Текст книги "На линии огня"

Глава четвертая

Подняв голову после авианалета, прапорщик Зайцев повернулся к лежавшему рядом Черникову:

– Жив, командир?

Александр снял защитный шлем, протер лицо:

– Да живой, пока.

– Неужели все кончено?

– Похоже на то. Черт, слабость в теле какая-то…

– Пройдет!

– Ты, Илья, будь здесь, прикрой на всякий случай вход в пещеру, а то сунется сдуру какой-нибудь «дух», а я ребят посмотрю, Белоусова.

Зайцев вздохнул:

– Порвало старлея нешуточно. Не выживет.

– Не каркай! Следи за обстановкой!

Черников отполз в сторону, но его остановил сигнал вызова радиостанции.

– Смотри, и здесь в пещере работает, – удивился Александр.

– Это потому, что рядом со входом.

– Скат на связи! – ответил Черников.

– Я – 321-й! Как там в пещере, Скат?

– Укрылось человек двадцать, включая раненых. Это и моих солдат, и бойцов Белоусова. Командир взвода охранения получил тяжелое осколочное ранение живота, жив ли сейчас, не знаю, только что собрался уточнить данные по личному составу.

– Двадцать из пятидесяти четырех?

– Это не окончательные данные. Точные потери смогу определить позже, но они, согласен, велики. О технике не говорю – та, что шла в колонне, уничтожена «духами» полностью. Но железо есть железо, а вот пацанов не вернешь…

– Рота капитана Владимирова тоже понесла потери, сожжены 3 БТРа, 8 человек погибли, шестеро ранены. Да, потрепали нас «духи», но и сами все полегли; а было их у Куншера не менее сотни, – сказал командир полка.

– Как же такой отряд воздушная разведка прозевала?

– С этим разберемся. Ты давай, уточни потери и подготовь выход личного состава в ущелье. Скоро с восточной стороны крепости приземлятся вертолеты со взводом поддержки и санитарный борт. С ним прибуду и я. Тогда поговорим более предметно. Конец связи.

Оставив радиостанцию, Черников прошел в левый проход ущелья. Вдоль стен сидели солдаты и уставшими глазами смотрели на офицера.

– Все, ребята! – сказал Александр. – Бой закончился. «Вертушки» уничтожили «духов».

Бойцы среагировали по-разному. Кто-то с облегчением, кто-то безразлично, у кого-то выступили на глазах слезы.

– Старший лейтенант Белоусов здесь? – спросил Черников.

Ответил один из солдат:

– Здесь, глубже в проходе, с ним его сержант.

Черников прошел метров пять и увидел боевого товарища. Белоусов лежал у стены, живот его был перевязан промокшими от крови бинтами. Видно, Ольшанский, что сидел рядом с ним, истратил весь запас перевязочного материала. Рядом с Белоусовым валялись два использованных шприц-тюбика из-под промедола. Сержант сделал командиру обезболивающие уколы, тот находился в сознании, тяжело дыша. Глаза старлея были приоткрыты. Черников присел на корточки перед Белоусовым, спросил:

– Коля, ты слышишь меня?

Командир взвода тихо ответил:

– Слышу. Что там в ущелье, Сань?

– Там все нормально. Бойцы обнаружили пещеру, оставшийся личный состав укрылся в ней, я вызвал огонь «Ми-24» на крепость. Ну, а те разнесли «духов» в клочья.

– Понятно! Это хорошо. А вот мне, конец, Саня…

– Перестань! С минуты на минуту санитарный борт прилетит. Медики соберут тебя. В Ташкент отправят, раньше меня в Союзе окажешься.

– Это точно, только в цинковом бушлате. И не говори ничего. Я-то знаю, что умираю. Обидно, Сань, в самом конце…

Черников нагнулся над товарищем.

– Ты помолчи, Коля, помолчи, тебе силы еще пригодятся!

– Нет, Сань! – Белоусов говорил все тише. – Мне уже ничего не нужно, хорошо не успел жениться. А то осталась бы сейчас Иришка вдовой в 20 лет. А так… Но прошу, ты, это, Сань, напиши ей, как я погиб, а? Чтобы знала, а может и вспоминала когда… Адрес на конвертах ее писем, в сумке под кроватью отсека в модуле. Хотя… нет, лучше не надо. Не надо, чтобы вспоминала. Молодая, найдет парня, замуж выйдет…

– Я напишу, Коля!

