Текст книги "Тайна затонувшего конвоя"

«При немцах комендатура была, – предположил Андрей. – Оккупационная администрация, полиция, отдел военной разведки, что-то еще».

Конвоиры втолкнули Андрея в дверь. Посторонился сержант милиции с повязкой на рукаве, смерил арестанта строгим взглядом. Короткий проход упирался в мутное зарешеченное окно. К батарее парового отопления была придвинута лавочка, на которую Неверов, не подумав, и опустился.

Воропаев схватил его за ворот, рывком поднял, воздержался, впрочем, от нанесения дальнейших увечий. Документы из нагрудного кармана перекочевали в лапы милиционеров. Куренной поморщился и отступил на шаг, раньше товарища сообразил, что дело пахнет жареным. Андрей с любопытством смотрел на Воропаева. Тот просматривал документы – офицерскую и вещевую книжки, удостоверение сотрудника контрразведки, командировочное предписание с печатью областного управления НКГБ.

Старший сержант тут же понял, что вел себя неправильно. Враги в природе существуют, но не везде. Он слегка побледнел, но не подавал вида, глянул на капитана уже без прежней враждебности, но все равно недружелюбно.

– Ну так что, Воропаев? – язвительно спросил Андрей. – Утихло желание поставить шпиона к стенке? Дуй за старшим, чего глаза прячешь? Есть у вас соображающий народ или все такие?

Воропаев вспыхнул и заявил:

– Находиться здесь, никуда не уходить! Дежурный все видит.

Документы Неверова он оставил у себя, попятился, кусая губы, развернулся и зашагал по коридору. Куренной на всякий случай сделал виноватое лицо, но ничего не сказал, ушел вместе с товарищем.

Ждать капитану пришлось недолго. В коридоре затопали сапоги, объявились старые знакомые, впрочем, с новыми лицами. Куренной был спокоен. Воропаев кусал губы, смотрел не в глаза, а куда-то между ними.

– Все разъяснилось, товарищ капитан. Иван Тарасович сделал запрос в Мурманск. Мы приносим вам свои извинения, – пробурчал Воропаев. – Надеюсь, вы понимаете, время сложное, повсюду шпионы. Мы получили сигнал от руководства воинской части. Вот ваши вещи, оружие, документы.

– Какие кретины! – прогремел командирский бас, и в коридоре возник грузноватый мужчина лет сорока пяти с недостатком растительности на черепе и угловатой нижней челюстью. – Вы что натворили, идиоты?! Трудно было проверить документы прямо на месте? Мы ведь знали, что к нам едет сотрудник контрразведки! Я извиняюсь за своих подчиненных, Андрей Григорьевич. – Мужчина протянул мясистую короткопалую конечность. – Можете написать на них рапорт, я не буду в обиде. Майор Чеплыга Иван Тарасович, начальник милиции. Я только что связался с полковником Алябиным, он подтвердил вашу личность и описал приметы. Не держите зла на этих недалеких, хорошо?

– Да что вы, Иван Тарасович. – Андрей пожал протянутую ладонь. – По большому счету ваши люди вели себя правильно. Поступил сигнал о подозрительном субъекте, надо было реагировать. Хотя манера исполнения у них… – Капитан контрразведки СМЕРШ сделал два шага, иронично уставился на милиционеров, вытянувшихся по швам.

Куренной был напряжен, но спокоен. Воропаев сипло пыхтел, с опаской следил за перемещениями Неверова. В глазах его обосновался страх.

Андрей врезал ему в живот сжатым кулаком – вернул, так сказать, должок. Удар был неслабый, но и Воропаев парень не дохлый. Он икнул, закашлялся, побагровел, но с места не сдвинулся. Комментариев от старшего сержанта не последовало.

– Все правильно, – заметил Чеплыга. – Будет знать.

– Инцидент исчерпан, товарищ Воропаев? – спросил Андрей. – Согласитесь, лучше так, чем писать на вас рапорт и отправлять его в соответствующие инстанции.

Война закончилась, но грозная контрразведка, наводившая ужас на чужих и своих, осталась. Ее по-прежнему боялись люди, носившие любую форму, да и не имевшие таковой.

– Все в порядке, товарищ Воропаев? Мы квиты? – спросил Андрей.

