Текст книги "Пугачёвочка. Концерт в четырёх частях"

Александр Стефанович
Пугачевочка. Концерт в четырех частях
Формула звезды (роман о шоу-бизнесе) Авторская версия

А мир устроен так, что все возможно в нём,

Но после ничего исправить нельзя…

Леонид Дербенев

Пролог

Недавно ко мне приехали телевизионщики брать очередное интервью. Корреспондент спросил:

– Александр Борисович, у вас все завешано картинами и фотографиями. А почему же нет хотя бы одного фото с Пугачевой?

– А с какой стати они тут должны висеть?

– Я думал, у вас все в фотографиях Аллы Борисовны. Так многие считают.

– Считать не вредно, – ответил я. – На самом деле Алла была только одним из эпизодов моей жизни. Ярким, но коротким. А приключений и без нее хватало.

– Может, расскажете что-нибудь о ней – попросил он.

А я подумал: если и вспоминать о наших отношениях, то надо рассказывать не о ней (чужая душа – потемки), а о себе. О том, что видел и что чувствовал человек, оказавшийся в самом центре тогдашней эстрадной тусовки.

Часть первая
Allegro

Глава первая
Предостережение Дербенева

С Аллой мы познакомились осенью 1976 года. Я тогда работал на «Мосфильме», снял уже несколько картин. В том числе первый советский мюзикл «Дорогой мальчик» по пьесе Сергея Михалкова на музыку Давида Тухманова. Песни к этому фильму написал замечательный поэт Леонид Дербенев, с которым мы подружились. Необыкновенно остроумный человек, он был не только автором песен, которые пела, и до сих пор поет вся страна – один только шлягер про зайцев с залихватским припевом: «А нам все равно, а нам все равно…», чего стоит! – но и частушек, считавшихся народными. Например:

 
Что все чаще год от года
Снится нашему народу?
Показательный процесс
Над ЦК КПСС.
 

Авторство такой шутки по тем временам тянуло лет на десять лагерей строгого режима. А вторая частушка могла претендовать уже на высшую меру наказания:

 
Каждый день на огороде
Над говном грачи галдят,
А Ульянова Володю
Даже черви не едят.
 

Обе были написаны в самый разгар строительства коммунизма. Одна к очередному юбилею Октябрьской революции, а другая – к столетию со дня рождения Ленина.

Дербенев был еще потрясающим импровизатором. Однажды Карл Ильич Элиасберг, известный дирижер, его подначил: «Вот вы, Леонид, пишете эпиграммы на всех подряд, а на меня – слабо?» И Дербенев мгновенно выдал:

 
Мне ваше имя-отчество
Произносить не хочется,
Ведь из-за Карла с Ильичем
Мы все остались не причем.
 

Леня сочинял не только частушки и эпиграммы, но и серьезные стихи. Например, такие, навеянные запретами на выезд из СССР:

 
Волки гонят оленя.
Волки знают, что он устанет.
Может, встать ему на колени?
Попросить пощады у стаи?
А, может, они ему не враги?
Но опыт веков беги, говорит, беги!
 

Это стихотворение не было, конечно, напечатано. Советская власть Дербенева недолюбливала, а он отвечал ей взаимностью. Книги у него не выходили, и в Союз писателей его не принимали, но он состоял в более демократичном Союзе кинематографистов, так как написал песни почти к ста фильмам…

Так вот, это именно Лене пришла в голову идея познакомить меня с Пугачевой. Однажды при встрече он сказал:

– Есть одна девушка, очень талантливая, нужно ей помочь. Я думаю, ты это сумеешь сделать. Может, у вас даже что сложится. Только учти, она совсем без тормозов. Я тебя об этом заранее предупреждаю. Чтобы потом претензий не было.

– А она симпатичная? – поинтересовался я.

Дербенев своим предложением попал в мое слабое место – помогать красивым девушкам для меня одно из любимых развлечений.

Глава вторая
Первое впечатление

Тут надо сказать, что о Пугачевой как о певице я к тому моменту ничего не слышал. Ну, крутилась по радио песенка «Арлекино», но у меня она никак не ассоциировалась с будущей знакомой. И вообще, эстрадой я не очень интересовался. В нашей кинематографической среде к этому жанру относились весьма пренебрежительно. Кино, театр – это искусство. А эстрада – что то такое второсортное.

