Текст книги "Две повести"

Оставшись один, я с пугливым любопытством уставился на пресс-секретаря нечистой силы, каким в этот вечер являлся телевизор, в ожидании его очередного заявления. Я подумал, что раз уж некуда деваться от их чертовых назиданий – может быть, расслабиться и получить если не удовольствие, то хотя бы подтверждение их лояльности? По телевизору показывали сериал, герои произносили безобидные с виду реплики, если, конечно, считать безобидными слова: "Этот козел не знает, с кем связался! Уройте к утру эту суку, чтобы я о нем больше не слышал!" Видимо, сериал захватил и моих кураторов, потому что в последующие пять минут от них не было ни слуху, ни духу, а дальше я сам не дал им шанса: с облегчением выключил телевизор и пошел готовиться ко сну.

– Ну, как тут поживают мои гусики-барбосики? Уже спят? – зайдя в полутемную детскую, расслабился я.

– Папа, а что такое сингулярность? – спросил из-под одеяла Андрюха.

"Вот так! Получите и распишитесь! – растерялся я. – Вот что значит потерять бдительность!"

– Ты где таких слов нахватался? – как можно равнодушнее спросил я.

– Володька Иванов сказал.

– А ты почему за ним повторяешь? Может быть, это нехорошее слово!

– Нет, хорошее. Он его на уроке сказал, а учительница ему за это пятерку поставила.

– Где он только нахватался, этот твой Иванов, сын антиквара Иванова! Даже я таких слов не знаю! Думаю, что и ты пока обойдешься! Ну-ка, спать, спать! – заторопил я детей, видя, что дочка тоже пытается что-то сказать.

"Господи, да что же это такое делается! Оставьте детей в покое, сволочи!"

Я развернулся и выскочил из детской.

– Папочка, а ты нас завтра в школу отведешь? – услышал я вдогонку Светкин голосок.

– Конечно! – обернулся я, но, вспомнив вдруг реплику из сериала, добавил про себя: "Если доживу…" Настроение покатилось под откос.

На поводу у старой привычки, с бровями, хмурыми, как осенние тучи, я зашел в ванную комнату, приготовил зубную щетку, выдавил на нее пасту и взглянул на себя в зеркало. Мама р0дная! Неужели это я? Неужели я так похож на игрока, проигравшего последние деньги?! На сплющенные черты гонца дурных вестей?! На аллегорию высушенной печали?! На портрет пророка в канун конца света?! Неужели это я? Опершись на раковину, я потеряно разглядывал зеркало, где отражалась моя неотразимая внешность. Внешность, в свою очередь, таращилась на меня.

Вдруг в голове моей возникло странное предчувствие. Мне ясно представилось, что в следующий момент в зеркале вместо моего лица появится другое, чужое! Оно пристроится на моей шее, подмигнет мне, оскалит зубы и приготовится их чистить! Я похолодел, отшатнулся и зажмурил глаза. С минуту я слушал, как кровь стучит в висках и шумит в ушах, пытаясь понять, в чьих висках стучит кровь и чьи уши слышат шум. Наконец, я приоткрыл один глаз и через дрожащую щелочку разглядел малознакомую личность, которая пялилась на меня зажмуренными глазами, сморщив лицо вокруг носа. Моего носа. Я открыл глаза. На меня глянула высушенная печаль, которой гонец, все-таки, доставил дурные вести. Быстро наклонившись к раковине, я подергал щеткой по зубам туда-сюда, и во время полоскания несколько раз остервенело плюнул.

Покончив с туалетом, я повернулся к зеркалу спиной, довел лицо насколько возможно до кондиции и направился навстречу ясным очам моей жены. Найдя ее на кухне, я обхватил ее, спрятал лицо у нее за спиной, потерся ухом по душистым прядям, посетовал на недосыпание, получил сочувствие и отпущение, поцеловал в шейку и ускользнул к себе ночевать.

Потушив свет и вытянувшись на кровати, я почувствовал, как безнадежно устал. Мозги гудели так, будто в голове целый день ковали. Раздерганные события прошедшего дня смешались в причудливую картину. Рациональное зерно, затертое трансцендентными явлениями, требовало анализа и систематизации. "Иди ты знаешь куда… – пожелал я спокойной ночи зерну, уходя от него в область непознанного. – Без тебя тошно. Сейчас еще ЭТИ замучают снами…"

И точно: не успел я толком потерять сознание, как сны облепили меня, словно мухи. Сначала я услышал чей-то голос.

