Текст книги "Неистовый узник"

– Только сортир, – усмехнулся Николай. – Скажите спасибо, что на улицу не выгоняю. Из подвала никуда не выходить, еду и питье буду приносить по мере надобности. Вести себя тихо – иногда заходят патрули. Утром постараюсь что-нибудь найти, голодающие, блин! А сейчас спать – о еде ни слова… Прогулки только под моим контролем и с моего ведома. В случае потенциальной угрозы можно уйти огородами через дыру в сетке. Завтра обсудим ситуацию и перспективы на выполнение задания.

– Блин, влипли, – расстроился Моргун.

– Еще не влипли. Но с таким отношением к делу, как у вас, когда-нибудь влипнете. Все, я закрываю вас. – Николай развернулся и заскрипел по лестнице наверх…

Он сидел на крыльце, дымил махоркой. Сон отбило полностью. Новый день был не за горами. Серел восток, над горизонтом расползались облака, освобождая небо. Чертовы подельники! Он никак не ожидал, что они явятся к нему на хату. Встреча планировалась на нейтральной территории, где-нибудь в безлюдном уголке природы. Ладно, может, и к лучшему, незачем разбивать группу. Все началось в Березне восемь дней назад – там стоял, изнывая от безделья, разведвзвод лейтенанта Шелеха. Надежды на наступательную операцию таяли. Поначалу казалось, что вот-вот, со дня на день, вся нависшая над мятежниками армада придет в движение, нанесет стремительный удар, рассечет группировку сепаратистов и погонит ее без остановок к российским границам. Но шли недели, месяцы, власти в Киеве преступно малодушничали, приказа перейти границу так и не поступало. Политики торговались в Минске, чиновники в Киеве делили наворованные деньги. А солдаты в окопах разлагались, усиливалось разочарование, неверие в победу. Бойцы пьянствовали, принимали наркотики, офицеры смотрели на это сквозь пальцы. Прошел слушок, что к Березне подтягивают батарею самоходных гаубиц «Гвоздика» – дескать, скоро начнется, кажется, дождались! Под Березней уже оборудовали замаскированные позиции для САУ. Но гаубицы так и не пришли – их прибытие продолжало откладываться. Восемь дней назад сержант Калаченко и двое бойцов из его отделения ушли в увольнительную. У Моргуна имелись связи с местным блатным по фамилии Карасюк – то ли бандитом, то ли мелким предпринимателем. «Хлопцы, я договорился, – сказал Моргун, глаза его возбужденно блестели. – На всю ночь весь банно-прачечный комплекс этого говнюка к нашим услугам! Он кое-что мне должен, сказал, что плату за ночь не возьмет». Ночка действительно выдалась знатная. Во владениях Карасюка имелась уютная парилка, небольшой бассейн, душ, бильярд. Был стол, еда, горилка рекой. Карасюк даже шлюх подогнал. Две были ничего, а третья – чересчур уж в теле. «Это моя, моя!» – радовался пьяный Драчевский, подверженный весьма причудливым пристрастиям. Свою же пассию Николай помнил смутно. Одним словом, отдохнули славно, забылись. Куда подевались девчонки, история умалчивает, да и бес с ними. Плохо, что перепились, да так и уснули на мраморном полу. Утро началось в двенадцать дня – персонал комплекса уже отчаялся их разбудить. Головы трещали, похмелье рвало на куски. Но делать нечего, побрели на службу, готовясь понести наказание по всей строгости военного времени. Плевать хотели, в таком состоянии даже казнь стала бы избавлением. На КПП дневальный их развернул: в расположение не заходить, сразу к комбату, мол, искал и страшно ругался. «Ну, все, – уныло подумал Николай. – В сауне накосячили, а кто-то слил. Может, из девчонок кто-то помер? Ведь не особо с ними церемонились». У штаба стоял внедорожник – вроде незнакомый. «Заправиться, на начальство не дышать, – предупредил он, прежде чем войти в здание. – И вообще молчать, говорить буду я».

