Текст книги "Семья Звонаревых. Том 2"

Трофимов отстегнул шашку и протянул её штабс-капитану.

– Наган, – приказал Борейко.

Трофимов вынул было наган из кобуры.

– Вместе с ней, – приказал Борейко.

– Вы не имеете права обезоруживать меня на передовой! В двух шагах неприятель. В любую минуту австрийцы могут нагрянуть сюда, и мне нечем будет защищаться, – возмущённо проговорил Трофимов.

– Как-нибудь защитим вас, – насмешливо проговорил Борейко. – Это всё ваше оружие или что-либо ещё у вас имеется?

Звонарёв заметил в заднем кармане брюк поручика браунинг и передал его Борейко.

– Есть ли у вас ещё оружие? – справился штабс-капитан.

– Даю слово офицера, больше ничего нет! – заверил Трофимов, но Звонарёв обнаружил ещё пистолет в одном из боковых карманов брюк.

– Я совсем забыл про него, – пролепетал Трофимов.

– О честном слове офицера тоже, верно, забыли? – усмехнулся Борейко.

– Если бы мы были не на войне, то я вызвал бы вас к барьеру!

– Отправляйтесь под арест, поручик. Зуев, выставишь двух часовых. Одного к двери, а другого к окну и не спускать глаз с их благородия, – распорядился Борейко.

В повозке, отобранной у Трофимова, оказалось два больших несессера[44]44
  Несессер – специальный контейнер (сумка, борсетка, кошелёк, шкатулка, футляр и пр.) для мелких предметов. В своём большинстве используется для хранения принадлежностей гигиены, косметики, маникюра, шитья, рукоделия и др.


[Закрыть] с богатейшим набором столового серебра. По выгравированным на нём вензелям и надписям удалось установить, что все эти вещи принадлежали командующему одной из австрийских армий генералу Бём-Ермоли[45]45
  Бём-Эрмоли Эдуард, фон, с 1917 года – барон (12 февраля 1856 – 9 декабря 1941) – австрийский военачальник. Учился в кадетском корпусе в Санкт-Пёльтене, затем в Терезианской академии, окончил курс академии генерального штаба. С началом Первой мировой войны назначен командующим 2-й армией, которой командовал до мая 1918. Вначале армия была отправлена против Сербии, но вскоре её пришлось вернуть и отправить на Восточный фронт для отражения русского наступления в Галиции. Командовал армией в Карпатской операции, во время австро-германского наступления в 1915 году и русского наступления 1916 года. В результате конфликтов с германским командованием приказом императора был смещён с поста командующего, а 2-я армия была переименована в Восточную армию. После войны поселился в Опаве (Троппау) в Чехословакии. После аннексии Судетской области Германией (1938) получил почётное звание генерал-фельдмаршала вермахта (единственный из австрийских командующих). Но вскоре скончался в Вене, похоронен в Троппау.


[Закрыть]. Он был богатым магнатом австрийской империи и так привык к комфорту, что даже на войне считал невозможным лишиться столового серебра.

Тут же были найдены надувная резиновая ванна и различные интимные подробности ночного туалета. Всё это вызвало весёлые замечания со стороны солдат, помогавших распаковывать несессеры и другие предметы, обнаруженные в телеге.

Все ценности были сданы под охрану часового у денежного ящика.

Едва развязались с этим, как появился Заяц в сопровождении пожилого, седовласого, весьма почтенного господина, одетого в пиджачную пару и мягкую летнюю шляпу.

Это и оказался «известный специалист по взлому денежных касс и сейфов», как его отрекомендовал Заяц. Внесли стальные сейфы и взломщик начал их тщательно осматривать со всех сторон.

– Восемнадцать сейфов в моей жизни я взял. Правда, последний уже лет пять назад. Только старая дружба с Ильёй Львовичем, – кивнул взломщик на Зайца, – и заставила меня взяться за это дело.