– Так точно, товарищ капитан, – просипел старший сержант. – Виноват, был неправ.

– Тогда ступайте отсюда к чертовой матери, – заявил Андрей. – Иван Тарасович, мы можем поговорить?

– Конечно, Андрей Григорьевич, я полностью к вашим услугам, – зачастил Чеплыга, украдкой сигналя подчиненным, чтобы сгинули. – Добро пожаловать в мой кабинет. Он в другом конце коридора.

Глава 4

Убранством апартаменты начальника милиции, понятно, не блистали. Не до роскоши. Ободранный потолок, рваные обои, много чего повидавшие на своем веку. Но сиденье у стула было не самым жестким, отсутствовали сквозняки, чай был наварист, сушки не хрустели, но вполне жевались.

– Влажность высокая, – пожаловался Чеплыга, включая в розетку страшноватый ржавый обогреватель. – Двери разбухают, не закрываются, одежда влажная, продукты отсыревают. В это время года всегда так, ветра с полюса несут повышенную влажность. Вы пейте чай, Андрей Григорьевич, он нормальный, не трава. Я распоряжусь, вам выдадут карточки, и в столовой будут кормить. На сколько дней ставить вас на довольствие?

– Как получится, – ответил Андрей. – Пока на неделю, а там посмотрим. Мне также потребуется отдельное жилье, желательно не на отшибе, и автотранспорт.

– Какой предпочитаете? – осведомился Чеплыга.

– «Роллс-Ройс». – Андрей усмехнулся. – Какой угодно, Иван Тарасович, лишь бы ездил.

– Все сделаем, Андрей Григорьевич, не волнуйтесь. Вы уж простите этих недотеп. Вы правильно поступили, что не стали писать рапорт. Перестарался Воропаев, чего уж жизнь ему портить. Так он вроде ничего, сознательный, линию партии поддерживает. Иногда, бывает, вспылит, нагрубит, потом жалеет. До войны в милиции служил на Смоленщине, в партизаны ушел, опять в НКВД вернулся. Сюда по распределению попал, знаю его с ноября сорок четвертого. С носоглоткой у него проблемы, в действующую армию не взяли, в тыл отправили. Алексей Куренной примерно в то же время здесь появился. В разведке служил на Первом Белорусском, забраковали после ранения, тоже в тыл послали, защищать правопорядок. Кроме них, в нашем отделе еще женщина-следователь по фамилии Бурнаш, два оперативника – Немов и Грузилов, пять постовых милиционеров. Чем богаты, как говорится. Недобор по штату просто адский. Но это везде так.

– Сами-то вы, Иван Тарасович?..

– Да нечем особо хвастаться. До войны начальником отдела работал в Мангышлаке, это в Казахской ССР, на Каспии, в войну командовал заградительной ротой – сначала Волховский фронт, потом Степной. Семью потерял еще в тридцатые – с женой развелся, детей она увезла. Был заместителем коменданта в Ростоке, когда его наши у немцев отобрали, потом командовал батальоном войск по охране тыла действующей армии. Схлестнулись с диверсантами, получил ранение. Из госпиталя сюда. Здесь полно тех, кого на фронте подстрелили, а после лечения они никому не нужны оказались.

– Здесь тоже нужно Родине служить, товарищ майор.

– А мы не служим? Правопорядок в поселке, между прочим, поддерживается, преступность идет на спад.

– Кстати, насчет идущей на спад преступности, – заметил Андрей. – Я прибыл для прояснения обстоятельств гибели капитана государственной безопасности Лазаревича.

– А зачем их прояснять? – спросил майор. – Там, мне кажется, все понятно. Борис Александрович покончил с собой у себя дома, вернее, на участке, выстрелил в голову из табельного пистолета, который лежал рядом с телом. Это не только мое мнение, но и коллегиальное, так сказать.

– Я прибыл для прояснения обстоятельств гибели Лазаревича, – повторил Андрей. – Все представители органов власти обязаны оказывать мне содействие.

– Да мы окажем, вы не волнуйтесь, – пробормотал Чеплыга. – Только я искренне не понимаю…

– Если выяснится, что это суицид, тогда другое дело. Насколько я знаю, должного следствия не проводилось, да? Экспертиза, опрос свидетелей?