– Сань…

– В Союзе должны знать, как погибают те, чьи гробы приходят из Афганистана. Но напишу не о тебе – ты выживешь, сам потом невесте все расскажешь, – а о ребятах твоих, что сложили головы здесь, в этом проклятом ущелье, на этой никому не нужной войне.

– Не надо. Дай лучше закурить…

– Тебе нельзя, Коль.

Белоусов попытался улыбнуться:

– Мне, Саня, теперь можно все!

Это были последние слова старшего лейтенанта Белоусова. Неожиданно начались конвульсии, изо рта пошла кровь. Николай закрыл глаза, дернулся несколько раз и вытянулся, словно принял положение «смирно». Голова его склонилась к плечу, лицо побледнело, рот открылся.

Черников сжал голову руками.

Стоявший рядом Ольшанский, спросил:

– Командир умер?

Черников, опустив руки и резко поднявшись, ответил:

– Старший лейтенант Белоусов погиб, сержант. Пал в бою смертью героя. Ты понял меня?

– Так точно!

– Вот так! Ты побудь с ним. Поможешь вынести.

– Понял!

Черников заметил на грязных щеках сержанта светлые полоски от слез:

– Не плачь, сержант! Всех оплакивать слез не хватит. Закури лучше, или спирту глотни. Есть спирт-то?

– Да есть, но… эх, командир, командир! Жалко, хороший мужик был, настоящий.

– Да. Настоящий.

Черников прошел по пещере. Вышел к Зайцеву.

В это время к ущелью подошли два «Ми-8» под прикрытием двойки «Ми-24». Десантный и санитарный вертолет приземлились восточнее разрушенной до основания крепости. Командир роты приказал взводному:

– Выведи не спеша людей. Бойцы прибывшего взвода помогут. Я на доклад к командиру полка.

– Есть, командир! А как там Белоусов?

– Нет больше Николая…

– Черт бы побрал эту войну…

Черников вышел из пещеры. От ближнего вертолета по ущелью разбежались солдаты. Восемь человек спешили к месту, откуда появился старший уничтоженной колонны. Александр пошел к вертолетам. Отделение прибывшего взвода подбежало к Черникову. Сержант спросил:

– Товарищ старший лейтенант, взводный приказал помочь вашим солдатам вынести раненых. Где вход в пещеру?

– Веди отделение прямо, к скале, там увидишь вход.

– Понял!

Черников вышел за пределы бывшей крепости.

Командир и замполит стояли недалеко от санитарного вертолета. Ротный подошел к ним, обратился к командиру полка:

– Товарищ подполковник! Подчиненная мне колонна совершала марш Даулак – Тахджави…

Ивушкин прервал Черникова:

– Не надо доклада, позже в рапорте изложишь то, что произошло во время марша. Ответь лучше, сколько людей потерял?

– По моим подсчетам, 33 человека – и моих бойцов, и солдат взвода охранения. Примерно двадцать человек погибли вследствие гранатометного обстрела колонны из засады, оборудованной «духами» на склонах, остальные полегли в бою. В живых остался двадцать один человек: одиннадцать бойцов роты обеспечения, десять – взвода охранения. Из них девять человек ранены, трое тяжело. Старший лейтенант Белоусов, прикрывая отход личного состава в пещеру, получил смертельное ранение в живот. Умер минут десять назад у меня на руках. Такой вот расклад, товарищ подполковник.

– Да, хреновый расклад!..

Черников взглянул на него:

– Я все же хочу знать, почему разведка пропустила такой крупный отряд «духов»? И кто ответит за гибель пацанов? Или опять все спишете на непредвиденные боевые потери?

В разговор вступил замполит:

– Вы, Черников, возьмите себя в руки. Кто виноват, тот и ответит. Лучше еще раз проверьте личный состав, уточните потери, нам отчет уже сегодня надо в дивизию отправить.

Черников взорвался:

– Отчет, говоришь? Тебе вовремя отчитаться надо? А то, что здесь полегли восемнадцати-двадцатилетние пацаны, дравшиеся до последнего патрона, тебе все равно? Отчет важнее, замполитовская твоя рожа?

Майор Грицаев побагровел:

– Вы в своем уме, старший лейтенант?! Как вы смеете оскорблять старшего по должности и званию? Да я вас… я вас под суд отдам!

