Текст книги "Шпионы среди нас: секретные материалы"

Кроты

Двойные агенты – едва ли не самый востребованный сюжет шпионских историй. Ведь того, что так привлекает публику в реальном или придуманном мире «рыцарей плаща и кинжала», в судьбах «кротов» вдвое больше. Считается, что впервые этот термин использовал еще Фрэнсис Бэкон в «Истории правления короля Генриха VII» в XVII веке. Знаменитым его сделал автор шпионских романов Джон Ле Карре, утверждавший, что это – «рабочий сленг» КГБ. «Кротами» были и Рихард Зорге, и один из величайших разведчиков в истории, создатель «кембриджской пятерки» Ким Филби. «Кротами» были и Олег Гордиевский – офицер КГБ, более 10 лет работавший на британскую разведку, и Евно Азеф, о котором речь еще пойдет.

Порой идеальным кандидатом для вербовки человека делают душевные переживания на почве личной трагедии. Привычный мир рушится, система оценок и ценностей претерпевает кардинальные изменения, и человек как бы перерождается, но уже в новом качестве. А уж если у него еще и по природе авантюристический характер – то перед нами уже вполне готовый «полуфабрикат» «крота». Так, видимо, и было с Кендаллом Майерсом – чиновником госдепартамента США, почти 30 лет работавшим на кубинскую разведку.

По словам друзей Майерса, тяга к шпионской деятельности появилась у него еще в армии, на службе в ФРГ, в 1959–1962 годах. Майерс хорошо владел чешским языком, и ему поручили прослушивать радиосигналы из Чехословакии. Вернувшись в Соединенные Штаты, он не сразу нашел применение своим навыкам. Сначала преподавал в Университете Джонса Хопкинса, а в 1977 году был приглашен в госдепартамент. На следующий год отправился на Кубу по приглашению миссии ООН. Пребывание там определило всю его судьбу.

В те годы Кендалл Майерс находился в подавленном состоянии – возможно, из-за того, что в 1975 году в Вашингтоне насмерть сбил 16-летнюю девушку, возможно, из-за развода в 1977 году с первой женой. «Я чувствую мучительную горечь в последние месяцы, – написал он в своем дневнике, который не переставал вести, даже став шпионом. – Просмотр вечерних новостей толкает на радикальные поступки». Майерса, по его собственным словам, раздражала американская действительность – в дневнике он жаловался на плохое состояние медицинской системы и социальную несправедливость. На Кубе он столкнулся с совершенно другой реальностью, которая ему показалась идеальной. «Революция ничего не отняла у Кубы. Она раскрыла огромный потенциал и освободила кубинский дух», – записал Майерс во время поездки, добавив, что Фидель Кастро кажется ему «блестящим, харизматичным политиком, одним из великих лидеров эпохи». Кубинский гид Майерса по совместительству работал сотрудником разведки, и ему не составило большого труда переманить на свою сторону уже морально подготовленного американца.

ДВОЙНЫЕ АГЕНТЫ – СКОРЕЕ ЖЕРТВЫ, ЧЕМ ГЕРОИ. ИМ НЕ ДОВЕРЯЕТ НИКТО – И В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ИХ НАЧАЛЬСТВО.

Двойные агенты – скорее жертвы, чем герои. Им не доверяет никто – и в первую очередь их начальство. И даже в том случае, если «перевербовка» санкционирована (как в случае с Рихардом Зорге, например). Более того, ловля «кротов» – любимое занятие мировых разведок. Порой кажется, что и существуют они все только для того, чтобы плодить все новых «кротов» в среде противника и обезвреживать тех, что завелись в их собственной.

С «КРОТОМ» НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ ТОЧНО – НА ЧЬЕЙ ОН СТОРОНЕ. ДА И САМ «КРОТ» ЭТОГО ТОЖЕ МОЖЕТ ТОЛКОМ НЕ ЗНАТЬ.

