленький кусочек хлеба закончился, а так хотелось ещё хлеба, так сильно хотелось и она попросила маму: «Можно взять ещё кусочек?». И мама: «Бери, дочка, бери! Сколько съешь, столько и бери!». Сказала и заплакала…

Пройдет много времени, и уже став взрослой женщиной, выйдя замуж, уже воспитывая детей, Инна Никоновна, как и многие её сверстники, будет после еды одной ладошкой, проводя по столу, сгребать крошки хлеба во вторую руку, отправляя в рот драгоценные остатки.

Она вспомнила, как во время оккупации Мелитополя, к ним пришла родная мама и принесла молоко и конфеты, на что она обрадовалась, но сестра Вика забрала молоко и вылила его, а конфеты бросила в печь. Она их бросила, предала и пусть забирает свои конфеты.

А пока у Инны была радость, что немцы ушли и не стали убивать их «цивильных» и, продолжая лежать на холодной земле, под гул взрывов, у неё продолжали проноситься в детской головке сцены её войны. Много, очень много людей, молодежи угоняли в Германию.

Несмотря на то, что Дима, благодаря своим каким – то связям, пытался уберечь соседей от угона, в один из дней к ним в калитку постучались. Екатерина Михайловна вышла и увидела, что стоит немец и полицай из местных со списком. К ним подбежали её Вика и Инна.

Полицай сказал, что с ними проживает Вера, и её они заберут с собой. Мать испугалась, обвела рукой и говорит: «Мои только эти, больше никого нет, Вера с ними не проживает, такой нет!» Просто Вика, Вероника была очень худенькой из-за болезни и выглядела совсем маленькой девочкой, и у них закралась в списке ошибка, не Вероника, а Вера. Немец с полицейским переглянулись, махнули рукой и ушли.

На второй день мама их собрала и отправила от греха подальше в Вознесеновку к тёте Дусе, жене маминого брата. Девочки собрались и пошли, идти далеко, за город.

Город в период оккупации

Путь их проходил через площадь, где нынче располагается, возле центрального рынка, автостанция. Выйдя на площадь, увидели четыре виселицы. Было страшно. Тётя Дуся девочек с радостью встретила и приютила. И они прожили в селе несколько месяцев, пока их не забрала опять домой мама Катя.

Немцы, оккупировав город, даже открыли школу в ДК железнодорожников, но Инна проходила туда всего несколько дней, т. к. рассказала маме, как учительница за баловство взяла ученика за ухо и головой била об стенку. Мама сказала: «Ты ж такая шустрая, будешь следующая», и больше в немецкую школу она не ходила.

А в 23 школе, что на вокзале, находился немецкий военный госпиталь, пройдут годы и в ней будут учиться и закончат школу её дети Саша и Наташа.

Война катилась на запад. Если в начале войны прятались в перекрытом окопе в огороде, что вырыл ещё отец, но после того, как пробегавшие немцы по улице чудом их не расстреляли, стали уходить в бомбоубежище к депо.

Наши бомбили в одно и тоже время, поэтому время бомбежки было определить легко. Народа набивалось просто немерено. Как – то спустились, а там стоять негде, не то, что сидеть.

И мама отправила их под лавку. Инна лежала и по ней, и по лицу бегала крыса. Фу, гадость и страшно же! По мере приближения фронта бомбежки усилились, и уже авиация не придерживалась времени.

Прятались также в сарай к соседям Раковским, там были нары и можно было даже полежать. Конечно от осколков ещё уберечься можно было, но вот от снаряда, конечно, или бомбы сарай плохое укрытие.

Красные полосы снарядов от Катюш, под ужасающий вой, проносились в сторону Запорожья. Наши бомбили уже всё подряд, и посёлки в том числе, рядом большой длинный дом стоял уже в развалинах.

Причем, бомбил и полк, ставший со временем родным для Инны. Полк базировался после войны в авиагородке, это недалеко от тех капониров, где, когда – то Инна с родными пряталась от бомбёжек.