– Отдавай! Плевать я хотел на твой трибунал!

Командир полка резко повернулся к замполиту:

– А ну оставить! Майор Грицаев, организуйте прочесывание крепости и вынос трупов на открытую местность!

– Но, Борис Григорьевич, Черников оскорбил меня! То, что он попал в переплет и руководил боем с превосходящими силами противникам, не оправдывают его хамских действий!

– Я что сказал, майор? Выполнять приказ!

– Есть! Но предупреждаю, я этого так не оставлю.

Развернувшись, Грицаев крикнул командиру прибывшего взвода:

– Старший лейтенант Рябинкин, ко мне!

Он пошел в сторону крепости, а Ивушкин сплюнул на грунт:

– Ну чего ты взорвался, Черников? Политрука нашего не знаешь?

– Нервы…

– А у меня не нервы? Ведь за все, что произошло, отвечать мне. Да и черт с ним. Отвечу перед командованием, а как мне перед собой ответить? Как себе найти оправдание? Как похоронки подписывать, да цинки в Союз отправлять? Или ты думаешь, у меня вот здесь, – он указал на левую сторону груди, – камень?

– Вы ни при чем.

– Командир всегда причем, Саша. И то, что разведка прозевала «духов», не оправдание. Я должен был просчитать потенциальную угрозу. Но не просчитал.

– Белоусов проводил разведку ущелья, и также не заметил признаков наличия здесь крупной банды…

– Ладно, Черников. Ничего уже изменить нельзя.

– Представляю, какую бумагу сбросит замполит в политотдел дивизии.

– Ничего он не сбросит! Без моего ведома. Иначе потом за моей спиной не спрячется. И получит по своей линии так, что мало не покажется. Если вообще не отстранят от должности. А ему это надо? Тебе же в любом случае уже ничего не грозит с его стороны. Ни с его, ни с какой-либо другой.

– Почему?

– Потому, что перед отлетом сюда зам. начальника штаба доложил, что на тебя приказ пришел. В течение трех суток ты должен убыть в распоряжение командующего ТуркВО и далее после отпуска в ЦГВ – Центральную группу войск, так что будешь спокойно чешское пивко попивать и Афган вспоминать. Впрочем, последнее для здоровья вредно, особенно для нервной системы. От пива же пользы особой нет, но все лучше, чем местную бурду жрать. Но перед тем, как начать сборы, ты должен положить мне на стол подробный рапорт о бое у Куншера.

– Положу, – сказал Черников. – Завтра. Сегодня, как доберусь до отсека, напьюсь в стельку.

– Считай, этого не слышал.

– Понял. Значит, и рота Владимирова понесла потери?

– Да, не слабо нас ужалил Абутияр. Интересно, он был здесь или отсиживается где-нибудь в горах?

– Это мы вряд ли узнаем. Опознать трупы «духов» после работы «крокодилов» невозможно.

К офицерам подбежал молодой солдат прибывшего с командиром полка взвода.

– Меня комвзвода послал доложить, – сообщил он, – одного «духа» из банды, что остановила роту, обнаружили раненым. В ногу. Старший лейтенант Рябинкин просил передать, что «дух» хочет что-то важное сказать.

– Что ж, пойдем, послушаем этого «духа». Черников, со мной. И без глупостей, Саша, никакого самосуда. А лучше отдай мне пистолет.

– Он без патронов. Все расстрелял, обе обоймы.

– Смотри!

В живых из душманов остался Халим. Осколок снаряда раздробил ему кость голени левой ноги, а взрывная волна отбросила в трещину, что и спасло жизнь одному из главарей банды Рахима. Он мог бы еще драться – патронов у Халима было в достатке, – но бандит предпочел поднять руки вверх, когда к нему вышли солдаты прибывшего взвода во главе со старшим лейтенантом Рябинкиным.

Ивушкин и Черников подошли к взводному. Рябинкин стволом автомата указал вглубь трещины:

– Там «дух» лежит, корчится, сука. Левая нога ниже колена в крови. Видно, или осколок, или пулю словил, козел горный! Как нас увидел, руки поднял и заорал по-своему чего-то. Боец-таджик перевел – мол, «дух» хочет сообщить нам важную информацию.

– Вытащи его на склон. Да аккуратней – пусть оружие отбросит и расстегнется. А то рванет себя, и еще ребят положит…

– Понял.