– Прими файл! – грубо потребовал голос.

– Какой файл? – пробормотал я.

Перед моим взором возникло несколько пронумерованных красных квадратиков.

– Прими файл, – повторил голос.

– Как же я его приму? – мучился я, искренне желая его принять.

– Жми на кнопку! – велел голос.

Я увидел перед собой кнопку, и стал старательно на нее жать, ожидая, что с квадратиками что-нибудь произойдет. С ними ничего не происходило.

– Прими файл! – настаивал голос.

– Не принимается! – в отчаянии закричал я, лихорадочно колотя по кнопке.

Вдруг файлы и кнопка исчезли, и я увидел, что колочу по клавишам рояля. Я колочу изо всех сил, а звуков не слышу.

– Вы правы, ноктюрны не рождаются днем, – одобрительно сказал голос.

– Это не ноктюрн, – возразил я.

В ответ раздается медленная спутанная мелодия.

– Это вальс. Вы умеете танцевать вальс? – спрашивает голос.

– Я не знаю, – отвечаю я.

– Попробуйте! – предлагает голос, и я вдруг оказываюсь в пустом пространстве, похожим на зал. Я начинаю кружиться, нисколько не удивляясь, что держу в руках женщину. Неуловимо мелькают ее строгие черты, она легка и послушна.

– Скажите что-нибудь! – просит она.

– Что сказать? – спрашиваю я с замиранием.

– Скажите слово!

– Какое слово? – замираю я, боясь услышать в ответ что-то страшное.

– Не знаю, – печально отвечает дама.

– Вы хорошо танцуете, – хвалит меня прежний голос.

Зал пропал, я сижу на ветках дерева, мне страшно и я стараюсь спрятаться в гуще его ветвей.

– Ну что, полетели? – предлагает голос.

– Я не умею летать! – отказываюсь я.

– А вы попробуйте!

Я срываюсь с дерева и взмываю к небу. Достигнув апогея, я выравниваю полет и гляжу по сторонам. Кругом простор, внизу – вода. Лететь легко и приятно. Никакого удивления оттого, что я умею летать.

– Вы хорошо летаете, – опять хвалит меня голос рядом со мной. Я гляжу по сторонам и никого не вижу.

– Что ни говори, а человек – существо космическое, хотя порой и недалекое, – продолжает тот же голос.

Я не знаю, что сказать в ответ. Наверное, я соглашусь. Неожиданно я срываюсь в пике и несусь вниз. На меня надвигается зеркальная поверхность воды, и мне кажется, что я вот-вот разобьюсь. Но перед самой поверхностью я планирую и медленно погружаюсь в воду по пояс. Я бреду по плесам, среди низкой озерной травы, а в глазах пляшет отраженное от воды солнце.

– Хотите, я построю для вас воздушный замок крепче, чем самая каменная крепость? – предлагает мне прежний голос.

– Зачем мне крепость? – удивляюсь я. – Ведь я живу в воде!

– Разве вы не хотите жить в крепости, где вас никто не тронет? – спрашивает голос.

– Нет, не хочу! – отказываюсь я.

– Вы просто не представляете, как это замечательно! – говорит голос. – Вот, смотрите!

Я вижу перед собой плавающие в воздухе слова, составленные из крупных, в рост человека, букв. Такие же буквы составляют слова, лежащие передо мной на земле.

– Махните рукой! – предлагает мне голос.

Я подчиняюсь, и тут же слова в воздухе окрашиваются в красный цвет.

– Это мои буквы. Они из пластмассы, – говорит голос. – Ваши буквы на земле из стекла. Назовите ваше любимое слово.

– У меня нет любимого слова, – заворожено отвечаю я.

– Тогда возьмем мое, – говорит голос, и в воздухе возникает слово "сингулярность".

– Какое красивое слово, – шепчу я.

– Смотрите дальше, – продолжает голос.

Его любимое слово планирует на землю и ложится поверх слов из стекла. Раздается дробный хруст. Пластмассовое слово возвращается на место, оставляя на земле куски битого стекла.

– Вот видите, – слышу я. – Мои слова не могут жить рядом с вашими, но ваши могут жить рядом с моими. Вы согласны?

