Текст книги "Крымский оборотень"

4

В апреле в Крыму настоящая весна. Цветут деревья, зеленеет трава, весеннее солнце просвечивает насквозь первые листья. Кругом птичий гомон, дует теплый ветер, который пахнет теплым камнем и недалеким морем! Красота, благодать, покой, будто и нет никакой войны, стрельбы, крови, смертей…

Капитан Ольхин и Ласточка неторопливо шли по симферопольской улочке. У них был важный разговор. Конечно, гораздо удобнее и правильнее было бы беседовать где-нибудь в тиши кабинета, но у Ольхина не было никакого кабинета, да и не предполагалось. Во-первых, где его взять, тот тихий и уютный кабинет в городе, только-только освобожденном от фашистов? А во-вторых, никакой кабинет капитану Ольхину был не нужен. Он почти круглосуточно был на ногах. В Симферополе, как и в любом освобожденном советском городе, для Ольхина всегда находилась работа. Фашисты, отступая, оставляли в таких городах своих людей: замаскированных шпионов, диверсантов. Кроме них в освобожденных городах таились еще всяческие бывшие полицаи и прочие вражеские прислужники, по каким-то причинам не отступившие вместе со своими хозяевами. Да и разной прочей публики, которую не радовал приход Красной Армии, также хватало. Вот это и были те враги, с которыми сражался сотрудник СМЕРШа капитан Ольхин. Здесь и была его линия фронта. Так что какие уж тут кабинеты!

– Давайте все по порядку, – сказал Ольхин Ласточке. – Не упуская по возможности никаких мелочей. Мне нужно представить всю картину произошедшего. А картина как раз и состоит из мелочей.

– Я понимаю, – сказала Ласточка. – И я постараюсь. Но все равно какую-нибудь мелочь я упущу. Обычно так и бывает. Вот если бы вы поговорили со всеми нами разом… Ну, с теми, кто остался жив…

– Может, и поговорю, – сказал Ольхин. – Но пока я хочу поговорить с вами. А чтобы вам было легче припомнить, поступим так. Я буду задавать вопросы, а вы – на них отвечать. Вы не возражаете?

– Да, так будет проще, – согласилась Ласточка.

– Отлично. Тогда такой вопрос. Когда была разгромлена ваша подпольная группа? Мне нужно знать точное время.

– В ночь с седьмого на восьмое марта.

– Как это случилось?

– Как случилось? – печально переспросила Ласточка. – Все произошло просто и, если можно так сказать, прозаично. Ночью в дома ворвались солдаты и почти всех подпольщиков из группы арестовали. Причем в одно и то же время.

– Сколько человек было арестовано?

– Двенадцать.

– А скольких не арестовали?

– Вместе со мной – пятерых.

– Угу… А почему не арестовали вас?

– Именно меня?

– Да, именно вас.

– Меня в ту ночь не было в городе.

– И где же вы были? – Ольхин стрельнул в Ласточку взглядом.

– В деревне, – ответила Ласточка. – Недалеко от Симферополя есть деревня, называется Агармыш. Вот там я и была в ту ночь.

– И что вы там делали?

– Там живет моя мама. Я иногда ее навещаю. Она больна, а помочь ей, кроме меня, некому. Ну, вы понимаете…

– Понимаю. А по какой причине не арестовали остальных четверых?

– В общем, всех по той же самой причине, что и меня. В ночь ареста они не ночевали дома. По крайней мере, так они сказали.

– Что, не ночевали все четверо?

– Насчет всех четверых не знаю. Не ночевали Стратег, Лихой и Абдулла. Ну, и я.

– И где же провели ту ночь эти трое?

– Я не знаю… Думаю, что вам лучше спросить у них самих.

– Обязательно спросим! – капитан вновь бросил быстрый взгляд на Ласточку. – Вы ничего не сказали еще об одном человеке – о пятом…

– Да, о пятом… Пятый – это Бильярдист. Такая у него подпольная кличка. Мы все друг друга называли больше по кличкам, чем по именам. В целях конспирации.

– Значит, Бильярдист… – задумчиво вымолвил Ольхин. – Хорошая кличка, веселая… Ну, и почему же не арестовали его?

– Думаю, по той же самой причине, что и всех других. Не нашли. Хотя – точно не скажу.