Старший лейтенант Рябинкин отдал команду двум солдатам. Вскоре обезоруженный душман лежал перед командиром полка, Черниковым, Рябинкиным и солдатом-таджиком. Оказавшись на склоне, он что-то сказал. Командир полка взглянул на рядового таджика:

– Понимаешь, что «дух» говорит?

– Так точно! У нас язык почти один и тот же.

– Переведи!

– Душман сказал, что он Халим, командир отряда, высланного Рахимом с задачей обойти крепость с западного фланга. И попросил оказать ему медицинскую помощь. Кровь теряет, товарищ подполковник.

Ивушкин приказал Рябинкину:

– Пошли бойца к медикам, пусть начальник полкового медицинского пункта срочно кого-нибудь из своих пришлет остановить кровь этому вояке.

– Есть!

Подполковник повернулся к солдату-переводчику:

– Скажи «духу», что помощь скоро подойдет. И спроси, кто такой Рахим и что важное есть сообщить.

Солдат задал вопросы, Халим быстро, скороговоркой ответил. Переводчик повернулся к командиру полка:

– Душман сказал, что Рахим – это главарь всей банды; ее Абутияр послал к крепости, чтобы уничтожить подразделение, которое должно было выйти на усиление нашего батальона у Тахджави. Он спросил, убили ли мы Рахима – он во время боя находился на северной вершине, над крепостью.

Ивушкин взглянул на Рябинкина:

– Срочно на северную вершину тройку бойцов. Осмотреть всю местность над крепостью и на участке плато на удалении не менее пятисот метров.

– Есть!

Командир взвода вызвал к себе еще троих солдат.

Ивушкин же перевел взгляд на переводчика:

– Что еще сказал этот Халим?

– То, что у отряда Рахима имелся за входом в ущелье со стороны Даулака пост наблюдения. Там был один бандит, Ахматулло.

– Этого нам уже не достать. Дальше…

– Ну и самое главное, товарищ подполковник, Халим знает, где сейчас находится Ахмад Абутияр.

– Вот как! И где же?

– Душман сказал, что сообщит об этом после того, как вы дадите слово не убивать его.

– Я даю слово оставить в живых этого ублюдка и передать властям Афганистана. При условии, что он сообщит достоверную информацию по месту нахождения Абутияра.

Солдат, переговорив с Халимом, доложил Ивушкину:

– Ахмад Абутияр с небольшой группой личной охраны прячется на старой мельнице в кишлаке Бешри. И еще, если мы не обнаружим на вершине труп Рахима, значит, бандит жив и пошел к Абутияру.

– Бешри?

Командир полка повернулся к Черникову:

– Карта района сохранилась?

– Так точно!

– А ну давай ее сюда!

Александр достал из кармана афганки смятую карту, передал командиру полка. Тот развернул ее:

– Так, так, так. Вот ущелье, Даулак, Тахджави, а вот, севернее, и Бешри. Да, неплохое местечко выбрал для укрытия господин Абутияр. А ну-ка, связь мне!

Ивушкин вызвал командира ведущего вертолета огневой поддержки – прикрывавших подлет «Ми-8», он все еще продолжал барражировать над ущельем:

– Гроза-21! По полученным разведданным, на мельнице кишлака Бешри Ахмад Абутияр с отрядом телохранителей устроил укрытие. Бешри находится…

Командир ведущего «Ми-24» прервал подполковника:

– Мне известно, где находится Бешри.

– Ну, тогда слушай приказ! Разворачивай «крокодилы» на север и разнеси эту мельницу на куски. Дождись подлета «Ми-8» со взводом зачистки кишлака, прикрой их действия. Горючки хватит?

– Это смотря сколько ваш десант придется ждать. Но я подстрахуюсь. Вызову еще одну двойку своего звена.

– Мои не задержатся!

Командир полка переключил связь на начальника штаба полка, запросил вертолет со взводом разведроты. Бойко, уточнив задачу, передал, что один «Ми-8» из Хашкара по-прежнему находится в полку, поднятому по тревоге, а значит, максимум через полчаса взвод высадится у кишлака Бешри. Передав микрофон с наушником связисту, Ивушкин взглянул на Черникова:

– Если ублюдок Абутияр за десять минут не уйдет с мельницы, то «вертушки» разнесут его на куски.

– А если уйдет?

