Текст книги "Жизнь. Срез для диагноза"

Глава 24

Начало гражданской жизни Бориса не отличалось оригинальностью, поэтому описание ее пойдет конспективно, в спрессованном виде. В максимально сжатом виде биография людей мирного времени выглядела так: родился, учился, женился, трудился, чуть обжился и умер. Предпоследнее случалось не со всеми, жили без ничего своего, кроме нищеты, да в ней и умирали.

Борис начал жить по этой схеме, хотя хотел выскочить на что-нибудь более хорошее. Он поступил на дневное обучение в один из ленинградских институтов и после первой сессии женился на своей избраннице. Они перебрались жить в Харьков, где ей как молодому специалисту, прибывшему по распределению, была выделена комната в квартире, в которой кроме них жила вторая такая же семья. Жена Бориса работала и растила ребенка. Борис работал, а по вечерам учился в институте, домой приходил только ночевать. Выходные были тоже заняты учебными делами. Если ко всем этим прелестям добавить бытовую неустроенность, получается четыре года очень насыщенной семейной жизни. Но вот к тридцати пяти годам все потихоньку стабилизировалось, получена трехкомнатная квартира, подросла дочь.

За плечами семнадцать лет учебы, частично совмещенной с работой и десяток с хвостиком лет нормальной, добросовестной работы, с грамотами, благодарностями со всей атрибутикой тех времен и постепенным продвижением по службе.

Это конечно не та романтика героев детективного жанра: украл, напился, сел…; ограбил, сел, с жадным смакованием всех подробностей на всех этапах. Тут все прозаичней, будничный, повседневный труд на благо государства. А вот что это за благо, тут следует разобраться. Руководство страны и их обслуга просто захлебывались от выполнения невыполнимых задач, невероятных успехов при постоянно улучшающемся жизненном уровне советского народа, что возможно только при социализме.

Мозги у Калинкина никогда не были набекрень, ну если только чуть-чуть, как у всего тогдашнего советского народа. Математика и все науки, связанные с соображением, давались ему легко. Все теоретические и прикладные экономические задачи в своей отрасли, усваивались и укладывались в его голове нормально, Это было замечено, отмечено и вот в свои тридцать пять он становится начальником планового отдела довольно крупного треста с дюжиной подведомственных организаций. Ну, а плановый отдел в период плановой экономики – это не хухры-мухры. Сюда приходили и распределяли все задачи, финансовые и людские ресурсы на их выполнение, а уходили показатели, характеризующие наше могущество и беспредельные возможности социализма с человеческим лицом и он обязательно победит в конечном итоге гидру загнивающего капитализма. Вот какие действующие лица и какая жуткая борьба! Восемь лет участия в ней раскрыли для Калинкина суть ее многих теневых сторон.

Приглядевшись к руководителям, на всех уровнях, он понял, что он в команде не своей возрастной группы. Проанализировав ситуацию за десяток лет во всех организациях отрасли, он сделал неожиданные выводы.

Первый закон – закон цикличности формирования руководства. Кроме того, был определен цикл – около пятнадцати лет. Происходило это потому, руководитель – это не засидевшийся на своей должности инженер, мастер или рабочий. Его ровно в шестьдесят на пенсию не отправишь. Он врос в номенклатуру, обзавелся связями и корчевать его раньше этого возраста, было не принято. В шестьдесят пять подпор «молодых» и возраст делали свое дело, его с помпой отправляли на пенсию. Но так как руководители назначались и согласовывались, то на назначениях тоже были свои критерии. Назначать в шестьдесят лет – поздно, в сорок – рано, получалось около пятидесяти.

Новый руководитель приводил свою команду, они пятнадцать лет царствовали, занимая своими людьми все ключевые посты. Во всем этом была огромная доля прагматизма. Старая гвардия довольно долго досаждала новому руководителю. Они заставляли его делать в угоду старому руководству то, чего ему не хотелось делать вообще! Они регулярно наступали ему на горло, заставляя выполнять свои решения. Второе, вряд ли они будут ему преданны и не предадут его в трудную минуту, ведь терять им нечего, пенсия в кармане. Поэтому новый руководитель старался от них моментально избавиться.