Через какое-то время Леня и его жена Вера пригласили к себе. Они жили в небольшой квартире на проспекте Мира. И вот я приезжаю и вижу симпатичную девушку – стройную (во что теперь трудно поверить), рыжую, конопатую, губастую и безумно темпераментную. Было ей тогда двадцать шесть лет. Мы посидели в кухне за столом, потом перебрались в гостиную, где стояло пианино. Возле инструмента Алла почувствовала себя в родной стихии. Ударила по клавишам, спела одну песенку, другую, принялась пародировать модных тогда певиц – Пьеху, Ротару, Миансарову. Леня читал веселые стихи. Я рассказывал анекдоты. В общем, вечерок удался. А она оказалась в центре внимания. В чем Пугачевой нельзя отказать, так это в умении в любой компании перетянуть одеяло на себя. Одно из ее «самопальных» четверостиший повествовало как раз об этом:

 
Я не боюсь быть убежденной
В том, что вас надо убедить.
Не страшно мне быть побежденной,
А страшно вас не победить.
 

Декламируя последнюю строчку, она направила палец в мою сторону. Стишки, конечно, были корявые, но зато откровенные. В общем, эта рыжая бестия произвела на меня впечатление.

Я вызвался ее проводить и повез на своих «Жигулях» домой. Она жила в конце Волгоградского проспекта. Едем мы, за окнами ночь, хлещет дождь. Все вокруг такое унылое, серое. И вдруг на обочине дороги я замечаю большую бетонную звезду высотой несколько метров, покрашенную бронзовой краской, какой-то военный памятник, что ли. Алла, прищурившись, спрашивает:

– Видишь звезду?

– Да.

– А знаешь, почему она тут стоит?

– Нет.

– Потому, что здесь звезда живет.

Когда мы прощались, то договорились снова встретиться.

Через некоторое время я ей позвонил и пригласил в ресторан Дома кино, в то время один из лучших. Туда невозможно было зайти запросто, все столики были заняты, и за каждым сидела какая-нибудь знаменитость. Это обстоятельство показалось мне привлекательным. Я хотел произвести впечатление на девушку и думал, что Алла будет в восторге. Но она предложила другой вариант – поехать на Рублевку, в ее любимое заведение «Сосновый бор», которое она упорно называла «Еловая шишка». С гражданками, за которыми ухаживаешь, желательно не спорить. Ладно, решил я, на Рублевку, так на Рублевку.

Надо заметить, что в те времена это загородное шоссе еще не было символом показной роскоши. Слава Рублевки, как места демонстрации всевозможных понтов, была еще впереди. Поэтому в ресторане «Сосновый бор» не наблюдалось никого из тогдашних звезд. Там вообще было пусто! Мы с Аллой сидели в зале вдвоем. Из чего я заключил, что она уже использовала это тихое заведение для конспиративных свиданий…

В ресторане Пугачева выкинула эффектный трюк. Я всю жизнь веду записные книжки. И на первых страницах прошу написать что-нибудь известных людей, с которыми приходилось общаться. Там оставляли свои приветствия или пожелания Иосиф Бродский, Евгений Рейн, Григорий Чухрай, Юрий Любимов, Иннокентий Смоктуновский, Давид Тухманов, Пьер Ришар, София Ротару, Михаил Боярский и многие другие.

Я протянул книжку Пугачевой: «Оставь тут свой автограф, вдруг когда-нибудь станешь знаменитой». Она взяла нож, разрезала палец, выдавила на страницу капельку крови и написала: «Это кровь Аллы Пугачевой. Определите на досуге мою «группу». Потому, как петь это мое «кровное» дело. Алла. 24.XI.76 г. Ресторан «Еловая шишка».

Этой выходкой она меня, конечно, поразила. Чтобы поскорее определить вышеуказанную группу, я после ресторана повез девушку в гостиницу «Мосфильма», где тогда жил. То есть действовал в соответствии с ее письменной инструкцией – было как раз время досуга.

В моей комнате на столе стояла пишущая машинка. Я вставил в нее лист бумаги и напечатал: «Алла, ты мне безумно нравишься! Ты самая прекрасная певица на свете, а кроме того, самая очаровательная женщина. Я очень рад, что у тебя нашлось немного времени для меня. Я этого никогда не забуду. Сегодня я почти счастлив, если оно (счастье) есть. По этому поводу Дербенев написал бы десять песен, а я одним пальцем на машинке стучу то, что придет в голову».