– Разведвзвод догонит. Сам знаешь, у нас в разведроте ребята шустрые служат.

– А с этим, – Черников указал на Халима, – как намерены поступить?

– Я же слово дал, или ты не слышал?

– Ну, да! Жаль, я бы с ним продолжил беседу… Недолгую.

Через пятнадцать минут командир вертолетного звена вызвал на связь подполковника Ивушкина:

– 321-й! Я – Гроза-21!

Переговорив с командиром звена вертолетов огневой поддержки, командир полка взглянул на Черникова:

– Ну, Саша, если повезет, то с Абутияром будет покончено.

Повезло. Спустя несколько минут Ивушкин получил доклад пилота о том, что мельница кишлака Бешри уничтожена. На подходе к цели экипажем ведомого вертолета были замечены два вооруженных афганца. Огнем из пулемета они также ликвидированы. А позже прошел доклад командира разведывательного взвода, переброшенного в район Бешри. Он сообщил, что среди развалин мельницы найдены десятки трупов душманов, среди них Ахмад Абутияр. А двое вооруженных афганцев, что были расстреляны из пулемета «Ми-24», по описанию взводного являлись Рахимом и Ахматулло.

На санитарном вертолете старший лейтенант Черников и прапорщик Зайцев вернулись в полк у Даулака. В полку хорошо знали о трагедии в Куншерском ущелье, и Александру не докучали расспросами. Понимали, в каком состоянии находятся офицеры после тяжелого боя. Александр вернулся в свой отсек, сбросил грязную афганку, прошел в душевую. После душа переоделся в спортивный костюм. Присел на кровать. Наверху тихо работал кондиционер. Перед глазами Коля Белоусов в окровавленных бинтах, лежащий в углу пещеры. Трупы солдат, горящие остовы машин, душманы. Тряхнув головой, Черников встал, прошел к холодильнику, достал бутылку водки, выпил половину. Видения отступили, появилась боль в груди. Он допил бутылку и прилег на кровать. Спиртное и усталость сделали свое дело – Черников уснул. И снова, но уже во сне, оказался в эпицентре боя. Война не желала отпускать офицера из своих объятий.

Разбудил ротного Зайцев. От прикосновения руки прапорщика, Александр вскочил:

– А?! Что?

– Ты чего, командир?

Вытерев полотенцем вспотевший лоб, Черников пришел в себя:

– Ничего, Илья, Куншер снился, будь он проклят.

– Смотрю, ты пол-литра уже уговорил?

– По возвращении… А сейчас сколько времени? Я свои часы потерял к чертям собачьим.

– Восемь. Вечера.

– Ясно. Теперь впереди бессонная ночь.

– Я тоже не усну. Помянем ребят?

– Помянуть каждого здоровья не хватит – сгорим от спиртного.

– Пойдет ли спирт? Может, водки?

– А где ее сейчас взять? Нет, можно, конечно, у ребят-пехотинцев позаимствовать, но, по-моему, спирт лучше. Разведем, остудим – чем не водка?

– Разводи!

Прапорщик разбавил водой из графина перелитый в двухлитровую банку спирт, поставил его в холодильник:

– Через полчасика водочка будет готова. Так, а вот с закуской, я посмотрел, у тебя напряги. Схожу в столовую.

– Не надо. Там сбоку от холодильника пара банок тушенки, в ящике хлеб.

Зайцев принес тушенку, хлеб, начал вскрывать банки:

– Сань, а это правда, что на тебя приказ пришел и что через трое суток ты уедешь отсюда?

– Говорят, пришел.

– Завидую. Скоро жену увидишь. В чистой постели будешь спать с женой. И ни тебе гор, ни бурь песчаных, ни «духов», чтоб им пусто было, ни крови… Лафа!

Черников взглянул на подчиненного:

– А знаешь, Илья, чего я сейчас не хочу?

– Чего?

– Жену видеть.

– С чего бы это? – удивился прапорщик.

– Не хочу жену видеть. Не буду с ней жить. Разведусь.

Зайцев присел на табурет:

– Ты чего, командир? Серьезно говоришь или шутишь?

– Какие тут могут быть шутки. Изменяет она мне.

– Сам видел?

– А кто из мужей видит, как жена ему изменяет?

– Откуда знаешь?