– Да, – шепчу я, сбитый с толку.

– Тогда скажите слово! – требует голос.

– Какое слово? – пугаюсь я.

– Вы знаете какое! – настаивает голос.

– Я не знаю никакого слова! – кричу я в страхе.

– Тогда я вам его назову! – медленно и угрожающе произносит голос.

– Не надо! – как сумасшедший кричу я и… просыпаюсь.

Я лежу на спине. Одеяло откинуто, подушка мокрая, сердце стучит. За окном неподвижно и темно. Я с трудом прихожу в себя.

"Твою мать! Ужас какой! Прямо, как наяву! Уж не заболел ли я?"

Некоторое время я лежу, прикрыв глаза и стараясь ни о чем не думать. Постепенно пространство в моей голове пустеет, разбегается в стороны, и я опрокидываюсь в сон.

– Ну что же вы кричите, как доктор истЕрических наук, который ударился об очередной "косяк"! – по-отечески встречает меня знакомый голос. – Поверьте, у вас нет ни малейшей причины так бурно реагировать!

– Я хочу спать, – твердо произношу я. – Не мешайте мне спать, прошу вас!

– Но ведь вы уже спите!

– Я не могу спать, когда меня все время о чем-то спрашивают!

– Тогда спрашивайте вы!

– Я не хочу ничего знать!

– Хорошо. Тогда сделаем так: вы сядете в эту удобную коляску, а я с удовольствием покатаю вас по этим чудесным зеленым лужайкам, а вы тем временем поспите!

Я вижу инвалидную коляску, и, не задумываясь, сажусь в нее.

– Конечно, это не лимузин, но вы останетесь довольны! – говорит за моей спиной голос, и коляска трогается.

Мы движемся среди стриженых кустов и ухоженных лужаек. Коляска плывет, как по воздуху, и мои глаза начинают слипаться. Ощущение удивительного покоя растекается по телу от головы к ногам.

– Как хорошо… – бормочу я себе под нос.

Вдруг коляска подпрыгивает, как если бы под ее колесо попал камень. Я вздрагиваю и открываю глаза. Впереди я вижу бессмысленное пересечение бесчисленных дорожек и несметное количество знаков и указателей.

– Что это? Где мы? – спрашиваю я.

– Ага! Наконец-то вы заинтересовались! – услышал я из-за спины. – Это поле причинно-следственных связей. Если двигаться по нему в любом направлении, то вы снова окажетесь на прежнем месте. И так бесконечное число раз.

– Но тогда как мы отсюда выберемся?

– Мы выберемся, потому что у вас есть мы.

– Кто – вы?

– Мы – это вы. Мы не являемся частью природы. Мы существуем потому, что этого хотите вы.

– Но я никого и ничего не хочу!

– Нам виднее.

– Так, значит, это вы преследуете меня и мою семью?

– Нет. Мы – ваши друзья.

– Вы хотите нас погубить?

– Экая глупость! Наше дело – правильно расставить знаки. Погубить себя можете только вы сами.

– Вы… вы… вы наглые, злобные, мерзкие создания! Вы устраиваете ваши фокусы, чтобы сбить нас с толку! Вам доставляет удовольствие видеть, как мы сходим с ума!

– Неправда. То, что вы называете фокусами, есть неразгаданные вами знаки. Мы лишь расставляем знаки, а читать их вам. И вот что происходит с теми, кто отказывается это делать.

Тут я почувствовал, что коляску подтолкнули, и она покатилась, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Мелькали указатели, уступали дорогу знаки, сплетения дорожек набегали и пропадали за спиной. Плавность хода исчезла, теперь коляску трясло, как на булыжной мостовой. Я сжался и вцепился в поручни, чувствуя, что внутри меня зарождается крик. Внезапно край поля превратился в узкую полосу сверкающей воды. Поверхность наклонилась и пошла под уклон. Полоса воды устремилась мне навстречу, разрастаясь и пожирая пространство. Коляска с бешеной скоростью неслась на нее, как на стену. Еще секунда, и я…

– Аааааааа!.. – услышал я свой истошный крик, когда коляска сорвалась с парапета и зачертила дугу, чтобы вдребезги разбить зеркало стоячей воды.

–Аааааааа!.. – орал я, погружаясь в зазеркалье, пока беззвучная вода не зажала мой рот.