Новая команда люди примерно одного возраста. Менять жизнь и ставить сверхзадачи поздно, да и нет особой необходимости. Они очень опытны, знают друг друга за долгие годы совместной работы, а иногда со времен учебы. Им надо доработать до пенсии, а это значит держаться вместе и не давать поводов для разгона команды. Они прекрасно знают, как делаются показатели, понимают, что вся страна врет и за это ничего не будет, а за невыполнение – разгонят. Вот из таких людей руководитель создавал окружение на всех уровнях, туда неохотно допускались чужаки.

Второй закон – распределительный. Всех много, а всего мало. Всегда и все в жизни распределяется, часто независимо от нашего желания, согласия, понятий справедливости. Одного Бог наделяет красотой, другого силой, третьего умом, четвертого талантом, пятого любознательностью и наблюдательностью, шестого смелостью и решительностью, седьмого богатством и так далее. Но очень редко, чтобы все было у одного человека. Тем более, что если одному досталось много, то другим не досталось ничего, а кого-то не только не одарили, но и до нормы недодали. Когда это делит Бог, его мотивы нам понять, не дано. Равно, как и оспаривать.

Но если делят люди, субъективного подхода не избежать, а право распределять дает власть. Могу дать, могу не дать, могу обделить. Вся наша социалистическая система жила на принципе взять и разделить. Ну ладно бы делили свое личное, так ведь нет, брали государственное, общественное и делили как свое.

При дележе соблюдался строгий иерархический порядок распределения, не выполнять который было невозможно. Размер доли при распределении от союзного пирога до внутрихозяйственной ватрушки, определялся в следующей очередности:

1. Субъекты, приближенные к действующей власти (дети, родственники, друзья, протеже крупных руководителей всех звеньев власти).

2. Субъекты кормильцы власти

3. Субъекты организаторы отдыха, досуга, приемов гостей, мест проведения отпусков.

4. Субъекты столичного положения.

5. Субъекты, вырастившие руководителя.

6. Субъекты личных симпатий.

7. Остальные субъекты.

И никогда Молдавия не сможет победить Москву, а Ленинабад обойти Ленинград, несмотря на одинаковые начальные буквы или сходство корней. Трест, в котором работал Борис, мог претендовать только на седьмую позицию. Поэтому, ему щедрой рукой сбрасывались производственные объемы и задания по росту производительности труда. Когда дело доходило до фонда заработной платы, рука дающего скудела до нищенской. В ход шли разъяснения, ведь это заработная плата, вот вы и зарабатывайте её, перевыполняйте план.

Команда новая, скулить и жаловаться не принято, да и бесполезно, надо выкручиваться. Год выкручивались – выкрутились. Но когда сверху видят, что люди могут выкручиваться, таким начинают выкручивать руки. На следующий год в первом квартале тресту полностью перекрывают кислород. Все попытки объясниться, бесполезны. Недодают четверть годовой зарплаты при неподъемном плане.

Зима, снег, холод, работы стоят. Калинкин принимает решение утопить корабль целиком. Он не обращает внимания на табель о рангах, пропорционально выдает всем огромный план и недодает четверть зарплаты. На корабле визг, крики, разборки, что какой-то новоявленный заштатный мичман берет на себя функции капитана и ведет корабль к гибели. За борт его и точка.

Калинкин убеждает разгневанного управляющего трестом принять его сторону, дать бой верхам, тем более что их садизм очевиден. Иначе нас будут топить, давить, топтать и ничего сделать не сможем. Вставший раз на колени с них уже не поднимется. Доводы Калинкина, сопровождаемые анализом показателей, убедили управляющего в безвыходности, и он сменил гнев на молчаливое согласие.

Через два с половиной месяца бомба взрывается. План и как следствие все показатели провалены всеми организациями, а также допущен перерасход зарплаты на четверть квартального фонда. Обычно в случае перерасхода топили одну-две организации слабых и ничьих, их везли на разделку в министерство, по окончании порки выделяли недостающую зарплату в комплекте с взысканиями. Ритуал. А тут правила игры грубо нарушены, из двенадцати – двенадцать.