Гильотина в этот хмурый полдень, кажется, отменялась. В помещении штаба присутствовали комбат майор Ветринец Павел Георгиевич, начальник штаба капитан Соловей, а также начальник разведки, он же командир разведвзвода, он же непосредственный начальник Николая – лейтенант Шелех. Помимо перечисленных был еще один субъект – он сидел в углу, невзрачный, какой-то бледный и постный, в форме, но без знаков различия. Видимо, ему и принадлежал тот самый внедорожник. Разведчики стояли по стойке смирно, и четыре пары глаз их пытливо разглядывали. Зрелище было отменное – рожи помятые, осоловевшие, перегаром разило, как от портового кабака. «Хороши, нечего сказать, – скрипнул зубами комбат Ветринец. – И вот это, можете себе представить, Виктор Акимович, мои лучшие люди, опытные разведчики, преданные душой и телом молодой украинской демократии». «Бывает», – пожал плечами незнакомец. У него и голос был невзрачный, ничем не запоминающийся. «Как на духу, Калаченко, – строго сказал комбат, – где ночь провели? Почему опоздали?» Одно из правил разведчика: не знаешь, что соврать, – говори правду. Николай отчитался: увольнительная, все такое. Выпивка, девочки, заодно и помылись. Готовы понести наказание. «Сейчас понесете, – зловеще процедил комбат. – Знаем мы этих девочек. Всяких шлюх из района привозят, а потом лучшие разведчики подхватывают причудливые болезни… Ладно, Калаченко, хоть не дезертировали, и за это спасибо. Они ваши, Виктор Акимович».

Невзрачного человека звали Виктор Акимович Зейдлиц. Майор Службы безопасности Украины. У него был неприятный царапающий взгляд. Говорил он сухо, лаконично и по существу. Мол, безумно рад познакомиться с лучшими разведчиками части и должен сообщить, что долгожданное наступление, о необходимости которого говорят все, кому не лень, скоро начнется. Когда это произойдет, он сказать не может. Военная тайна. Но не сегодня и не завтра. Предстоит кропотливая подготовительная работа. Скоро в квадрат Березни подойдут дополнительные подразделения, в частности батарея САУ, но к группе сержанта Калаченко это не имеет никакого отношения. В войска поступил приказ: усилить диверсионно-разведывательную работу в тылу врага. Необходимо ослабить инфраструктуру террористов, посеять панику в их рядах. А теперь важное и ответственное задание – от имени и по поручению Родины. Калаченко – «дезертировать» с оружием, военные на блокпосте подыграют, убедить сепаратистов в своей ненависти к киевскому режиму и окопаться в Краснодоле, где у Калаченко, как известно, дом. В ополчение не вступать, устроиться на любую работу, желательно связанную с автоперевозками, втереться в доверие к сепаратистам. Драчевского и Моргуна с оружием и взрывчаткой перебросит через кордон спецгруппа. В Краснодоле им следует затаиться и связаться с Калаченко. На адаптацию – несколько дней. Задача – проведение подрыва малой ГРС у села Щучье. Само село украинское командование не волнует, но станция питает ремонтно-механический завод, который «сепары» восстановили, вывели на полную мощность и теперь денно и нощно клепают на нем сломанную и разбитую технику. Внедриться на завод возможности нет (тем более пронести туда взрывчатку), но есть простой способ парализовать его работу – уничтожить газораспределительную станцию. Объект охраняется, но для «лучших» разведчиков это же не проблема? Задача номер два, основная: выждать несколько дней и провести подрыв центральной ГРС в Краснодоле. Объект тоже охраняется, но… см. выше.

– Вопросы есть? – спросил под конец Зейдлиц.

– Так точно, господин майор, – кивнул Николай. – Если мы взорвем одну ГРС, террористы, естественно, бросят все силы на охрану другой. Вы считаете, мы сможем к ней подобраться?

Взгляд Зейдлица сделался пронзительным и немного желчным.