– Выстрел слышали два человека, – сказал Чеплыга. – Их показания запротоколированы. Эксперт уверен, что стреляли с близкого расстояния. Скорее всего он сам… Мрачное состояние в последние дни, сложная натура, призраки прошлого, так сказать. Знаете, Андрей Григорьевич, случись хоть один намек, что Лазаревич это сделал не сам, мы бы землю рыли, и ваше «прояснение обстоятельств» нам бы точно не понадобилось.

– Ну, хорошо, – миролюбиво проговорил Андрей. – Не будем городить огород на ровном месте. Позднее передадите мне все материалы дела. Проведем еще одну беседу – на этот раз на месте прес… прошу прощения, трагедии. Там и решим, как это дело трактовать. Что скажете про местный руководящий состав? Вы здесь не первый день живете и работаете. Мнение, полагаю, сложилось. Только давайте честно, Иван Тарасович.

– А мне не нужно с вами юлить, Андрей Григорьевич. Работаем, как можем, совесть чиста и за прошлое, и за нынешнее. Вы человек проницательный, по вам видно. Зачем мне перед вами изворачиваться? Жизнь тут ключом не бьет, сами знаете, предприятия в упадке, жилье у людей примитивное, продуктов не хватает даже по карточкам, близость Арктики особо не радует. А кому сейчас легко? Народ в поселок потихоньку прибывает, организации обрастают кадрами. Заработали механические мастерские. Из Мурманска пришел небольшой траулер «Кормящий». В сорок первом его прибрали на нужды ВМФ, сейчас вернули. Скоро рыбу начнем вылавливать в промышленных масштабах, сейчас ремонтируется оборудование на рыбзаводе. На запуск гранитного карьера в ближайшие пять лет, конечно, не замахнуться, но щебеночный скоро тоже начнет работать. Надеюсь, что улучшится продуктовое и денежное снабжение. Не все так плохо, товарищ капитан. Отделение НКГБ после смерти Лазаревича возглавил его заместитель Невзлин Михаил Львович. Он работал в Особом отделе, три года провел на фронте. Человек спокойный, сдержанный, может, и себе на уме, но конфликтовать не любит. В подчинении у Невзлина четверо. Без НКГБ нам, увы, не обойтись. Все же район режимный, всякие тут шныряют. Судоходные пути недалеко, из Печенги начинают возить никель для нужд страны. Финляндия рядом, Норвегия – капиталистический мир, мать его! Бдительность терять нельзя. Партийная работа в поселке явно хромает, – посетовал Иван Тарасович. – Коммунистов хватает, я сам, например, партийный, но как-то все сами по себе, поселковая ячейка только формируется. А еще товарищ Кабаленко, председатель поселкового парткома, загремел в областную больницу с инфарктом – еле довезли, вроде жив, но пока еще оклемается. Так что пробелы у нас по партийной линии. На предприятиях есть первичные партийные и комсомольские ячейки, а вот свести их воедино никак не выходит.

– Как в басне про лебедя, рака и щуку, – с усмешкой проговорил Андрей.

– Примерно так, – согласился Чеплыга, – У нас и поселковый совет, если честно, никто не избирал, сверху депутатов скинули. Не до того сейчас, чтобы выборы устраивать. Но они работают. Волонтарь Павел Елисеевич, председатель совета, человек правильный, трудолюбивый, только засыпает иногда на рабочем месте – болезнь у него такая. Жалуется, у меня, мол, анемия, пониженное давление, проблемы со щитовидной железой и недостаток йода в организме. Довоевался в своем партизанском отряде. Странно на него смотреть. Иногда бешеную активность развивает, в другой раз ходит сонной мухой. Шабанов Дмитрий Егорович – председатель исполкома, глава местного административно-хозяйственного аппарата, человек серьезный. Провинится кто, может так наорать, в такие дали послать, что потом и не вернешься. Был на Брянщине секретарем парткома крупного завода, потом руководил исполкомом в тех же краях. Всю войну на руководящих должностях, на фронт просился – не взяли, отчего совсем нервы сдали у человека.

– Что с воинской частью? – поинтересовался Андрей.