Внимательно осмотрев сейф, взломщик нашёл на нём фабричный знак венгерского завода и стал подбирать ключи. У него оказался целый альбом различных ключей от несгораемых шкафов, сейфов и денежных касс. Однако все его старания оказались безуспешны. Тогда Блохин подошёл к сейфу и постучал молотком по замку. К изумлению всех, замок громко звякнул и дверь легко отворилась.

Все кинулись разглядывать, что в нём находится. Как и ожидали, сейф был забит пачками бумажных австрийских денег различного достоинства, начиная от самого мелкого до банковских билетов тысячешилинговой ценности с портретом какой-то императрицы или королевы. Затем в руки попалась пачка совершенно новых русских денег сторублёвого достоинства с портретом Екатерины II. Таких пачек оказалось всего несколько, на сумму около ста тысяч рублей.

– Перепиши, Серёжа, все деньги, укажи, какие на них буквы и номера и завтра сам свезешь в полевое казначейство и сдашь под расписку.

Второй сейф оказался наполненным различными деловыми бумагами, и их решено было доставить в ближайший войсковой штаб.

Было за полночь, когда, наконец, в батарее улеглись спать. Борейко ночью несколько раз вставал и лично проверял, как несут караул часовые и дневальные. Трофимов громко храпел у себя в комнате.

На общем совете было решено захваченное столовое серебро не сдавать в полевое казначейство, а отправить прямо в Питер.

– Все деньги, как русские, так и австрийские, мы сдадим в полевое казначейство, – распорядился Борейко.

– Значит, казначейские чиновники хорошо поживятся. Русские-то деньги они украсть не посмеют. За это в военное время полагается расстрел на месте, а австрийские, конечно, всё украдут, – заметил Звонарёв.

Звонарёв с Зайцем и арестованным Трофимовым направился в Люблин вместе с повреждённой пушкой, а батарея, согласно полученному приказу, двинулась вперёд. Ей предстояло за день пройти около тридцати километров по бездорожью.

Штаб 2-й гвардейской пехотной дивизии, куда сдали Трофимова, направил поручика с маршевой ротой на передовую.

Совершенно убитый таким оборотом дела Трофимов бросился в ближайший госпиталь. Но и там поручику не повезло. Врачи нашли его здоровым и, улыбаясь, сообщили об этом. Ничего не поделаешь – пришлось Трофимову вместе с маршевой ротой идти на передний край.

Сбитые с укреплённых позиций австрийцы быстро отходили на запад, где на линии реки Сан у них был подготовлен укреплённый заранее рубеж.

Следуя по пятам противника, русские настигли австрийцев у самой укреплённой полосы и теперь пытались с ходу захватить её, но потерпели неудачу и, остановившись, стали подтягивать войска и артиллерию.

Глава 22

Свою батарею Звонарёв нашёл ещё стоящей в резерве. Вместе с прапорщиком прибыла уже исправленная пушка.

Тяжёлой батарее было поручено разрушить основной узел австрийской обороны. На небольшой горушке находился дот из железобетона и толстых бревён, имевший многослойную огневую оборону и окружённый несколькими рядами проволочных ограждений, делавших дот труднодоступным для атаки пехоты. Необходимо было его основательно разрушить. Без этого продвижение было невозможно. Поэтому Борейко особенно тщательно выбирал огневую позицию для батареи. Местность была ровная, и приходилось ставить пушки за перелесками.

Вася Зуев предложил расположить батарею на лесной полянке и пушки тщательно замаскировать ветвями. Прикинув положение батареи по карте, Борейко согласился.

С темнотой батарея начала занимать боевую позицию.

Солдаты окапывались, рыли ровики для номеров.

В той же роще, где расположилась тяжёлая батарея, находился штаб Гренадёрского полка. Его командир, рослый краснолицый полковник, решительно запротестовал против такого соседства и потребовал перемещения батареи в другое место. На все разумные доводы Борейко полковник отвечал только криком. Чувствуя, как в нём закипает злость и, опасаясь сорваться, Борейко поспешил покинуть полковника.