– Почему же?

– После разгрома группы все, кто не был арестован, затаились. Кто где… В основном – у знакомых и родственников. И, конечно, друг с другом не общались. Ну, а когда пришли наши, мы выбрались из своих укрытий, встретились, разузнали, кого именно арестовали, а кто остался цел, договорились о повторной встрече. На встречу пришли все, кроме Бильярдиста.

– Но, может, его арестовали тоже?

– Нет, не арестовали. Его видел один из наших – Стратег. Уже после того, как освободили город. И пригласил на встречу. Но он почему-то не пришел.

– Вы считаете это подозрительным? – спросил Ольхин.

– Нет, не считаю, – ответила Ласточка. – Мало ли почему он не пришел? Наверно, была причина…

– Хорошо… Как и где можно увидеть ваших товарищей?

– Это просто, – сказала Ласточка. – Завтра ровно в десять часов они будут ждать меня на нашей явочной квартире. Бывшей явочной квартире, – поправилась женщина. – Я должна буду доложить результаты моего визита к вам. Будут все, кто остался жив, – она запнулась и судорожно вздохнула. – Кроме, наверное, Бильярдиста.

– Где находится ваша явочная квартира? – спросил капитан.

– Улица Старая, дом номер восемь, – ответила Ласточка.

– Угу…

Какое-то время они шли молча. Город жил своей жизнью и своими новыми, изрядно подзабытыми за время оккупации заботами. Куда-то спешили люди, по старым, еще до революции вымощенным мостовым тарахтели повозки, запряженные в основном ослами, слышались разговоры и даже изредка смех. Город постепенно, осторожно, исподволь приходил в себя, будто еще не веря, что война для него закончилась и теперь наступает новая, мирная жизнь, в которой уже не надо никого и ничего бояться, можно идти куда захочется и даже – смеяться.

– А почему именно вы пришли к нам, а не кто-то другой? – спросил Ольхин.

– Это была моя идея, – сказала Ласточка. – Ну, меня и уполномочили…

– А что, были и другие идеи?

– Были.

– Например, какие?

– Поиграть в буржуйский детектив, – Ласточка усмехнулась.

– Это как? – взглянул на женщину капитан.

– Постараться изобличить друг друга в предательстве, – пояснила женщина. – Вы стараетесь изобличить меня, я – вас.

– Вот как, – Ольхин тоже усмехнулся. – Интересная игра… И почему же не стали в нее играть?

– Потому что бессмысленно. Это только в книжках получается все гладко, а на самом деле мы бы перегрызлись и перессорились уже через час такой интересной игры. И не добились бы никакого толку. Только возненавидели бы друг друга. А предатель так и остался бы неразоблаченным.

– Вы считаете, что было предательство? – поинтересовался Ольхин.

– Фашисты знали, где мы живем, – пожала плечами Ласточка. – Все из нашей группы «Салгир». Значит, кто-то им об этом сказал. Как видите, все просто.

– Да, просто… Скажите, в городе действовала только одна подпольная организация – ваша?

– Нет, – помолчав, ответила Ласточка. – Были и другие. Но мы о них почти ничего не знали. Просто об их существовании догадывались. Вот, скажем, расклеил кто-то ночью листовки. Но не мы. Значит, кто-то другой. А так-то мы с ними не общались. Такова была инструкция. В целях конспирации. Хотя об одной такой группе мы все же узнали.

– Расскажите об этом подробнее.

– Подробности известные, – горько усмехнулась Ласточка. – В сорок третьем году фашисты арестовали подпольщиков. Примерно так же, как и наших – всех разом. И, конечно, подняли шум на весь город. «Мы, – орали они, – изобличили и уничтожили большевистскую подпольную банду под названием «Чатыр-Даг»! Вот так мы и узнали, что в городе, кроме нас, есть и другие подпольщики.

Они замолчали и остановились на перекрестье двух улиц. По одной улице с грохотом двигалась запряженная осликом двухколесная повозка, нагруженная всяческим домашним скарбом. Рядом с повозкой шли две женщины, старик и трое ребятишек, и каждый как мог помогал ослику в его нелегкой работе. Кто-то толкал кибитку сзади, кто-то понукал ослика, кто-то подбирал то и дело выпадавший из кибитки скарб. Было шумно и весело, люди подбадривали друг друга и все вместе – ослика и смеялись.