16

– Витя! Витенька! Что с тобой? Проснись! Ну, просыпайся же, прошу тебя! – вдруг услышал я сквозь толщу воды чей-то далекий голос.

Коляску зацепило голосом, как крючком, и погружение прекратилось. Некоторое время она вращалась вместе со мной на одном месте, а затем затряслась. Я отделился от нее и, чуть помедлив, рванул навстречу голосу сквозь светлеющие струи воды.

– Ы-ы-ы-ы-ых-х!.. – пробив поверхность зеркала изнутри, втянул я развороченным ртом весь воздух мира. Спасая глаза от стекающего жидкого стекла, я сцепил веки, как челюсти и, ничего не соображая, задышал бурно и часто.

– Витя, Витенька, проснись, ну, проснись же!.. – трясли меня за плечо.

Закатив глаза, я попытался ответить, но меня продолжали трясти, и у меня вышло только безвольное "а-а-а-а-а-а…", очень похожее на звук, которым укачивают малых детей. Наконец перепуганное сознание, набравшись храбрости, шагнуло в клетку к продуктам сна и щелкнуло бичом пробуждения. Взвыв, продукты скрылись в черном отверстии кулис. Я открыл глаза. Надо мной, склонившись и заглядывая мне в лицо, стояла жена.

– Что, что?.. – с трудом шевеля языком, спросил я.

– Что с тобой, Витенька? Ты так кричал, что я перепугалась!

– Сон… Сон дурацкий приснился… Все нормально, – приходя в себя, не сразу ответил я.

– Ты не заболел?

Жена присела на кровать и коснулась мягкой, теплой ладонью моего лба.

– Температуры нет, но у тебя вся голова мокрая, – сказала она обеспокоено.

Я освободил из-под одеяла руку и накрыл ею ладонь жены, удерживая ее на лбу.

– Посиди со мной, – попросил я.

Откинув одеяло, я подвинулся и положил голову ей на колени. Из-под халата шел тонкий запах ее тела. Я глубоко его вдохнул и задержал дыхание. Почувствовав легкое головокружение, выдохнул и сказал:

– Потерпи. Потерпи минутку.

Потерпев, жена спросила:

– Хочешь, полежу с тобой?

– Хочу, – ответил я, – хочу, как никогда. Но сначала мне надо переодеться.

Что я и сделал, а затем мы легли. Я обнял жену, она прижалась ко мне и уткнулась головой в мое плечо.

– Спи, – сказал я. – Спи. Спокойной ночи.

– А ты? – спросила жена.

– И я, – коснулся я губами ее волос.

Жена затихла, а я стал глядеть в потолок, словно надеясь отыскать там разгадку моих снов. Они стояли передо мной, нетронутые тленом пробуждения, загадочные, полные скрытого смысла, продолжая непрерывную цепь круглосуточных откровений. Ясно одно: кто-то во сне и наяву пытается мне что-то сообщить, к чему-то побудить. Но отчего так причудливо перепутаны благожелательность и агрессия, смирение и злорадство, доверчивость и коварство? Будто двуликий неспокойный Янус поворачивается ко мне то одной стороной, то другой!

Моя рука, обнимающая жену, скользнула и легла на ее притихшую талию.

"Какое слово они хотели от меня услышать? И этот голос, который угрожал, и эта женщина с тонкой талией, такая нежная, такая печальная…" – подумал я и отчетливо вспомнил ее послушный стан, откинутую голову, короткие пышные волосы, тихий голос. Рука моя покинула талию жены, миновала изгиб бедра и замерла там, где располагалась остановка по требованию. Жена никак не отреагировала. Я подождал и принялся тискать мягкое, податливое под рубахой полушарие, прилагая усилия, достаточные, чтобы мой интерес не выглядел случайным. Жена даже не пошевелилась. Я стал возбуждаться в одностороннем порядке. Продолжая действовать одной рукой, я осторожно потянул край рубахи, освободил полушарие и мозолистой ладонью автомобилиста-любителя вошел в контакт с мягким местом. Удивительно, но даже после этого жена осталась равнодушна к своему ближайшему будущему. В некотором разочаровании я ослабил хватку и вернул руку на талию.

– Еще, – тихо сказала жена.

– Ах ты, обманщица! – возмутился я и стиснул жену в объятиях.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Прекрасно! – воскликнул я. Жена поцеловала меня, и я ринулся в атаку.