– Чувствую. Сердцем чувствую, а его не обманешь. Но не будем об этом. Давай, доставай спирт, разливай, хватит ему охлаждаться. Выпить хочу за пацанов наших, погибших у Куншера, за Кольку Белоусова. За всех, кого сожрала эта война…

Зайцев разлил еще не остывший разбавленный спирт по граненым стаканам:

– Давай, командир, за них!

Выпили. Закусили мясом и хлебом, закурили. Сидели до двух утра, пока спиртное не свалило боевых офицеров.

В 9.30 вторника 12 июля заместитель начальника штаба вручил Черникову копию приказа о замене в Союз. И предписание, согласно которого старшему лейтенанту Черникову предлагалось до 14-го числа убыть в распоряжение командующего Краснознаменного Туркестанского военного округа. Датой прибытия в Ташкент значилась пятница, 15 июля. Передать роту Черникову предстояло офицеру из отдельного батальона материально-технического обеспечения дивизии. Не дождался Александр замены офицером из Союза или одной из западных групп войск, командование решило выдвинуть на повышение старлея из автобата. Да это и к лучшему. Не придется вводить вновь прибывшего в курс дела. Да и отдать роту будет легче. Все же своему, «афганцу». В среду Александр попрощался с погибшими, а в четверг утром вылетел в Кабул, оттуда в Ташкент. И уже в 19.00 местного времени он занял номер в офицерской гостинице военного городка у штаба округа. Афганистан остался позади. А впереди пока еще неизвестность. Впрочем, куда бы его не послали, сначала он отгуляет отпуск, а потом хоть к черту на кулички! Решение относительно жены он принял, а где служить, Черникову было все равно.

В 10.00 в пятницу 15 июля он, получив в бюро пропусков пропуск, поднялся на 6-й этаж здания штаба округа, где размещалось управление кадров. Встретил его полковник-автомобилист – пухленький, низкорослый, цветущий и пахнущий дорогим одеколоном штабист.

– Старший лейтенант Черников? Как же, как же, ждали. Я – полковник Гришин Эдуард Сергеевич. Смотрю, ты пунктуален, Александр Владимирович. Это хорошо, очень хорошо. Ты мне скажи, чеки обменять по хорошему курсу не желаешь? Я бы приобрел.

– Нет, не желаю.

– Тоже верно. В Москве за них больше дадут. Ты не подумай, я не щипач какой, просто дочке шубку обещал купить, а ее в обычных магазинах не достанешь. Даже за чеки.

– Тогда зачем вам здесь чеки?

– Так дочка в Москве живет. Замуж вышла и переехала. А чеки в «Березке» принимают, там есть все!

– Ясно.

– И еще, старлей, ты «Шарп» двухкассетный, случаем, не привез из Афгана?

– Нет.

– А вот это зря. Здесь мог бы за пару штук спихнуть… Но смотрю, ты не барахольщик. Молодец, уважаю таких. Я вчера в наградной отдел заходил. Хочу обрадовать: из Кабула на тебя представление пришло, к ордену «Красного Знамени». До этого чем награждали?

Черников, за какие-то десять минут уставший от живчика-полковника, ответил:

– Орденом «Красной Звезды» и медалью «За боевые заслуги».

– О, да ты у нас герой! Но «Знамя» вряд ли дадут, скорее «За службу Родине III степени» пришлют. Тоже неплохо, в твои-то годы…

– Товарищ полковник, может, делом займемся? Я контуженный в последнем бою, – солгал Александр. – Голова от переутомления начинает болеть. Да так, что хоть на стенку лезть.

– Может, в госпиталь позвонить? Туда тебя на некоторое время отправить отдохнуть, подлечиться?

– Не надо, в отпуске и отдохну, и подлечусь. Куда меня направляют?

Физиономия полковника-штабиста расплылась в довольной ухмылке:

– А тебе разве не сказали? В Центральную группу войск поедешь, в Чехословакию. Я там шесть лет отпахал, и до конца службы остался бы. Цивилизация! Магазины не то, что у нас. Все что захочешь, в избытке. Телевизоры наши цветные в цене, приемники «Альпинист», часы электронные, самовары – да все, короче, что из Союза припрешь, спихнешь влегкую – и с наваром. Только с особистами поаккуратней. Эти ребята карьеру в момент испортят.

Черников вздохнул. Его начало раздражать поведение штабиста.

– Когда я смогу убыть в отпуск и далее к новому месту службы?

