Текст книги "Танец на лезвии ножа"

Глава седьмая

Дорога к колхозу «Светлый путь» оказалась отнюдь не ровной и гладкой. По большому счету ее вовсе не было. На отрезок пути протяженностью всего-то в пять-шесть километров ушло без малого час времени. Постоянно приходилось объезжать бездонные лужи, какие-то траншеи и колдобины, способные остановить продвижение военного броневика. Я пожалел, что не поехал засветло, теперь, при свете фар, находясь за рулем, было трудно правильно определять степень непреодолимости того или иного препятствия, поэтому зачастую возникала необходимость покидать уютный салон и собственными ногами проверять надежность дороги. В результате уже на полпути к населенному пункту в ботинках хлюпало, а брюки были по колено в грязи. «Через тернии к звездам» – этот девиз какого-то рыцарского ордена древних времен был здесь весьма кстати. Не каждый автолюбитель отважится повторить мой подвиг. Повезло еще, что на дворе стояло жаркое и сухое лето. Даже последний дождь не смог полностью расквасить дорогу. Я представил, что здесь творится дождливой осенью, и внутренне содрогнулся. Если бы не экстраординарные обстоятельства, никогда не рискнул бы посетить этот медвежий угол. Вроде бы и до столицы недалеко, а такая тоска зеленая! Коль дорога такова, каков же сам «Светлый путь»?

Была слабая надежда, что мои подозрения не оправдаются. Вполне возможно, что местное крестьянство самостоятельно нашло способ построить светлое будущее в отдельно взятом колхозе и живет себе припеваючи. А дорогу специально испортили, чтобы соседи реже наведывались в гости и не завидовали счастливой жизни тружеников села.

Чуда не произошло. Деревня встретила нас слепыми окнами покосившихся бревенчатых избушек. Здесь даже электричества не было. Жизненный ритм людей определялся восходом и заходом солнца. В столь поздний час местное население уже либо находилось в своих постелях, либо готовилось ко сну. Во всяком случае, пока ни единой живой души на улице мною замечено не было.

Остановившись у первого дома, окна которого были освещены мерцающим светом масляной или керосиновой лампы, я тихонько постучал в стекло. На стук высунулась грязная, нечесаная и не вполне трезвая физиономия аборигена мужского пола. Дыша мне в лицо жуткой смесью винного перегара и чеснока, физиономия задала вполне резонный вопрос:

– Че надо?

– Где тут кузнец живет? У меня к нему дело. – Отстраняясь на почтительное расстояние от ядреного выхлопа, я спросил в свою очередь у парня.

– Поезжай прямо, аккурат упрешься в кузницу. Не ошибешься – старый Матео до утра не спит, все книжки почитывает. У него одного электричество. Как увидишь дом со светящимися окнами, значит, это старый дурень Матео не спит – читает. А ехать надо прямо, никуда не сворачивая. Найдешь дом со светящимися окнами, а рядом кузня, так сразу и стучи в дверь. Матео не спит…

– … все книжечки почитывает. – Чтобы остановить этот словесный понос, мне пришлось самому закончить мысль местного жителя.

Общаться с зацикленным алкашом настроение пропало. Все, что нужно, я уже знал. Поэтому продолжил свой путь к любителю ночного чтения – кузнецу Матео.

Свора деревенских собак с лаем увязалась было за машиной, но я немного опустил стекла задних дверей. Злыдень негромко, но авторитетно рявкнул на шумный эскорт в образовавшуюся щель, и дворняги, поджав хвосты, поспешили удалиться прочь с нашей дороги.

– Молодец, Злыдя, так их! – одобрил я пса. – Сразу тебя зауважали!

Похоже, до утра нам не удастся покинуть «Светлый путь» и моему другу еще предстоит поближе сойтись с местной собачьей братией. За Злыдня я не опасался, более того, был абсолютно уверен, что самые крутые местные хвостатые авторитеты завтра будут находиться в весьма плачевном состоянии, если, конечно, рискнут встать на его пути. Может быть, даже у какой-то лохматой местной дивы, по истечении положенного срока после визита напарника, народится куча злыднеобразных щенят.

