Текст книги "Лев Яшин. Блеск сквозь слезы"

Сразу оговариваюсь: жаль, что редакция журнала «Динамовский футбол» (№ 1, 1992), поместившая обширное интервью с С.С. Ильиным, обнародовала процитированную выше версию без персонального упоминания (но с достаточно прозрачным намеком на Н.П.Старостина, а редактировавший журнал И.С. Добронравов подтвердил мне, что речь шла именно о нем). Жаль потому, что лишила Николая Петровича возможности ответить.

Вопрос о том, надо ли публиковать непроверяемые сведения, всерьез давно не обсуждается. Если они представляют общественный интерес, ответ утвердительный. Лиши мемуаристику или жизнеописания свидетельств подобного толка, убери диалоги и другие подробности, не подлежащие документированию, такие публикации потеряют половину исторической ценности и читательской привлекательности. Другое дело – кому и чему верить. Это каждый решает для себя. В данном конкретном случае, признаю, я просто теряюсь.

Такого рода информация наших людей способна шокировать, а в так называемых цивилизованных странах привычнее иное, раздельное отношение к разным граням личности: если даже поверить, что прискорбный факт имел место, разве может быть подвергнута сомнению историческая роль Н.П. Старостина в создании и процветании «Спартака», в биографии отечественного футбола? Точно так же, как реакционные политические взгляды Кнута Гамсуна или Герберта фон Караяна не отменяют их литературной либо музыкальной грандиозности. Но воспроизведенная здесь версия понадобилась в данном контексте для понимания, что вес имени – не охранная грамота от ошибок и заблуждений самых авторитетных лиц, так что стоит поостеречься от слепого доверия их мнению.

Предметный разбор громких футбольных событий, который выше воспроизведен в кратком изложении, лишь подкрепляет вред монополизации в исторических суждениях и осуждениях. Старостины, разумеется, не виноваты в монополии на освещение перипетий 30-х годов. Наоборот, честь и хвала им за то, что сочно, образно, объемно воссоздали общественную и спортивную атмосферу того времени, на многое открыли нам глаза. Беда в том, что больше никто из мемуаристов не высказался на те же темы достаточно внятно, а одиночные исследователи ничего иного ни в архивах, ни в прочих источниках не раскопали.

В отражении футбольной действительности 50—60-х и тем более последующих годов прежней монополии формально уже не существует. Но ошибочно полагать, что исторические подвохи, вроде упомянутых, нам уже не грозят. Судите сами. В последнее время появилось немало мемуаров, биографических книг, интервью с ветеранами, журналистских публикаций об эпохе Нетто – Яшина – Стрельцова. Но на фоне этого многоголосья прямо-таки выпирают настойчивые попытки отдельных лиц в бесчисленных книгах, статьях, телевыступлениях агрессивно навязывать свои взгляды и даже целые исторические концепции, противостоящие точке зрения мемуарного и публицистического большинства. Фактически мы имеем дело с претензиями на своеобразную монополизацию в трактовке футбольных событий и их ключевых фигур. И такое своеобразие больно, несправедливо цепляет Льва Ивановича Яшина.

Неагрессивное как раз-таки большинство (вопреки известной формуле «рупора демократии» Ю.Н. Афанасьева) в своих высказываниях нового времени лишь добавляет любопытные штрихи в привлекательный портрет Яшина, который сложился еще в годы его выступлений на футбольных аренах. Правда, тогда этот портрет, напоминая творения Александра Лактионова и Александра Шилова, отдавал некоторой приторностью в духе принятого пропагандистского стиля советской эры. И первые негативные черточки, внесенные в привычный яшинский образ, можно было расценивать как реакцию на такой перебор. Но позже в нагнетательности выпадов, брызжущих из-под одних и тех же перьев, я уловил вполне определенную позицию, направленную на недружественное умаление личности и заслуг Яшина за счет искусственного возвышения других фигур. А это уже иная историческая конфигурация.

И вот результат. У футболиста-новатора отнимается и присваивается другим вратарем патент на изобретение неведомого прежде оригинального игрового приема, футбольный трудоголик оказывается отъявленным лентяем, почти патологический скромница, лишенный всякого пафоса в поведении и каких бы то ни было, в том числе материальных привилегий перед остальными футболистами, превращается в «номенклатурное» лицо. Что ж, знакомая уже нам история – «та самая, которая…».