– Но вы же найдете решение, сержант? Вы же войдете в доверие к нашим врагам? Вам никто не мешает проявлять инициативу и принимать нестандартные решения. Мы изучили ваш послужной список. Вы безжалостны к врагам государства, но вместе с тем хорошо работаете головой и умеете завоевывать доверие людей. И небольшая ремарка, господа военные. Если кому-нибудь из вас по ряду причин придет в голову мысль переметнуться к противнику, это будет крайне неудачная мысль. У Калаченко в Киеве мать, у Драчевского родня в Мариуполе, у Моргуна родители в Херсоне. Вы же не хотите, чтобы они ответили за своих детей? Но уверен, такого не случится, мы изучили ваши личные дела и знаем, что вы верны присяге и будете служить Украине до последней капли крови. В случае успешного выполнения обоих заданий я буду ходатайствовать перед начальством о выплате каждому бойцу персональной премии эквивалентом в десять тысяч долларов. Слава Украине, панове…

Глава 3

Остаток ночи и утро прошли спокойно. Похмелье продолжало потряхивать, но уже меньше. Ополченцы и прочая вредоносная публика возле дома не кружили. Кажется, сохранил Господь. Николай был уверен в правоте дела, за которое сражается Украина. Он ненавидел ее врагов. И хотя сам был с востока, родился и вырос в том месте, где сейчас находилось средоточие «банды», говорил всю жизнь по-русски – русским себя не считал. Он был украинцем с большой буквы! И искренне верил, что нравственные категории, типа морали и совести, уместны лишь к западу от линии разграничения, а в том месте, где правит бал Сатана, их быть не может. Здесь все вражеское, подлежащее полному выкорчевыванию. Если враг не сдается, его уничтожают! Это его родная земля, это Украина! И не так уж неправ был Адольф Гитлер, когда волком смотрел на восток, где таилась (и таится) угроза всему цивилизованному миру. Николай верил в Бога и знал, что он на его стороне.

Похоже, мелкий бес по имени Илья Ткач сдержал свое обещание – дом Калаченко перестал быть объектом пристального внимания. В районе полудня Николай спустился в подвал под вторым гаражом. Там горел свет, товарищи уже проснулись, зевали и терли глаза.

– Слава нации, дети подземелья, – проворчал Николай, выгружая на бочку термос с чаем и бутерброды.

– Смерть врагам, командир, – зевнул Моргун. – И долго ты нас в заточении собрался держать?

– Летать охота? – строго посмотрел на него Николай. – Смотри, Толян, многие уже долетались. Быстро жрите – и на оправку. Сортир за углом, в сад не выходить. После завтрака – перекур и постановка задачи.

Через двадцать минут он расстелил на полу мятый кусок ватмана, на котором схематично изобразил план ГРС в Щучьем.

– А это что за палочки для еды? – ткнул пальцем в карту Моргун.

– Шампур с шашлыком – лучшая палочка для еды, – хохотнул Драчевский.

– Посерьезнее, бойцы, – нахмурился Николай. – Данная станция расположена на ответвлении магистрального газопровода, запитывает населенный пункт и промышленный объект. Производительность станции – около 100 тысяч кубометров газа в час, то есть весьма приличная. Давление понижается по трехступенчатой схеме – отсюда изобилие резервуаров и трубопроводов. Станция довольно старая, хотя частично укомплектована современным оборудованием. Это здание, – показал он карандашом, – окрашено сине-серым. В нем находятся блоки отключающих устройств и автоматического регулирования подачи газа. Это – группа резервуаров, связанных между собой трубопроводами. Здесь пункт переключения, УПР, узлы очистки газа и сбора конденсата, а также редуцирования. Это – дорожка, по которой ходит охрана, – обвел он схему по периметру. – В дневное время работает персонал, действует пропускная система. Добывать пропуск – трудно и малоэффективно. Периметр объекта – металлический забор с колючей проволокой по верху, но электричество не пропущено – объект не такой уж стратегический. Караул, правда, серьезный, состоит из девяти человек, не считая «начкара» – разводящего. Часовая смена курсирует по периметру внутри объекта, остальные находятся в северном крыле здания, где имеются помещения для отдыхающей и бодрствующей смен. Время операции – завтра, четыре часа утра. Надеюсь, обе смены будут в это время сладко спать. Минируем газопровод низкого давления и вот эту часть обводного газопровода. Два взрыва, по полтора килограмма тротила в каждом, должны вызвать полное уничтожение станции.

– И всех уродов, что на ней находятся, – злорадно потер ладони Драчевский.