Вышестоящий экономический босс орал на Калинкина, что если он ничего не сделает, то лучшее лекарство от дурной головы – гильотина. И вот делегация из пятнадцати человек прибывает в Киев. Такой массовости в министерстве еще не видели. Калинкин был врагом всех вообще и врагом каждого в отдельности. Но Бог спас Калинкина. На стадии подготовки документов он попадает к заместителю министра, выходцу из Харькова, с которым был знаком по работе в Харькове. Он его спросил, ну как же такое можно было допустить. На что Борис ему очень коротко и понятно ответил, что если бы я привез одну – две организации – вина моя, если четыре – пять частично моя, а уж если все, то нас ободрали и угробили. Он согласился с этими доводами и направил процесс в такое русло, что раздача пошла во все ворота. И хотя ворон ворону глаз не выклюет, перья столичных воронов были тоже изрядно потрепаны. После этого, трест переместился на четвертое с половиной место, и больше такого хамства не допускали. Но правил игры это не изменило.

Вот так появился третий закон – выжить в обществе можно, только соблюдая его законы и правила игры. Наше общество корабль. На нем вроде бы порядок и руководит капитан с командой. Но корабль не место для жизни, он пригоден только для путешествий, деловых поездок и перевозок. Общество должно жить на суше и трудиться, а не болтаться по морям и океанам, без руля и ветрил, с командой, которая не знает, куда и зачем плывет. Очень много десятилетий водят наши Моисеи народ в никуда. Водят, без Бога, без разума, руководствуясь только интуицией, выгодой только для себя и своего окружения. Руководство меняется только для того, чтобы дать другой команде обогатиться.

Убедить полунищее население в заботе о нем и росте благосостояния впрямую невозможно и поэтому в ход идут более мудреные экономические показатели, которых легче добиваться и труднее доказать их ложность.

Направление было одно – обман, а математических пути два. Так как человека, как душу населения, интересует больше всего его душа, поэтому прирост давался на душу населения. Попробуй, проверь, насколько увеличился совокупный общественный продукт или валовой внутренний продукт на твою душу. Он, оказывается, вырос на восемь и двадцать две сотых процента. Впечатляет. Тем более что в Америке он составил только три и одну сотую процента. Засеял два поля, результат записал на одно. Работали втроем результат на одного. Получите рост урожайности и производительности труда. Как и во всяком делении пути увеличения результата только два – увеличение делимого или уменьшение делителя. Коль первое делать трудней, то чаще пользовались вторым, хотя не брезговали и первым. Все цифры пудрились, облагораживались методологической терминологией, загонялись в сложные математические формы статистической отчетности, но суть их оставалась неизменной. Выжить в этом мире всеобщей лжи, можно только подчинившись государственным законам и правилам ведения отчетности, иначе будешь выкинут, как безграмотный работник не понимаю важности политических, экономических и социальных задач, стоящих перед страной на данном этапе развития общества и не желающим выполнять решений (съезда, пленума, программы, конференции, совещания и т. п.) Шли годы, ставились новые задачи, а суть и методика не менялись. Вся страна основательно завралась и неизвестно до чего бы докатилась.

Глава 25

В основной массе своей, жизнь нас никогда не баловала излишками денег. Уровень жизни, в период до перестройки в основном был невысоким, нормальным, реже очень обеспеченным, но истинно богатых людей у нас было немного. К полному безденежью и нищете мы относились с широкой гаммой чувств от раздражения, равнодушия, до сочувствия, в зависимости от нашего отношения к тому, кого это коснулось. Но одно дело отношение к другому, совсем другое, когда нищета нависает над тобой. А происшедшее со страной экономическое лихо дало возможность многим испытать это на себе.

Борис Калинкин вдруг ощутил, что в ближайшее время может войти в экономический штопор. Четко маячила потеря работы вообще, в связи с развалом отрасли. Он не хотел и не мог представить себя в роли отца семейства, месяцами приносящего домой мизерную зарплату или того хуже в роли безработного. Но от скулежа и бездействия ничего не изменится. Надо искать выход и плевать он хотел на чувство собственного достоинства, уровень образования, опыт работы и свои заслуги с этим связанные, если это мешает ему быть нормальным членом семьи. Это уже гордыня, а не достоинство.