Искомый дом оказался на противоположном конце деревушки. Даже в темноте можно было разглядеть, что внешним обликом он выгодно отличается от окружающих его покосившихся избушек. Это было добротное двухэтажное строение, сложенное из толстенных дубовых бревен, под черепичной крышей. Обитель грамотея-кузнеца располагалась в глубине широкого двора и была отделена от улицы витиеватой металлической вязью ограды, скорее всего, работы самого хозяина. Двор перед домом был вымощен белыми плитами обтесанного известняка и ярко освещен мощной галогенной лампой.

Нажав два раза на кнопку звонка, я замер у ворот в ожидании реакции. Наконец дверь распахнулась, во дворе показалась невысокая коренастая фигура хозяина и трубным басом заблажила на всю округу:

– Кого там принесло на ночь глядя? Если это опять ты, Хвост, так я тебе в пятый раз повторю: халявы не будет! Денег ты у меня больше не получишь, пока не вернешь прежние долги! Иди проспись и не крутись здесь по ночам, иначе я тебе все конечности повыдергиваю и в задницу запихну!

Грозный карлик хотел уже удалиться обратно в свои покои, но мне удалось все-таки привлечь его внимание:

– Уважаемый мастер Матео, я никакой не Хвост, а запоздалый путник. К вам по делу. Если вас не затруднит, уделите мне, пожалуйста, минуту своего драгоценного времени!

Кузнец, вняв мольбам, шаркающей старческой походкой направился в мою сторону. Теперь было хорошо видно, что это вовсе не человек, а самый настоящий гном. Вот это уже интересно! Ни разу не слышал, чтобы гномы в одиночку селились среди людей, тем более в сельской местности.

Лет двести назад они покинули свои горы и кланами стали селиться в крупных городах, где за короткое время прибрали к рукам почти весь банковский бизнес. Вкладчиков привлекала абсолютная надежность хранилищ гномов, высокий процент по вкладам и низкий по займам, а главное – полная конфиденциальность. За умеренную плату в необъятных сейфах горного народа можно было спрятать любую вещь надежно и на сколь угодно долгий срок. Что говорить, большинство моих сбережений покоилось именно там.

В городах гномы не растворились среди людей, а держались компактными группами, оставаясь верными своим вековым традициям и укладу жизни. Браки между людьми и гномами были очень редки и не поощрялись ни с той, ни с другой стороны. Этому было простое объяснение – потомство, появлявшееся на свет от этих браков, рождалось хилым, нежизнеспособным: младенцы, как правило, не доживали и до года.

Матео был типичным представителем своего народа. Ростом едва достигал моей груди, но за ребенка принять его нельзя было никак: широченные плечи, могучие руки и толстенные ноги – все это однозначно указывало на то, что передо мной взрослый мужчина. К тому же от самых бровей его лицо было покрыто густым, темным, с заметной проседью волосом, а голову украшала белая как снег пышная шевелюра. По причине обильной растительности на физиономии кузнеца можно было увидеть лишь небольшой участок морщинистого лба, крупный, пупырчатый, бордовый нос с огромной бородавкой на кончике и маленькие, очень живые синие глазки. Я затруднился бы навскидку угадать его возраст, возможно, лет двести – двести пятьдесят, что соответствовало сорока – сорока пяти человеческим. На то они и долгоживущие, чтобы долго жить.

Кузнец подошел вплотную к забору и молча стал изучать непрошеного гостя. Наконец его грубый голос вновь нарушил ночную тишину:

– Машину закатывай во двор, иначе к утру местная голытьба растащит ее по винтикам!

Позвенев связкой ключей, он вставил один из них в замок на воротах. Громко щелкнуло, и широкие створки гостеприимно распахнулись.

Определив «Кентавра» в указанное хозяином место и прихватив рюкзак с вещами, я покинул салон. Вслед за мной умудрился выскочить Злыдень и, к моему великому ужасу, направился прямо к хозяину, игриво помахивая хвостом. Вместо того чтобы шарахнуться от зверя, мастер широко улыбнулся и в свою очередь сделал несколько шагов в сторону пса. Затем гном, привстав на цыпочки, смело положил руку на голову пса и стал почесывать его между ушами, приговаривая нежно:

– Славный песик! Не бойся, дядюшка Матео не обидит тебя!