– Именно, – кивнул Николай. – Сейчас распределим роли, и каждый свою должен вызубрить, как «Отче наш». Потом сидите весь день в подвале, и чтобы отсюда – ни ногой. Поедем на дело на угнанных «Жигулях» – моя тачка пусть остается в гараже.

– Рисковый ты хлопец, сержант, – хмыкнул Моргун.

– Риск оправдан, – возразил Николай. – Я все продумал, эту тачку в нашем районе не ищут. Полагаю, ее вообще не ищут. До выезда из города отсюда полкилометра. Я знаю окольную дорогу, где нет патрулей. Встанем в леске, оттуда пешком двести метров. На обратном пути «Жигули» подорвем. Возвращаемся пешком – восемь верст не крюк, не больше часа бегом. На участок пролезем через сетку. Будет иллюзия, что я всю ночь находился дома, – если кому-то придет в голову меня заподозрить…

– Не опасно покидать твою хату на угнанной машине? – засомневался Драчевский.

– Сказал человек, полдня возивший в ней двух трупаков, – желчно засмеялся Николай. – В три часа ночи риск минимален. Предварительная разведка, выезжаем тихо, с погашенными фарами… Ладно, не морочьте мне голову. Внимание на план. Мне сегодня еще таксовать весь день, в отличие от вас, лоботрясов…

Распределительная станция находилась на пустыре за околицей села. С одного конца она примыкала к дороге, с другого упиралась в овраг. На востоке синел лес, в котором диверсанты оставили машину. От проходной ремонтно-механического завода ГРС отгораживала свалка металлолома и жидкая лесополоса. Местечко выглядело вполне уединенным. Ночь была спокойная, дул приятный расслабляющий ветерок. К четырем часам светать еще не начало – все же осень на дворе. Округа вымерла, только в лесу ухала дребезжащим голосом сова. Станция занимала порядка двухсот квадратных метров и вся была опутана трубопроводами. Они тянулись почти по земле, загибались вверх под прямым углом, снова распрямлялись. На фоне сиреневого неба возвышались резервуары размером в половину железнодорожных цистерн, продолговатое строение посреди площадки с двускатной крышей. Ворота и калитка были заперты, ключ находился у начальника караула. По дорожке внутри ограждения изредка проходил часовой. Он монотонно следовал по кругу с одной и той же скоростью, иногда курил – что было, видимо, грубым нарушением караульного устава и большой человеческой глупостью (в воздухе явственно ощущался запах газа). Еще один часовой бродил вдоль строения. Третий куда-то спрятался. Но вот возник – в узком пространстве между резервуарами. Этот не курил – вероятно, дружил с головой.

Поскрипывала щебенка – мутный силуэт автоматчика медленно проследовал вдоль ограды. На тыльной стороне объекта больше никого не было. Он остановился, сладко зевнул, постоял, глядя на небо, тронулся дальше. Через минуту повернул под прямым углом, и густой мрак поглотил часового. Освещение на объекте не включали, экономили электричество, только над крыльцом караулки мерцала тусклая лампочка. Что-то зашевелилось снаружи ограды, привстал человек, перебежал. Скрипнул металл – он использовал для подъема на столб монтерские когти с ремнями! Словно всю жизнь только этим и занимался! Высота забора была порядка трех метров, диверсант ловко вскарабкался, перерезал колючую проволоку, перебрался на другую сторону, и ему протянули тяжелую сумку. Он забрал ее и исчез. Снова воцарилась тишина. Она продолжалась несколько минут. Заскрипела щебенка – возвращался часовой, сделав круг. Он повернул у углового столба, поволокся дальше. Что-то привлекло его внимание, автоматчик остановился, задрал голову. Колючая проволока над головой была порвана! Он не успел подать сигнал, только скинул автомат с плеча. За спиной возник силуэт – подкрался неслышно, прыгнул, полоснул ножом по горлу и оттолкнул от себя часового! Тот не сразу упал, стоял, расставив ноги, шатался, сдавленно хрипел. Потом силы покинули его, он опустился на колени и повалился лицом на дорожку. Темнота скрыла хлеставшую из горла кровь.