Еще Борис понимал, что единственно быстрый способ получения денег – это торговля, а конкретно перепродажа. Осталось найти товарную нишу. Единственное ограничительное условие, не вкладывать в незнакомое дело больших сумм денег, то есть начинать с нуля. Если дело стоящее оно начнет быстро окупаться, если нет, потери будут вертеться около нуля. Существовала и другая сложность это выйти торговать в сорок с лишним лет, по его понятиям это так же, как выйти на панель добропорядочной, нормальной, умной женщине в возрасте около тридцати лет. Торговать дома, где тебя очень многие знают, это во много раз труднее, чем на стороне. Но он тогда не знал, торговля в незнакомом городе без крыши над головой и незнания порядков, пожалуй, еще сложнее. Так или иначе, Борис для начала выбирает сторону.

Теперь о товаре. В ту пору появилась несметная армия челноков, людей занимающихся закупкой и доставкой приличных объемов товара для себя или для реализаторов. И вся эта армия с огромными неподъемными сумками состояла в основном из женщин. Так как носить их они не могли, то вынуждены возить их на тележках. Вот эти человеческие прицепы и избрал Борис своим товаром. Будучи человеком, с неплохой экономической базой, он подошел к цене, не с позиции пробного тыка, а конкретно определил нижний предел цены, который если не удастся удержать, затея теряла смысл. Зная вес одной тележки семь килограммов и максимальной грузоподъемности Бориса, с учетом подъема, около семидесяти килограммов. Так было определено первоначальное количество тележек десять штук на рейс. Основным местом загрузки челноков были рынки Москвы с главным из них Лужники, там могли быть они востребованы лучше всего.

Борис сложил стоимость проезда в оба конца, взял по минимуму затраты на себя в период поездки, затем добавил двадцать процентов навар, затем поделил на количество и получил минимальную цену, дешевле которой продавать нельзя. Тележки и билеты куплены. Жена пошила огромную сумку для их упаковки. Для безопасности в дорогах, пришиты потайные внутренние карманы к вязаному жилету для документов и денег, после чего он немедленно был переименован в бронежилет. Так жизнь поставила Бориса на совершенно новую тропу. Назад дороги нет, где остановка тоже никто не знает.

Глава 26

Утро перед первой поездкой. Сумка огромного размера с десятью тележками, весом около семидесяти килограммов, рабочая тележка, с которой вместе вес поклажи доходит до восьмидесяти. Сумка с продуктами и прочей дребеденью в дорогу, с ремнем через плечо, так как руки должны быть свободными. Бронежилет с документами и деньгами, теплая, не новая, чуть-чуть отвлекающая внимание одежда и почти двухсоткилограммовый рыцарь с доспехами, готов к выходу на торговое ристалище. Скажи Борису десять лет назад, что ему придется этим заниматься, он бы и пальцем у виска крутить не стал. А сейчас, что называется, приплыли!

На вокзалах число таких рыцарей и дам, с сумками и тележками доходило до восьмидесяти процентов пассажиров, все что-то куда-то везли. С трудом подняв свою сумку в вагон, а затем на полку, Борис понял, что она слишком велика, тяжела и неудобна в обращении.

Таможенник, проходивший по вагону, ткнул пальцем в сумку, спросил:

– Что там?

– Пустые тележки. – Спокойно ответил Борис.

Таможенник, пощупал в нескольких местах сумку, ни слова больше не говоря, обратился к следующему. Тогда у них было очень много дел, интереснее и выгоднее. Мараться и тратить время на мелочевку, они не хотели и не могли. Это было время большой жатвы, а товар Бориса, что-то вроде промышленных сорняков, на поле нормальных и тучных колосьев. Заполнять свой бункер мусором, не в их задачах.

Ранним утром приехал в Москву. Насилу протиснувшись в турникет метро, первым поездом отправился на Лужники. Там по теории должно быть наибольшее скопление торгового люда. Площадь перед оградой стадиона – это Красная площадь в праздники, а от метро новые колонны подъезжающих. Даже стоять толком негде, не то, что торговать. Лишь бы не затоптали. Около семи утра народ начал быстро просачиваться внутрь, за ограду. Интересно, что кассы открывались в семь утра, а билеты продавались задолго до начала работы касс, но дороже. Площадь заметно опустела. Где-то примерно через час, начался отток нагрузившегося люда.

Первую сделку, Борису удалось совершить в девять часов утра. Тележка ушла с тридцати процентным наваром, что добавило к минимальной расчетной цене десять процентов. Дальше торговля шла не очень бойко, но к трем часам дня удалось их все пристроить. Кроме того, Борис уловил из разговоров, что тележками торгуют на Ленинградском и Белорусском вокзалах.