Команда «сидеть» так и не успела сорваться с моих губ. Я стоял и с открытым ртом наблюдал сцену трогательной встречи гнома и свирепого зверя, который, кроме своих хозяев-пенсионеров и меня, никогда никого к себе близко не подпускал. Злыдень щурился от удовольствия, вертел хвостом, будто пропеллером. Мне показалось, что он даже немного присел, чтобы карлику было удобнее его гладить.

Наконец кузнец отстранился от моего товарища, потрепав напоследок за загривок, и обратил взор на меня:

– Подожди минуту, я только закрою ворота!

Мне почему-то все больше и больше нравился этот гном. Сам факт, что пес признал его, говорил о многом. За внешней грубостью хозяина скрывалось большое доброе сердце и чистая, открытая душа. Злыдень внутренним звериным чутьем мгновенно определяет плохого человека и, как бы тот ни старался, никогда не подпустит к себе близко непонравившуюся личность.

После того как ворота были закрыты, Матео взмахом руки пригласил нас в дом. Я приказал псу оставаться во дворе, но хозяин решительно возразил:

– Я живу один, собака не помешает, нечего ей здесь комаров кормить! – и проворчал тихонько в усы: – Что за народ пошел? Сами любят в тепле нежиться, а о братьях своих меньших вовсе не думают.

– Зря вы так, мастер Матео, лучшего друга, чем Злыдень, у меня нет. Он мне недавно даже жизнь спас, – с укором произнес я.

– Ладно, не обижайся на старого гнома. Это я так, не со зла. – Матео легонько подтолкнул меня в спину и поманил пса в дом.

Первым делом хозяин приказал мне снять грязную, мокрую обувь и брюки, сунул взамен теплые домашние тапочки и широченные, но короткие суконные штаны и, пообещав, что к утру все будет сухим и чистым, куда-то отнес мои вещи. Тапочки были как раз впору, а штанишки пришлось подпоясать веревочкой. Потом он усадил меня в кресло за низенький стол в просторной гостиной, расположенной на первом этаже, а сам минут на пять исчез. Через небольшой промежуток времени стараниями хлебосольного кузнеца на столе не осталось свободного места от тарелок с разными закусками и емкостей с напитками. Покончив с сервировкой, он задумчиво посмотрел на Злыдня и снова убежал на кухню. По возвращении Матео держал в руках неглубокую тарелку с громадным куском свежего мяса с большой сахарной косточкой, покрытого крапинками крупной соли.

Моя нижняя челюсть в очередной раз отвисла от удивления. Откуда хозяин может знать о пристрастиях пса? Возможно, он телепат и на ментальном уровне успел расспросить Злыдня? На мой вопрос гном с улыбкой ответил:

– Молодой человек, эту породу в давние времена вывел мой народ для борьбы с пещерными упырями. Когда-нибудь приедешь погостить на недельку к старику Матео, я тебе многое расскажу об их повадках и привычках. Сейчас вижу, ты подустал малость. Поэтому поужинаем, и за дело. Ведь ты не из праздного любопытства на ночь глядя тащился в нашу глушь по буеракам и колдобинам? Значит, хочешь предложить работенку сельскому кузнецу. Тебе до утра еще не помешает отдохнуть. В молодые годы сон имеет даже большее значение, чем еда… – Глаза его покрылись поволокой, гном вспомнил что-то приятное из своей давней молодости, но ничего больше не сказал и сел за стол напротив.

Ужин прошел в полном молчании, лишь треск челюстей, скрип ножа по тарелке да бульканье и шипение жидкости, наливаемой в кружку, нарушало ночную тишину. Мясо лесного оленя было хорошо прожарено и щедро сдобрено пряностями. Поднимавшийся во рту жар мы с хозяином заливали прекрасным элем, который он изготовил лично по старинным гномьим рецептам. Жареный картофель в качестве гарнира, сдобные пирожки с разнообразной начинкой – все было вкусно, питательно и хорошо сочеталось с пивом.