– Вот, – сказала Ласточка, – народ возвращается в свои дома. У кого они остались…

Ольхин ничего не ответил, он смотрел на веселую громогласную повозку и, похоже, думал о чем-то своем.

– А теперь – самый главный вопрос, – сказал он, взглянув на Ласточку и даже на какое-то лишнее мгновение задержав на ней взгляд. – Как, по-вашему, кто предатель?

– Я… – не сразу ответила Ласточка. – И те четверо, что остались в живых, тоже.

– Ну, а если без обобщений?

– А если без обобщений, то никто. Все люди проверенные и надежные. Каждый из нас не раз прикрывал спину другому, рисковал своей жизнью ради другого… Как я могу кого-то заподозрить в предательстве?

– Да, но с другой стороны… – осторожно возразил Ольхин.

– Будь она проклята, эта другая сторона! – запальчиво произнесла Ласточка. – Извините… Да, другая сторона… Но и в этом случае я не могу никого заподозрить. Кого мне подозревать? Стратега? Лихого? Абдуллу? Может, Бильярдиста? Или себя? Вы знаете, я не смогу. Это сильнее меня. Так что уж лучше подозревайте всех нас вы. Думаю, у вас это получится лучше. У вас такое грозное название – «смерть шпионам»! А мы чем сможем, поможем. Конечно, если вы нам доверите такую миссию – помогать вам. А то ведь, наверно, мы все у вас под подозрением.

Ольхин ничего не ответил на этот эмоциональный женский монолог. Он спокойно выслушал Ласточку, рассеянно посмотрел по сторонам и спросил:

– Скажите, а вы во время оккупации знали, где кто из вас живет?

– Мы старались не говорить друг другу своих адресов, – ответила Ласточка. – Такова была инструкция. Мы всегда встречались на явочной квартире.

– А вот, скажем, если бы вы захотели узнать, кто где проживает, – это можно было бы сделать?

Женщина в недоумении уставилась на Ольхина.

– Но зачем?

– Ну, скажем, чтобы предоставить адреса гестаповцам. Допустим, они вас хорошенько об этом попросили, вы и постарались.

– Вот у вас и образовался первый подозреваемый в моем лице, – горько усмехнулась Ласточка. – Что ж, все правильно… Как говорится, заслужила…

– Ни вас, ни кого-то другого из четверых я пока ни в чем не подозреваю, – сказал Ольхин. – Нет у меня пока никаких оснований подозревать кого-то конкретно. Поэтому считайте мой вопрос теоретическим.

– Я понимаю… – с прежними горькими нотками в голосе сказала Ласточка. – Что ж, коли так, поговорим в теоретическом плане. Да, я бы могла разузнать адреса всех моих боевых товарищей. Правда, на это ушло бы некоторое время, но могла бы.

– И как именно?

– Разными путями. Например, тайно проследить за каждым. Или хитро выведать в разговоре. Способов много, было бы желание. – Ласточка помолчала, о чем-то размышляя, и растерянно взглянула на Ольхина. – Слушайте, а ведь действительно… Это ведь так просто!..

– Предавать всегда просто, – сказал Ольхин. – В каком-то смысле… Это порядочным человеком оставаться сложно. Особенно когда тебя ставят перед выбором. Ну, ладно. Значит, говорите, завтра ровно в десять на улице Старая, дом номер восемь?

– Да, – кивнула женщина.

– Вот там и встретимся, – пообещал Ольхин. – А пока что желаю здравствовать!

5

До завтрашнего утра и, соответственно, до встречи с подпольщиками на явочной квартире оставалось еще много времени. Да дело-то, в общем, было даже не во времени, а в том, что к этой встрече Ольхину надо было подготовиться. И не ему одному, но и всем другим членам его команды. Капитан Семен Ольхин был старшим группы фронтового СМЕРШа, и в его подчинении были еще три человека: старший лейтенант Александр Завьялов и лейтенанты Степан Волошко и Гиви Вашаломидзе. Все вместе они должны были разобраться в причинах гибели симферопольской подпольной группы «Салгир», а если говорить точнее, установить причины гибели и найти того, кто предал подпольщиков. То есть установить личность гестаповского агента-провокатора и, если он жив, изобличить и задержать его.