Я и прежде, в 60—70-е годы, немного писал о Яшине. Но когда начитался летописного новодела, возникла неодолимая потребность защитить его от кощунственных нападок. Признаюсь, спрашивал себя: а нуждается ли Яшин в защите? Он же защищен безупречной национальной и международной репутацией, непререкаемостью знаков официального признания в футболе, не напускным, искренним уважением коллег – от Пеле до Сергея Овчинникова. Защищен и народной памятью – во множестве живы-здоровы люди, видевшие его в деле, а им абсолютно ничто, кроме разве что случающейся иногда слепой клубной враждебности, не мешало отложить в сознании образ, даже символ вратарской, игроцкой, спортивной, человеческой надежности, которая до самой верхотуры стадионов доносила, а на телеэкранах только укрупняла профессиональную ответственность и мужество этого человека.

Если Яшин и нуждается в защите, то лишь от недобросовестных интерпретаций, заразных прежде всего для новых поколений любителей футбола, ибо сами они наблюдать его не имели возможности, а потому полностью открыты для чужих впечатлений. Тем более что негативная информация особенно соблазнительна для неразборчивой публики, впитывается ею сладострастно. Так что защитить Яшина – это в первую очередь защитить правду, пусть от единичных, но языкастых толкователей, ловко, а иногда даже талантливо, что особенно опасно, перемешивающих реальные представления с извращенными.

И совсем не удивляет, что в стране сплошных извращений, где старики содержат на нищенскую пенсию безработных или беззарплатных взрослых чад, где уродливость рыночной экономики провоцирует массовое обращение к натуральному хозяйству (а без участков и огородов многим не выжить), где запуганные граждане боятся не только преступников, но и милицию, где матери бросают новорожденных, а толпы беспризорных и бомжей рассеиваются по городам и весям, где воры сидят не в тюрьме, а в роскошных поместьях и властных кабинетах, совсем уж ничего не стоит извратить правду о каком-то футболисте, будь он хоть трижды мировое светило.

И чего добились, если естественный протест против прежнего идеологического единообразия и идеализации признанных героев оборачивается отнюдь не джентльменским набором инсинуаций, наговоров, подковырок? Между прочим, это дурно характеризует и общественную атмосферу, толкающую конвертировать свободу мнений в откровенные или завуалированные выпады.

Чудной мы все-таки народ. Как никто озабоченные своим национальным величием и крутой кривой его падения, недовольные западной скупостью в признании наших ученых, писателей, кинематографистов, звезд шоу-бизнеса, зажимом наших спортсменов, реализуем сей комплекс неполноценности принижением тех немногих, кто наподобие Яшина, ценим и почитаем остальным миром. Что ж, мировое общественное мнение для нас не указ. Или, как подметил Владимир Высоцкий, «мы сами знаем, где у нас чего…».

Потому-то, среди прочего, нас и не понимает Европа. Когда она носилась в 70-х годах с советскими диссидентами, начисто забытый уже Тарсис, оказавшись в Англии, быстро потерял к себе интерес и уважение, потому что беспрерывно и грубо «поливал» Л.И. Брежнева, а неуважительное отношение к национальным лидерам там не принято. Фильм Александра Сокурова «Телец» потому и был фактически отвергнут на Западе, что ни критика, ни публика так и не смогли понять, как можно было показывать В.И.Ленина идиотом – «вы можете не принимать его идеологию, можете даже ненавидеть, но это одна из крупнейших личностей ХХ века, оказавшая влияние на весь его ход». Цитируя этот итальянский комментарий к сокуровскому пасквилю, я размышляю о том, почему хулители Яшина, да и не его одного, не позволяя, слава богу, подобных крайностей, все же не желают отказывать себе в удовольствии замахиваться на Гулливеров, выкрикивать гадости им вдогонку, или, как говорится, кусать льва (еще и по имени Лев) за пятку.

Чем бы ни были мотивированы попытки переоценить некоторые футбольные ценности, вытащить по кирпичику из яшинского пьедестала, оттяпать кусочек его славы – личными ли предубеждениями, неумеренной политизацией суждений или завистью пары коллег по вратарскому цеху – все это проделки людей из племени кусочников. Такого слова не найти ни у В.И. Даля, ни у С.И. Ожегова. Оно скорее всего жаргонное, зато точное. Им послевоенная ребятня наделяла жлобов, мелких и мелочных людей, которым что-то жалко для других. Кусочники поскупились даже на элементарную лояльность к Яшину.

