Текст книги "Ожидания Бена Уикса"

Вот наконец он и здесь. Подготовительный этап позади.

Капелла достигала высотой четырех этажей, со сводчатым, темным в глубине деревянным потолком. Люстры свисали, точно гигантские медные цветки чертополоха, а на каждой стене виднелось по меньшей мере с акр цветного витражного стекла.

Как вообще можно изобразить в стекле складочку у рта ягненка?

Длинные параллельные ряды деревянных скамей тянулись по обе стороны вдоль центрального прохода, обращенные к нему, дабы школа имела возможность лицезреть самое себя. Новые ученики сидели в первом ряду, более старшие – позади них, на приподнятых на ступеньку скамьях, а педагоги рассаживались вдоль стен в неглубоких креслах, точно на миниатюрных тронах. Бен знал, что Прайс тоже где-то здесь, однако не мог его заметить ни в одном кресле у стены, ни справа, ни слева от себя. Или, может быть, Прайс сидел прямо позади него?

Огромное пространство церкви в этот первый вечер освещалось белыми свечами на высоких деревянных столбиках, что возвышались над наклонными подставками с псалтырями перед каждой скамьей, и язычки пламени выстраивались ровными линиями, расходившимися по всей длине зала.

Когда в тридцатых годах двадцатого века число учащихся сильно превысило вместительные возможности школьной капеллы, сюда не стали втискивать складные стулья в пространство нефа или уменьшать набор учеников. Вместо этого просто выломали заднюю стену, водрузили на рельсы, откатили на тридцать ярдов, потом достроили необходимые участки стены, кровли и витражей, добавили еще скамей. У состоятельного заведения не было нужды перед кем-то объясняться.

На входе в капеллу Бену вручили тонкую незажженную свечку с бумажным «воротничком» для руки, и сейчас свеча лежала у него на коленях. Все третьеклассники, нынешние новички, глядели через проход друг на друга: кто-то заметно нервничал, а кто-то смотрел самоуверенно; кто-то из девушек походил на гордую каравеллу, а кто-то – на пугливого зяблика. И все задавались одними и теми же вопросами: а кто здесь станет мне другом или подругой? Кто из мальчишек станет моим парнем?

И если Бен просто будет держаться своего курса, если примет стоящие перед ним трудности и их преодолеет, то останется на верном пути. Ему по-прежнему казалось, будто он еще только ожидает, когда же на самом деле окажется здесь, и все, что ему пока следует сделать, – это подождать, и все будет так, как надо. Это его место, оно словно создано для него. Помнится, всякий раз в Сиднее, когда ему почти что удавалось преодолеть в себе неуверенность и внутренний дискомфорт и отдаться танцам или беготне по коридорам, Бен, сетуя на свою нерешительность, на желание замкнуться, напоминал себе, что все то же самое его ждет и в школе Сент-Джеймс. И пусть лучше он преодолеет себя там; это, по крайней мере, будет иметь смысл.

В мягком, приглушенном свете капеллы Бен переводил взгляд то на красивых девушек, то на «внезапно похорошевших». Интересно, а они придут посмотреть его игру?

В ряду напротив, ближе к ректорской кафедре, сидел Хатч.

После речи Эстона все, выдержав значительную паузу, исполнили «Господь наш, Хранитель во веки веков», и Бен задумался о Боге. Подобные гимны ни на йоту не убеждали его в существовании Бога, однако все равно очень нравились – пусть даже большую часть своей жизни он потратил на то, что наслаждался простой пиццей с сыром в пиццерии Park Ave. Да, он угощался порезанной тонкими ломтиками пиццей в кафешке недалеко от дома, или осторожненько водил машину вдоль самых шумовых барьеров и зарослей сумаха по трассе I-84, или высматривал себе сиди-диски в Strawberries, или вместе с мамой выбирал в интернет-магазине ботинки на выход – и это заполняло его существование. Однако те гимны, казалось, рождались там, где должна была бы протекать его настоящая жизнь. Где он безмятежно гулял бы по лесу или собирал бы ежевику возле старинных темно-красных амбаров. И он настолько признавал правильность этих гимнов, что ему уже претила вся окружавшая его мишура благополучия девяностых годов. Эти гимны как будто вшиты были в оболочку его личности, и их текстура не только приятно ощущалась его плотью, но и усиливала его неприятие видеопрокатной сети Blockbuster, или новостного тележурнала A Current Affair, или поп-группы Milli Vanilli – он ощущал их так, словно синтетику натягивал на голую кожу. И Бен пел этот гимн с тихим согласием и верой и в то же время с пронзительной тоской в душе.