В это время подошла маршевая рота пополнения, которую привёл Трофимов. Увидев его, полковник справился, как Трофимов, артиллерист, попал в пехоту. Узнав причину, очень обрадовался и сразу зачислил его в штаб полка.

– Примите под свою команду тяжёлую батарею. Её командир очень несговорчив и не хочет считаться с моими указаниями, – пожаловался полковник Трофимову.

– Я сам из этой батареи, господин полковник, и отлично знаю её командира. Мало дисциплинирован, дерзок с начальством и груб с подчинёнными, – охарактеризовал Борейко Трофимов.

– Тем лучше! Я смещу его с командования, а назначу вас командиром батареи, – решил полковник.

– Разрешите доложить, господин полковник, – вмешался в разговор адъютант полка, – нашему полку придётся атаковать основной узел вражеского сопротивления в этом районе, а без помощи тяжёлой батареи мы не сможем его разрушить.

Полковник заколебался. Появление Зуева с пакетом от Борейко отвлекло его внимание от этих переговоров. Адъютант с полковником принялись рассматривать схему и переносить на свои карты те пункты, которые должна была обстрелять тяжёлая батарея.

О Трофимове забыли.

Воспользовавшись этим, поручик отошёл от Зуева и полковника подальше.

«Зачем лезть на рожон? – рассуждал он. – Помирать одинаково плохо, что в пехоте, что в артиллерии. А тут, по всему видно, такое начнётся, что и костей не соберёшь. Нет, надо подобру-поздорову убраться подальше. Живём-то один раз…»

К вечеру Трофимов добрался до Люблина, на ночь устроился на одном из пунктов Красного Креста, а с утра направился в тыловой госпиталь. «Авось на этот раз повезёт», – подумал он. Но военный врач, осмотрев Трофимова, холодно проговорил:

– Вот что, милостивый государь, пеняйте на себя. По закону военного времени я обязан вас задержать и передать куда следует. Вы покинули передовую, удрали в тыл. У вас одна болезнь – ярко выраженная симуляция. А это попахивает дезертирством.

И военврач немедленно сообщил о дезертирстве поручика Трофимова в штаб 2-й гвардейской дивизии генералу фон Нотбеку. Оказалось, что в штабе было получено донесение командира гренадёр об исчезновении прикомандированного к полку поручика Трофимова. Бледный, насмерть перепуганный, он предстал перед генералом.

Задав поручику два или три вопроса, Нотбек тут же распорядился предать его военно-полевому суду по обвинению в дезертирстве. Суд собрался немедленно и вынес приговор: за дезертирство из части в виду неприятеля разжаловать Трофимова в солдаты и расстрелять.

Принимая во внимание первую судимость, генерал смягчил приговор, отправив его рядовым в свой полк с маршевой ротой. Командиру роты были даны специальные указания. Трофимова переодели в солдатскую форму Гренадёрского полка и поставили в общий строй.

Маршевая рота прибыла на место уже затемно. Ночью Трофимова направили на пополнение одной из рот полка, которая с утра должна была атаковать австрийскую позицию.

Едва рассвело, как Борейко открыл огонь по укреплённой горушке. Стояло ясное прохладное утро, солнце светило в спину русским и в глаза немцам. Это очень облегчало пристрелку. Отправив Зуева в пехотные окопы для наблюдения, Борейко после первых выстрелов справился, как ложатся снаряды.

– Кучно, как раз туда, куда надо! – не замедлил доложить Вася.

Один за другим грохотали страшные разрывы тяжёлых снарядов, и к небу вздымались высокие чёрные столбы дыма и пыли.

Вскоре Борейко заметил, что с обстреливаемой им горушки по ходам сообщений бегут солдаты.

Солнце поднималось всё выше, изрядно припекая землю. Русская пехота постепенно накапливалась на переднем крае обороны. Чувствовалось, что приближается момент атаки. В воздухе, блистая серебряными крыльями, проносились вражеские самолёты.