Общероссийский дефицит душевной щедрости нашел выражение в крохоборстве кусочной дозировки добрых намерений. Для Яшина их оказалось жалко и в родном «Динамо». К 70-летию Льва Ивановича (1999) рассматривалось предложение присвоить московскому стадиону «Динамо» второе, яшинское имя. Однако тогдашний шеф футбольного клуба Николай Толстых это предложение отверг. Взял в союзники динамовских ветеранов, которые идею восприняли ревниво и не поддержали. Может, им действительно трудно было понять, что единственный динамовец, кто тянет на положение знаковой фигуры, на международный пиетет, это Яшин. Но для понимания динамовских руководителей было вполне доступно. Так нет, они заручились еще отрицательным мнением вдовы Яшина – Валентины Тимофеевны. Как сам прославленный вратарь никогда не кичился, что он Яшин, так и жена не была приучена выставлять его славу напоказ.

Но вот Толстых, немало повинный в том, что «Динамо» при равных стартовых условиях проиграло российскую дистанцию почти всем столичным клубам, вынужден был передать бразды правления динамовским футболом Юрию Заварзину. Смена власти никоим образом не улучшила, только усугубила положение команды, однако новые хозяева положения преподнесли как прогресс внимание к памяти Яшина. Идея присвоения стадиону имени первого вратаря мира была вытащена из архива, но оказалась реализована в усеченном варианте: так решили назвать только одну трибуну – почему-то Западную.

Уверен, как и многие другие, что Яшин заслуживает всей полноты добрых начинаний. Правда, есть такие, кто считает, что это нормально – в той же Англии именами известных игроков называют трибуны стадионов и даже какие-то сектора стадионных территорий. Но Англия – в данном случае не лучший пример, который следовало бы взять за образец. Там длиннее и богаче история футбола, она полна знаменитостями – стадионов не хватит. Да и традиции английского консерватизма не позволяют менять, даже модернизировать названия, существующие по сотне и более лет.

Мне почему-то ближе другие примеры: в Милане стадион «Сан-Сиро» носит второе имя – знаменитого форварда 30-х годов, двукратного чемпиона мира Джузеппе Меацца; в Ливорно местная арена названа в память лучшего «либеро» 60-х Армандо Пикки; в Мадриде стадион «Чамартин» получил имя владельца «Реала» золотой поры 50-х Сантъяго Бернабеу; переименованием стадиона в Будапеште золотыми буквами вписан в историю своего родного клуба «Кишпешт – Гонвед» феноменальный Ференц Пушкаш; в Кайзерслаутерне к названию городского футбольного ристалища добавлено имя местной мегазвезды – капитана сборной ФРГ, чемпиона мира 1954 года Фрица Вальтера. Я уже не говорю о том, что у нас и в ближнем зарубежье сложилась традиция нарекать великими именами стадионы не кусками, а целиком. Так в Москве увековечены Григорий Федотов, Всеволод Бобров (ледовый дворец ЦСКА), Эдуард Стрельцов, Игорь Нетто, в Тбилиси – Борис Пайчадзе, в Киеве – Валерий Лобановский.

Лев Яшин достоин подобного отношения ничуть не меньше, если не больше. Память о нем, правда, закреплена и в двух скульптурных композициях (на «Динамо» и в Лужниках), и в названиях Фонда социальной защищенности спортсменов, детско-юношеской футбольной школы, переименованной (2007) в Центр подготовки футболистов «Динамо», той самой трибуны динамовского стадиона. Но как-то разменена по более дробным объектам, а махина-стадион напоминал бы о такой заметной фигуре крупно и зримо. В полном соответствии с тем, что Яшин воспринимался современниками и вписался в историю как глыба, скала, как живая эмблема целой футбольной эпохи и принадлежащего ей поколения победителей. Слава богу, эта очевидность легко поддалась пониманию новых владельцев ФК «Динамо» из крупного банка ВТБ, озвучивших свое намерение присвоить имя вратаря динамовской арене после грядущей реконструкции.