В этом полку она потом проработала много лет в офицерском клубе, выйдя замуж за офицера этого полка Смольникова Володю.

Как – то на танцах её пригласил бравый фронтовик, штурман из полка, и танцуя с ним, она ему вспомнила о тех днях: «Тоже мне штурман, Вы ж бомбили по Юровке, вместо немцев, порой так, что мы не знали куда спрятаться?». На что тот отвечал: «Ничего не знаю, я штурман, у меня полный порядок, это всё к лётчикам!»

А однажды, Инна, Вика и мама Катя увидели, как краснозвёздные истребители зашли в атаку прямо, как показалось, на них, открыв огонь из пулемётов. Возле дома лежали мешки, и Инна нырнула туда, только мама потом смеялась, что голова в мешках, а всё остальное наружу.

Полтора месяца шли бои уже за Мелитополь. Как говорили местные: «Всему виной ликёроводочный завод. Наши наступают, до завода доходят, напьются, немцы их выбьют, потом наоборот». А вообще, битва за Мелитополь была страшная, недаром Мелитополь считался "воротами в Крым".

Штурм линии Вотан на реке Молочной. Диорама краеведческого музея Мелитополя

По Днепру и потом у Мелитополя, протекающей реке Молочной, проходила неприступная линия обороны немцев «Вотан». Со стороны немцев был укрепленный обрыв к реке, а наступать приходилось с равнины. Как говорили потом ветераны, немецких пулеметчиков закрывали в дотах, чтоб они не смогли отступить. При штурме вода Молочной окрасилась в красный цвет от крови наступающих красноармейцев. После Сталинграда самые упорные и страшные бои, на то время, были за Мелитополь.

Вот такие мысли, сцены, проносились у одиннадцатилетней девочки в голове. Война, война, бомбёжки, пожары, фашисты. Вскоре наши войска вплотную подошли к Мелитополю и в одну из ночей, на 23 октября 1943 года, в дверь пристроя, где прятались мама с дочками у соседей, сильно застучали.

Раздался Димин голос: «Открывайте, наши пришли, я Вам солдата привёл!» Увидев красноармейца, все закричали: «Ой, солдатик, наш!!!». Все бросились его целовать, обнимать, слёзы. Ура! Наши! Солдатик: «Извините, мне надо идти, мне в часть!» и солдатик пошёл, а за ним, не отставая, бежит соседская бабка. Он: «Что же Вы?». Оказалось, всё просто, шаль бабульки зацепилась за крючок шинели солдатика, и бабулька, как привязанная, вынуждена была за ним бежать. Где тот солдатик, что с ним? Дошел до Победы?

Фронт переместился на запад. Прошёл слух, что в Семеновке на пустырях закраснели помидоры. Инна с сестрой взяли ведерки и пошли за помидорами. Собирая, Инна забралась на небольшой бугор, он оказался мягким, она попрыгала, потом спустилась, глянула, а из бугра торчит рука в рукаве немецкого кителя. Как она кричала, как бежала, побросав ведерки, не надо было ни помидор, ничего!

Никон Андреевич Санин

Вскоре ночью раздался стук в окно. Мама заворчала, что просто невозможно от потока желающих переночевать. Открыла, а это муж, Никон Андреевич Санин. Всё это время он проработал в Ташкенте, с уходом немцев из Мелитополя, набрав подарков, подался сразу в Мелитополь. Инна, заорав: «Папка!» Бросилась к отцу на шею.

Вот так, как и в счастливой сказке, получился счастливый конец и у наших героев. Война Инны, такая недетская, тяжелая, страшная, подходила к концу.

Мама. Смольникова Инна Никоновна

После освобождения Мелитополь отстроился. Здесь она закончила школу, работала, вышла замуж, вырастила детей, сына старшего Сашу и дочурку Наташу. И прожила с мужем долгую счастливую жизнь в авиагородке, проработав много лет в гвардейском авиаполку, который при освобождении города так нещадно бомбил её Юровку, заставляя её вместе с мамой и сестрой Викой прятаться в окопах, капонирах, бомбоубежищах, кишащих крысами, которых наша маленькая девочка боялась не меньше фашистов.