Не доверяют двойным агентам хотя бы потому, что даже та видимость контроля, что существует над «обычным» внедренным агентом, над «кротом» невозможна в принципе – никто никогда не может гарантировать, что «крот» сотрудничает с разведкой противника притворно. Никто никогда не может точно знать, что даже самым тщательным образом подготовленная и переданная через «крота» дезинформация не будет все-таки использована противником с пользой – ведь реальная, настоящая информация составляет основу любой «дезы». Одним словом, с «кротом» никогда не знаешь точно – на чьей он стороне.

Да и сам «крот» этого тоже может толком не знать. А любую ситуацию почти всегда можно вывернуть наизнанку. Как, например, историю классического «крота» и хрестоматийного предателя Олега Пеньковского. Если в ней выделить одни детали и затушевать другие, можно легко представить и то, что его просто разыграли «вслепую», и то, что он сознательно шел на провал, исполняя одну из главных ролей в грандиозной операции по дезинформации западных разведок, совмещенной с не менее грандиозной операцией по устранению Никиты Хрущева. В любом прочтении его истории ясно лишь одно – в конце концов именно Пеньковский стал козлом отпущения.

По официальной версии, падение полковника ГРУ началось в 1955 году – после его назначения в советский военный атташат в Турции. Заносчивый, с вздорным характером, Пеньковский, впервые получив назначение за рубеж, сорвался с резьбы: начал интриговать против своего непосредственного начальника – военного атташе, что-то незаконно покупать и продавать на турецких рынках и, наконец, предложил свои услуги американской разведке. Причем делал все это едва ли не в открытую, на дипломатических приемах.

В конце концов, не то в 1958, не то в 1960 году он начал фактически сотрудничать с британской и американской разведками. В 1962 году был раскрыт (не то случайно, не то в ходе сложной контрразведывательной операции КГБ), арестован, осужден и казнен. Но если взглянуть на карьеру Пеньковского и на те сведения, которые он передавал МИ-6 и ЦРУ, под другим углом, можно нарисовать несколько иную картину.

Олег Пеньковский, как никто другой, подходил на роль двойного агента. Он родился в 1919 году в семье офицера Белой армии и потомственного дворянина Владимира Пеньковского. Отец погиб в боях с красными, когда сыну было четыре месяца. Убедительная причина для мести Советам. У него были высокопоставленные родственники и друзья, на которых можно было ссылаться, передавая противнику дезинформацию. К примеру, его двоюродный дед, Валентин Антонович Пеньковский, сделал в Советской армии блестящую карьеру, дослужившись до генерала армии и заместителя министра обороны СССР (правда, посидев в годы репрессий некоторое время в тюрьме). Впрочем, бывший председатель КГБ В.Е. Семичастный в своих мемуарах родство Олега Пеньковского и В.А. Пеньковского категорически отрицал, утверждая, что «крот», выдавая себя за родственника высокопоставленного штабиста, набивал себе цену в глазах западных разведок.

Но и без фальшивого (или не фальшивого – пусть читатель сам решит, кому больше верить – Пеньковскому или Семичастному) деда связи в армейских кругах у Олега Пеньковского были. Маршал артиллерии Сергей Сергеевич Варенцов, под началом которого Олег Пеньковский служил во время войны, считал полковника едва ли не членом семьи. Пеньковский был женат на дочери генерал-лейтенанта Дмитрия Гапановича, члена военного совета Московского военного округа, что приближало его и к партийной элите.

Эти обстоятельства должны были оценить включавшиеся в приемную комиссию Военно-дипломатической академии профессионалы разведки. А на неординарный ум и болезненное самолюбие Олега Пеньковского должны были обратить внимание психологи ГРУ в том же 1949 году. Однако в 1953 году выпускник ВДА Пеньковский был направлен в отдел ГРУ, ведающий Ближним Востоком, а в 1955 году назначен военным атташе СССР в Турции.

И здесь Пеньковского явно начинают подставлять под вербовку. Через некоторое время его понижают в должности. На глазах турецкой контрразведки и западных резидентур он конфликтует с назначенным на его место новым атташе.

Этот трюк едва не завершился успехом. В 1956 году военный атташе США в Турции сообщил в ЦРУ имя Пеньковского как возможного кандидата на вербовку, но в ноябре того же года американцу пришлось по семейным обстоятельствам срочно уехать домой. После его возвращения Пеньковского в Турции уже не было. Очевидно, руководство ГРУ сочло первый опыт не слишком успешным.