По столбу уже карабкался второй диверсант, за ним третий. Первый помогал им бесшумно спрыгнуть.

– Быстро работаем, хлопцы, – шипел Николай. – Мы не знаем, когда они сменяются…

Часовых снимали, как на показательном экзамене. Тот, что маячил вдоль строения, добрался до угла и оторопел, когда из-за угла кто-то вывернул, едва не протаранив его. Не успел он и рта открыть, как в живот вошло длинное лезвие, провернулось там, наматывая на обушок кишки. Автоматчик закатил глаза.

– Тихо, родной, тихо… – вкрадчиво урчал Моргун, вытаскивая из часового лезвие и придерживая его, чтобы падал без шума.

Тот, что шатался между резервуарами, вышел на открытое пространство, завертел головой. Он что-то услышал. Звук был странный, нехарактерный для мирной ночи, словно хрипел кто-то. Но и этот не успел забить в набат. Сзади подкрался еще один демон, набросил на шею тонкую струну. Ефрейтор Драчевский данный способ умерщвления предпочитал остальным. Не так кроваво. Часовой и дернуться не успел, как тонкий металл порвал кожу, сдавил горло. Кислородная недостаточность поразила мозг мгновенно – он упал и уже не шевелился. Мимо Драчевского пробежал, пригнувшись, Николай.

– Работаем, Петро, работаем, потом гордиться будешь…

Минировали объект быстро и слаженно. Закладывали взрывчатку, вкручивали взрыватели. Из караульного помещения никто не выходил – не пришел, видно, час. На непредвиденный случай имелась граната, но, черт возьми, это было так рискованно! Впрочем, рисковать своими драгоценными жизнями этой ночью не пришлось, караул спал. Взрывчатку заложили за несколько минут, побежали к ограде – к «проторенной дорожке». Еще три минуты – чтобы по одному забраться на столб и спрыгнуть вниз. Моргун чертыхался – умудрился все-таки порезать руку. Они бежали, пригнувшись, к свалке металлолома, обогнули ее, полезли на возвышенность, к лесу. На опушке устроились с удобством – как перед экраном в кинотеатре. Моргун вытащил пульт дистанционного управления, оскалился – неровные зубы заблестели в лунном свете.

– Эх, подождать бы сейчас, пока подъедет персонал, а заодно и новая караульная смена, – да расхерачить всех, к той-то матери!

– Нажимай уже, – проворчал Николай.

– ДАДАМ! – пропел Моргун и надавил кнопку на дистанционке.

Два взрыва в разных концах станции прогремели одновременно. Огненный шар с голубоватыми переливами вырос на месте газораспределительной станции и с треском порвался, словно набухший фейерверк! Снопы искр разлетелись в разные стороны. Местность озарилась, словно днем. Лопнувшие резервуары, искореженные трубы. Казалось, горел сам воздух. Раскололось здание, его фрагменты охватило жаркое пламя. В огненном аду метались горящие караульные, падали, превращались в угли. Никому не удалось вырваться за пределы ограды – хоть ее и повалило практически по всему периметру. За считаные мгновения от станции ничего не осталось – пламя сжирало и плавило все.

«Смерть москалям! – вопили Моргун с Драчевским. – Смерть, смерть!» – благо никто не мог их услышать. Николай опомнился, прикрикнул – а ну, ша, после войны ликовать будем! Еще на улицу Связистов пешком чапать! Они рванулись через лес, выбежали к «Жигулям», которые припрятали в кустах. Николай носился с канистрой бензина, обливал машину. Потом отбежал подальше, вытащил из сумки гранату «Ф-1», забросил в открытое окно и покатился с пригорка, закрыв голову. Рвануло душевно – не так, как на станции, но все равно понравилось. Раскуроченная машина вспыхнула, как стог сена. Подельники скулили от удовольствия – ох уж эти дети, восторгающиеся взрывами и салютами!

– А что? – хохотал Драчевский. – Если долго смотреть на огонь…

– То можно увидеть, как тебя кончают «сепары», – отрезал Николай. – Ну все, хлопцы, головы в ноги, и за мной, бегом марш! Через сорок минут мы должны быть дома.