Покуда Эстон продолжал свою проповедь, пламя множества свечей вызывало какой-то молитвенный гипноз, однако Бен никогда по-настоящему не понимал, что вкладывают люди в слово «молиться». Ему казалось, это означает сидеть на коленях у величайшего в мире Санты из тех, что устраиваются перед Рождеством в торговых центрах, и что-то для себя выпрашивать.

Подняв глаза, Бен представил, как чьи-то руки вырезали все это из дерева, собирали витражи, как кто-то вешал эти массивные двери, таскал из грузовика кирпичи. Вот это все казалось действительно реальным. Для мальчишки его возраста складывать кирпичи в тачку было самым что ни на есть настоящим делом.

Наконец гимны и молитвы затихли, растекающийся по капелле свет стал похож на снежное марево. Один из церковных служек приблизился к Эстону с зажженной тоненькой свечкой, и тот, немного подержав фитиль своей свечи над пламенем, развернулся и зажег свечки у троих учащихся и у сидевших поблизости учителей. Далее пламя стало передаваться от одного к другому, и постепенно сияние свечей добралось до Бена. А вскоре и все свечи в зале зажглись, прорезав сумрачную глубину зала яркими дрожащими полумесяцами. Бен отдаленно услышал, как Эстон изрек что-то метафоричное насчет распространяющегося света. Затем ректор велел им встать и выстроиться для выхода из капеллы, причем старшим ученикам следовало покинуть церковь первыми. Третьеклассников Эстон попросил пока остаться. Он решил дать им еще несколько напутствий на пути к учебным открытиям и самопознанию.

– Чудесного вам, замечательного учебного года! – провозгласил он наконец. – Ступайте же в школу, отныне она станет и вашей!

Третьеклассники тоже направились к выходу. Бен, ни слова никому не говоря, улыбался идущим рядом ребятам и все оглядывался по сторонам в надежде увидеть Прайса. Двери открылись, и новички оказались в проходе между выстроившимися старшими ребятами, которые дружно разразились восторженными криками, когда первые девочки ступили из дверей капеллы в вечерний полумрак. Наконец все вышли наружу, и старшие ученики, гомоня, смешались с вереницей новичков, обнимая их и даже то и дело отрывая от земли.

На улице быстро холодало, но все равно ощущалось еще дневное тепло, и после неподвижного воздуха капеллы Бену даже легкое веяние ветерка казалось сильными порывами. Он подумал, что чувствует сейчас именно то, что и полагается ему чувствовать. Старшеклассники дурачились, кричали, подпрыгивали. Но это тоже был определенный ритуал, и Бену очень хотелось являться важной частью всего происходящего и знать, что его отсутствие не останется незамеченным. На рукаве пиджака у одного из пареньков Бен разглядел застывшие восковые потеки.

В нескольких шагах от себя он увидел Хатча, чья рыжевато-каштановая голова подскакивала и опускалась вместе с головами окружавших его школяров. И Бен тоже, как и они, принялся весело подпрыгивать.

* * *

Бен забрался по лесенке к водруженной едва ли не под потолок постели, в то время как Ахмед еще заканчивал убирать свои туалетные принадлежности. Ступеньки сделаны были тонкими, и опираться на них ступнями оказалось болезненно. Бен улегся на простыни, пахнущие его домашней постелью, но ощущающиеся как новые на здешнем покрытом клеенкой матрасе.

– Мне здесь так хорошо! – поделился Ахмед со своей постели в другом конце комнаты. – Со мной за столиком оказались очень милые, доброжелательные люди.

Им пришлось уверять Ахмеда, что ни в одном из блюд свинины нет.

Бен ничего не ответил.

– Знаешь, чего мне тут единственного не хватает? – снова подал голос Ахмед.

– Чего?

– Бассейна.

– Так все пруды в нашем распоряжении. Купайся не хочу.

– Но должен же быть и бассейн. Для зимы.

– Наверное, да.

– Бен!

– Что?

Ахмеду захотелось сказать, что его отец был бы невероятно рад тому, что соседом по комнате у его сына оказался такой человек, как Бен. Некто, способный научить, как правильно все надо делать.