В том, что группу «Салгир» кто-то предал, у Ольхина после беседы с Ласточкой не оставалось никаких сомнений. Уж слишком явственным был след, оставленный предателем. И, так сказать, типичным. Все предательства, какими бы они ни были в смысле своей цели, всегда похожи одно на другое – как ты ни маскируйся и ни заметай следы. Вот и тут следы были видны очень даже отчетливо. Знать бы еще, кто их оставил.

Расставшись с Ласточкой, Ольхин собрал свою команду. Надо было посовещаться. Совещались в трофейном автомобиле «штовере», выделенном Ольхину и его подчиненным. «Штовер» – это было хорошо. Выехал на нем за город и совещайся на здоровье, говори о каких хочешь секретах. Кто тебя услышит в закрытом авто, да еще за городом?

Перво-наперво Ольхин ввел подчиненных в курс дела. Когда он закончил говорить, все какое-то время молчали, обдумывая полученную информацию.

– А ведь и в самом деле, – наконец нарушил молчание Степан Волошко, – тут поработал шпион. Уж я-то его чую на расстоянии!

– Э, что тут говорить! – поддержал Степана Гиви Вашаломидзе. – Понятно, что их кто-то предал! Кто-то свой, который был с ними рядом и всех знал!

Старший лейтенант Александр Завьялов не сказал ничего. Он вообще был человеком малоразговорчивым и говорил лишь тогда, когда не говорить было просто невозможно. Он лишь молча кивнул, и это означало, что он согласен и со Степаном, и с Гиви. Да, подпольщиков кто-то предал. Похоже, кто-то из своих. Ну, да оно всегда так бывает, что предают именно свои. Чужому человеку кого-то предать трудно, даже если он этого и очень захочет.

– Я тоже такого мнения, – согласился Ольхин. – Остается определить круг подозреваемых и постепенно его сужать. Пока из подозреваемых не останется кто-то один. Словом, как обычно.

– А и определять ничего не нужно, – сказал Волошко. – Что тут определять? Факт, что предатель кто-то из тех, кто остался в живых.

– Ну, не такой это и факт, – впервые отозвался Александр Завьялов.

– Это почему же? – глянул на него Волошко.

– Его могли расстрелять вместе со всеми, – предположил Завьялов. – Что церемониться с предателем? Тем более накануне ухода из города? Сделал свое дело и ступай в расход. Это первое. Второе: его не расстреляли, и он ушел вместе с немцами. Может такое быть? Может. А мог уйти и не с немцами, а какими-то своими путями-дорогами. Кто его станет искать в такой неразберихе? Кругом война. Это – три. Да если и найдут, так что с того? Скажет, что случайно спасся от ареста, как те пятеро. И попробуй докажи, что это не так. Это – четыре. Я считаю, что нам надо держать на прицеле все версии, а не замыкаться на одной.

– И все-таки у нас должна быть главная версия, – заметил Ольхин. – И она на виду. Да, конечно: его могли расстрелять сами немцы, он мог уйти – с немцами или сам по себе. Все могло статься. Но давайте поставим себя на место немцев. Зачем им убивать ценного агента или брать его с собой? Лучше оставить его здесь же, в городе, со специальным заданием. Разумно? С точки зрения немцев – да. Кстати, подпольщики считают точно так же. Так что если предатель жив, то он где-то поблизости.

– Значит, будем искать! – вздохнул Вашаломидзе.

– И с чего начнем? – спросил Волошко.

– Думаю, с завтрашнего посещения бывшей явочной квартиры, где соберутся подпольщики. Посидим, посмотрим на них, а они – на нас, – сказал Ольхин. – И поговорим, куда же без этого? А говорить будем один на один без лишних свидетелей. Их четверо, и нас тоже четверо. Каждому достанется по одному собеседнику. Потом встретимся и обсудим результаты этих задушевных бесед. А уж как построить разговор – решайте сами.

– А как быть с пятым? – спросил Завьялов. – Их-то пятеро.

– Так ведь один из них куда-то пропал, – возразил Ольхин. – Так что четверо. Такой, значит, расклад.

– А если завтра объявится и пятый? – в свою очередь возразил Завьялов.