Наиболее отчетливо и выпукло представлял Яшин свое боевое поколение – не советских роботов, какими их теперь силятся иногда изобразить, а людей, на которых можно было положиться. Гулкое эхо той поры важно уловить без скрежета «железом по стеклу», когда знакомые мелодии искажены чужеродными звуками модных сегодня аранжировок. Хочу заразить читателя собственным убеждением в том, что и сквозь фильтр времени Яшин, прямо по известной песне, «каким был, таким остался». Специалистом своего дела, каких футбол не знал, да и сейчас не знает, а вдобавок к тому славным человеком.

В наше бесславное, глухое время это теплое слово как-то выпало из употребления. Еще не так давно, когда хотели о ком-нибудь хорошо отозваться, так и говорили: славный парень. Вспомним опять-таки «славное море, священный Байкал». У Льва Яшина слава поистине байкальская, уникальная. Но «слава человека» и «славный человек», хоть и общего корня, бывают разведены самой жизнью. Эти понятия достаточно редко совмещаются в одном лице – большие таланты, как правило, эгоистичны, капризны, а то и совсем неприятны. Однако к Яшину это правило не имеет никакого отношения. Он потому и славный человек, что в ореоле всемирной славы не превратился в памятник самому себе, не изменил своей совести, остался таким же доступным, сохранил непритязательность, открытость, дружелюбие.

Жизнь Яшина, долгие годы казавшаяся безоблачной, обильно вознаграждала его за верную службу футболу, своей команде, своей стране, но и порядком трепала. Спортивные заслуги, высоченный авторитет в глазах спутников по ремеслу и трибунного многолюдья, сыпавшиеся со всех сторон почести во многом заслоняли и камуфлировали драматизм немилостивой судьбы. Видно, так у нас заведено, что даже славный человек, всеобщий любимец, и при жизни не мог избежать несправедливости, черствости, зависти, одиночества. Да еще удары по здоровью оказались более безжалостны, чем удары по воротам. Но он держал и их с той же стойкостью.

Мне повезло – многие десятки раз я видел Яшина в деле, был достаточно знаком с ним, хотя и не так близко, как мог бы при его контактности вообще, со мной, в частности (но сам виноват, потому что принципиально не желал входить в слишком дружеские отношения с футболистами – из опасения, что не смогу, как полагается журналисту, оценивать их объективно). За много лет вдоволь начитался о нем в наших и зарубежных источниках, наслушался тех, кто знал его лучше и дольше меня. Вынося на суд читателей прежде всего авторское представление о легендарном вратаре, мне кажется важным познакомить их со взглядами самого Яшина, а также отразить широкий спектр мнений о разных сторонах его человеческой и творческой личности. Так что в собственные наблюдения и впечатления намеренно вживляю наиболее интересные отзывы, извлеченные из груды суждений по признакам их информативности, доказательности, тонкости, афористичности и… неприемлемости, чтобы сразу же оспорить стремление навести тень на плетень.

Один отзыв, больше похожий на пророчество, спешу привести сразу же. Вот что я вычитал во французском альманахе «Футбол» за 1962 год: «Существует ли продукт, который портился бы скорее, чем спорт? Нет, не существует, ибо одно достижение быстро перекрывает другое. Но время от времени какой-либо выдающийся спортсмен сопротивляется эрозии забвения. Мы не боимся ошибиться в прогнозах: такая счастливая участь выпадет Льву Яшину». Эти слова оказались вещими.

Время в футболе бежит особенно стремительно. Быстротечная смена матчей и турниров, лихорадочная ротация игроков заслоняют и все дальше отдвигают от нас былых кумиров. Но и через 35 с лишним лет после ухода Яшина со сцены среди сегодняшних наших фанатов, даже не обремененных тягой к прошлому, вряд ли найдется такой, кто не слышал бы этого имени, оно и сейчас произносится с придыханием. Имя-то по-прежнему на слуху, а вот за какие такие заслуги попало в Пантеон вечной памяти, многие имеют весьма смутное и приблизительное представление. Поэтому и важно предварить биографические подробности сеансом посвящения в секреты особой живучести этого имени – что значил и значит Лев Иванович Яшин в футболе, каким драгоценным сокровищем виделся и видится коллегам, каким близким и понятным открылся простому стадионному люду.