– За забором она. Варится в своих секретах, которые яйца выеденного не стоят, уж простите. В самом деле, товарищ капитан!.. Немцы на этой базе за всю войну пару субмарин отремонтировали, у них там взвод СС стоял в качестве охраны и рабочая бригада. Уходя, часть базы взорвали. Военные пытаются восстановить объект, мнят его шибко секретным. Сегодняшний случай с вами – тому подтверждение. У Пожарского два взвода – обычный и строительного батальона. Мы их работы никак не касаемся – у них свое начальство, у нас свое. Директор щебеночного карьера Делягин им иногда свою технику одалживает, если хорошо просят. Тоже тип странный.

«А кто тут не странный?» – подумал Андрей.

– Можно подробнее, Иван Тарасович?

– Работник, может, и толковый. – Чеплыга задумчиво почесал затылок, страдающий нехваткой волосяного покрова. – Да с причудами он, товарищ капитан. Вечно кого-то подозревает, вынюхивает, докладные в ГБ пишет. Мол, милиция покрывает незаконный вылов стерляди, хотя мы ни сном ни духом. С рыбзавода, видите ли, умыкнули ценное оборудование, а проверки выявляют, что все стоит на своих местах. Маниакальная подозрительность, понимаете? То у него член партии в кабаке снимает непристойную женщину, то в заведении общепита мяса не докладывают, поскольку воруют. Какое нынче мясо, я вас умоляю. – Чеплыга с усмешкой помотал головой. – Тоже, видимо, болезнь. Бдительность, конечно, нужна, но то, что позволяет себе Делягин… При этом он успешно поднимает свой карьер. Как ему это удается – ума не приложу.

– Об Ольге Бурнаш что скажете?

– А Ольга Михайловна-то тут при чем? Она нормальная работница, сейчас проводит проверку жилищной конторы – там действительно какая-то чушь творится. Вы в чем-то ее подозреваете?

– В одном автобусе сюда ехали. – Андрей улыбнулся. – В Мурманск к родне моталась, выходной у нее.

– Вот именно, у кого-то выходной, а кому-то лишь мечтать!..

– Вас понял, Иван Тарасович. Вопросы будем решать в рабочем порядке, а бороться с неприятностями – по мере их поступления. Прошу поставить меня на довольствие, выделить жилье и автотранспорт. Назовите адрес покойного Лазаревича. Предлагаю через час встретиться в его доме. Будет неплохо, если вы пригласите товарища Невзлина. И последний вопрос. Что означает в вашем понимании «всякие тут шныряют»?

Чеплыга смутился.

Андрей пристально смотрел ему в глаза и пытался понять, что с ним не так. Этот майор милиции тоже страдает тотальной подозрительностью, как и товарищ Делягин? Или тут все такие – себе на уме, скользкие, двуличные, неопределенные?

Он в который раз убеждался в том, что на войне было легче, особенно в действующей армии. Вот друг, а там – враг. Кто за ним следил? Чей взгляд впивался в спину как сверло?

– А вы точно прибыли лишь по поводу смерти товарища Лазаревича? – поинтересовался вдруг Чеплыга. – Или имеете в наших палестинах интересы и другого рода?

– Пожалуйста, ответьте на вопрос, Иван Тарасович, – попросил Андрей. – И не спрашивайте ни о чем, договорились? Если не собираетесь, конечно, со своими работниками подменять контрразведку. Давайте без вранья и прикрас. Это можно? Рассказывайте.

Чеплыга чуть поежился и в последующие пять минут ничего важного не сообщил. Приезжали недавно связисты из области в сопровождении офицеров ГБ. Был слушок о неких перехваченных радиограммах. Общались гости с Невзлиным и Лазаревичем, милицию в свои таинства не посвящали, поэтому в данном вопросе Чеплыга полный профан.

На море тоже были проблемы. Пару недель назад экипаж катера береговой охраны вступил в перестрелку с нарушителями государственной границы СССР. Они не пожелали остановиться, открыли огонь, а потом сгинули во мраке. На следующий день к береговой охране подошло подкрепление, но прочесывание залива ничего не дало. Но при чем здесь поселковая милиция?