– Объявится – так посмотрим и на него, – пожал плечами Ольхин. – И поговорим. Хотя… Мне почему-то кажется, что он не объявится. Есть у меня такое предчувствие.

– У меня – тоже, – сказал Завьялов.

– Э! – взмахнул рукой Гиви Вашаломидзе. – Почему не явится? Так, может, он и есть предатель?

– Ну, это ты загнул! – покрутил головой Волошко. – По-твоему, если человек куда-то запропастился и куда-то не пришел, то, значит, он и есть враг? Ну и логика у тебя, товарищ лейтенант! Мало ли что у него могло случиться! Заболел, уехал в деревню за харчами…

– Так ведь дело-то какое! – не хотел сдаваться Гиви. – Предателя ищут! Значит, все должны быть в сборе! А он запропастился! Подозрительно!

– Сейчас они все одинаково подозрительны, – сказал Ольхин. – И те, кто присутствует, и тот, кто отсутствует. Хотя найти его, конечно, надо. Как говорится, живого или мертвого.

– Так давай искать! – казалось, Гиви готов был выпрыгнуть из машины и немедленно броситься на поиски исчезнувшего пятого подпольщика.

– Ты что же, знаешь, где его искать? В какую сторону бежать? Как его зовут? Как он выглядит? – улыбнулся Ольхин. – Не беги впереди коня, скачи на коне, как говаривал мой дед-казак. Вот пообщаемся завтра с подпольщиками, тогда и примемся за поиски. Если, конечно, в этом будет смысл.

– Э! – махнул рукой Гиви, не найдя, что еще сказать.

– Вот и хорошо, – проговорил Ольхин. – Итак, завтра. А пока распределим, кто с каким подпольщиком будет работать. Повторяю, их четверо. Клички – Стратег, Лихой, Абдулла и Ласточка. Трое мужчин и женщина. Я буду работать со Стратегом. Ты, Александр, – с Лихим. Семен, Абдулла – твой. Ну, а тебе, Гиви, как дамскому любимцу, я поручаю Ласточку.

– Почему это мне женщину? – не согласился Гиви. – Ты с ней сегодня работал, вот ты и продолжай!

– Э, нет! – покрутил головой Ольхин. – Тут есть хитрая задумка! Сегодня с ней работал я, завтра поработаешь ты. А потом мы сопоставим то, что она сказала мне, и то, что сказала тебе. Сравним и сделаем выводы. Это же наш старый прием! Разве ты не знаешь?

– Знаю, – сказал Гиви.

– Ну, а я пообщаюсь со Стратегом. Уж очень интересной личностью мне кажется этот Стратег. Ведь это именно он собрал всех уцелевших, и он затеял разговор насчет предателя в их рядах. Спрашивается, зачем? Может, потому что он честный человек, и мысль о предателе не дает ему покоя. А может…

– «Держи вора!» громче всех кричит сам вор – так говорят у меня на родине, – усмехнулся Волошко. – Ты ведь это хотел сказать?

– В общем, да, – кивнул Ольхин. – Ну что, поехали обратно в город? Степан, заводи мотор!

6

Они сидели друг напротив друга – четверо оперуполномоченных СМЕРШа и четверо оставшихся в живых подпольщиков. Пятого подпольщика – Бильярдиста – не было.

– Вчера и сегодня утром я пытался его найти, – пояснил Стратег. – Да только где же его найдешь? Может, с ним что-то случилось?

Это был чисто риторический вопрос, на него не существовало ответа. Поэтому все присутствующие лишь шевельнулись, и в помещении опять установилась напряженная тишина. Разговор не клеился, и это было понятно и объяснимо. Людей, собравшихся на бывшей явочной квартире, разделяла незримая, но ощутимая преграда. Четверо из них были следователями, которым нужно было установить истину, а другие четверо, как ни крути, подозреваемыми: очень могло быть, что кто-то из них фашистский шпион и предатель, с помощью которого была уничтожена подпольная группа «Салгир». Какие уж тут душевные разговоры? То, что все бывшие подпольщики, за исключением Бильярдиста, явились в условленное место, как и обещали, – это не было поводом для доверительных бесед. Эти люди были сейчас в таком положении, что им было лучше явиться, чем не явиться. Потому что на неявившегося падало дополнительное подозрение. Никому из четверых сейчас оно было не нужно – ни тем, кто был честен перед собственной совестью и памятью погибших товарищей, ни тем более тому, кто, возможно, был немецким шпионом.