Пеньковский вернулся в страну, которая очень сильно изменилась за время его сравнительно недолгого отсутствия. Советское руководство, поверившее в силу ядерного оружия, пошло на значительное сокращение армии – в 1955–1958 годах более чем на миллион человек. В частях и штабах нарастало недовольство. А Хрущев энергично взялся за реструктуризацию вооруженных сил, сделав вынужденную ставку на ракетную технику. Советская атомная промышленность не могла создать ядерные заряды малой мощности – от 1 до 10 килотонн, которые доставлялись бы к цели в виде артиллерийских снарядов, торпед и авиабомб. Лишь небольшая часть стратегической авиации СССР могла быть носителем громоздких отечественных атомных и водородных бомб. Оставалось лишь одно средство доставки – мощные ракеты.

Пеньковский мог легко попасть под сокращение, поскольку этот процесс касался и военной разведки. Но маршал Варенцов устроил его на курсы в Академию имени Дзержинского для изучения ракетной техники. Фактически он остался в армии, но был уволен из ГРУ. Наверное, он так и остался бы офицером-ракетчиком, если бы Хрущев вновь не наступил на больные мозоли советских маршалов.

ХРУЩЕВ ЗАЯВИЛ, ЧТО У СССР ТАКОЙ ЗАПАС РАКЕТ И БОЕГОЛОВОК, ЧТО ОН МОЖЕТ СМЕСТИ С ЛИЦА ЗЕМЛИ ВСЕХ СВОИХ ВРАГОВ.

В ноябре 1959 года Хрущев заявил, что у СССР такой запас ракет и боеголовок, что он может смести с лица земли всех своих врагов. За океаном началась откровенная истерика. К тому же заявление Хрущева прозвучало во время разворачивавшейся в Штатах предвыборной кампании. Ракетный вопрос стал одним из главных для Джона Кеннеди.

Нужно ли удивляться тому, что человек, известный американцам как кандидат на вербовку, да к тому же теперь и специалист по ракетам, был вновь рекрутирован на службу в ГРУ. А в августе 1960 года, когда атомные дебаты в США достигли апогея, Пеньковский начал искать контакты с американцами в Москве.

12 августа 1960 года он обратился к двум молодым американским туристам и попросил их передать письмо в посольство. При этом сообщил парням неизвестные на Западе данные о сбитом 1 мая 1960 года пилоте самолета-разведчика U-2 Пауэрсе и о том, как на самом деле был сбит еще один американский самолет-разведчик – над Баренцевым морем. Однако установить контакт с Пеньковским мешали обстоятельства: направленный под крышу американского посольства разведчик заботился больше о собственной безопасности, чем о деле.

И Пеньковского назначают сотрудником Госкомитета по координации научно-исследовательских работ – теперь он мог контактировать с иностранцами официально. В следующие два месяца он пытался передать свои письма через приехавшего в составе делегации английского бизнесмена Гревила Винна. Через торгового советника Канады в Москве. Но результат нулевой. Наконец, он вручает досье на себя и пленки с отснятыми секретными документами вернувшемуся в Москву Винну.

Правда, британской разведке, с которой сотрудничал Винн, об этой его поездке в СССР ничего не было известно.

ПЕНЬКОВСКИЙ УТВЕРЖДАЛ, ЧТО СМОЖЕТ УСТАНОВИТЬ ЗАРЯДЫ В ГЕНЕРАЛЬНОМ ШТАБЕ, КГБ И ЦК. И В ЧАС Х, ПРИВЕДЯ ИХ В ДЕЙСТВИЕ, ОБЕЗГЛАВИТ СССР.

С помощью все того же Винна в апреле 1961 года была организована поездка Пеньковского в Англию. Он встречался со спецгруппой 13 раз и всякий раз предлагал ударить по штабам: подорвать ядерными зарядами малой мощности (1–2 килотонны) Генштаб, Министерство обороны, КГБ и ЦК. Пеньковский утверждал, что сможет установить эти заряды в Генеральном штабе, КГБ и ЦК и в час Х, приведя их в действие, обезглавит СССР. Так он ускорит падение ненавистной ему советской власти. Он возвращался к этой теме вновь и вновь. Его партнеры не понимали этого маниакального упорства, а Пеньковский продолжал импровизировать. Но безуспешно. Образцы зарядов малой мощности, в которых так нуждалась советская атомная промышленность, ему даже не пообещали.