– Пожалуйста, напомни, чтобы я рассказал тебе о мистере Андерхилле.

– Ладно.

И вскоре Ахмед затих.

Свет остался гореть. Бен хотел было окликнуть Ахмеда, распределить, кто и когда будет выключать в комнате свет. Но вместо этого сам слез по лестнице и направился к выключателю на стене возле двери.

Оставшись в темноте, Бен понял, что ему на койке не хватает лампочки с зажимом. Вытянув перед собою руки, он медленными шажками двинулся обратно. Он уже не мог припомнить, что где в комнате находится.

Когда Бен снова забрался на свою постель, испытывая нечто, отдаленно похожее на тоску по родному дому, однако без малейшего желания вернуться обратно, под родительскую крышу, он как будто различил над собой в воздухе какое-то фосфоресцентное свечение. Трудно даже было сказать, то ли он и в самом деле его видит, то ли это просто какое-то остаточное явление от потолочного светильника у него на сетчатке глаз. Бен протянул руку вверх и коснулся потолка, причем намного раньше, чем этого ожидал.

Кончиками пальцев он погладил светящиеся пятна, ощутив выпирающие на потолке неровности. Он понял, что кто-то из живших здесь ранее школяров прилепил к потолку светящиеся в темноте звездочки, а некто, кто жил после него, попытался их соскрести, и у него до конца это не получилось.

Бен представил того, первого, ученика или ученицу (наверное, это все же была девочка, и когда-то здесь, возможно, располагалось девчоночье общежитие), представил, как в самом начале семестра в воображении у новичка разворачивается блистательная картина, где одна за другой загораются всё новые звезды. И вот, уже глубокой ночью, когда та девочка в его грезах протянула руку к Бену, за ним явились старшеклассники.

* * *

– Лучшшший!

– Лучш-ший! Лучш-ший! Лучш-ший! – приглушенно скандировали остальные старшеклассники, которые тоже, как и новички, дружно глядели на Энниса.

Тот ненадолго умолк, продолжая, ссутулясь, стоять перед ними.

– С-салаги! – зловеще прошипел Эннис и наконец распрямился. Он снова выждал паузу, как будто его язык, не поспевая, плелся за ним следом. – Сегодня мы увидим, кто из вас самый могучий, самый крутой. Будете биться изо всех сил. Кто останется последним – тот победитель!

Затем Эннис подошел вплотную по очереди к каждому из новичков и, остановившись, сурово заглянул им в глаза. И каждый новенький сразу опускал глаза под его взглядом. Когда пришла очередь Бена и он ощутил на своем лице дыхание Энниса, он тоже опустил взгляд, однако попытался в то же время улыбнуться – дескать, он принимает все это как должное. Разумеется, старшеклассникам известен был тот факт, что он является братом Тедди и к тому же собирается возглавить школьную команду по сквошу.

Ахмед как будто был сконфужен происходящим, и Бен отчасти даже пожалел, что не успел разъяснить соседу, что их ждет, до того, как они спустились на цокольный этаж. Однако в глубине души он даже немного обрадовался, что Ахмеду придется познавать все таким образом. Эннис вплотную подошел к Ахмеду, уставился ему в глаза, и тот выдержал его взгляд, разве только откинул назад голову, пытаясь удержать принятое среди приличных людей расстояние, так что даже коснулся волосами стены, но спустя полминуты все-таки опустил веки. Когда Эннис перешел к следующему парнишке, Ахмед с гневом посмотрел ему вслед.

Наконец Эннис добрался до конца ряда и хрипло выкрикнул:

– Выдайте им перчатки!

Шестиклассники, державшиеся потише, раздали новичкам хоккейные перчатки из искусственной кожи и нейлоновые сетчатые перчатки для лякросса. Бену досталась пара хоккейных, которые оказались достаточно плотными и жесткими и хорошо подходили, чтобы бить кулаком.

– Вы думаете, мы просто заставим вас, недоносков, тупо мутузить друг друга? Не-е, вы нас недооцениваете. Мы приготовили для вас особую изюминку!

Он поднял перед собой красную бандану, свернутую лентой. Бен непроизвольно отметил, что она сложена неправильно, с торчащим уголком, вместо того чтобы быть завернутой уголком внутрь. Эннис зашел за спину Джеду Беку, самому высокому и крепко сложенному новичку, начинающему тайт-энду в команде американского футбола, и завязал ему глаза. Движения его при этом были резкими и грубыми, и голова Джеда болталась под его руками.