– Вы были в группе старшим? – спросил, наконец, Ольхин у Стратега.

– Нет, – ответил тот. – Старшим был Карагач. Его арестовали и…

– Понятно, – сказал Ольхин и посмотрел на своих подчиненных. – Ну что, приступим? Разбираем собеседников, как условились, и вперед. Вас я прошу пройти со мной, – выстрелил он взглядом в Стратега. – Прогуляемся, пообщаемся…

Стратег, ничего не говоря, встал и направился к выходу. За ним вышел и Ольхин. Остальные расположились кто где. Гиви с Ласточкой остались в квартире, Волошко с Абдуллой уединились в «штовере», Завьялов вместе с Лихим также отправились на улицу – в другую сторону от Ольхина и Стратега.

Какое-то время Ольхин и Стратег молча шли по улице, а затем Стратег сказал:

– Ноги у меня больные. Не могу долго ходить. Давайте где-нибудь присядем.

Ольхин кивнул, они свернули с тротуара, подошли к какому-то полуразрушенному зданию и уселись на кучу камня-ракушечника.

– Потому вы и на фронт не попали – из-за больных ног? – спросил Ольхин.

– Именно поэтому, – неохотно ответил Стратег. – Уж как я просил в военкомате в сорок первом! Возьмите, говорю, хотя бы в обоз! Нет, и все тут… Ну, а потом мне предложили повоевать в подполье. Конечно же, я согласился. Война, она ведь разная… Вот повоевал… – Он безрадостно усмехнулся. – Остался жив и зачислен в предатели…

Логическим продолжением разговора было бы уверение Ольхина, что никто пока не записывает Стратега ни в какие предатели, а просто ведется опрос всех оставшихся в живых подпольщиков, и что это необходимое дело, так как предатель, скорее всего, где-то поблизости, и если не побеседовать с подпольщиками, то как его найдешь? Но ничего такого Ольхин говорить не стал, он спросил совсем о другом:

– Почему вас не арестовали?

– Потому что меня в ту ночь не было дома, – ответил Стратег. – Кажется, Ласточка вам об этом уже говорила.

– Она говорила предположительно, – сказал Ольхин. – А мне нужен ваш точный ответ. Итак, где вы были в ту ночь?

– У одной старушки, – сказал Стратег. – Зовут Зухра. Живет по улице Физкультурников в доме двадцать три.

– Что вы там делали?

– Лечил ноги, – ответил Стратег. – Старушка – известная в городе травница. Это вам скажет любой. А у меня с наступлением весны с ногами просто беда. Вот, значит, и лечил… Дело это долгое, потому и задержался. А ходить вечером по улицам, когда комендантский час, – опасно, сами понимаете. Я и остался ночевать у старушки. В общем, повезло. – Стратег опять невесело усмехнулся.

– А где вы скрывались до прихода Красной Армии?

– У Зухры и скрывался. Она подтвердит. Дом, где она живет, могу показать.

– А ваших близких, что же, немцы не тронули? – спросил Ольхин.

– Всех своих близких мы вывезли из города еще до прихода немцев, – пояснил Стратег. – Кого куда. Был приказ – никого из родных и близких в городе не оставлять. Семья – самое слабое место подпольщика, – грустно произнес Стратег. – Да оно и правильно. Как, скажите, воевать, когда родные рядом? А вдруг они проговорятся, а вдруг их арестуют?

– И где сейчас ваша семья?

– В городе Джанкое, – ответил Стратег. – Жена и трое детей. Где родня других подпольщиков – не скажу, потому что не знаю.

– Хорошо… Теперь вот какой вопрос. Ласточка говорила, что именно вы собрали всех оставшихся в живых подпольщиков после того, как город был освобожден…

– Да, я.

– Зачем? – взглянул Ольхин на Стратега.

– А вам что же, непонятно? – в ответном взгляде Стратега таилось недоумение. – Чтобы выяснить, кто предатель.

– Вы считаете, что таким образом это можно было выяснить?