А когда я вышел из комнаты и вернулся, то прочитал на том же листке:

«Пусть будет так… не знаю как. Но пусть будет. Один йог сказал: «Если нельзя, но очень хочется, значит – можно». Шутка про «нельзя, но очень хочется» была понятна нам обоим. Это было любимое выражение Дербенева, который нас, можно сказать, и «сосватал».

А на следующее утро я сделал возлюбленной первый творческий подарок. В записной книжке, рядом с ее «автографом кровью», я написал: «Идея. «Театр Аллы Пугачевой». 25.11.76».

– Что это значит? – спросила она.

– Это совет. Ты попробуй не просто петь песню, а сделать из нее маленький спектакль. Все должно быть, как в театре. И платье у тебя должно быть такое, которое могло бы трансформироваться в разные сценические костюмы, чтобы играть в нем множество разных ролей. Реквизит, который у тебя в руках, ты тоже должна обыгрывать.

– Но у меня в руке только микрофон.

– Представь, что это не микрофон, а факел, которым ты освещаешь себе путь, а через минуту это уже скипетр царицы, а еще через минуту – бокал, из которого ты пьешь вино.

– Действительно, микрофон можно обыграть, – подхватила она. – Вот в этой песне я сделаю так, а в этой – так. Это можно использовать.

То есть очень быстро все сообразила и, как губка, впитала полезный совет.

– А еще у тебя есть идеи? – спросила она.

– Это я расскажу при следующей встрече.

Глава третья
Тайная жизнь

Мы стали встречаться, но делали это тайно. Тому были причины. У меня была невеста, дочка крупного чиновника Совета министров РСФСР, актриса. Не буду называть ее фамилию, она уже давно в Америке семейной жизнью живет. А до этого я семь лет состоял в браке с актрисой Наташей Богуновой, партнершей Саши Збруева по известному сериалу «Большая перемена», но к моменту встречи с Аллой мы с Наташей разошлись. С невестой все было серьезно. Мы даже ходили в ЗАГС, где взяли анкеты для заявлений.

У Пугачевой, в свою очередь, был жених армянин, руководитель эстрадного оркестра, где она тогда работала певицей. В армянском коллективе Алла смотрелась, мягко говоря, странно. Однажды она пригласила меня на свой концерт. Но это только так звучало – «на свой». На самом деле, где-то в середине второго отделения Пугачева пела всего две песни. Оркестр был армянский, и в нем зажигали свои звезды – певцы и музыканты. Например, целых двадцать минут было отдано ударнику. Он виртуозно сыграл соло на барабанах и сорвал бешеные аплодисменты. Такой же восторг публики вызвало исполнение древнего национального хита «Ов, сирун, сирун». В зале ведь сидели, в основном, армяне.

Появление Пугачевой особенного ажиотажа не вызвало. И ее песни – тоже. А я чуть не упал, когда увидел черное парчовое платье в пол, пошитое по лекалам закавказских умельцев, в котором Алла вышла на сцену. Его украшала пристегнутая к коленке искусственная бумажная роза! Это был просто тихий ужас. И я после концерта честно сказал любимой о своем впечатлении.

А она в ответ поведала грустную историю о том, как после победы с «Арлекино» на фестивале «Золотой Орфей» переругалась с музыкантами из ансамбля «Веселые ребята», где тогда работала. И когда волна повсеместной популярности «Арлекино» схлынула, не смогла никуда пристроиться, кроме как в оркестр своего жениха. «Я и сама понимаю, что это не мое. Но ведь нужно, чтобы кто-то всем этим занимался: организацией концертов, костюмами, аккомпанирующим коллективом…» – произнесла она с горечью.

В то время единственным светлым пятном в ее творческой жизни было сотрудничество с Зацепиным и Дербеневым. Здесь ей очень повезло. Потому что Александр Сергеевич Зацепин, один из лучших в нашей стране композиторов, был не только талантливейшим мелодистом, но и хорошим инженером. «Причем здесь это?» – спросите вы. А при том, что Зацепин создал в своей квартире первую и единственную в Советском Союзе частную звукозаписывающую студию. Государственных студий в Москве было только две – на фирме «Мелодия» и в Доме звукозаписи. И очередь туда измерялась месяцами, если не годами. А Зацепин переоборудовал старую квартиру в генеральском доме в одном из арбатских переулков в современную по тем временам студию, и у него не было проблем с записью его музыки.