У нескольких шестиклассников тоже оказались в руках банданы. Каждый из них подошел к какому-то новичку, и очень скоро почти половина собравшейся команды имела на глазах повязки. Хайдео Накамура еще и поддернул свою чуть пониже, чтобы лучше закрывала глаза.

Однако когда один из шестиклассников подошел к Ахмеду, тот отстранился.

– Я не хочу, – заявил он.

– А мне плевать, – отозвался шестиклассник и снова поднял бандану к лицу Ахмеда.

– Нет, – решительно произнес тот.

Все, кто остался без повязки, настороженно посмотрели на него.

– Я бы предпочел отсюда уйти, – сказал Ахмед.

Тогда Эннис подошел вплотную к Ахмеду и снова приблизил к нему свое лицо.

– Если ты уйдешь, Ахмед, то жизнь для тебя станет намного, намного сложнее, чем для других.

– Как вам угодно, – пожал плечами Ахмед.

Он обогнул Энниса и неслышными в мягких шлепанцах шагами вышел из помещения. Оставшиеся новички посмотрели ему вслед и снова повернулись к шестиклассникам. Бену даже стало их жалко.

Эннис оглядел третьеклашек, быстро перебегая глазами по их лицам.

– Ваш друг Ахмед сделал вам намного, намного хуже. – Его голова резко мотнулась, точно незапертые ворота под сильным порывом ветра.

Бен понял, что он силится придумать ребятам наказание. Секунды следовали за секундами, и новички с завязанными глазами стали уже стягивать с лиц банданы.

– А ну, живо напялили назад гребаные повязки! – гаркнул Эннис, и Бен даже испугался, что их услышат преподаватели.

Неповоротливыми пальцами в спортивных перчатках новички принялись натягивать банданы на прежнее место.

Бен поглядел на дверь запасного выхода и заметил рядом с ней у стены несколько галлоновых канистр с питьевой водой. Он поднял подбородок и, поймав недоуменный взгляд Энниса, указал на канистры. Обернувшись, Эннис тоже их увидел и, снова посмотрев на новичков, зловеще улыбнулся. Уже позднее Бен задался вопросом: а что там, собственно, делали эти канистры с водой? Или их школа так жалко готовилась к аварийному отключению электричества?

И вот когда каждого из новичков заставили выпить по галлону воды, им снова нацепили на глаза повязки. Старшеклассники вытолкнули их на середину пола, и они растерянно скучковались в центре круга, словно на танцах в школе. Спиной и плечами Бен ощущал стоявших рядом ребят. Наконец он услышал глухой звук удара перчатки о тело и понял, что схватка началась.

Даже несмотря на закрывавшую глаза повязку и свой болезненно колышущийся живот, Бен пытался продемонстрировать благородство великодушного победителя. Хотя он безусловно должен был одержать верх, в этом не крылось ничего личного – все это призвано было служить укреплению их школьного братства. Ни в чем подобном ему не доводилось участвовать в Сиднее.

Но вот что-то мягкое скользнуло ему по груди и ударило в шею, в самую широкую часть дыхательного горла, и он машинально увернулся от источника удара. Дыхание на миг перехватило. Тяжело задышав, Бен сумел подавить позыв рвоты. Он скрючился, присев на корточки. Вода в животе казалась невероятно тяжелой и словно тянула вперед. На миг он подумал было отползти в сторону и выбраться из свалки, но тут ему в голову угодила чья-то голень, и Бена охватила злость, возмущение тем, что его великодушие было так грубо проигнорировано. А потому он принялся отчаянно размахивать левой рукой, а правой с силой молотить всякий раз, как натыкался на что-нибудь твердое. Он слышал прерывистое дыхание дерущихся возле него новичков и хриплые голоса приглушенно перекрикивающихся старшеклассников. На мгновение он почувствовал чей-то металлический дух. Они, вероятно, тоже ощущали едкий металлический запах его пота. В более позднюю эпоху, когда любой мог бы записать все на видео и выложить в Сеть, это обратилось бы в некий артефакт, который никогда не исчезнет и от которого никуда уже не деться. Сейчас же все происходящее могло сохраниться только у них в памяти, но даже самое начало этого посвящения превращалось для его участников в отвратительное воспоминание.