– Да хоть завтра. Хотя, нет, впереди выходные, так что во вторник или среду. Можешь на среду смело билет до Москвы брать. Возникнут проблемы, помогу. А мы до среды в загранпаспорте визу в Чехию оформим, другие бумажки… Но с тебя, как ни крути, пузырь коньяка.

– Какие вопросы? Хоть сейчас.

– Э-э, нет, только после 18.00.

– А до 18.00 мне что, здесь в штабе торчать?

– Зачем? Ты представился, документы сдал, отметку на пропуске я тебе поставлю, печать в приемной – и гуляй на здоровье! Ташкент – город, как говорится, хлебный: шашлык, плов, шаурма – пальчики оближешь.

– Я могу быть свободным?

– Конечно! Давай пропуск.

Полковник подписал документ, протянул его старшему лейтенанту:

– Теперь иди в приемную, там прапорщик печать поставит; на понедельник я пропуск закажу, на 10.00. А вечером – не забудь: встречаемся после 18.00 у ворот забора. И еще: я больше армянский пятизвездочный коньяк уважаю. Как раз такой через дорогу в магазине продается.

– Я все понял.

– Вот и славненько. А насчет чеков подумай. Доброе дело сделаешь. Да и я в долгу не останусь. Мне надо всего на 200 рублей. По курсу 4 к 1. Подумай.

– Подумаю.

Черников поставил печать на пропуск, спустился в лифте на первый этаж, вышел из здания штаба. Решил посмотреть город. Когда он был здесь при отправлении в Афганистан, а затем пролетом в отпуск, это ему не удалось. Сейчас же у него была уйма времени – вся пятница, суббота и воскресенье. Город понравился: современный, большой, красивый. Проехался в метро, вышел в центре. Жару не замечал – «за речкой» было жарче. Купил новые часы. Отведал шашлыка, плов – все действительно оказалось вкусным. Затем вернулся в гостиницу. Вспомнил о просьбе Белоусова. Достал из сумки конверт с обратным адресом его невесты, обычную ученическую тетрадь, шариковую ручку. Сел за стол, задумался. Надо написать именно так, чтобы и не сильно ранить сердце молодой женщины, и в то же время изложить все подробности героической гибели Николая. Возможно ли это? Александр написал. Перечитал – вроде получилось.

Запечатав конверт и оставив его на столе, Александр прилег на кровать двухместного номера. Его сосед, вертолетчик, только отправляющийся в Афган, лишь оформился в гостинице, а сам устроился где-то в городе. Поэтому в номере Черников был один. Он задремал под кондиционером. Проснулся в 17.00. Умылся, оделся, вышел из гостиницы. В магазине купил дорогой армянский коньяк, к шести часам подошел к контрольно-пропускному пункту штаба округа. Полковник вышел в 18.05 вместе с толпой старших офицеров штаба. Штабисты строго соблюдали распорядок дня. Увидев Черникова, Гришин что-то сказал сослуживцам и подошел к старшему лейтенанту. Александр хотел достать из пакета коробку с коньяком, но полковник остановил его:

– Ну что ты, Черников, не здесь. Пройдем в машину.

Офицеры отошли к стоянке, где стоял личный транспорт сотрудников штаба. Гришин открыл дверь новой белой «шестерки»:

– Садись!

Александр устроился на переднем пассажирском сиденье.

– Хорошая машина.

Полковник улыбнулся:

– Нравится? А уж как я хлопотал, чтобы белого цвета «Жигуль» взять, кто бы знал… Но взял. Пришлось, правда, переплатить, но это ерунда. Зато теперь у меня одного такая красавица.

– Да, служба у вас непыльная!

– Надо, Черников, знать, когда, где и с кем дружбу водить. Тогда и служить легко станет. Это тебе на будущее. Ну, давай коньяк, посмотрим, что ты там купил.

Осмотрев бутылку, сказал:

– Хороший коньяк! То, что надо. Ну, а насчет чеков подумал?

Черников кивнул:

– Подумал. – Достал чеки, протянул Гришину: – Столько, сколько вам не хватает.

– Отлично! Я знал, что ты не откажешь, в обед взял из дома восемьсот наших рублей. Держи – как и обещал, по хорошему курсу меняю.

Александр положил деньги в карман брюк. Спросил:

– Мои дела движутся?