После основной трапезы Матео убрал со стола посуду, зыркнул на меня, решительно пресекая все попытки оказать ему посильную помощь в этом деле. Затем принес графинчик с золотистым виски, пару трубок и табакерку, доверху наполненную душистым табаком. От крепкого напитка и трубки я отказался. Гном, опрокинув стопочку, смачно крякнул и глубоко затянулся дымом. Затем вытащил из нагрудного кармана куртки очки в массивной роговой оправе, водрузил их на свой здоровенный нос, отчего, как мне показалось, тот стал еще больше, и обратился ко мне:

– Итак, юноша, недурно было бы представиться для начала.

Мое лицо мгновенно залилось краской. Что это со мной? Неужели я забыл назвать ему свое имя? Нехорошо как-то получилось. Я начал лихорадочно выбирать легенду из богатого арсенала своих домашних заготовок, но врать почему-то вовсе не хотелось. Что-то подсказывало мне, что гном сразу же раскусит любую ложь и обидится. Плюнув на конспирацию, – в конце концов, я ничем не рискую, гномы не вмешиваются в дела людей и умеют хранить чужие тайны, как свои, – назвал свое настоящее имя: Ромуальд Подкидыш. Оно было дано мне в приюте, я им теперь почти не пользовался и сам понемногу стал забывать его. Затем без дополнительных уговоров рассказал ему, кто я и чем занимаюсь, а также обо всем, что произошло со мной за последние двое суток.

Клянусь Создателем, я не утаил от мастера Матео ни единой мелочи, кроме странного сна. После того, как я вывалил на бедного гнома всю накопившуюся в душе муть, как ни странно, стало легче, будто излил душу не первому встречному незнакомцу, а самому близкому на свете человеку.

Кузнец внимательно выслушал рассказ, так ни разу не перебив. По окончании он встал со своего места, подошел вплотную ко мне и положил тяжелую руку мне на плечо.

– Бедный мальчик, как же тебе плохо сейчас… – И еще раз повторил: – Бедный, бедный мальчик.

Захотелось внезапно по-детски уткнуться в его могучую грудь и расплакаться, но с великим трудом мне удалось справиться со своими эмоциями.

– Не волнуйся, здесь тебе ничего не угрожает. Никакая Гильдия не посмеет обидеть кого-либо в моем доме. Хоть я такой же изгой, как и ты, но имя Матео еще достаточно известно в определенных кругах. Теперь на боковую!

Я вытащил из рюкзака шкатулку и, стараясь не зацепить ее взглядом, протянул Матео, предупредив о ее опасных свойствах.

Кузнец покосился на артефакт и тут же отвел глаза в сторону.

– Да, вещица древняя. Пока ты отдыхаешь, я немного тут покумекаю. Как ты говоришь: толщина стенки не меньше сантиметра? К утру будет готово.

Добрый хозяин проводил меня на второй этаж в отдельную спальню и, велев располагаться на широченной, немного коротковатой кровати, удалился. Развалившись на мягких перинах, я еще слышал, как кузнец выпустил на ночную прогулку Злыдня, потом сразу же отключился…

…и тут же проснулся. Я лежал совершенно голый на каменном постаменте посреди огромной пещеры. Было сумрачно, но голубоватое свечение, исходившее от стен, позволяло хорошенько рассмотреть все вокруг. Ничего особенно примечательного здесь не было – пещера как пещера. На полу кое-где кучки черных грибов округлой формы, размером с кулак, которые я поначалу принял за разбросанные кем-то булыжники. Влажные стены местами покрыты противной прозрачной слизью и серебристым светящимся мхом. Со свисающих с потолка полупрозрачных сталактитов то и дело срываются искрящиеся капельки, которые с веселым звоном падают на торчащие из пола пики сталагмитов.

Закрыв глаза, я прислушался к звукам капели, и мне показалось, что этот звон вовсе не хаотичен. В какую-то до боли знакомую мелодию складывались звонкие удары капель о камень. Действительно, теперь можно было отчетливо услышать удары барабанов, задающих ритм. Зазвучали духовые, к ним сразу же присоединились смычковые, среди которых, до боли раздирая душу, стонала виолончель. Далее в общий хор влились звуки арфы и других струнных инструментов. Нет, именно этой мелодии я никогда не слышал. Было в ней что-то от классической эльфийской оперы, пожалуй, она вполне могла быть увертюрой или, наоборот, финалом одной из них. Красивая и печальная тема, обработанная гениальным аранжировщиком специально для симфонического оркестра, завораживала и заставляла трепетать душу, очаровывала магией волшебных аккордов.