Смято одеяло, скинуты одежды, отброшено целомудрие. Я словно впервые увидел белеющее в темноте тело жены и взалкал его. Ползая вверх и вниз, я с восторгом обнаруживал на нем прелестные холмы, впадинки и бугорки. Я водил по ним ладонью, ласкал волнующие изгибы и склонялся перед совершенством линий. Я разводил их руками и нырял в них лицом, гладил, сжимал и целовал, возбуждаясь все сильнее. Жена отвечала мне, выгибая тело и подставляя моим ладоням гладкую тонкую кожу. Я сел сверху и возложил руки на ее гибкую, послушную талию. Жена затихла. Спутанные пряди закрывали ее лицо, и мне вдруг почудилось, что со мной та самая женщина из сна. Я замер и, теряя остатки разума, взошел с ней на эшафот.

Я толкал голым задом любопытную ночь. Я трудился, как шахтер, упирающий отбойный молоток в свежий пласт золотой руды. Я работал, как пьяный слесарь, расширяющий напильником отверстие детали.

– Скажи мне что-нибудь! – выдохнула жена, сверкнув в темноте глазищами.

– Что сказать? – замер я.

– Какое-нибудь слово! – из последних сил произнесла жена, подталкивая меня снизу.

– Какое слово? – пробормотал я, боясь услышать в ответ что-то страшное.

– Что ты меня любишь! – подсказала жена, изнемогая.

– Я тебя люблю! – нисколько не кривя душой, выговорил я и запечатал ей рот французским поцелуем…

Сдавленное дыхание на грани обморока, ураган чувств на пороге истерики, запоздалое прозрение на краю жизни. Мы дергаемся, как под ударами тока и, наконец, распадаемся. Ночь-соучастница набрасывает на нас свой снисходительный покров.

Спустя некоторое время жена говорит слабым грудным голосом:

– Это было что-то неземное…

– Да, – соглашаюсь я.

– Такого не было с тех пор, как мы поженились…

– Да, – подтверждаю я.

– Ты меня правда любишь?

– Да, люблю, – признаюсь я.

Жена прижимается ко мне и кладет голову на грудь. Я лежу, закрыв глаза. Моя голова пуста. Так мы и заснули.

Под утро ко мне в сон явился антиквар Иванов. Он прошел через всю комнату, взял стул, уселся возле кровати и стал смотреть на меня и спящую жену. Я застеснялся и свободной рукой подоткнул одеяло.

– Спите, спите! – успокоил антиквар. – Я вам не помешаю.

И опять уставился на нас.

– Я вам звонил, – сообщил я ему, чтобы не молчать.

– Я знаю, – ответил он.

– Мне сказали, что ваш номер не существует.

– Я знаю.

– Но ведь это был ваш номер?

– Да, мой.

– Почему же вы не ответили?

– Не пришло время.

– Ваши друзья совсем меня задолбали! Даже во сне покоя не дают! – пожаловался я.

– Это не мои друзья, это ваши.

– И как же мне дальше быть?

– Терпите.

Помолчали.

– Скажите, вы когда-нибудь обращали внимание на то, что в сексе земных существ присутствует космическая составляющая? – неожиданно поинтересовался гость.

– Что вы имеете в виду? – смутился я.

– Процесс сотворения у вас, если рассматривать совершаемые вами при этом движения, имеет одновременно волновой и дискретный характер и может быть описан уравнениями квантовой механики.

Я подумал и глубокомысленно сказал:

– Первый раз слышу такое членораздельное объяснение. Никогда об этом раньше не думал.

– Ну, понятно. Как у вас говорят: дурацкое дело не хитрое. А вот скажите, что вы знаете про пси-волну и ее интенсивность в каждой точке псевдоевклидова пространства?

– Ничего, – честно признался я.

– Я так и знал, – не удивился антиквар.

Затем встал со стула и сказал:

– Рад был вас видеть. Я вам позвоню, когда придет время. А пока будьте здоровы, – и добавил: – Мой вам совет: при всех неприятностях, которые сыплются на вашу голову, не забывайте про любовь в ее крайних проявлениях. Будьте щедрым к вашей жене, она у вас прелесть. Не то, что моя корова.

И вышел из комнаты, скрипнув дверью. От этого я и проснулся.