Там были установлены какие-то специальные, тройные оконные рамы, висели шумопоглощающие шторы. Александр Сергеевич сидел за пультом в соседней комнате, отделенной от гостиной огромным звуконепроницаемым стеклом, возле микрофонов находились исполнители.

Будучи людьми инициативными, Зацепин с Дербеневым монополизировали производство песен для окраинных киностудий – «Таджикфильма», «Узбекфильма», «Казахфильма» и так далее. Студия Зацепина не простаивала ни минуты. К какой только кинобелиберде не сочиняли они песенок! Фильмы были кошмарные, но из своих произведений Зацепин с Дербеневым ухитрялись делать хиты. Например, была такая, сразу же почившая в бозе, детская картина «Отважный Ширак». А вот песенка к ней про «Волшебника-недоучку» живет до сих пор:

 
Вычислить путь звезды,
И развести сады,
И укротить тайфун —
Все может магия!
Есть у меня диплом,
Только все дело в том,
Что всемогущий маг,
Лишь на бумаге я...
 
 
Даром преподаватели
Время со мною тратили,
Даром со мною мучился
Самый искусный маг.
Мудрых преподавателей
Слушал я невнимательно.
Все что ни задавали мне,
Делал я кое-как…
 

Большинство этих песен исполняла Пугачева. Иногда мы целые ночи просиживали в студии Зацепина. Я был свидетелем того, как Алла, озорничая перед микрофоном в образе «недоучки», вдруг не в такт затянула припев: «Да-аром…» А потом, испугавшись, зажала руками рот и воскликнула: «Ой!» Это было совсем не по музыке и не по тексту, но Дербенев с Зацепиным оставили в окончательной фонограмме ее «художественное хулиганство». Потому что такую находку заранее никогда не придумаешь!

На этой студии рождались и такие шедевры, как песня «Есть только миг». Однажды я спросил у Лени, как ему в голову приходят гениальные стихи. «Это в Союзе писателей «гениальные» стихи пишут, а у меня дело на поток поставлено. Часто я должен выдать текст новой песни за какой-нибудь час, чтобы запись не сорвать…» – пробурчал он и показал мне свой тайный ящик. Там были записаны на карточках некие заготовки – мудрые мысли и цитаты.

«Вот смотри, Саша, я прочитал в книжке китайское изречение: «Настоящего нет. Есть только прошлое и будущее». Теперь понимаешь, от чего я оттолкнулся, когда написал: «Есть только миг между прошлым и будущим – именно он называется жизнь»? Или вот, например, поразившая меня строчка Бориса Пастернака: «Прощайте годы безвременщины…» Это про нашу жизнь при советской власти. Я в известной песне про «Остров невезения» эту мысль использовал так: «Ребятня и взрослые пропадают зря – на проклятом острове нет календаря!» – и еще добавил: – «Что они ни делают, не идут дела, видно, в понедельник их мама родила…» – когда узнал, что день Октябрьской революции двадцать пятое октября 1917 года (седьмое ноября по новому стилю) выпал как раз на понедельник!»

Мне кажется, что такая озорная творческая атмосфера царила у Зацепина не случайно. Ведь в этом доме в Большом Ржевском переулке жила Маргарита, героиня бессмертного романа Булгакова. В свое время я дружил с ее прототипом, вдовой писателя Еленой Сергеевной, и она мне о своей жизни рассказывала. Именно из этого самого дома Маргарита отправилась в свой полет…

Как я теперь понимаю, Дербенев познакомил меня с Аллой не без задней мысли: если у нас все сложится, то трио может превратиться в квартет. То есть я буду делать музыкальные фильмы, Алла в них сниматься и исполнять песни Зацепина и Дербенева. Мысль, надо сказать, не лишенная изящества.