– Я не знаю, – пожал плечами Стратег. – Таким или еще каким… Но ведь надо было что-то делать! Потому что предатель где-то рядом. Как же жить с этой мыслью? Вот и собрал уцелевших…

– Значит, вы уверены, что вас кто-то предал?

– Да и вы сами в этом уверены, разве не так? – в голосе Стратега послышалась ирония. – Иначе не было бы сейчас нашего разговора.

Они помолчали, невольно прислушиваясь к разнообразным городским звукам. Где-то лязгало железо, с другой стороны слышались людские голоса, на вершине дерева перекликались птицы.

– Я пытаюсь вспомнить… – сказал Стратег. – Были ли в городе при фашистах птицы? Хочу вспомнить и не могу. Не вспоминается. Может, и не было.

– Может, и не было, – согласился Ольхин. – Птицам ведь тоже нужны тишина, покой и мир. Оттого они и не прилетали.

– Да, наверно, – согласился Стратег. – Хотя, может, и прилетали. Да только нам было не до птиц. А сейчас – щебечут.

– Вы кого-нибудь подозреваете? – спросил капитан.

– Нет, – почти мгновенно ответил Стратег, помолчал и продолжил: – А кого подозревать? Некого… Все они на виду, как на ладони. Все честно боролись, не раз рисковали жизнями. Разве могут такие люди предать? Не могут.

– Ну, это может быть и маскировкой, – предположил Ольхин. – Враг хитер. Вот так вот запросто он себя напоказ не выставит. Он обязательно будет маскироваться, стараться изо всех сил казаться самым лучшим. Лучшие, они всегда вне подозрений.

– Я понимаю, – кивнул Стратег. – А только все равно не верится…

– А Бильярдист? – спросил Ольхин.

– Бильярдист, – не сразу ответил Стратег. – Бильярдист…

Ольхин не перебивал Стратега. Он молча ждал, что тот еще скажет о Бильярдисте. Но Стратег не говорил ничего. Он лишь молча покрутил головой, потер лоб, хмыкнул и ничего не сказал. Чувствовалось, что он о чем-то напряженно размышляет.

– Нет, – наконец, сказал он. – И Бильярдист – тоже… Храбрый, исполнительный… Веселый. Да, веселый… Знаете, все мы постоянно были в напряжении, боялись оступиться и ошибиться. А он, похоже, этого не боялся. Он почти всегда улыбался. Даже в минуты опасности. Помню случай. Я, он, Карагач и еще один из наших проводили акцию. Нам нужно было взорвать склад с горючим. Все прошло замечательно, взорвали. Огонь – до самого неба, все трещит, клокочет, стреляет, немцы всполошились! Мы – ползком подальше, промеж камней, по расщелинам, потому что хоть и ночь, а все равно все вокруг видно. Пламя-то будь здоров! А он, Бильярдист, сидит прямо на виду и хохочет. «Прячься! – кричим мы ему. – Заметят!» Куда там! Поднялся в полный рост, еще и чечетку сплясал. И только затем схоронился за камнем. Веселый был человек. Храбрый.

– Был? – взглянул на Стратега Ольхин.

– Ну, это я так… – пояснил тот. – Вырвалось. Думаю, что с ним все в порядке. Где-то бродит. Гуляет, веселится. Теперь-то отчего не веселиться?

– Вы давно его знаете? – спросил Ольхин.

– Бильярдиста? Поменьше, чем остальных. Мы познакомились в сорок третьем.

– Расскажите об этом подробнее.

– Подробнее… Подробнее – получилось так. Его к нам прислали из партизанского отряда. Мы поддерживали связи с партизанами, сами понимаете… Так вот, прислали, сказали, что он опытный и проверенный в деле подпольщик, а потому в городе пригодится больше, чем в отряде. Да откуда же он взялся, такой опытный, спросили мы? А, говорят, до этого он был в подпольной группе «Кара-Даг»…

– Это в той, которую немцы уничтожили в сорок третьем году? – уточнил Ольхин.

– В ней, – кивнул Стратег.

– Что же, гестаповцы арестовали не всех?

– Почти всех. Спасся только он и еще несколько. Бильярдист каким-то чудом сумел уйти от немцев, скрывался в горах. Там и встретился с партизанами. Они его и передали нам. Сказали, чтобы мы в нем не сомневались – человек, мол, надежный. Он и вправду оказался надежным. А главное – удачливым. За что бы он ни брался, все у него получалось. Даже самые рискованные дела. И эта постоянная его улыбка. Широкая, красивая, озорная. Мне кажется, что он и спал с улыбкой. Веселый человек. Легкий, надежный.