17

Довольное утро с румяным лицом и голубыми глазами с любопытством заглядывало в окно. За окном галдели птицы. Одинокая ворона, пристроившись неподалеку, пыталась стыдить их скрипучим басом. Внизу во дворе горластые дворничихи играли посвистывающими метлами. Громыхали привезенными на смену пустыми мусорными баками. Где-то прогревали изношенный мотор. Весенние голоса наполняли комнату энергичным журчанием, размывая остатки ночного безволия. Я свернул голову в ту сторону, где должна быть жена и обнаружил, что лежу один. Я прислушался. За дверью на неслышных ногах скользнул невнятный шепот. Я потянулся, расслабился и снова закрыл глаза. Сны и впечатления последних дней послушной свитой выстроились поодаль, ожидая, когда их призовут. Все целы и невредимы, в ярких пестрых одеждах, готовые по первому знаку выступить вперед.

«Э-э, сколько вас!» – подивился я, не зная, на кого первого указать.

Перекатившись на живот, я уткнулся лицом в соседнюю подушку. Слабый запах духов, оставленный женой, заставил меня призвать к подножию кровати волнующие воспоминания ночи. Они приблизились нестройной толпой и опустили глаза. Я прошел среди них, вглядываясь в пунцовые бесстыжие лица, касаясь на ходу их одежд и ощущая, как моя кровь приливается к элитным частям тела. Не меняя положения, я дразнил себя обнаженным ароматом, кружась среди услужливых воспоминаний, пока не услышал, как скрипнула дверь. Кто-то тихо заглянул в комнату. Я перекатился обратно на спину и поднял руку в знак того, что вернулся. Дверь тут же распахнулась, и по еле слышному шуршанию халата я догадался, что ко мне идет жена. Она подошла, села на край кровати, оперлась руками и, закрыв глаза, медленно надвинулась на меня набухшими губами. Я встретил ее, как причал швартующуюся яхту и медленно уложил рядом с собой. Она потянула за пояс, и беззащитные полы халата замерли в беспомощном ожидании.

– А дети? – спросил я, раздвигая халат.

– Только что ушли в школу, – пробормотала жена, не открывая глаз.

– Как, одни? – не поверил я.

– Они уже большие.

– Ленка, ты что делаешь?! – отшатнулся я. – Ведь они ни разу не ходили одни! Их нельзя отпускать одних! Они еще маленькие!

Жена открыла глаза, посмотрела на меня взглядом главного бухгалтера и сказала:

– Но ведь когда-то надо начинать! Андрей уже большой, и многие дети из его класса давно уже ходят одни!

– Да плевать мне на чужих детей! – вскочил я с кровати. – Пусть о них думают их родители, а мы должны думать о своих!

Жена смотрела на меня с кровати, широко открыв глаза.

– Почему ты кричишь на меня? – тихо сказала она. – Что я такого сделала? Решила побыть дома, чтобы позаботиться о тебе? Разве тебе не нужна моя помощь? Разве я не вижу, что с тобой что-то происходит? Разве я тебе не нужна? А как же сегодняшняя ночь? Ты же говорил, что любишь меня! И ведь я поверила! Значит, получил свое и все забыл? А я-то, дура, за тебя волновалась!

Она запахнула полы халата и села, спустив ноги на пол, гневная, несчастная, желанная. Давно я не видел ее такой.

– Ленушка, милая моя! – кинулся я к ее ногам. – Ну, конечно я тебя люблю! Ты даже не знаешь, как! Я и сам не знал до сегодняшней ночи! Но ведь дети! Время-то нынче, какое! Ну, не знаю, как тебе объяснить! Ты понимаешь…

– Понимаю. Я все понимаю, – тихо и серьезно прервала жена, глядя на меня застывшими глазами. – Если бы ты слышал себя сегодня ночью. С тобой никогда такого не было. Я чуть не умерла от страха. Я чувствую – у тебя что-то случилось. Я объяснила детям, что не могу тебя оставить одного, что они уже большие и должны нам помогать. Они все поняли. Ты бы видел их глазенки! Андрей взял Светку за руку, и они пошли, такие маленькие, такие беззащитные! Я глядела им вслед и думала: что с ними будет, если с нами что-то случи-и-и-и-т-ся…