Сегодня мама, вспоминая оккупацию, фашистов, виселицы, бомбежки, всегда помнит тот хлеб, безумно вкусный, когда её мама разрешила наесться досыта первый раз после той её войны!

Спасибо сестре, Сенченко (Смольниковой)

Наталье Владимировне, за оказание помощи в подборе материала к этому рассказу.

Малыхины. Письма с фронта

Данил Васильевич Малыхин

– Какое красивое небо, лазурно – голубое, с прожилками перистых бледно – белых облаков. А вон далеко в небе птицы, летают себе пташки… Хорошо – то как! – Данила перевернулся на живот в высокой траве, несколько муравьёв ползли по сочному тёмно – зелёному стеблю травинки, что оказалась перед глазами. А вон божья коровка коряво проползла по земле, перебирая лапками и порой расправляя свои красные крылышки, такой маленький-маленький красный с чёрными точечками павлинёнок.

Вдруг Данил резко опять повернулся на спину, глянул в небо почерневшими, какими-то ставшими сразу страшными глазами. Рядом прорычал мотор, завёдшегося недалеко трактора. Раздался сильный выдох уставшего человека. Данил провёл ладонью по появившейся на лбу испарине.

– Да-а, нервишки ни к чёрту, – подумал он и перед глазами всплыл из памяти пикирующий Мессершмитт, страшный и ненавистный Me-109. Рёв мотора самолёта и трассеры, трассеры, устремившиеся в низ, в них, в их расчёт зенитно-артиллерийского дивизиона, – вроде и не вчера закончилась война, а всё вздрагиваю от резких громких звуков, словно опять там, на той уже далёкой теперь войне…

Данил Васильевич Малыхин, 1902 года рождения, фронтовик, прошёл две войны: ещё в гражданскую мальчишкой носился на тачанке пулемётчиком, завоёвывая «наш новый мир», тогда же похоронил в этой войне брата, павшего за идеалы коммунизма. Потом прошёл Великую Отечественную, с 1941 по 1945 годы, долгие четыре года жестокой войны, и вернулся опять живым на свой Южный Урал под Магнитогорск в зелёный посёлок Ново-Савиновку Агаповского района. Ещё после Гражданской войны женился на хохотушке-красавице Наденьке Писаревой. Увидев её в красивом сарафане с цветастым платочком на плечах, белых носочках и ярких туфельках, сразу влюбился. Небогато жили, но дружно, в любви. Родилось у них, как в сказке, три молодца, три красивых парня: Василий, Николай и Александр. Данил Васильевич был хорошим портным и обшивал семью, как говорят, с ног до головы. Так время и текло в заботах о детях, в работе в колхозе и по дому.

Василий старшенький, тоже прошёл войну с 1943 по 1945 годы, служил на фронте лётчиком, бомбил супостата в самом его логове в Берлине и уже после войны, оставшись жить в Таллине, получил звание «Заслуженный штурман СССР».

Николаша пошёл по горно – рудным делам, руду добывал, много её нужно было для Магнитогорского металлургического комбината.

А Сашёк, Александр Данилович Малыхин вырос и стал директором завода ЖБИ в Магнитогорске.

В центре Александр Данилович Малыхин

Да, память… Данила присел на траву. Недавно гостили у них внуки Танечка и Володя, дети Александра и его жены Елены, красивой черноволосой девушки из Степного, что под Магнитогорском в Пластовском районе. Забавные ребятишки такие, да как могут детки быть не забавными, а внуки – это вообще своя кровиночка, радость сердцу. Он уже тогда председателем сельсовета колхоза «Красный маяк» был.