За время торговли к Борису несколько раз подходили какие-то личности в форменной одежде работников рынка и гоняли, говорили, что торговать можно только за оградой, здесь нельзя. Оказывается, им надо было только заплатить, на этом все бы закончилось, но отсутствие опыта даже не навело на эти мысли. Но новичкам, как правило, везет, народ повалил с рынка, Борис затерялся в выходящей толпе и рыночные рэкетиры больше не подходили. Он допродал свои телеги без дани и подался заниматься маркетингом. Маркетинг – мудреное слово, все гораздо проще, пошел изучать рынок тележек, цены, места и условия торговли.

Белорусский отпал сразу же. Торговля там была приватизирована десятком ежедневных постоянных продавцов и любой варяг, появляющийся в их рядах, немедленно изгонялся людьми в милицейской форме. То есть, количество мест ограничено, залетным и случайным не заходить, в ногах не путаться.

На Ленинградском вокзале дела проще, здесь в шеренге, а иногда и в двух, стояли торговцы местные и залетные. Три вокзала выбрасывали на Комсомольскую площадь достаточное количество пассажиров и торгового люда. Милиция и вокзальная обслуга, конечно, продавцов гоняли, но оставляли им шанс продолжать начатое дело, после очередного рейда. Поэтому продавцы должны быть мобильными, не перегруженными товаром. На руках одна – две, ну максимум три тележки. Стоять надо в середине шеренги, тогда больше возможности для маневра и времени на его проведение. В результате маркетинга было установлено, что наиболее ходовым товаром, являются подмосковные дубненские тележки, но возможность их приобрести на заводе, для посторонних, нулевая. Второе место занимают выборгские, это Ленинград, но непонятно насколько сложное приобретение. Свой товар он оценил, как средней паршивости, но он мог при невысокой цене быть конкурентным, принося при этом чистый тридцати процентный навар. Второй вывод, торговать лучше на Ленинградском вокзале, используя для хранения тележек, автоматические камеры хранения. Третий вывод, избавиться от рабочих тележек, для чего добыть две пары рабочих колес на новых тележках и продавать их в конце торговли на новых колесах. Сумка должна вмещать не более шести тележек, что гораздо легче, маневреннее и удобнее. Число сумок две, число рабочих телег две. Получился человек с двумя прицепами. У машин тоже такое бывает.

Глава 27

Ну а дальше, как говорил наш последний генсек правящей партии, процесс пошел.

Спать Борис научился везде и в любом положении, при этом, не теряя бдительности и с включенным часовым механизмом. Месяц его распределялся примерно так. Восемь – десять ночей между поездками он был дома. Десять – пятнадцать ночей в поездах. А ужасные семь – восемь ночей в залах ожидания вокзала – это, конечно, что-то с чем-то. Основной их контингент ночью: пьяные, бездомные, воры, бродяги, умственно неполноценные то ли генетические, то ли от этой жизни, бомжи. Самые чистые и не мешающие – это воры. Они ходят по залу, высматривают настоящих спящих пассажиров, подсаживаются к ним и поймав момент полного отключения, что-нибудь крадут из карманов или вещей. Остальное все, бубнит, ворчит, орет, ищется, гоняя всякую нательную живность, издает жуткий смрад. Все это всех полов и возрастов.

Поэтому удачно приземлиться на ночь в зале ожидания непросто. Надо, чтобы в твоем окружении были нормальные люди и отсутствовали свободные места, не только с боков, но и спереди и сзади. В случае освобождения боковых мест, их надо отстаивать от занятия зловонной несчастной публикой, но тут можно подпустить воров. К этому надо добавить пару рейдов за ночь милиции и ночную уборку. И то, и другое конечно необходимо, иначе грязь стала бы непролазной в прямом и переносном смысле. Правда, изгнанная милицией публика, тут же возвращается и начинает шумно обустраиваться. В общем, к концу ночевки начинаешь чувствовать, что по тебе тоже что-то ползает и возникает желание его изловить и уничтожить.