Жена заплакала. Ураган чувств смел меня с места. Я подхватил жену на руки, прижал к себе и заходил с ней по комнате, укачивая и уговаривая, как ребенка:

– Хорошая моя, любимая моя, ну, прости меня, дурака, ну, не плачь, не плачь, все хорошо, все будет хорошо, я тебя люблю и всегда любил, и дети у нас замечательные, и с ними ничего не случится, и с нами ничего не случится! Я сейчас зайду в школу и проверю… Не плачь, ты сама не знаешь, какая ты у меня хорошая! А тебя я люблю и всегда буду любить, и на пенсии буду любить, ты у меня самая лучшая, самая-самая! Ну, не плачь, а то я сам сейчас заплачу, а мне нельзя, потому что размокший мужчина, как размокший хлеб – весьма неприятен на вкус!

– Ведь я же не корова? – слабым голосом вдруг спросила жена.

– Какая корова? Почему корова? – опешил я.

– Ты меня во сне коровой назвал, – пробормотала жена, прижимаясь мокрой щекой к моей щеке.

– Как?!

– Ты сказал: «Не то что моя корова»!

– Я?! Тебе?! Корова?! Я?! Да чтоб мне сдохнуть!

– Не говори так, – зажала жена поцелуем мой рот. – Не говори так… – повторила она после паузы длинной в минуту, в течение которой мы оказались в кровати.

Из того, что произошло после, я помню только боль по бокам спины, подтвержденную впоследствии наличием свежих царапин, и стон жены – долгий и пульсирующий, как гаснущий свет раненой звезды. Потом мы лежали, уткнувшись друг в друга.

– Что это было? – наконец пролепетала жена.

– Любовь… – пробормотал я.

– Где же она раньше была?

И правда, где она была раньше?

Последние несколько лет наши отношения не отличались особой теплотой. Жена постепенно стала недовольной и раздражительной, я же в ответ взял за правило огрызаться. Крупных скандалов не было, но чувства наши покрылись ровным, досадным безразличием. Я заметил, что все чаще поглядываю на других женщин. Даже пробовал ухаживать. Правда, до измены дело не дошло, но как знать! Если бы не этот внезапный припадок чувств с обеих сторон…

Так где же наша любовь была раньше? В тот момент я еще не знал, что ответ на свой вопрос я получу совсем скоро.

18

Все самое лучшее вернулось к нам в это утро.

Я чувствовал себя, как жених за минуту до того, как сделать предложение. Она чувствовала себя, как невеста за минуту перед тем, как его принять. Мы чувствовали себя разведенной парой, жаждущей начать все сначала. Смущенные чудесной переменой, наши взгляды метали молнии желаний. Ликующие губы поминутно находили друг друга, надолго превращая нас в сообщающиеся сосуды. Сияющие счастьем глаза с трудом сдерживали слезы умиления. Нежные слова, словно шоколад, таяли во рту. Наши души ласкались, будто невинные младенцы. Наши мысли взрывались и гасли, как праздничный фейерверк. Наши тела притягивались, отталкивая время и опрокидывая пространство. Сама богиня Венера стояла у нашего изголовья. Мы сливались и распадались, чтобы отдышавшись, слиться вновь. Мы скользили друг по другу, убегая и догоняя наши мокрые тела. Мы кусали и царапали все, до чего могли дотянуться…

Я не знаю, как долго продолжалось это безумие. Даже в пору медового сладострастия с нами не случалось ничего подобного. Подушки давно валялись на полу, мы скомкали постельное белье и расшатали до скрипа кровать. Мне было хорошо и страшно. Я накатывался на жену волна за волной, исчезая в ней, как вода в песке. В ушах стоял ее непрерывный полустон, полукрик, который я, впиваясь в нее губами, пытался проглотить. Перед моими глазами страдали ее глаза, в которых страсть мешалась с подступающим сумасшествием. Я выталкивал из нее похожие на предсмертную жалобу слова и никак не мог остановиться. До тех пор, пока вдруг не почувствовал, что тело жены обмякло и не отвечает мне. Я сполз и вгляделся в ее бледное лицо: глаза под полуприкрытыми веками закатились, рот приоткрылся, она не шевелилась. Мокрый, голый, похолодевший, я неловко склонился к ее левой груди и ткнулся ухом туда, где должно быть сердце. Упершись руками в кровать, я попытался различить его удары, но услышал только, как сквозь прерывистое дыхание колотится мое собственное. Я задержал дыхание и поерзал ухом под грудью. Там, спасаясь от страха, колотилось только мое сердце. В ужасе я выпрямился, готовый куда-то бежать, но в этот момент послышался тихий стон, жена медленно повернула голову и открыла глаза.