Как-то пристали внуки: «Расскажи, да расскажи, дедушка, про войну! Вот пострелы! Войну им подавай!» Уложил их в комнате спать по кроватям, сам сел на табуретку и давай вспоминать про эту войну, тяжело это. Надежда Ивановна, жена значит, принесла письма с фронта, так и проговорили весь вечер.

Рассказывал про отступление, про фрицев, про сорок первый. Первое письмо написал ещё по дороге на фронт. Тяжёлые чувства, тяжелые мысли, грудь сдавливало от беды, пришедшей в наш дом, в каждую семью. Ребятки затихли, молча слушая про разорённые города и сёла, про угнанных в плен людей, про танки, идущие на русских солдат, на смерть стоявших на пути врага.

– Читай мать! – попросил Данила жену, Надежду Ивановну.

Та подошла к кроваткам внуков, поправила одеяла:

– Что, не спите ещё, мои хорошие? – спросила она у Танюши с Володей.

– Нет! – дружно в голос прокричали они, – читай бабуля!

– Ну, хорошо, слушайте.

Надежда Ивановна поправила на плечах разноцветный платок, присела на стул с деревянными дугами спинки, положила листок на стол, исписанный химическим карандашом, и бережно ладошкой расправила бумагу.

– Дорогие детки. Я поехал на фронт, – тихо зазвучал голос бабы Нади в тишине тёмной комнаты, читавшей первое письмо Данилы Васильевича с фронта, – Благословляю вас на жизнь. А мне – что придётся: или смерть, или жизнь.

Слёзы накатились на глаза Надежды Ивановны и первая капелька скатилась по щеке. Она вытащила из рукава у запястья голубой платочек и вытерла накатившие слезинки. Перед глазами пробежал тот день, когда почтальон принёс первую весточку, как сорвав платок с головы, она бросилась в дом вся в слезах и дрожащими руками открыла треугольник фронтового письма. Вокруг сгрудились ребята, сын Василий обнял её за плечи, и она с замиранием сердца читала вслух, как и сейчас, первое письмо от мужа с той страшной войны.

– Возможно, я не вернусь к вам. Живите дружно, уважайте маму, берегите её здоровье, она вам ещё будет много нужна, вы ещё дети, продолжала она чтение.

Письма как сама война, катившаяся по буеракам жизни людей, приходили с новых, и с новых мест, наполняясь новым содержанием, новыми событиями с фронта, где воевал их муж и отец.

– Надя, я нахожусь на фронте, на Клинском направлении, возле Москвы. Противник отступает. Мы едва успеваем преследовать его… На дороге столько брошено противником автомашин, танков, счёту не поддаётся… Мы проходили одно село, было 96 домов, а осталось четыре. А то – сожжено… Жив буду, расскажу всё сам.

В мае 1942 года пришло новое письмо:

– Мы сейчас стоим в обороне…. Немцы часто пытаются прорвать нашу оборону, но с каждым разом получают лобовой отпор. Как только они зашевелятся, наши пушки засыпают их беглым огнём, аж земля вся стонет… Питание у нас сейчас хорошее, хлеба получаем восемьсот грамм, приварок – крупа и макароны. Мяса сейчас мало получаем. Колбаса – по сто грамм. Едим консервы рыбные. Махорка, соль есть.

Данил Васильевич рассказывал дальше внукам про бои, про жизнь на фронте солдатскую, про тяжёлую ношу забот повседневных, даже когда не было боев и не надо было идти в атаку или держать оборону. Умение портняжничать пригодилось и на фронте. Женщин было мало, в основном санитарки, а война есть война, форма изнашивается, новую получали по довольствию и приходилось ремонтировать свою каждому бойцу. В письме от февраля 1943 года он писал:

– Мы стоим от передовой километрах в восьми… Сейчас работаю по ремонту обмундирования и перешивке. Ночью отстаю на посту, а днём работаю в землянке…

– Ну что, внучата, – проговорил Данил Васильевич, – поздно уже, может спать пора!

И опять дружное: «Не-ет!», – раздалось с кроватей, где устроились на ночь дети.