В четыре часа начинают прибывать первые поезда и к тому времени надо быть уже готовым. Поезда подходят один за другим, вокзалы оживают. Если все тихо, милиция и вокзальные службы дремлют. До открытия метро полтора часа спокойной торговли. Конечно, значительная часть ранних людей, просто ждет открытия метро, торгуется от нечего делать, но и доля покупателей очень высока. Основной контингент ранних поездов торговый люд, за день они должны купить товар, а вечером уезжать обратно. Многие из них продают дома и товар, и тележку. За счет этого они ездят все время налегке, на новых тележках и ничего не теряют, Торговля в это время идет спокойно и бойко. Как правило, все, всё знают, дело идет без торга и лишних вопросов. Только вот попасть к этому времени на вокзал, можно только после ночевки в зале ожидания. Материальная компенсация в торговле, за моральный ущерб в ночевке налицо.

Настало время рассказать о правоохранителях. Начнем с безобидных, пятнистых. Так за камуфляжную одежду называли ведомственную вокзальную охрану. Они в меру нахальны, но очень назойливы, пока свою небольшую долю не возьмут, не отстанут. После этого добреют и как бы начинают заниматься крышеванием, защищать от ментов. Предупреждать о рейде или наезде ОМОНа. Ментов тоже две категории вокзальные и метровские. Вокзальные обирали регулярно, Метровские в зависимости от настроения или от злости за недобор доходов по другим статьям пьяные, кавказцы и азиаты без регистрации, фальшивые удостоверения, музыканты, нищие и так далее. А так, они не лезут в сферу друг друга, места и объекты добычи строго поделены.

Однажды ночью, зимой в половине пятого утра к Борису подошел одетый в один мундир невысокий метровский милиционер. Непонятно почему он вытащил с пояса наручники и хотел их одеть Борису на руки. То ли для пущей важности, то ли от несоответствия габаритов, потому что Борис в доспехах был похож на большого медведя-шатуна.

– Не стоит этого делать, – миролюбиво сказал Борис, – люди подумают, серийного убийцу ведут, а я не был, не участвовал, не привлекался. Я и сам до отделения дойду, тем более что тележка у меня одна и та своя.

После этого они отправились в отделение, но на половине этого короткого маршрута, милиционер сказал:

– Ладно, иди, но больше не попадайся.

Просто он не мог его привести, взятого у другой фирмы, его бы в отделении не поняли. Тем более, что отделение у них было общее, милиция на транспорте, а кормушки разные. К тому же у Бориса была только одна телега, на таком материале серьезного спектакля не поставишь. Скорей всего расчет был, пугнуть наручниками, взять деньги и удалиться, но вышел прокол.

Вот вокзальная милиция – это другое дело. Тут плати и точка, причем часто два раза в день. Если в ночное время ей не дают дремать в своих помещениях, ночной сбор одинаковый, а утром от семи до восьми смена и для пришедших на смену новый побор. А дальше игра по правилам, они с периодичностью раз в час проводят рейды, продавцы для вида разбегаются, но сразу после их ухода все восстанавливается. Бывало даже так, что они еще идут, где был дальний конец шеренги, а ее начало уже восстановилось и торгует. Иногда, конечно, кого– нибудь и прихватят в отделение. Но это касалось тех, кто не дал свою долю дани, их сдавали и часто брали в отделение, где сумма откупа была большей или вообще составлялся протокол и брался официальный штраф. В отделении нужны и задержания, и принятые меры. Так что платить дань было дешевле, а оптом вскладчину, еще дешевле. Тем более, что на индивидуальный контакт с каждым продавцом, милиция идти боялась, вдруг сдадут службе внутренней безопасности, а от тех легко не отвертишься.