В норматив уложились, даже раньше пришли. Часть пути бежали по пади оврага, сбивая перевозбуждение. Потом петляли какими-то окраинными переулками. Рассвет близился, но петухи еще не пели. Около пяти утра Николай прополз по участку соседей Куликов, отогнул сетку и переправился на свою территорию. На окраине Краснодола было тихо. Городок еще спал. Он короткими перебежками добежал до гаража, несколько минут всматривался в очертания дома. Сбегал к воротам – на участок в его отсутствие никто не заходил, обрывок тонкой лески был зажат между косяком и калиткой. Весьма довольный, побежал обратно, махнул рукой. Отлично! И пусть теперь попробуют доказать, что он куда-то уходил ночью! Сообщники по одному перебирались на участок. Они еще дрожали от возбуждения, еще не успокоились. Состояние – идеальное, чтобы насиловать и убивать всех, кто попадается под руку. Опасное состояние, нужно сбавить накал. Голова должна оставаться холодной.

– Успокоились, парни, – приказал Николай. – На сегодня всё. Полезайте в свою нору, и до обеда – ни звука. Выпить – принесу, пожрать – тоже принесу. Но если узнаю, что вы куда-то намылились – убью, вашу мать…

Он мог себе позволить этим утром лишь три часа сна. Потом за баранку, мозолить людям глаза, создавать видимость, что он пытается заработать на хлеб насущный. Но прежде отмыться – смыть с себя кровь, грязь, пороховые пятна. Одежду – сжечь…

Николай долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Где они наследили, в чем лажанулись? Часть задания выполнена, в Щучьем уже переполох, пожарные заливают огонь, спасатели ворочают обугленные трупы. Начнутся облавы, обыски, аресты, и он может загреметь под шумок, если будет вести себя как полный кретин. И в этих условиях надо планировать вторую часть «балета» – атаку на центральную ГРС, которая расположена совсем неподалеку – на другом конце улицы Связистов. Нет сомнения, что охрану усилят. Ничего, стоит поближе познакомиться с тем парнем – Ильей Ткачом. Противник достойный – если не сломался в «Олимпике», где ломали и не таких, если сумел оттуда сбежать и так быстро восстановиться…

Илья же этой ночью спал как убитый. Под утро приснился страшный сон – ноги связаны, а бежать – ну очень надо. Его Олесю уводили люди в грязной униформе с дубинками на поясе – хохмили, каламбурили, пошлепывали ее по разным местам. Он находился рядом, но был полностью парализован – даже выругаться не мог нормально! И снова ее глаза перед его глазами – кричащие, до краев наполненные болью…

Он проснулся весь в поту за полчаса до подъема. Снова мрачные мысли полезли в голову. Месяц прошел, как он сбежал из украинского концлагеря, и с каждым днем все неспокойнее на душе. Что с Олесей? Он боялся ей звонить, опасаясь, что СБУ ее вычислит. Что с людьми, страдающими в «Олимпике»? Их может быть много, очень много. В его бараке было примерно пятьдесят заключенных, а таких бараков в «Олимпике» не меньше десятка, они пустовали, но если заполнили и их – то это элементарная математика для второго класса. Люди гибнут постоянно – от побоев, болезней, которые никто не лечит, от непосильного труда на благо украинских чиновников. Вместо выбывших подвозят новых, «ротация» проходит постоянно. А скоро холода, и люди будут умирать еще чаще. Защитить их некому. В свободном и демократическом украинском государстве о правах человека стараются не задумываться…