Баба Надя, оторвавшись от писем, втянулась в разговор и стала рассказывать внучатам, как она жила с сыновьями, как было трудно, много приходилось работать для фронта, для Победы, как кушать порой было нечего, как скучали по отцу, переживали за него, чтоб дал бог и он вернулся домой живой! Как писала об этом на фронт.

В ответ пришло письмо в августе 1944 года:

– Ты пишешь, приезжай скорей домой, ты пишешь кое-что хорошее и ласковое, но никак не удаётся тебе меня заманить домой. Эх, голубка, я знаю и чувствую, что меня так давно ожидает весь исстрадавшийся родной дом, все те светлые стены, яркие полы, пышная постель и вся её принадлежность, где я смог бы сладко и спокойно отдохнуть. Но что я могу сделать. Сковали меня далёкие леса, обуяла кочевая жизнь, и я так сжился с фронтовой семьёй, что никак не могу оставить всё это.

С 1943 года пришли переживания не только о муже, но и о сыне, который тоже оказался на фронте и бил врага будучи военным штурманом. Бабушка рассказывала, как разрывалось её сердце, как она хотела помочь выжить своим мужу и сыну, уберечь их, наставляла быть осторожными. А вокруг по соседям, знакомым приходили и приходили похоронки. И было страшно за мужа, сына Василия, за семью.

Она взяла шкатулку, в которой хранились письма с фронта, по перебирала их, достала бумажный треугольник и начала читать письмо от Данилы Васильевича от сентября 1944 года.

– Надя, благодарю тебя за твою заботу. Как приятны твои строчки для меня. Я очень доволен твоим разумным и своевременным советом для меня, как я должен вести себя на территории Германии. Это именно так, враг коварный и мстительный, и его семья способна на все авантюры. Зачем мне его молоко или самогонка? Питание у нас хорошее, хлеба мы не поедаем, приварок хороший. Искра наших сердец ещё не погасла, и твои советы для меня большой подарок. Надя, победа близко. Но она сама не придёт, её надо завоевать. Для полной победы требуется ещё один удар, и он будет очень скоро.

И вот она, долгожданная Победа! В посёлке все выбежали на улицу, кричат, кидают шапки вверх, обнимаются, шум, кто-то заиграл на гармошке… По динамику на столбе передают поздравления с Победой, играют военные марши! Победа, Победа, долгие четыре года войны, какие они были долгие. Смерть, похоронки, слёзы, ожидание, всё позади, всё позади, теперь обязательно жизнь наладится, мужики вернутся с фронта домой! Заживём, конечно заживём, и будет мир на земле, на всей земле! Люди! Ми-и-ир, По-бе-да!!!

Д.В. Малыхин с женой Надеждой Ивановной

Всё это бабушка Надя с волнением рассказывала Тане и Володеньке. И вот оно победное письмо, самое важное, самое долгожданное от 9 мая 1945 года. Надежда Ивановна поцеловала его, приложила бумажный треугольник к сердцу и начала читать:

– Добрый день, любимая Надя и милые детки, Шура и Коля. Сообщаю, что мы вчера в 6 часов ночи услыхали такую радостную весть, что выразить нельзя… Германия капитулировала безоговорочно, вот, милка, твоя молитва дошла до бога. От войны я остался жив, правда здоровье не совсем важное, но жить хочется…

А потом крик Шурки: «Па-п-ка-а! Папка приехал!» И папка, Данил Васильевич, красивый, родной, в выцветшей гимнастёрке с медалями: «За боевые заслуги» и «За Победу над Германией» идёт на встречу, раскинув руки и… Надежда Ивановна, Шурка и Николаша в объятиях крепких жилистых рук отца и мужа, а он вот здесь такой родной, пропахший порохом войны, окопами, солдатским потом, папка… Здравствуй родной!

(В рассказе использованы фрагменты писем Д.В. Малыхина из статьи «Благословляю вас на жизнь…» от 20.02.2021 года Татьяны Фатиной, старшего научного сотрудника историко-краеведческого музея)