Последнее и самое непредсказуемое ни в чем – это ОМОН. Вообще-то не совсем непонятно, почему подразделение использовалось в таких делах. Наверно им тоже давалась возможность заработать наличные. Периодичности в их наездах не было, через день, через два, каждый день или раз в неделю. Они приезжали на ПАЗике, из которого, как черти из табакерки, выскакивали пять – шесть здоровенных мужиков в камуфляже, бронежилетах, с автоматами наперевес и кидались на шеренгу продавцов, как на захват этих самых особо опасных. Что тут начиналось, переполох в курятнике, когда там появляется лиса или хорек – это детский лепет. Лиса или хорек ходят в курятник поодиночке, а тут операция по захвату. Торгаши разлетались со скоростью звука. Особо нерасторопные или зазевавшиеся становились первой добычей. Их уводили в автобус и сдавали делопроизводителю, а сами отправлялись на осмотр окрестностей с целью обнаружения новых очагов правонарушений, не бомжей и алкоголиков, которых, походя, могут огреть дубинкой, а опрометчиво выругавшихся, курящих потихоньку в здании вокзала, а еще лучше поймать в закутке человека справляющего малую нужду. Через час рейд повторяется и всех, преждевременно расслабившихся или новых ничего не подозревающих торгашей, постигает такая же участь, как и их предшественников. За это время в автобусе разбираются с первым уловом, остаются один или два человека, которые не смогли или не сумели тихо решить проблемы. Им предстоит: поездка в отделение, штраф, запись в книгу добрых дел группы по искоренению зла. Через час, полтора, смысл рейдов пропадает и они тремя, пятью задержанными уезжают. Ладно, хоть бронетехнику не применяли. Вздрюченные торговцы вновь выстраиваются в шеренгу и продолжают свое нервное дело.

Немного о камерах хранения. Они были установлены в советское время и питались пятнадцати копеечными монетами. После замены денег никто их переустраивать не стал, видно знали, что деньги будут часто меняться из-за прогрессирующей инфляции. Старым монетам была уготована участь жетонов. Выгодно это было и тем людям, в чье ведение попали эти автоматы. Старых монет по людям гуляло очень много, а значит, их можно было много и дешево купить, а затем пустить в оборот по пять рублей за штуку. Торговцы тележками использовали эту возможность только для того, чтобы можно было несколько раз в день нырнуть в камеру за тележками. Иначе будешь работать на камеру хранения, поборы и туалет.

В то время Борис ездил больше проводников и начальников поездов. В зону коммерческих интересов, был включен и Ленинград. Во-первых, там продавались выборгские тележки, занимающие второе место по рейтингу и которые очень быстро уходят. Во-вторых, если из Ленинграда приезжаешь ранним утром и сразу можно попасть на торговое время, без ночевки в зале ожидания.

Калинкин не считал свою деятельность незаконной. Коль государство палец о палец не ударило для существования его и семьи, а наоборот обобрало, то платить налоги, это все равно, что дать вдогон денег обокравшему вас вору. Все равно в пользу не пойдет. Кроме того, он нес затраты. Он платил государству и его опричникам, за дороги, за хранение, разные поборы в довольно больших размерах. Ну а то, что они не доходили до государственной казны, так это кому-то надо. Это заботы не Калинкина – а государства. И вообще все, что связано с периодом девяностых годов – это колоссальная финансовая антигосударственная, антинародная афера, равной которой вряд ли можно найти в мировой практике. Все производства, что еще хоть немного шевелились в это время, государством были названы юридическими лицами, которые имитировали плату и заботу о государстве, а их руководство спало и видело их в своей собственности. Вторая категория физические лица, с которых государству нечего взять. По классификации Калинкина была еще третья категория химические лица, которые не висели на шее у государства, не скулили, а выживали сами и вытаскивали свои семьи, не жалея своих сил, при огромном желании государства запустить руку в их карман.

Вот так и летели дни, ночи, месяцы. Заработки получались не сумасшедшие, но сносными, обеспечивающими нормальную жизнь и даже часть денег можно было отложить, конечно, в долларах.

Нагрузка была огромная и вот однажды летом в Ленинграде, в зале ожидания Борис неожиданно потерял сознание. Через несколько минут он очнулся, соседи по залу нашли и дали лекарство. Оклемался. Однако понял, что это первый звонок с того света. Не хватало еще умереть на вокзале, пока разберутся кто, что и как, начнешь разлагаться. А еще круче, не разбираясь вместе с бомжами, в братскую.

Сразу поехал ночевать к родственникам, а они у него были, просто не хотелось беспокоить. Отдохнул сутки и за старое, жить-то надо, а скулить не надо. Стал подумывать, что бы еще предпринять этакое. Многие в это время начали ездить за границу, на работу. Устраивались единицы, но если кому удалось зацепиться, то смысл был почти неправдоподобный. Был у Бориса к этому времени заработан небольшой загашник, а в придачу к ним новая идея, поехать и найти работу. Опять же Наполовину утопия, на второй половине пятого десятка лет.