Глава четвертая
Шапито-шоу

Я работал в мосфильмовском Объединении комедийных и музыкальных фильмов. И карьера у меня развивалась весьма успешно. Комедии тогда снимали выдающиеся мастера – Гайдай, Данелия и Рязанов, а я делал музыкальные картины, которые били рекорды посещаемости. К тому же сотрудничал с Сергеем Владимировичем Михалковым, не только автором гимна СССР, но и председателем Правления Союза писателей РСФСР, лауреатом Ленинской премии, Героем Соцтруда, депутатом Верховного Совета СССР, и так далее и тому подобное. Поэтому наши с ним авторские гонорары и отчисления от тиража фильмов оплачивались по высшей в стране ставке.

Режиссеры «Мосфильма» относились к элите общества. На них тогда буквально висли все лучшие девушки Москвы. И не только из-за материального достатка или возможности сняться в кино. Мэтры пользовались различными привилегиями – от получения званий и бесплатных квартир до поездок на международные фестивали. Они были завсегдатаями и желанными гостями закрытых творческих клубов, о которых простым смертным оставалось только мечтать: Дома кино, Дома литераторов, Дома журналистов, Дома актеров – перед входом там постоянно дежурили толпы людей в надежде попасть в узкий круг избранных.

Сегодня, когда на каждом углу по ночному клубу со стриптизом, легкодоступной наркотой и музыкой на любой вкус, рассказы про «закрытые клубы для творческой интеллигенции» могут вызвать ироническую улыбку. По нынешним меркам это понятно. Но наша повесть относится к определенному историческому периоду, и оценивать ее события нужно по правилам той жизни. А в брежневскую эпоху общество было устроено так: с одной стороны, КПСС делала вид, что строго контролирует все сферы жизни, с другой – в творческих кругах царила атмосфера «понизовой вольницы». При этом наше кино, во что сейчас трудно поверить, занимало ведущие позиции в мире. Популярные фильмы собирали по пятьдесятсемьдесятдевяносто миллионов зрителей, общее количество кинопосещений в стране достигало полумиллиарда. На любом заборе висел лозунг: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино. В.И. Ленин» – потрясающая, между прочим, находка ушлых советских киношников, выудивших «правильную» цитату из поучений вождя.

Советские режиссеры получали призы на самых престижных кинофестивалях. На творческих встречах в переполненных залах зрители смотрели на них, как на небожителей. Короче, жизнь била ключом.

У нас с Аллой все складывалось хорошо. Но встречались мы, как я уже говорил, тайно. Если ходили в гости, то в квартиры или в мастерские к знакомым. А свидания устраивали в той же гостинице «Мосфильма». Я в это время снимал музыкальную картину «Диск» с участием «Песняров». На съемках фотограф Вячеслав Манешин сделал первую нашу с Аллой фотографию.

«Диск» снимался для показа в Америке в связи с предстоящими гастролями «Песняров» в США и Канаде. Белорусский ансамбль потом получил за них премию Ленинского комсомола. Такие гастроли были настоящим прорывом для советских исполнителей. И мне предоставили определенный карт-бланш, чтобы сделать интересную картину в западном духе, а не кондовый советский музыкальный фильм. Вот я и «гулял по буфету», придумывая разные трюки и снимая каждую песню как музыкальный клип. В конце фильма я вставил эпизод, называвшийся «Музыкальный магазин», и для него специально придумал сцену с участием Аллы. Под это дело мы записали ее песню. Так Пугачева впервые появилась на «Мосфильме»…

Одно неизменно при всех режимах: тайные романы рано или поздно становятся явными. И как-то на очередное свидание Пугачева пришла с квадратными глазами:

– Мой армянин меня подозревает. Дикий скандал, кавказская ревность. Ты должен спасти мою честь. Должен что-нибудь придумать!

Ну, в общем, классическая женская логика: «Ты должен – и все!»

– Ладно, – говорю, – давай устроим образцово-показательную встречу. Ты придешь к Дербеневу с женихом, а я – с невестой.

И вот собираемся мы на кухне у Лени с Верой. Я висну на своей девушке. Пугачева – на армянине. Написанный мной сценарий продуман до деталей. С Аллой у нас, разумеется, исключительно творческое содружество, мы встречаемся только чтобы обсудить совместные проекты, будущие фильмы и тому подобное. Жених Пугачевой – солидный, между прочим, человек лет шестидесяти, в растерянности смотрит вокруг. Но мы с Аллой играли свои роли с такой достоверностью, что убедили даже его, и моя тайная возлюбленная могла вздохнуть с облегчением.