Я открыл глаза в страхе, что такое диво может исчезнуть бесследно, но мелодия продолжала звучать громче и громче. Стены пещеры засветились ярче. Живой голубой огонь начал пульсировать в такт музыке. Складывалось впечатление, что находишься внутри необычного концертного зала, хитроумно подсвеченного гигантской цветомузыкальной установкой.

Когда громкость музыки и яркость свечения достигли апогея, все внезапно оборвалось. Поначалу показалось, что в пещере наступила полная темнота и тишина, но, приглядевшись и прислушавшись, я понял, что стены по-прежнему излучают слабое, ровное сияние, а капли воды продолжают выстукивать свою звонкую бесконечную дробь.

Где-то вдали, в каменном монолите горы раздались гулкие равномерные удары, похожие на поступь гиганта. Звук шагов приближался. Стены заходили ходуном. Отдельные каменные сосульки начали срываться с потолка и с шумом разбиваться о каменный пол, ломая заодно сталагмиты. Осколки со свистом проносились над головой, но пока ни один из них не задел мое беззащитное обнаженное тело.

В ужасе я вскочил со своего неудобного постамента и заметался в поисках выхода. Вдруг из противоположной от меня стены показалась чья-то огромная нога, обутая в сапог с загнутым носком, затем вторая. Полусферический купол еще скрывал верхнюю часть существа, выходящего из скалы, однако, по мере его продвижения к центру, фигура постепенно высвобождалась из каменного плена. Через несколько мгновений посредине, как раз там, где находилось ложе, стоял огромный человек, упираясь головой в потолок пещеры.

Задрав голову, можно было рассмотреть его лицо. Это был седобородый старец. Жидкие локоны белых волос достигали плеч. В его больших, темных, широко посаженных глазах светились одновременно недюжинный ум и дьявольский огонек безумия. Одет человек был в черную как ночь хламиду мага, достигавшую колен. В руках его был тяжелый деревянный посох. Бросалась в глаза одна странная особенность: рука, сжимавшая посох, имела шесть пальцев.

Маг грозно посмотрел на меня. От его взгляда все похолодело внутри. Показалось даже, что температура воздуха вокруг начала резко опускаться. Вот-вот капельки воды на стенах пещеры превратятся в лед, но ничего этого не произошло – капли как падали, так и продолжали падать и замерзать не собирались.

Увидев меня, такого беспомощного и слабого, человек громко расхохотался. От оглушительных звуков его голоса сталактиты с удвоенной частотой посыпались с потолка. К великому счастью, ни один из них не проткнул мое тело своим острым концом, даже осколки умудрялись пролетать мимо, не причиняя никакого вреда.

– Ну, здравствуй, Аэрин! Рад видеть тебя живым и в полном здравии. Сколько мы с тобой не виделись, бог златокудрый? Ага, без малого тысячу лет. Как видишь, мы совсем не изменились за столь долгий срок: я не постарел, а ты совсем не повзрослел – как был мальчишкой, так им и остался.

Я с ужасом наблюдал, как в глазах гиганта все сильнее разгорается пламя безумия. Все понятно: очередной сумасшедший каким-то образом умудрился пролезть в мой сон.

«Ну, как же я сразу не сообразил – это же сон! – наконец-то нашлось здравое объяснение происходящему. – Две ночи подряд меня называют каким-то странным именем, сегодня даже богом назвали – не многовато ли для моей хрупкой психики?»

– Послушайте, господин, не знаю, как вас звать-величать, что это вы все взяли моду называть меня Аэрином? Врываетесь бесцеремонно в чужие сны, обзываетесь странными именами! Одна уверяет, что приходится мне матерью! Другой богом величает! Мне это уже надоело. Я вовсе не Аэрин и тем более не бог златокудрый! Я всего-навсего обыкновенный человек, пусть не совсем законопослушный, но это никому не дает права являться ко мне по ночам и морочить людям голову! – прокричал я как можно громче, обращаясь к съехавшему с катушек старикану. – И вообще, вас никого нет на самом деле: ни тебя, старый маразматик, ни Эриннии! Мой сон – плод исключительно моего воображения!