О мифических водолазах он тоже слышал, но в глаза не видел. Мол, я допускаю, что инциденты такого рода имели место, но за прибрежные воды не отвечаю. Это дело береговой охраны и других специальных ведомств.

Обстановка в поселке довольно спокойная. Имеют место единичные нарушения социалистической законности, с которыми органы правопорядка успешно справляются. Махинации в жилищной конторе, несколько случаев воровства государственной собственности на предприятиях. Поножовщина у заведения «Калинка», пара бытовых убийств по пьяной лавочке и неразделенной любви.

С врагами народа вроде тихо, затаились. Они обязаны быть, всегда есть. Разговор с ними у советской власти короткий и суровый, но это опять же прерогатива органов госбезопасности, а не милиции.

– Вы в курсе зачисток, которые проводились здесь после освобождения? – поинтересовался Неверов.

– Да, эти мероприятия продолжались не один день, – чуть помедлив, отозвался Чеплыга. – Я их застал. Здесь работала целая выездная бригада НКВД и ГБ. Военная контрразведка тоже присутствовала, выискивала законспирированных немецких агентов. Насчет последних ничего не скажу, Андрей Григорьевич. Реальных лазутчиков, мне кажется, не выявили.

– А каких выявили? Нереальных?

– Простите… – стушевался Чеплыга. – Не подумав, ляпнул. Невиновных у нас, конечно, не берут. Раз взяли, значит, есть за что. Я хочу сказать, что брали мелкую сошку. Всех, кто сотрудничал с немцами. Полицаев, которые не ушли с фашистами. Знаю, что арестовали руководство закрытого гранитного карьера – директора, бухгалтера с женой. Они вроде не были замечены в явном сотрудничестве с фрицами, а директор Ященко даже партизанил в горах. Но органам виднее. Раз сказали, враг, значит, так оно и есть, сомневаться нельзя. Про нынешнюю обстановку что я могу сказать?.. – Чеплыга задумался. – Живем, работаем. Из неучтенных граждан остались рыбаки-отшельники на дальних островах, Рыбачьем полуострове. В районе работают геологи, уверяют, что в этой местности должен быть никель. Может, и есть, кто его знает. Этих товарищей я лично проверял. Все документы у них в полном порядке. Прибыли они из Архангельска, сотрудники тамошнего института. Старший группы – товарищ Артюхов Виктор Петрович. Вы его сразу узнаете – борода лопатой и улыбка до ушей. Они живут в гостинице на улице Коминтерна. Четверо их. Выпить любят, в «Калинку» часто захаживают. Однажды драку затеяли с местными, пришлось наряд отправлять, чтобы разняли забияк. Не сказать, что публика очень приятная, но наши они, советские. А еще побег был с зоны в Алапаевске десять дней назад. Это на Кольском полуострове, к востоку от Мурманска. Сбежали матерые уголовники. Зарезали двух конвоиров, забрали ППШ. Изобретательные оказались, черти, – вроде тундра кругом, а ведь как-то ушли, как в воду канули. Думали, на восток пойдут, а они на запад подались. Видели их пару раз. А что у нас на западе? Только Норвегия с Финляндией, больше ничего. Неужто к капиталистам собрались? Публика колоритная, татуированная, такая долго не пробегает, но пока не взяли их. На днях местные рыбаки сообщили, что видели пару незнакомцев – по приметам похожи, прятались в Солнцевской бухте, это на западе, верстах в семи. С пограничного катера в тех краях засекли кого-то в скалах. Телефона там нет, пока известили – сутки прошли. Куренной с нарядом выезжал. Полдня потеряли, все ноги сбили, не нашли никого.

«Не слишком ли много тут всего намешано? – с каким-то странным чувством подумал Андрей. – Словно не арктическая пустыня под боком, а центр мироздания какой-то».

Угловатый, весь ободранный «ГАЗ-67» объехал своего собрата, приткнувшегося к забору, и встал напротив открытой калитки. За оградой переминался старший сержант Воропаев. Он увидел, кто именно пожаловал, поморщился и быстро сделал нейтральное лицо. Субординация обязывала. Андрей сухо кивнул ему – он тоже не испытывал восторга от этой встречи – и прошел к дому по дорожке, заросшей сорняками.