С живых впечатлений о Яшине, сразу задающих планку в профессиональной и народной оценке его места в футбольной, спортивной, во всей российской истории, и начинаю путешествие вглубь биографии замечательного вратаря, которая этот высший балл шаг за шагом накапливала. Канва спортивных событий заодно превращается в главную козырную карту, которая сама по себе бьет россказни злостных выдумщиков. Казалось бы, нет резона специально вступать в спор, создавая им лишнюю рекламу одним только неоднократным упоминанием. Однако даже очевидные факты, а тем паче неоднозначные, подаются порой настолько предвзято, что эти толки явно нуждаются в полемическом сопровождении. Начиная уже с просветительского «предуведомления», каковы статус, вес, влияние Яшина в футбольном мире, – разве можно закрыть глаза на поползновения тем или иным макаром сбить ему цену, поколебать заслуженное делами положение на вратарском, вообще игроцком подиуме? Локальные, даже совсем мелкие поводы тоже не останавливают доброхотов от ядовитых укусов. Долголетняя бомбардировка читающей публики наскоками на Яшина уже отравила сознание части болельщиков – сам убедился в общении.

Почти пушкинским советом «не оспоривать глупца» мешает воспользоваться один нюанс. Даже кое-кто из благожелателей, посвященных в подробности замысла, предостерегал меня от излишнего присутствия в этой книге ополчившихся на Яшина «пигмеев»: «Их жалкие потуги давно забыты, не стоит всякие поклепы реанимировать, снова вытаскивать на белый свет». Увы, не забыты, как раз-таки, возможно, потому, что принадлежат не глупцам, не пигмеям, а персонам с тем или иным весом в спортивной среде. Не секрет, что на знакомые имена больше всего клюют легковерные. И если оставлять зловредные выплески без контрдоводов, они так и будут вольготно гулять по белу свету. К тому же лежащую перед вами книгу можно рассматривать как некоторого рода свод мнений о Яшине. Подпиливать его замалчиванием сомнительных оценок нет нужды. Пусть люди получат представление о разных подходах. Пусть в конце концов усвоят, что можно ждать от тех самых узнаваемых лиц, кто позволяет себе зарваться или завраться.

Верно заметила когда-то Марина Цветаева: «Читатели газет – глотатели клевет». Если бы только газет! Отрава уже перетекла из периодики в книги (особенно уважаемого некогда издательства «Молодая гвардия»), придавая кривотолкам несиюминутный заряд. Вот и ответ требуется адекватный, книжный. Но если тема сей вступительной главы и обстоятельность исторического захода возбуждают подозрение, что это сочинение затеяно ради отпора оппонентам, мой ответ таков: слишком много чести! Желание автора оспорить сомнительные мнения переросло в цель просто-напросто правдиво представить героя и его эпоху, отводя полемике вспомогательное место, то есть включая по ходу дела и мере необходимости. Неизмеримо больший интерес я нахожу в шансе сквозь череду биографических деталей и спортивных будней получше разглядеть самого Яшина, чтобы выудить истоки необыкновенности этого обыкновенного человека, по внешнему облику, привычкам и поведению похожего на соседа, встречного, сослуживца – любого из нас.

В странствии по десятилетиям и годам яшинской саги, не менее чем этапы большого пути, как пафосно выражались газетчики советских времен, показательны и ухабы этого самого пути, о чем старались тогда помалкивать. Мало того, что их сглаживание ретушировало правду, невозможно было извлечь корень в понимании человека. Между прочим, мои скромные изыскания натолкнули на вопрос, почему в русский язык, родивший идиому «корень зла», равноправно не врос «корень добра». Видно, зло в нашей жизни, питающей язык, издавна слишком кричащее. Но герой повествования предоставил автору счастливую возможность искать и находить корни добра, и я не отказал себе в удовольствии даже озаглавить так последнюю, итожащую главу, где завидно высокие профессионализм и человечность Льва Ивановича Яшина, так или иначе рассыпанные по предшествующим страницам, сгущены и объединены как его исконная и органичная суть.

Задача передо мной нелегкая, но притягательная – представить эту масштабную фигуру как можно объемнее, предложить читателю ясное понимание, чем же этот «русский мирового значения» брал, пленял, сражал, покорял самых разных людей, имя которым – легион.