Этот день был относительно свободным. Бойцы неукомплектованного взвода заступали в наряд по охране штаба. «Начкаром» он назначил старшину Бутейко, а сам на полдня отстранился от дел. Взвод разведки переживал не лучшие времена. Не сказать, что протекал процесс разложения, но какие-то его моменты были налицо. Отсутствие военных действий – замечательно, но для сохранения боеготовности – не лучший фактор. Угроза войны сохранялась, украинская армия сидела на границе и клацала зубами. Но воевать Киеву становилось невыгодно. Во-первых, деньги, во-вторых, политика, в-третьих, собственное реноме. Очередное поражение в войне (а оно очевидно) – и полный крах состоятельности киевского режима. Пойти на такое они не могли. Вооружение от границ толком не отводилось. Случались подвижки с передвижением колонн бронетехники, тягачей с гаубицами, но это, скорее, напоминало бег по кругу, чем демонстрацию миролюбивых намерений. И все же техника теперь работала не с прежней интенсивностью. Случались обстрелы (на которые силовики получали адекватный ответ), но они становились бессистемными. Разведка докладывала, что на конец сентября украинский Генштаб планирует военную авантюру, но это казалось маловероятным, напоминало вброс дезинформации. На фоне этой неопределенности (ни туда ни сюда) вооруженные силы республики тоже превращались во что-то аморфное. Пользуясь затишьем, люди уезжали домой – кто-то в отпуск, кто-то решил совсем завязать с военной службой. Во взводе оставались двенадцать человек, да и те теряли энтузиазм. Одно дело – защищать братский народ (или собственную землю) от набегов фашиствующих захватчиков, и другое – тупо ходить в наряды. Оставались преданные – в том числе Антон Беженцев, у которого худо-бедно зажила рука. Он уже приступил к своим обязанностям, хотя и считался в отпуске при части – имел полное право валяться на кровати и читать книжки.

К десяти утра нервная трясучка только усилилась. Илья не выдержал – уединился в дальнем уголке общежития, набрал заветный номер. Последний раз он звонил Олесе три недели назад. Она чего-то боялась. Он клятвенно заверил: больше без нужды звонить не будет, не станет подвергать ее риску. Он ее безумно любит, рано или поздно они встретятся, будут вместе, он что-нибудь придумает. Она ведь знала, какой он выдумщик. Олеся смеялась сквозь слезы, тоже признавалась в любви, обещала, что сама позвонит, когда не будет опасности… И что? Три недели прошло. Он с дрожью вслушивался в длинные гудки, психовал: ну, давай же, ответь! И сердце оборвалось, когда на том конце сняли трубку, и мужской голос вкрадчиво поинтересовался: «Алло?» Он чуть не ляпнул: «А Олесю можно?» В глазах потемнело, что за хрень? Может, на работе, бросила телефон, а случайный мужчина, оказавшийся рядом, решил ответить? Имелась масса разумных объяснений. Да черта с два, не было разумных объяснений! Голос на другом конце эфира был приторный, какой-то насмешливый. Он не настаивал – дескать, говорите, ну? Он ждал. Илья не смог ничего сказать, надавил на клавишу отбоя. И заметался, как волк по клетке. Все пропало, Олесю взяли! Оставалась еще одна лазейка – мама Олеси. В последнем разговоре она продиктовала несколько цифр – сообщила на всякий случай телефон своей матери, Нины Андреевны. «Если что-то случится, Илюша, позвони ей. Она ответит, если сможет. Я все ей рассказала – что у меня есть молодой человек, которого зовут Илья, я его очень люблю, он хороший, надежный… Что ты, милый, я не стала ей говорить, что ты служишь в ополчении. Она ничего не знает о тебе, кроме того, что ты есть…»

Илья терзался, не мог решиться. А если и мать «под колпаком»? Да что такого, в конце концов? Позвонил мужчина, искал Олесю, перезвонил матери. Пробить его номер все равно не смогут, тем более не определят владельца телефона. Владелец не пальцем делан – засечь местоположение аппарата невозможно, владелец зарегистрирован в Винницкой области… Он больше не мог терпеть, извлек из памяти нужный набор цифр, постучал по клавишам. По крайней мере, телефон был включен – эфир прорезали длинные гудки. И снова сердце укатилось в пятки, когда абонент отозвался. Впрочем, им оказалась женщина с безжизненным голосом. Она сказала: «Да, я вас слушаю».

– Это Нина Андреевна?

– Да, это я, а вы кто?

– Нина Андреевна, это Илья, знакомый Олеси… Я не могу до нее дозвониться, трубку берет мужчина… Вы можете сейчас говорить?

– Да, могу, я одна…

– Нина Андреевна, только не волнуйтесь, – частил Илья. – Если ваш телефон прослушивают, этот разговор не засекут – будут помехи. Придумайте что-нибудь – родственник с Западной Украины, еще кто-то… Нина Андреевна, что с Олесей?