Армянин вроде бы успокоился, перестал устраивать Алле сцены, но ей самой надоел этот фарс. И однажды она сказала:

– Слушай, а чего мы, блин, придуриваемся? Встречаемся, как шпионы в детективном романе. Давай пошлем всех подальше и будем жить вместе.

– Давай, – согласился я.

Глава пятая
Человек со стороны

Она пригласила меня к себе – но не в родительскую квартиру, куда я за ней заезжал и где жила Кристина, а в другую – свою собственную. Оказывается, у нее была «однушка» в Вешняках, в панельном доме на окраине у МКАДа, доставшаяся в результате развода с бывшим мужем Миколасом Орбакасом. Алла там не жила. Отдала эту «хату» музыкантам из «Веселых ребята». Кое-кто из солистов-вокалистов водил туда девушек и употреблял любимые народные напитки в немереных количествах. Обстановка была соответствующая.

Я просто обалдел, когда увидел эту жилплощадь. Комната была совершенно пустая. На полу – полосатый матрас не первой свежести, а вокруг – водочные бутылки и горы всякого мусора. Алла поспешно ушла на кухню готовить еду, а я взял веник, ведро и стал разгребать этот бардак. Одних бутылок вынес на лестничную площадку сто сорок штук. Я их сосчитал из любопытства. А когда расчистил комнату, стал прикидывать, как бы поуютнее организовать пространство.

На глаза попалась картонная коробка с Кристинкиными вещами – первыми рубашечками и носочками и даже с первой прядью ее волос. Там же лежали игрушки, свечки, мишура. До Нового года оставалась пара недель. Я установил елку на коробку, а из мишуры на полу выложил извилистую «дорожку» до двери. Разложил шарики. Зажег свечи. Получилось очень эффектно. Когда Алла вошла с подносом, то чуть не уронила курицу, которую пожарила. Вместо гадюшника, который был еще час назад, в комнате царила атмосфера праздника.

– Это что такое? – спросила она, кивнув на мою «инсталляцию».

– Звездный путь, – ответил я. – Путь жизни Аллы Пугачевой…

С того вечера мы поселились в этой квартирке. У нас были нежные отношения. Конечно, мы не демонстрировали каждому встречному наши чувства, но перестали скрывать, что живем вместе. Несмотря на привязанность друг к другу, мы с Аллой оставались самостоятельными творческими единицами и занимались каждый своим делом. Я – фильмами, которые тогда снимал. Алла – концертами и гастролями. Утром мы уезжали каждый на свою работу, а вечером садились за стол, ужинали, рассказывали друг другу, как прошел день. Конечно же, ходили в гости к друзьям, в театры, на кинопремьеры, в рестораны, особенно часто – в Дом кино.

Постепенно обустроили квартиру. Первым делом купили югославскую стенку и мягкую мебель – диван, столик и два кресла. За это я дал взятку директору магазина – еще одну стоимость этих вещей. Достать тогда ничего было невозможно. Алла пачками раздавала билеты на свои концерты (это тоже был дефицит!), чтобы мы с заднего крыльца могли приобрести цветной телевизор, одеяла, подушки и постельное белье, посуду…

Я съездил в Питер, привез из родного дома несколько фамильных антикварных вещей. Но комната была небольшая, шестнадцать метров, особо там не развернешься.

Мы жили настоящим. Но и о прошлом друг другу, конечно, рассказывали. Я узнал, что жизнь Пугачевой складывалась непросто. Алла окончила дирижерско-хоровое отделение Музыкального училища имени Ипполитова-Иванова, работала аккомпаниатором в цирковом училище. А мечтала петь на эстраде. С шестнадцати лет стала выступать в «сборных солянках» артистов, гастролировавших в провинции. Это была далеко не сладкая жизнь. Там было все: и изнурительные поездки по глубинке, и нищета, и бесконечные приставания мужиков. Она не сдавалась и долго не могла пробиться. Ездила по маленьким городкам и селам, где зачастую не было никаких условий. Иногда артистов укладывали спать прямо в клубе, на раскладушках, а в углу ставили ведро – чтобы ночью не бегали на улицу.