– Он что-нибудь о себе рассказывал?

– Ну, мы старались ни о чем лишнем друг дружку не расспрашивать, – сказал Стратег. – Такова была инструкция, да и без инструкции все было понятно. Меньше знаешь – меньше скажешь под пытками, если тебя арестуют.

– Угу… – кивнул Ольхин. – Ну, а как ему удалось уцелеть, он не рассказывал?

– Рассказывал. Сказал, что убежал.

– Вот так просто взял и убежал?

– Не просто, а убив двоих или даже троих фашистов. Затем выскочил в окно. Немцы стреляли вслед, но не попали.

– И что же, вы поверили?

– А почему бы нам не поверить? – с недоумением спросил Стратег. – Какие у нас были причины, чтобы не верить? На войне всякое случается… К тому же он был перед нами как яичко, весь на виду. Мы все были друг перед другом на виду. Какие тут сомнения?

– А о своей довоенной жизни он что-нибудь рассказывал?

– Мне – нет, – сказал Стратег. – Может, кому-то другому… Хотя тоже вряд ли. Говорю же, мы старались ни о чем лишнем друг друга не расспрашивать.

– Как его звали?

– Бильярдист, – усмехнулся Стратег.

– Но, может, он называл какое-то другое имя? – спросил Ольхин. – Допустим, ненароком проговорился…

– Может, и называл, – сказал Стратег. – Да только что с того? Имя можно и выдумать.

– Можно и выдумать, – задумчиво согласился Ольхин. – Все можно выдумать, даже собственную жизнь. От самого начала до конца. Скажите, а документик у вас с собой имеется?

– Какой документик? – не понял Стратег.

– Который удостоверяет вашу личность, – пояснил Ольхин.

– А, это, – усмехнулся Стратег и полез в карман. – Вот, возьмите.

– Угу, – Ольхин открыл документ, полистал его, захлопнул и сунул себе в карман. – Пускай он пока побудет у меня. До тех пор, пока мы не отыщем предателя.

– Да, конечно, – кивнул Стратег.

– Вот и ладно! – сказал Ольхин и поднялся с кучи камней. – А пока будем считать разговор оконченным. До следующего раза. А может, он и вовсе больше не состоится, такой разговор. Там поглядим.

– Вы что же, меня отпускаете? – удивленно спросил Стратег.

– Да, – просто ответил Ольхин.

– А вдруг я убегу?

– Куда? – выстрелил взглядом Ольхин.

– Ну, я не знаю… Куда-нибудь. В глубокий советский тыл. В горы. Или к немцам…

– Зачем?

– А вдруг я и есть предатель? Самое время бежать, коль уж вы взялись за дело.

– Что ж, бегите, – легко согласился Ольхин. – Это будет очень даже замечательно, если вы ударитесь в бега. Тем самым вы очень облегчите нам работу. Потому что, коль вы устремитесь на дальние расстояния, это будет означать, что вы и впрямь… – Ольхин не договорил, да этого было и не надо, потому что без того было понятно, что таилось в невысказанных словах.

Гиви Вашаломидзе, Степан Волошко и Александр Завьялов свои беседы с подпольщиками закончили раньше, чем Ольхин. И даже успели проверить показания своих собеседников, съездив по адресам их жительства и в те места, где они скрывались от гестаповцев, ожидая прихода Красной Армии.

– А вот и наш командир, – сказал Гиви, когда Ольхин появился в бывшей явочной квартире. – Все в сборе, и можно говорить.

Разговор получился коротким. Никто – ни Завьялов, ни Волошко, ни Вашаломидзе не вынесли из разговора с подпольщиками ничего такого, что могло бы их натолкнуть на мысль, будто тот или другой подпольщик предатель. В общем и целом, этого следовало ожидать. Если бы это было так легко и просто – вычислить шпиона после первого же с ним разговора!

– Ну, и у меня то же самое, – сказал Ольхин. – Как-то мне не верится, что этот Стратег и есть предатель. Как-то все оно не состыкуется…