Жилье покойного Лазаревича не блистало шикарным фасадом. Фундамент просел, очертания крыши утрачивали симметрию. Маленький огород зарос шапками сорняков.

У крыльца с постной миной дымил папиросой Куренной. Он чуть подвинулся, пропуская капитана. Вторично за день отдавать честь одному и тому же человеку в его привычки не входило.

Из дома вышел майор Чеплыга в расстегнутой укороченной шинели.

– Уже приехали? – Он одобрительно хмыкнул. – Проходите, Андрей Григорьевич, гостем будете. Призраков не побаиваетесь?

– Живых людей побаиваюсь, Иван Тарасович, – проворчал Андрей, взбираясь на крыльцо.

– Здесь последняя ступенька проседает, не наступайте на центр, – посоветовал Чеплыга. – Познакомьтесь. – Он покосился через плечо. – Это Михаил Львович.

Из дома вышел невысокий мужчина в темно-серой шинели и фуражке с красной тульей. Погоны капитана, витые прямоугольные петлицы, очки, невыразительное лицо.

Он протянул руку, улыбнулся одними губами.

– Невзлин Михаил Львович. Временно исполняю обязанности Бориса Александровича Лазаревича. Он здесь жил все четыре месяца, пока не случился… этот досадный инцидент. Жилплощадь числится на балансе нашего ведомства, как и еще пара участков в Дальнем. Назначение Бориса Александровича считалось временным, капитально обживаться он не считал нужным. Но здесь ему было удобно. В доме печка, подведена холодная вода от котельной. До центра пять минут ходьбы, можно и не гонять шофера каждое утро. Соседей не видно, с одной стороны забор, с другой холм. Человек не семейный, его все устраивало. – Невзлин снял очки и стал усердно протирать стекла мятым платком.

В этот момент его лицо стало вовсе никаким.

– Проходите в дом, – предложил Чеплыга, – хозяин уже не возразит. Там особо нечего смотреть, небогато жил человек. Есть еще вторая дверь, выходит на огород. А мы с ребятами покурим у калитки. Будут вопросы – я рядом.

Капитан бродил по скромно обставленным помещениям, разглядывал лоскуты обоев, свисающие со стен, немытую посуду, грязные резиновые сапоги. Кресло, кушетка, колченогий журнальный столик, заваленный газетами и старыми книгами. Примитивный торшер на прямой ноге. На мятую кровать кое-как наброшено покрывало. На вешалке форменная куртка, утепленные штаны. Ворохи бумаг в тумбочке. Скомканная одежда в шкафу. Женская рука тут явно не присутствовала, даже мужская не чувствовалась! Есть люди, которые живут своей жизнью и просто не видят, не понимают, что их со всех сторон окружают грязь и беспорядок.

– Увлеченный был человек Борис Александрович, – пробормотал Невзлин, следуя за Андреем. – Мозги иначе устроены, чем у большинства. Смысл жизни для него заключался в работе, а дом – это так, чтобы переночевать.

Андрей вышел на заднее крыльцо, обозрел запущенный участок. Затылок его пощипывало. Капитан Невзлин из недр дома смотрел ему в спину.

Неверов резко повернулся и спросил:

– Лазаревич встречался с женщинами?

– Откуда мне знать? Борис Александрович никогда со мной не откровенничал. Временами он был очень мрачен, но все свои переживания держал при себе. О личной жизни тоже не распространялся. О чем вы, Андрей Григорьевич? – Капитан ГБ позволил себе легкую усмешку. – Какая женщина решится сюда прийти? Посмотрите по сторонам.

«Есть такие, которые решатся», – подумал Андрей, поколебался и оставил при себе вопрос про Ольгу Бурнаш, у которой, по уверению Илзе Саулите, могли быть романтические отношения с Лазаревичем.

Он решил, что эту тему проработает отдельно.

Взгляд его уперся в рамку, стоявшую на захламленной тумбочке. Фотография довоенная. Лица позирующих людей ничем не омрачены. Миловидная женщина в летнем платье с оголенными плечами доверчиво льнула к представительному молодому офицеру. Их головы соприкасались, щека мужчины тонула в волнистых женских волосах. От снимка исходила какая-то щемящая грусть.