Под подбородком у него вдруг онемело, передние зубы клацнули, Бен почувствовал языком отколовшуюся крошку зуба и тяжело опустился на колени. Упрекнув себя за то, что не смог сражаться дальше, он стянул с глаз повязку и на четвереньках отполз к стене, где сидели уже примерно три четверти новичков. Джоша Йоста и Хайдео жестоко рвало в коллектор водостока.

Бен огляделся. Осталось еще трое ребят, которые, не видя друг друга, не могли драться напрямую. Потом двое из них случайно сшиблись головами и, согнувшись от неожиданной боли, сели на пол. Победителем был объявлен Джед.

Наконец новички в угрюмом молчании поднялись к себе наверх и разошлись по комнатам. Своего соседа Бен застал уже спящим в высоко поднятой кровати.

Ахмед, с его безрассудным и расточительным доверием к миру, лежал лицом к комнате, и Бен понял, что тот глубоко ушел в царство Морфея, причем наверняка не видя снов. Уже забравшись к себе в постель, Бен подумал, не столько ли он выпил воды, чтобы обмочить во сне кровать. Он провел языком по небольшой неровности на левом верхнем резце.

Улегшись на спину и почувствовав, как полный воды живот раскатился по обе стороны от хребта, Бен поднял взгляд к слабому фосфоресцентному свечению. Он вновь нарисовал в воображении девочку, стягивающую одну за другой заглушки со светящихся наклеек со звездами, луной и планетой с кольцом. И Бен все лежал, разглядывая то, что осталось от ее трудов, стараясь не заснуть до того момента, когда ему снова приспичит в туалет.

Глава 3. Термоклин

Бен проснулся. Постель оказалась сухой.

После заутрени в капелле у них объявили день разных игр, призванный лучше познакомить новых учеников друг с другом. Ахмеду понравилась игра в «ха-ха»: когда каждый клал свою голову на живот замыкающему шеренгу человеку и пытался не рассмеяться, когда все по очереди выдавали «ха-ха». Однако передавать друг другу апельсин, удерживая его шеей и подбородком, Ахмед отказался, сочтя это чересчур уж интимным занятием.

Следующим днем был понедельник, и каждый учащийся получил карточку из плотной бумаги размером три на пять дюймов, на которой напечатано было его собственное расписание занятий с сеткой дней и часов. Новички весь первый день бегали от здания к зданию, старательно делая вид, будто знают, куда бегут, а старшеклассники отсылали их то в верном, то в ложном направлении – в зависимости от расположения духа. Бен увидел других ребят – из тех, что соседствовали с ним ночью в полуподвале корпуса, – и приветственно кивнул им. Они обменялись полуулыбками, но Бен, так и не подходя к ним, развернулся и уверенно пошел через территорию школы.

Эннис и другие старшеклассники стояли во дворе учебного корпуса, заговорщицки над чем-то посмеиваясь: устроенный для новичков кулачный бой стал для них совсем не тем успехом, которым можно открыто похвалиться.

Утро Бен отсидел в кабинете английского, с удовольствием взявшись за новенькие тетради и авторучки. На обеде он устроился за одним столиком с Хатчем и Эваном, радуясь, что те его сразу же узнали, и в то же время понимая, что это глупо. Когда Бен тихонько рассказал им о минувшей ночи, они посмеялись. Им-то устроили игру «Носи и дубась!», когда старшеклассники таскали новичков на плечах и те метелили друг друга сверху. Бен показал свежий еще скол на своем зубе.

Потом Бен наскоро пообщался со своим куратором, мистером Марксоном, преподававшим в школе английский и философию. Когда Бен явился к нему в кабинет, Марксон сидел за письменным столом в помятом синем блейзере и в темно-бордовом трикотажном галстуке с квадратным кончиком. Бен не представлял даже, как можно носить подобный галстук! У Марксона была рыжеватая и курчавая, точно волосы в подмышках, бородка и длинные, тоже рыжие, волосы, которые уже впору было завязывать в хвост. Разглядывая расписание Бена, Марксон то и дело заправлял их за уши. Насчет расписания он сказал, что оно вполне сбалансированно и составлено с умом.