На мага никак не подействовали эти резонные доводы. Он продолжал бубнить свое:

– Ага, эта старая ведьма уже успела навестить упрямого отпрыска! Не надейся, никто тебя не сможет вытащить из Лабиринта, только я! Никто не способен снять печать Шестипалого. За тысячу лет не сняли, и еще десять тысяч лет проторчишь здесь!

– Прекрати меня пугать! Сейчас проснусь, и ты исчезнешь, потому что ты плод моего утомленного сознания, и не более! – Я попытался еще раз урезонить ночного гостя.

Он пристально посмотрел на меня внезапно прояснившимся взором и вновь захохотал раскатистым, безумным смехом.

– Теперь уже ты начинаешь терять нить реальности. Вот что с твоей неокрепшей психикой творит Лабиринт. Пройдет всего тысяча лет, и в твоей курчавой головке не останется ни капли разума. Подумай над этим прежде, чем отвергнуть мое предложение! Тысячу лет ты был недоступен для контакта, но сегодня я тебя почувствовал и понял, что это может быть последний шанс для нас обоих. Да, я засунул тебя в Лабиринт, но и ты успел упрятать меня глубоко под землю. Можно считать, что мы квиты. Давай помиримся и освободим друг друга.

Последнюю фразу он произнес плаксивым, просящим голосом. Даже не верилось, что столь крутой мужик может унизиться перед кем-то до такой степени.

Мне стало все понятно: из-за событий последних дней перегруженный мозг стал вытворять что-то невообразимое и трансформировать ужасную реальность в не менее ужасные ночные кошмары. Не удивлюсь, если завтра мне приснится руководство Гильдии наемных убийц в полном составе, выступающее с предложением моей полной и безоговорочной капитуляции, со сдачей шкатулки и добровольной посадкой моей задницы на электрический стул или с надеванием моими собственными руками веревочной петли на мою же шею.

«Тьфу ты, черт!» – Я начал усиленно тереть глаза и дергать себя за нос, но все попытки проснуться и покинуть кошмар успехом не увенчались. Смирившись с неизбежностью досмотреть сон до конца, я вновь обратился к странному гиганту, называющему себя Шестипалым:

– Ладно, валяй, выкладывай, чего ты хочешь. Можешь называть меня как тебе заблагорассудится: хоть Аэрином, хоть богом златокудрым, хоть самим Повелителем Преисподней – я не обижусь, только побыстрее убирайся вон из моего сна!

Не ожидавший такого напора маг даже отстранился. Голова его скрылась в скальной толще. Потом он наклонился ко мне и негромко произнес:

– Я рад, что ты согласен. Клянусь своим повелителем Некросером: меня освободишь – выпускаю тебя на волю. Только помни: ты первый, не верю я богам – двуличные вы. Прикрываетесь высокими фразами, а сами творите черт знает что. То ли дело Некросер – Великий Бог Зла, уж он-то никогда не темнит. Правильный бог. Сказал: «зло» – значит, это настоящее зло. Сказал: «добро» – значит, надо вставать и биться с ним не на жизнь, а на смерть.

– Сказал: «свет» – это свет. Насчет тьмы все и так понятно. – Я довел мысль Шестипалого до логического завершения. – Полутеней, полудобра и остального «полу» для таких, как ты, не существует. Ведь так?

Великан с интересом посмотрел мне в лицо.

– А жизнь тебя кое-чему все-таки учит. Молодец, золотоволосый, тебе бы еще пару сотен годков посидеть в Лабиринте – совсем умным станешь. Одним словом, договорились. Встречаться с тобой больше не желаю, поэтому прощай!

С этими словами Шестипалый без лишних шумовых и световых эффектов растворился в воздухе.

Я стоял и хлопал глазами. О чем мы договорились со странным пришельцем, так и осталось для меня сокрытым завесой тайны, но все-таки я был бесконечно рад его уходу из моего сновидения. Уж больно жутким оказался непрошеный ночной гость. При таких габаритах мог бы запросто прихлопнуть меня ладошкой или растереть каблуком до состояния мокрого пятна.

«Все, Коршун, пора просыпаться!» – подумал и проснулся наконец по-настоящему.