Сначала тихо, затем всё громче и увереннее, переливаясь из окопа в окоп, нёсся крик:

– Ура-а-а!

Это были цепи русских солдат, которые, как волны, перекатывались через бруствер и со штыками наперевес стремительно приближались к австрийским окопам. Ещё немного, ещё последний бросок и уже никакая сила не сможет сдержать эту лавину.

В этот момент ударили уцелевшие австрийские пулемёты и батареи. Они били фланговым огнём, скашивая шеренги русских солдат. Пехота залегла. Атака могла захлебнуться.

– Огонь! Скорее огонь! – бледный, с перекошенным от бешенства ртом, кричал Борейко в телефон.

Когда замолчали пулемёты австрийцев, русская пехота вновь поднялась и с яростью ворвалась в окопы противника. Заметив это, Борейко открыл огонь по тем местам, где он обнаружил пулемётные гнёзда. В несколько секунд огневые точки были уничтожены.

Австрийцы дрогнули и начали торопливо отходить. Пехота ринулась за ними. Всё перемешалось. Слышались только лязг железа, предсмертные крики, стоны, проклятия. Боясь поразить своих, примолкли пушки обеих сторон. Замолчала и тяжёлая батарея Борейко, выжидая результатов атаки.

Зуев не выдержал этой напряжённой, полной смертельной опасности тишины. Схватив винтовку, он одним махом выскочил из окопа и, пригибаясь, побежал туда, откуда доносились грозные звуки жестокого боя.

– Назад! – Вася скорее почувствовал, чем услышал, срывающийся голос Звонарёва. Ноги сами несли его к австрийским окопам. Во рту пересохло. Вместо сердца чувствовал сосущий холодок.

– Ура-а-а! – вырвался хриплый крик из его глотки. Рядом с ним, задыхаясь, бежали Лежнёв, Михайленко и Заяц.

Пехота пробежала уже больше половины пути до врага, когда хлестнула пулемётная очередь, и с десяток солдат со стонами повалились на землю. Трофимов в этот момент увидел перед собой глубокую воронку от снаряда и с разбегу повалился в неё. Рыхлая земля была ещё тёплой от солнечных лучей и ещё сохраняла горьковатый запах взрывчатки. Здесь было тихо и безопасно.

Подбежавший унтер грубо крикнул:

– Сейчас же вылазь из ямы, а то штыком приколю, – и угрожающе вскинул винтовку.

Трофимов нехотя, с трудом поднялся на ноги. В это время над ним разорвалась шрапнель, и пули со зловещим визгом пролетели над головой. Ни одна из них не задела Трофимова, но он снова повалился в воронку и решил больше из неё не вылезать.

– Если ещё раз спрячешься – пристрелю, как собаку! – пригрозил подошедший офицер.

Перепуганный Трофимов, трусливо втягивая голову в плечи, побежал за другими солдатами. Вдруг неожиданно он провалился в глубокую яму и больно ушиб ногу. Осмотревшись, куда он попал, Трофимов понял, что находится на дне глубокого, полузасыпанного землёй австрийского окопа. Тут же сидели трое солдат – двое австрийцев и один русский. Они мирно перевязывали друг другу раны. У русского кровоточила нога, и он старался остановить кровь. Австрийцы были ранены в руки. Бледные от потери крови, они с трудом двигались по окопу. Русский перевязывал раненого в плечо австрийца, а тот сунул в рот русскому солдату сигаретку и дал прикурить её.

Трофимов осмотрелся, не понимая, кто здесь пленный, а кто победитель. Но война была явно забыта. Ещё недавно злейшие враги, готовые убить друг друга, теперь они оказались только страдающими, несчастными людьми.

– Тебе куда попало, земляк? – спросил русский солдат, видя, как Трофимов трет ушибленную ногу.

– Я не ранен. Оступился и провалился в эту яму. Кто тут кого взял в плен: ты или они тебя? – спросил Трофимов.

– Мы просто замирились. Надоело друг друга калечить! – пояснил русский солдат.