Это был полупровал. И Пеньковский отошел на заранее подготовленные позиции. Со ссылкой на разные источники он начал скармливать собеседникам информацию о том, что советские стратегические ракеты – это блеф. Он утверждал, что их очень мало, рассказывал о неудачных испытаниях, во время которых ракеты не попадают в цель, о паршивой электронике, не позволяющей создать достойные системы наведения. И вот здесь, судя по крайней заинтересованности его новых друзей, Пеньковский явно добился желаемого. А переданные собеседникам якобы переписанные от руки секретные документы увеличивали ценность информации о ядерном блефе Хрущева. Вдобавок Пеньковский регулярно ссылался на разговоры с маршалом Варенцовым и его высокопоставленными друзьями.

Втянувшихся в игру западных разведчиков не смутило даже то, что срок пребывания в Англии делегации, которую возглавлял Пеньковский, был продлен почти на неделю. В советской бюрократической системе такое происходило крайне редко и чаще всего по просьбе спецслужб. Не удивило их и то, что Пеньковский опознавал на предъявленных ему фотографиях в основном тех советских разведчиков, которых выдал арестованный и расстрелянный за шпионаж в пользу США подполковник ГРУ Попов.

Не насторожила их и явная дезинформация, которую поставлял Пеньковский. Он, например, утверждал, что СССР собирается поставить в Индию свои ракеты. Документы 50-х годов не содержат никаких намеков на то, что Советский Союз собирался продавать Индии ракеты или добиваться создания на индийской территории стартовых площадок для своих ракет. В маленькой, но амбициозной Албании, до того как СССР поссорился с этой страной, ракетные базы создавать собирались, а вот в Индии – нет. Мало того, существуют документы Министерства обороны, в которых гораздо позднее представителям социалистической страны Индии в резкой форме отказано в поставках ракет средней дальности. Причем там говорилось, что СССР таких ракет никому не передавал и передавать не будет.

Американцы – вплоть до президента Кеннеди – поверили Пеньковскому настолько, что в военный бюджет США были внесены серьезные коррективы. ГРУ, не ссылаясь на истинные причины перемен, доложило о них Хрущеву 23 июня 1961 года. Основной акцент с производства новых ракет был перенесен на создание спутников и иных средств разведки. Гонка ракетных вооружений фактически была предотвращена.

В 1961 году резко обострилась ситуация вокруг Западного Берлина, которая, впрочем, нормальной никогда и не была. Через это широкое окно ГДР покинуло столько восточных немцев, что в Москве всерьез рассматривался вопрос о направлении туда инженеров для работы на немецких предприятиях и врачей. Как обычно, Хрущев сопровождал любое действие на международной арене большим шумом. И летом того года он начал метать громы и молнии в бывших союзников по антигитлеровской коалиции по берлинскому поводу. Но его угрозы не имели ни малейшего успеха, поскольку самый высокопоставленный и проверенный информатор ЦРУ в Москве, Пеньковский, сообщил через связную, что захватывать Западный Берлин силой СССР не будет. У страны нет возможности воевать.

Однако – якобы из-за плохой связи – полковник не предупредил друзей о строительстве Берлинской стены. И все получилось именно так, как нужно было советскому генералитету: ГДР без войны осталась под контролем Советской армии, а Хрущев получил весомый удар по самолюбию. У американцев появились было сомнения в искренности Пеньковского: уж больно то, что он назвал развертыванием советских сил в Европе, смахивало на подготовку к прошедшим затем учениям. Но в следующий раз он появился в Лондоне, сопровождая жену и дочь начальника ГРУ Ивана Серова.