Так продолжалось десять лет. Другой давно опустил бы руки. Но однажды ей повезло. Она попала на фестиваль «Золотой Орфей» в Болгарии. Попала случайно.

За год до этого Алла участвовала во Всесоюзном конкурсе молодых артистов эстрады и заняла третье место. Первое отдали певцу с чудной фамилией Чемоданов. Он-то и должен был ехать на болгарский фестиваль, но то ли что-то натворил, то ли заболел. Когда Чемоданов отпал, решили послать парня, получившего второе место. Тот оказался гомосексуалистом, и поэтому «невыездным». (Сегодня его бы отправили первым).

Тут вспомнили о Пугачевой, буквально за несколько дней до конкурса. Она едва успела найти песню для выступления – нужно было петь болгарский хит, сделать аранжировку, русский текст. Алла поехала в Болгарию и победила. Но это была только первая ступенька к славе. Ведь на конкурсах в странах сателлитах СССР побеждали многие: и Пьеха, и Ротару, и Ненашева, и Кристалинская, и Миансарова, и Лещенко… До положения суперзвезды было еще ой как далеко. Песню «Арлекино» знали все, но Пугачева народу была толком не известна.

Расставшись с женихом, Алла устроилась в «Москонцерт». Начались поиски нового аккомпанирующего коллектива, хорошего администратора, гастрольного репертуара. Я чем мог помогал любимой девушке. Например, пошил ей новое концертное платье во время съемок фильма «Диск». Старое Алла оставила в армянском коллективе. Для сюжета фильма эпизод с Пугачевой был даром не нужен, но под него художник Марина Левикова изготовила для Аллы в пошивочной мастерской «Мосфильма» красивое концертное платье, отвечавшее новым сценическим задачам. Фотограф Слава Манешин, всегда работавший на моих фильмах, сделал на съемках «Диска» портрет, где Пугачева в этом платье сидит у меня на плече. Фотка потом обошла многие издания.

Есть в западном менеджменте такое понятие – «человек со стороны». В налаженный бизнес, который катится по наезженным рельсам, запускают дилетанта. Тот смотрит на все свежим «незамыленным» взглядом и предлагает: «А почему бы не сделать это иначе? Вот так или так?» Наверное, я выполнял похожую роль.

Однажды Алла предложила мне съездить с ней в Москонцерт. Я ожидал увидеть что-то солидное, сродни «Мосфильму», но моему взору предстал убогий двухэтажный барак в районе трех вокзалов, похожий на сарай. Что интересно, люди, работавшие в этой жалкой дыре, вовсю «гнали понты». Один взахлеб рассказывал о триумфальном концерте в Белгороде. Другой уверял, что у него «схвачена» Ужгородская филармония. Это было смешно. Я привык к совсем другому масштабу. У нас на «Мосфильме» если уж хвастались, то Госпремиями и «Оскарами». Я честно поведал Алле о своих впечатлениях. Она только невесело усмехнулась в ответ – «что имеем, то имеем». Для нее в тот момент было важно уйти в собственное плавание.

Еще Алла рассказывала мне о порядках, царивших в эстрадной жизни, а я советовал, как их обойти, или как исправить положение.

Простой пример. Алла пожаловалась, что на гастролях в провинции ее – солистку, имя которой на афишах по всему городу, – селят в маленьком гостиничном номере. Провинциальные журналисты приходят брать интервью у столичной артистки и с изумлением реагируют на это убожество. Но концертные администраторы в ответ на просьбу Пугачевой переселить ее в люкс отвечают: «С какой стати? Ты что – народная артистка? Живи, где полагается по чину. Так заведено».

Выслушав печальное повествование на эту тему, я вспомнил, что мне как режиссеру-постановщику в экспедициях всегда предоставляют лучший номер в гостинице и в нем, как правило, для красоты стоит рояль. Я посоветовал: «А ты не проси «люкс». Требуй номер с роялем для репетиций. Не будут же они тащить инструмент в тесную однокомнатную щель. Скорее всего, рояль оставят на месте, а ты будешь жить в апартаментах». И что вы думаете? Сработало. Вскоре Алла сообщила: «Теперь живу как королева. Все знают – Пугачева селится там, где есть рояль»… Больше на гастролях проблем с «жилплощадью» у нее не было.