Рамочка была сравнительно новая, а фото пожелтело, выцвело. Было видно, что его разглаживали и подклеивали. Видимо, этот снимок не один год колесил с Лазаревичем по всем фронтам.

– Даже не спрашивайте, – пресек Невзлин попытку задать вопрос. – Я не знаю, кто это. Личные темы мы в беседах не поднимали. В этом отношении Лазаревич был очень скрытен.

«Да и вы, Михаил Львович, не находка для шпиона», – подумал Андрей и спросил:

– Вы сами откуда? Воевали?

– Родом из Томска, – отозвался Невзлин. – Происхождение – из служащих. В органах с тридцать шестого года. Работал в Забайкалье, на Северном Кавказе. Потом Особый отдел Первого Украинского фронта. Про Хальбский котел слышали? Немцы отступали к Берлину и попали в окружение. Они пытались вырваться из котла и весь запас снарядов сбросили на наш штаб. Я получил легкое ранение, полмесяца пролежал в госпитале, а там и войне конец пришел. Перевели меня сюда, в Заполярье.

«Да, тенденция прослеживается, – не без иронии подметил Андрей. – Просто санаторий для героев, вернувшихся в строй после ранения».

– Все ясно, Михаил Львович. Что еще можете сказать про Лазаревича, кроме того, что он был скрытен?

– Человек, безусловно, порядочный, – проговорил Невзлин. – Всю войну служил в особых отделах действующих частей. Насколько я знаю, у него был конфликт с начальником тыла какой-то армии, что-то связанное с чрезмерной увлеченностью сбором трофеев. Проще говоря, грабили наши тыловики немцев, освобожденных от фашизма, без зазрения совести, а Лазаревичу это не понравилось. Конфликт обернулся не в его пользу. Он был переведен в Заполярье с понижением в должности.

«Хорошо, что хоть не к стенке его перевели», – подумал Андрей и осведомился:

– Чем он занимался в последнее время?

– Обычной текучкой. Мы наводили справки об уголовниках, сбежавших из Алапаевска. Там не было политических, обычная блатная шваль, поэтому дело сгрузили на сотрудников милиции и управление лагерей, у которых есть свои поисковые отряды. Борис Александрович вступал в личные контакты с руководством местной воинской части, несколько раз ездил на щебеночный карьер, на метеостанцию. У меня создавалось впечатление, что он пытался бурной деятельностью заглушить то, что происходило у него внутри.

– А что происходило у него внутри?

– Я не психолог и не психиатр. Иногда он просто проваливался в себя, будто спал, хотя глаза были открыты. Он жил всю войну с каким-то своим потрясением. Получается, что время не лечило его, а только накапливало напряжение. Он уже не мог сопротивляться.

– То есть вы поддерживаете версию милиции о том, что Лазаревич покончил с собой?

– По крайней мере, не исключаю ее, – ответил Невзлин. – Хотя она, конечно, требует проверки.

– Как его нашли?

– На службу не пришел, – объяснил капитан. – Прежде никогда не опаздывал, бывало, что и раньше прибегал. Это во вторник было. Полдень, а его нет. Я Осадчего отправил. Это наш сотрудник. Прибежал он минут через десять, весь синий. Мы туда, милицию известили. Он лежал в глубине участка, недалеко от забора. Видно, топтался, долго стоял, на море смотрел. Несколько окурков там валялось. Потом пистолет достал, в голову себе выстрелил. Пистолет рядом был. – Лицо капитана свело судорогой. – В тот же день провели мы дактилоскопическую экспертизу. На ТТ были обнаружены только его отпечатки пальцев. Эксперт прикинул, что вечером, примерно на закате, когда еще не стемнело. Потом мы опрашивали соседей. Двое вспомнили, что слышали звук, похожий на выстрел. Но там акустика такая – холмы кругом, отзвуки отражаются.

– Но выстрел был точно произведен из его табельного пистолета? – спросил Андрей.

– Абсолютно точно, – подтвердил Невзлин. – Пулю извлекли, она застряла в черепе. Рядом валялась стреляная гильза.

«Если это инсценировка, то вполне грамотная», – подумал Андрей.

– Пойдемте, покажу на месте, – сказал Невзлин. – Я присутствовал при этом, все помню.