– Что, что?.. – непослушными губами произнесла она, скользнув по мне нетвердым взглядом.

– Аленушка, родная моя! – схватил я ее за руку. – Что с тобой? Ну, скажи, ну, не пугай меня!

– Все хорошо, все хорошо… – едва шевеля губами, ответила жена. – Все хорошо, не волнуйся… Сейчас пройдет… Это обморок… Обычный обморок… С нами, девушками, такое бывает…

Я согнулся и прижал к губам ее ладонь. Жена глядела на меня измученными глазами, на ее осунувшемся лице застыла улыбка.

– Подложи мне подушку и ляг рядом, – наконец сказала она тверже.

Я вскочил, засуетился, подложил ей подушку, поправил простыню, накрыл ее одеялом и лег рядом. Жена закрыла глаза и тут же уснула. Я осторожно повернулся набок и стал смотреть на нее: с напряженным лицом она неслышно дышала полуоткрытым ртом. Затолкав в себя навернувшиеся слезы нежности, я как с обрыва скатился в сон.

Сколько я спал – не знаю, но вдруг проснулся и разом открыл глаза. В комнате было тихо, если не считать придушенных звуков улицы. Осторожно свернув голову, я увидел, что жена еще спит. Черты ее лица разгладились, порозовели и были по-детски безмятежны.

"Мобильник! – вдруг вспомнил я. – Чертов мобильник!"

Вечером я забыл его выключить, и теперь он где-то притаился, чтобы в любой момент заорать и разбудить жену. Удивительно, что он не зазвонил раньше. Я лежал, затаившись. Часы в голове, как таймер на мине, принялись отсчитывать секунды до звонка. С той лишь разницей, что время "ноль" знал лишь сам мобильник. Я вдруг подумал, что последние дни только и делаю, что обливаюсь потом и жду, когда что-нибудь взорвется. Это до чего же можно дойти?

Неожиданно жена пошевелилась. Я замер. Жена открыла глаза, приподняла голову, увидела меня и потянулась ко мне тугими, пунцовыми губами. Я тут же обхватил ее и подставил свои. И в этот момент зазвонил мобильник. Я вздрогнул всем телом. Жена оторвалась от моих губ и с состраданием взглянула на меня.

– Витенька, ты стал такой нервный! Ты меня пугаешь! Что с тобой?

Мобильник надрывался, требуя ответа. И я ответил. Но не ему, а жене:

– Сладкая моя, не переживай! Это потому, что я тебя люблю!

– Я тебя тоже, Витенька! Никогда раньше так не любила! Ты ответишь?

– Да пусть он хоть лопнет! Не хочу, не буду!

– А может, это с работы? Ты ведь их, наверное, не предупредил?

– Да хоть сам господь бог! Ты для меня дороже!

Жена спрятала лицо у меня на груди. Когда звонки прекратились, она подняла его ко мне и смущенно сказала:

– Ты был сегодня такой сильный… Прямо измучил меня… Чуть не до смерти… Нет, нет! Это хорошо, и я счастлива, что у нас все вернулось, и мне нравится, что ты такой сильный… Только скажи: может ты какие-то таблетки принимаешь? Это не опасно для тебя?

Я посмотрел на нее затуманенным взглядом и сказал:

– Аленушка, ты моя самая главная, самая опасная таблетка в мире! Если я и умру, то только от любви к тебе!

Наверное, это было сильно сказано, потому что жена снова уткнулась в меня и затихла, а когда я достал ее оттуда, чтобы поцеловать, в глазах ее стояли слезы.

– Это правда, – сказал я и, чтобы подкрепить красное словцо, промокнул губами слезы на ее ресницах.

Снова зазвонил мобильник.

– Витенька, ответь, неудобно… – попросила жена.

– Только потому, что этого хочешь ты, – согласился я, встал, нашел трубку под грудой вещей и ответил. Звонила Светочка-секретарша.

– Вы где, Виктор Петрович? Трубка у вас почему-то отключена! Шеф вас ищет, с ног сбился!