Все, что делал Пеньковский, потом и привело к изменению американской атомной стратегии. Там появилась концепция «обхода городов» – отказа от ядерных ударов по гражданским объектам. Это, а также постоянные призывы Пеньковского к Западу быть твердыми по отношению к Хрущеву вели к тому, что «дорогой Никита Сергеевич» терял авторитет.

Цели, поставленные перед Пеньковским, были достигнуты. Или почти достигнуты. Но тут наконец активизировалась контрразведка. Не без участия ЦК встречи Пеньковского со связными стали казаться людям с Лубянки подозрительными. Ему закрыли выезд за рубеж. Но несколько месяцев дело об измене родине не двигалось с мертвой точки. Руководство ГРУ требовало его закрыть: доказательств явно недостаточно. Да и не мог зять очень ценившегося в ЦК генерала Гапановича быть шпионом. Задетые за живое, контрразведчики доказательства добыли. Они зафиксировали, как Пеньковский у себя дома на подоконнике переснимает секретные документы.

Но почему же ГРУ все-таки решило сдать Пеньковского? Оставалось предположить, что там перестали доверять полковнику, как любая спецслужба мира не доверяет двойникам. А в случае с Пеньковским сомнения имели под собой некоторую почву, да и на «проверке»-провокации Пеньковский погорел, сболтнув в якобы случайном разговоре о том, что «на Западе очень хорошо».

То, что и в руководстве КГБ знали о двойном содержимом Пеньковского, очевидно. В одном из своих интервью экс-председатель КГБ Владимир Семичастный рассказал, что половину изъятых во время обыска у Пеньковского денег он оставил его семье. А затем ЦК и КГБ решили еще несколько насущных задач.

Во-первых, в Будапеште арестовали Гревила Винна, который почему-то поехал туда вопреки рекомендациям британской разведки. Он потом писал, что собирался вывезти Пеньковского из СССР в тайнике своего грузовика. Но ветераны ЦРУ и МИ-6 ничего о тайнике не знали. Зато Винн оказался бесценным подспорьем следствию по части изобличения Пеньковского. А вскоре был обменян на арестованного в Англии советского разведчика Конона Молодого.

Был снят с должности и лишен звания Героя Советского Союза, понижен в звании до генерал-майора начальник ГРУ Иван Серов. И это была настоящая победа тех, кто постепенно начинал сговариваться о смещении Хрущева. Останься Серов на своем посту, снять Хрущева в октябре 1964 года вряд ли бы получилось.

Оставался лишь один вопрос: почему Пеньковский, «кинувший западников» и выполнивший задания по дискредитации Хрущева (по заданию антихрущевской части генералитета), безропотно пошел на смерть? Рассказывают, что к нему в камеру приходили два высокопоставленных офицера ГРУ. Говорили минут сорок. Он все понял: жизнь в обмен на гарантии семье. ГРУ свое слово сдержало. Дочери Пеньковского были устроены, а семья даже имела некоторые полагающиеся офицерам ГРУ льготы.

Как утверждают специалисты по советской военной стратегии, Пеньковский умер не зря. Когда к концу 60-х в СССР были построены целые районы базирования межконтинентальных баллистических ракет, это оказалось полной неожиданностью для американцев. Паритета в ракетно-ядерном оружии удалось достигнуть значительно меньшим количеством сил и средств.

Надо заметить, что «кротами» люди, как правило, становятся по своему желанию. И делают много для того, чтобы облегчить работу иноземному вербовщику. Сравните историю Пеньковского с историей, например, чиновника Посольского приказа Григория Котошихина, развернувшейся в царствование царя Алексея Михайловича в 1664 году. В документе, написанном год спустя, об одном из самых осведомленных чиновников Посольского приказа говорилось: «Гришка своровал, изменил, отъехал в Польшу. А был он в полках бояр и воевод князя Якова Куденетовича Черкасского с товарищи».