– Конечно. А теперь они втрое быстрее пойдут. В среду уедешь. Я тебе и проездные документы уже выписал.

Полковник передал старшему лейтенанту конверт.

– Там отпускной билет и проездные.

– В аэропорту, наверное, придется расплачиваться наличными?

– Нет. Пойдешь прямо к воинский кассе, сунешь в окошко документы, скажешь, что от Гришина, от меня то есть, и тут же получишь билет на самолет. Система отлажена. Захочешь кассира отблагодарить – вложи в удостоверение червонец. Не больше.

– А где именно я буду служить в ЦГВ?

– В одной из дивизий армейского корпуса. Да там, Александр Владимирович, везде хорошо, если с умом служить. И приоденешься, и хрусталя с коврами столько привезешь, что, продав, не только кооперативную квартиру построишь, но и тачку купишь! А может, и оттуда пригонишь. Сейчас, правда, пошлину большую ввели, нет резона гнать подержанные машины в Союз, как раньше, года четыре назад. А то двадцать первую «Волжану» в Чехии можно и на цветной телевизор обменять. По крайней мере, при мне меняли. Я тоже «Волгу» оттуда пригнал и сразу местным продал, хороший навар получил.

Черникову не хотелось общаться с полковником. Он распрощался с ним и вышел из машины.

…Выходные пролетели быстро. В субботу Черников взял билет на утренний рейс до Москвы, в понедельник проведал полковника. За эти дни он отдохнул и выспался. Во вторник Гришин выдал ему все, необходимые для следования в отпуск и далее к новому месту службы, документы, и 20 июля Александр вылетел в Москву. Получив в аэропорту «Домодедово» багаж, состоящий из двух десантных сумок, он вышел на площадь перед зданием аэровокзала. Ощущалась разница температуры с Ташкентом. Там утром было 32 градуса, здесь 22. Лето в этом году в центре России выдалось прохладным, запоздалым. Но сейчас пока было сухо. Александр поставил сумки на асфальт, закурил.

К нему подошел водитель, занимавшийся частным извозом. За умеренную плату он согласился довезти старшего лейтенанта до Переслава.

…«Жигули» остановились у первого подъезда пятиэтажного дома. Водитель открыл багажник, выставил на тротуар сумки.

Александр поднялся на второй этаж, позвонил в знакомую дверь. Услышал голос отца:

– Кто там?

– Участковый!

– Кто?.. Сашка! – Дверь распахнулась: – Сашка, черт бы тебя побрал! Ты что хочешь нас с матерью до инфаркта довести?

Отец обнял сына:

– Все, Сань?

– Все, пап! Кончился Афган!

– Ну и слава Богу!

В прихожую вышла мать, Елизавета Викторовна. Увидев сына, охнула, присела на пуфик у зеркала и заплакала:

– Саша!

Александр присел перед матерью, обнял ее:

– Ну что ты, мама! Все хорошо. Я вернулся. Кончилась для меня война.

– Господи! Как же я ждала этого дня. Сколько ночей бессонных провела в молитвах.

– Ну, все, все!

Отец тоже смахнул слезу, но сказал наигранно грубо:

– Выпороть бы тебя, Санька! Ну что за дурная привычка не сообщать о приезде? Нам твои сюрпризы…

Александр повернулся к отцу:

– Выпори, батя! В детстве не порол, так сейчас выпори.

– Да ну тебя! Что с матерью?

Елизавета Викторовна поднялась, фартуком вытерла слезы:

– Все хорошо, Володя, все хорошо!

Отец закрыл дверь, Александр поднял сумки, семья прошла на кухню.

Владимир Геннадьевич спросил:

– Ты жену свою тоже не предупредил о приезде?

– Если предупредил бы, то она с утра была бы уже здесь. Но ей тут делать нечего.

Родители Черникова переглянулись:

– И чего это вдруг?

– Отметим возвращение втроем, по-домашнему.

– Но ведь Галина твоя жена! Да и сватья́ тоже родственники…

– Пап, не суетись! А лучше разбери сумки, там кое-что из одежды моей и подарки вам. Там же в сумке, что побольше, во внутреннем кармане деньги; сходи в магазин, купи водки пару бутылок, да матери чего-нибудь легкого; ну и закуски, если надо, да еще блок «Явы».

– Где б ее еще взять! У нас из сигарет с фильтром только болгарские продают.