В это время из полузасыпанного землёй блиндажа просунулась чья-то рука с пистолетом, и Трофимов наверняка простился бы с жизнью, если бы один из австрийцев не ударил наотмашь по этой руке. Пуля пролетела мимо.

Русский солдат схватил свою винтовку и со всей силой ткнул штыком в блиндаж. Раздался отчаянный вопль.

– Пошли, что ли, дальше или здесь останетесь? – спросил Трофимов.

– Мы отвоевались, а тебе следует идти за своими на австрияков, – ответил русский, подозрительно приглядываясь к Трофимову.

Русские части ушли далеко вперёд. По полю шли санитары, переносившие в тыл тяжелораненых, легкораненые брели сами. Трофимов старался не смотреть на них, чтобы не пугаться, не потерять совсем голову от страха, и неторопливо брёл вперёд, вслед за наступающими цепями.

Он шёл довольно долго и, наконец, понял, что впереди него уже нет пехотных частей. По полям гарцевали отдельные группы всадников из кавалерийского прикрытия. Трофимов вошёл в деревню и, зайдя в первую хату, попросил напиться. Затем он прилёг на скамейке.

Под вечер австрийская разведка нашла Трофимова лежащим в хате. Трофимов предъявил своё сохранившееся офицерское удостоверение и тотчас был отправлен в штаб. Его здесь не замедлили допросить о расположении и количестве русских войск.

Всё, что Трофимов знал, он сообщил допрашивающему его офицеру. Австрийцев особенно поразило, что он был тяжёлым артиллеристом. Они очень редко попадали в плен.

Ночью русские неожиданно перешли в наступление. Офицеры австрийского штаба бежали из деревни, оставив на месте все штабные бумаги. Трофимов бежал вместе с ними.

Утром штабные бумаги австрийцев попали в штаб Гренадёрского полка и из них узнали об измене и предательстве Трофимова. Но он был уже вне досягаемости русской армии.

Одновременно с Трофимовым попали в плен Заяц, Лежнёв и Михайленко.

Заяц немного знал немецкий язык, и австрийцы назначили его старшим. По дороге в лесу Заяц громко по-русски скомандовал:

– Тикай, братцы, кто может! – и бросился в ближайшие кусты.

Пленные разбежались.

На следующее утро испачканный, с расцарапанным лицом Заяц предстал перед Борейко. Он доложил, что прибыл из плена в батарею. Вскоре явились Лежнёв и Михайленко. Они видели среди бегущих офицеров австрийского штаба и Трофимова.

– Жаль, не было у нас под руками винтовки, а то мы его наверняка пристрелили бы, – сожалел Заяц.

Глава 23

Австрийская армия быстро отходила на запад. Даже естественные преграды – водные рубежи – австрийцы не смогли использовать для обороны. Русская армия за несколько часов форсировала реку Сан. Без боя, в стремительном отступлении был оставлен Львов, столица и главный город Галиции.

Преследующие неприятеля русские войска делали переходы по тридцать километров ежедневно. За наступающей армией шла тяжёлая батарея Борейко.

В десятых числах сентября батарея Борейко подошла к небольшому галицийскому городку Тарнобжегу, расположенному на правом берегу Вислы. Весь белокаменный, утопающий в зелени садов, он казался очень красивым.

Австрийцы задержались в непосредственной близости от западной окраины города. В Тарнобжеге расположились русские штабы и резервы. Город оказался битком набитым солдатами и военными повозками.

Австрийцы бросили на участок Тарнобжега значительные силы. Продвижение русских частей приостановилось, командованию пришлось подтягивать резервы.

Расположение Тарнобжега – на правом берегу Вислы – подсказало командованию интересный тактический приём: перебросив на левый, северный, берег реки русскую пехоту, обойти фланг австрийцев и ударить им в тыл. Командир Гренадёрского полка полковник Новиков и Борейко тщательно изучали по карте местность, сличали показания разведки с картой.