Началось все с того, что молодой дипломат Котошихин совершил ошибку – забыл при переписывании документа в царском титуле после слова «Великий» написать слово «государь». Алексей Михайлович приказал пороть его батогами. Следующий удар был нанесен уже не только по самолюбию, но и по материальному положению Григория Котошихина. Его отца, монастырского казначея, обвинили в растрате и в качестве компенсации за это воровство отобрали дом и все имущество. Во время следствия, правда, выяснилось, что вся недостача – 15 копеек. Но дом и добро Котошихину-старшему так и не вернули. Ко всему прочему жалованье самого Григория составляло мизерную для чиновника его уровня сумму – 13 рублей в год. А просителей с подношениями в Посольском приказе случалось куда меньше, чем в ведомствах, занимавшихся торговыми или имущественными делами. Так что всей историей своей жизни и службы Котошихин был подготовлен к измене: страшно обижен и стеснен в средствах.

Шведы, на переговоры с которыми вместе с главой Посольского приказа Ордын-Нащокиным отправился в 1661 году подьячий, обратили внимание на бойкого и сообразительного Григория. И сразу же начали залечивать его душевные и бюджетные раны. Когда в том же году Котошихина отправили в шведскую столицу, хозяева приняли его не по чину пышно и отпустили восвояси с богатыми дарами.

Ну а затем последовало предложение, от которого Котошихин не смог отказаться. За время сотрудничества – менее чем за три года – шведский посол в Москве Эберс заплатил ему 40 червонцев, в то время как повышенная за успешную службу плата от Посольского приказа составляла 30 рублей в год. Правда, как водится, Эберс в отчетах своему королю указывал, что выплатил ценному агенту 100 червонцев. Но подобное умыкание казенных средств было обычным делом во всех странах и во все времена. Однако о качестве информации, получаемой от Котошихина, Эберс писал в Стокгольм истинную правду: «Оный субъект, хотя русский, но… по своим симпатиям добрый швед… обещался и впредь извещать меня обо всем, что будут писать русские послы, и какое решение примет Его царское Величество…»

А когда подьячему пришлось уехать по делу из Москвы, Эберс почти в отчаянии сообщал своему королю: «Мой тайный корреспондент, от которого я всегда получаю ценные сведения, послан отсюда к князю Якову Черкасскому и, вероятно, будет некоторое время отсутствовать. Это было для меня очень прискорбно, потому что найти в скором времени равноценное лицо мне будет очень трудно».

Карьера агента Котошихина окончилась неожиданно не только для шведов, но и для него самого. Он был отправлен в войско князя Черкасского, которое принуждало поляков к заключению мирного договора. Но переговоры шли медленно и безуспешно. А попытка русской стороны подтолкнуть их к нужному исходу силой оружия потерпела поражение. Царь решил заменить князя Черкасского князем Долгоруким, но и после этого заветный результат – мир с Польшей – достигнут не был.

Чтобы оправдаться перед Алексеем Михайловичем, князь Долгорукий решил обвинить во всех грехах князя Черкасского. Причем не лично, а с помощью Котошихина. Долгорукий приказал подьячему написать донос на князя Черкасского. Доносчику, как известно, тогда полагался первый кнут, а потом еще суровое наказание в случае клеветы. Но страшен был и гнев князя Долгорукого. Оказавшийся меж двух огней подьячий решил бежать в Польшу. Выбор оказался не из удачных. Осведомленному в русских делах беглецу поляки предложили неплохие деньги, но в почете отказали. В Пруссии же, куда он перебрался из Польши, им и вовсе не заинтересовались.

Лишь только во владениях Швеции, казалось, его ожидали почет и покой. Однако, как только русские власти узнали, что предатель находится у шведов, разгорелся страшный скандал. По условиям мирного договора, в составлении которого участвовал сам Котошихин, стороны обещали выдавать друг другу всех перебежчиков. Так что шведам пришлось изворачиваться, скрывая бывшего подьячего. Ему в Стокгольме даже сменили фамилию и назначили на службу в архив, где он и сослужил шведам свою последнюю службу – написал труд под названием «О России в царствование Алексея Михайловича». Собственно, ничего большего дать он не мог, а русские дипломаты продолжали требовать возвращения изменника на родину. Решению проблемы помог случай. Пьяный Котошихин несколько раз ударил ножом коллегу по архиву, в доме которого жил. Две недели спустя швед умер, и Котошихина, полностью признавшего свою вину, приговорили к смерти, на чем скандал и был исчерпан…