Андрей не спешил, что-то выжидал. В ушах у него звенело, голоса в голове что-то нашептывали, их раздражало его непонимание. В этом доме было что-то не так.

«Может, стоит осмотреть чердак, подвал? Хотя зачем?» – подумал капитан.

В сенях затопали кованые сапоги. Объявился майор Чеплыга с подчиненными. Им надоело курить.

Голоса в голове, наверное, испугались их и затихли.

– Все осмотрели, Андрей Григорьевич? – осведомился Чеплыга. – Сами видите, что здесь, мягко говоря, не дворец. Мы вам еще нужны, или помощи товарища капитана государственной безопасности будет достаточно?

– Спасибо, Иван Тарасович, вы свободны, – ответил Андрей. – Мы с Михаилом Львовичем тут сами закончим.

– Ага, вот и славно, – сказал Чеплыга и сделал знак своим людям, мол, марш на выход.

Куренной зевнул, пересекся взглядом с Неверовым и смущенно откашлялся. Он поспешил показать спину, наступал майору на пятки. Воропаев, прежде чем удалиться, мазнул капитана недобрым, очень неприятным взглядом из-под косматых бровей.

«А этот парень не прост, злопамятен, – мелькнула у Андрея нехорошая мысль. – Поосторожнее бы надо с ним».

Он выжидал, прислушивался. Похрустывали камни на дорожке у дома, скрипнула калитка. Секунд через двадцать завелся мотор. Водитель прерывисто газовал, разворачивал машину на узком пятачке. Потом звук мотора затих, растворился в дымчатой атмосфере.

Капитан Невзлин присел на край тахты и спросил с наигранным безучастием:

– Все в порядке, Андрей Григорьевич? Вы какой-то загадочный.

Да уж, такие мы загадочные, когда не знаем, что думать.

Неверов спустился с заднего крыльца, которое тоже выглядело далеко не новым, ступил на дорожку между ползучими сорняками, пролез через кусты и оказался у ограды из штакетника, которая упиралась в дощатую сараюшку.

– Вот здесь его нашли, – прозвучало вдруг у него за спиной, и Андрей вздрогнул.

Оказалось, что капитан Невзлин двигался сзади, словно тень.

– Как раз где ваша левая нога, лежала его голова. Тело вывернуто, на боку, ноги разбросаны. Пистолет под правой рукой – выпал, пока он падал. Выходного отверстия не было. Пуля застряла в черепе. Лицо измазано, на грудь натекло, но под телом крови почти не было.

Земля на пятачке была голой, глинистой, как-то матово поблескивала, словно вечная мерзлота вылезла наружу. Никакие следы тут в принципе не могли отпечататься. Да и затоптали все товарищи милиционеры и прочая публика.

Андрей опустился на корточки, стал осматривать землю. Невзлин сместился в сторону, чтобы не мешать. Неверов понял, что поздновато сюда прибыл, точно все затоптали. Он сдвинулся в обратную сторону, вернулся назад, озирался, но не видел ничего, за что можно было бы зацепиться.

– В чем он был, когда его нашли?

– Овчинная жилетка, старые брюки. Он же не на службе был.

– На ногах что у него было?

– Ботинки такие старые, разношенные, все истерлись, рисунок на подошве еле виден, языки загнуты, шнурков вовсе нет. Он в них только по участку ходил.

– Какой размер?

– Здоровенные. – Невзлин сухо улыбнулся. – Сорок пятый размер. Хотя нога у Лазаревича небольшая была, на сорок первый едва тянула.

– Спасибо, Михаил Львович. Вы весьма наблюдательны. Где я могу найти эти ботинки?

– Боюсь, нигде. Сожгли их.

«Эх, беда с этими нерадивыми сыщиками. Ну и что ты собрался отыскать, капитан? – вдруг возникла удручающая мысль. – Ты просто чрезмерно подозрителен. Человек потерял своих близких. Психологическая травма оказалась глубокой, никакая война ее не вылечила. Он угодил в опалу, был сослан на край света без перспектив. Тяжело ему стало, тоска мозги замутила, вот и выстрелил в себя в момент душевного опустошения. В иной ситуации мог бы и не делать этого, просто звезды так сошлись. А тебе все заговоры мерещатся, чьи-то козни, злой умысел».