Она заплакала, и Илья окончательно пал духом.

– Да, Илюша, она говорила про вас… За ней пришли вчера вечером, это люди из СБУ… Вроде вежливые, но ничего и слушать не хотели – ни про меня с моими болячками, ни про маленькую Иришку. Им поступил какой-то сигнал на Олесю. Она уверяла, что это ошибка, но ее увезли… – Женщина уже плакала навзрыд.

– Нина Андреевна, успокойтесь! Попытайтесь сосредоточиться, перестаньте плакать – это не поможет. Я на вашей стороне, мы сделаем все, чтобы вернуть Олесю. Вы меня понимаете?

– Да, я вас понимаю, Илья…

– Отлично. Вы что-нибудь предпринимали?

– Я спросила у них: куда вы ее увозите? Они уклонились от ответа, сказали, что это не мое дело – компетентные органы во всем разберутся и мне сообщат… Сегодня утром я побежала на улицу Выставочную, там у нас районный отдел СБУ… Я билась во все двери, умоляла принять, выслушать… Единственное, что мне сказал дежурный, – делом моей дочери занимается капитан Куликович, и он со временем поставит меня в известность… Я вернулась домой, не знаю, что делать, не знаю, где моя дочь… Я понятия не имею, в чем она провинилась перед законом. Это ошибка… Илья, вы можете что-нибудь сделать? Вы где сейчас находитесь? Если вы так сильно любите Олесю…

– Нина Андреевна, вы только не волнуйтесь, я обязательно приму меры. К сожалению, я сейчас нахожусь далеко от Беленска… Никому не говорите, что я звонил. Верьте мне, Нина Андреевна, мы же с вами почти родственники.

– В каком смысле родственники? – не поняла она.

– Ну, надеюсь, вы станете моей тещей… – На этой жизнерадостной ноте Илья поспешил оборвать разговор. Стиснув зубы, он забегал по казарме…

Через полчаса Илья ворвался в штаб – злой, собранный и с таким выражением лица, словно собрался всех штабистов взять в заложники. Комбат Караба с видом «к нам не подходи, а то зарежу» мерил шагами свой кабинет.

– Явилась августейшая особа, – проговорил он, прожигая взглядом начальника разведки. – С чем пожаловал, Ткач? Я тебе что-то должен?

– Должны, Богдан Мстиславович. Очень прошу, оставьте в покое свою текучку и выслушайте. Когда я вернулся из плена, то обо всем вам доложил и был перед вами искренен и открыт. Я рассказал вам ВСЁ – даже о женщине, которую встретил в госпитале.

– Мне есть дело до твоих лемуров? – разозлился комбат.

– Амуров, – поправил Илья. – Скрывать не буду, Богдан Мстиславович, дело в этом. Хотя и не только. Давайте поговорим, как старший товарищ с младшим, а не как начальник с подчиненным. Я получил информацию, что ее арестовала СБУ. Держат, скорее всего, в Беленске. Делом занимается некий капитан Куликович. По какому поводу арест, я не знаю. Но, думаю, за связь с врагом. А теперь давайте вспомним бывший спортивный лагерь под Беленском, нынче концентрационный лагерь фашистского типа, где страдают невинные люди. Надеюсь, вы понимаете, что лагерь должен быть уничтожен вместе с персоналом, а узники выпущены на свободу. Мое предложение: я собираю группу толковых ребят – небольшую, не больше четырех человек. Переодеваемся в украинскую форму, обзаводимся нормальными украинскими документами и пробираемся в Беленск. Мои лемурные… тьфу, амурные дела вас не касаются, тут вы выписываете мне карт-бланш. Попутно я обязуюсь уничтожить фашистский лагерь и при этом провести подробную видеосъемку для мировой общественности на предмет истинного облика данного заведения. Согласитесь, хороший пропагандистский ход. Срываем маски и показываем истинное лицо киевского режима. Глобальных последствий не будет, уверен. Хохлы не станут афишировать событие – особенно после того, как мы предъявим миру свидетельства чинимых в лагере безобразий.