– Проведём разведку боем. Я сейчас открою огонь по австрийцам, а вас, господин полковник, прошу проследить за действием моих снарядов, – предложил Борейко.

Вскоре с десяток тяжёлых снарядов обрушилось на окопы австрийцев, после чего пехота, в сопровождении лёгких пушек, бросилась в атаку. Австрийцы отошли на полтора-два километра и вновь задержались на следующей укреплённой полосе.

Стало очевидно, что лобовой атакой их далеко не сдвинешь и необходим глубокий обход с противоположного берега реки.

Как только стемнело, началась переправа на левый берег Вислы батальона гренадёр. Чтобы не привлекать внимания австрийцев, переправлялись через реку в полной тишине, значительно ниже Тарнобжега. Ночь выдалась туманная, что помогло скрыть многочисленные лодки русского десанта. Высадившийся батальон по левому берегу реки направился вверх по течению, вскоре миновал Тарнобжег и вышел во фланг, а затем и в тыл вражеской обороны.

Беспечные австрийцы хотя и выставили дозоры на левом берегу реки, но солдаты спали по хатам или устроились на берегу на копнах скошенного сена.

Гренадёры захватили некоторые из этих дозоров. От них узнали пароль и пропуск и спокойно двинулись вперёд, не встречая сопротивления. Началась вторая переправа, вверх по реке через Вислу, теперь уже с левого на правый берег реки. Первые лодки были сразу замечены дозором австрийцев и даже освещены ракетами. Но сообщённый пароль и пропуск с указанием, к какому именно полку принадлежат солдаты, совершенно успокоили австрийскую охрану, и она спокойно допустила высадку десанта.

Едва вступив на землю, гренадёры обезоружили встретивших их солдат и, связав, оставили под охраной на берегу реки.

Высадка десанта продолжалась беспрепятственно. Переправилось уже больше роты с несколькими пулемётами, пока, наконец, кто-то из австрийцев догадался, что это русские и выстрелом поднял тревогу.

Тихая ночь сразу огласилась грохотом стрельбы, трескотнёй пулемётов, криками, взрывами ручных гранат. В воздух стали взлетать десятки осветительных ракет. Но гренадёры уже прочно зацепились за небольшой плацдарм на вражеском берегу. Каждую минуту подходили всё новые и новые лодки с подкреплением. Захваченные врасплох австрийцы слабо сопротивлялись.

Высадка десанта произошла в том районе, где располагались австрийские дивизионные и корпусные обозы, легко поддавшиеся панике в ночной темноте.

Только один, расположенный здесь на отдых первоочередной полк оказал сопротивление и даже попытался сбросить в реку русских.

Но через реку уже переправились русские батареи. Выкатив свои пушки в стрелковую цепь, артиллеристы в упор начали расстреливать опомнившихся было австрийцев. Не выдержав артиллерийского огня, единственный оказавшийся боеспособным австрийский полк в панике бежал. Русские подразделения хлынули вперёд, захватывая всё новые и новые селения в тылу австрийцев.

В то же время русские части на переднем крае обороны, услышав стрельбу в отдалённом тылу врага, энергично атаковали противника.

Начало светать, когда охваченные паникой австрийские обозники на полном карьере врезались в боевые порядки своей пехоты и смяли их. Тогда все полки дрогнули и бросились бежать куда глаза глядят.

Австрийцы, зажатые между двух огней, заметались на небольшом пространстве в тщетных поисках спасения. Они поняли, что попали в ловушку и, побросав оружие, массами стали сдаваться в плен.

Только к полудню это побоище кончилось. Австрийцы откатились сразу больше, чем на двадцать километров, отойдя к реке Дунайцу.

На следующее утро Звонарёв доложил Борейко, что из четырёх пушек три к стрельбе непригодны и требуют капитального ремонта. Непригодны они были и к длительным переходам по разбитым дорогам.

В тот же день Борейко подал об этом рапорт по начальству и получил приказ отправиться в Ивангородскую крепость, где были организованы тыловые артиллерийские мастерские.