Куратор предложил продолжить их первую встречу на свежем воздухе и немного прогуляться, поскольку он, дескать, весь день просидел в четырех стенах. Они пошли по дорожке мимо футбольных полей и спортивных площадок. Марксон был ростом чуть не под два метра и ходил, постоянно пригибаясь. Причем эта его сгорбленность появилась вовсе не вследствие обрушившихся ударов судьбы, а лишь из готовности выслушать более низкорослых людей, не заставляя их напрягаться и тянуться вверх.

Палило солнце, неустанно поддувал ветерок – день в целом словно призван был настойчиво вселять оптимизм. Они проводили взглядом грузного мужчину из техперсонала, проезжавшего мимо на газонокосилке.

Когда они вдвоем проходили мимо открытых теннисных кортов, Бен, просто чтобы поддержать разговор, произнес:

– Кстати, уже начались капитанские тренировки по сквошу.

– Ах да! Ты же ведь у нас тоже в сквош играешь! – восторженно воскликнул Марксон, и Бен даже пожалел, что тот об этом знает. – Я в колледже совсем чуточку этим занимался. А вот мой сосед по комнате, живший со мной и на младших, и на старших курсах, был просто феноменальным игроком. Хотя и индиец. Потрясная игра!

Внезапно до Бена дошло, что Марксон здесь всего первый семестр в статусе педагога.

– А вы тоже здесь учились? – спросил он.

– Ага. Если честно, к подобной перемене так сразу и не привыкнешь. Всякий раз при виде учителей думаю: а вдруг меня подловят на том, что я что-то делаю не так?

Бен хотел уверить Марксона, что все у него будет отлично, однако к тому моменту они уже, сделав круг по территории, вернулись к учебному корпусу, и куратор обмолвился, что теперь Бен знает, где его найти. Бен кивнул и уже собирался войти в здание, но Марксон придержал его за руку:

– Знаешь, Бен, ты не стесняйся приходить ко мне поговорить. Разумеется, я теперь препод, но мне совсем нетрудно вспомнить, каково это – жить здесь и учиться. И если тебе вдруг понадобится поговорить с кем-то о доме… – тут мистер Марксон сделал многозначительную паузу, – то я в любое время готов пообщаться.

Бен снова кивнул, надеясь, что это получилось очень искренне, и Марксон отпустил его наконец, легко махнув на прощание рукой.

Ахмед оказался вместе с Беном на введении в историю. Его как будто нисколько не тронуло то, что произошло минувшей ночью, он с тихим восхищением сидел в аудитории, размеренно кивая в такт голосу учителя. Потом Хатч и Ахмед сидели с Беном на биологии, Эван – на геометрии, а на латыни не оказалось никого из них. Гарри, отец Бена, заставлял своих сыновей изучать латынь, ибо считал это необходимым условием для того, чтобы стать своим среди западноевропейцев.

Бен был откровенно шокирован тем, сколько уроков ему сразу же задали по каждому предмету. Он прихватил пальцами страницы учебника, которые ему следовало прочитать к среде по введению в историю, – текста там оказалось по толщине с ребро его ладони. Еще ему надо было прочитать половину «Царя Эдипа» и решить блок из двадцати задач по геометрии. Теоретически он и раньше знал, что в Сент-Джеймсе по субботам учатся, однако теперь реальность этого факта навалилась на него со всей своей весомостью. Последнюю аудиторию Бен покинул в три тридцать, предполагая, что оставшиеся день и половину ночи проведет теперь за уроками.

Однако Хатч с Эваном сообщили ему, что вместе с другими ребятами отправятся на озеро, к лодочной пристани, потому как вечерние тренировки у всех начнутся лишь во вторник, а сегодня, мол, все собираются там. В школе Сент-Джеймс повсюду темнели водоемы, и почти что в любой точке кампуса открывалась полоска воды, отражавшая близлежащие здания, деревья и небо. Даже когда школьная команда гребцов перебазировалась на Долгое водохранилище, примерно в миле от кампуса, школа продолжала держать пристань на большом Шлюзовом пруде, что простирался прямо от церкви, чтобы учащимся было где поплавать в жару. С заднего крыльца столовой можно было разглядеть защитно-зеленого цвета лодочный сарай, давно уже не эксплуатирующийся, и простенький деревянный пирс, тянущийся над водой.

Бен, Хатч и Эван издалека увидели несколько маленьких компаний, движущихся через лес по дорожке, начинающейся от церкви. Втроем они, перекинув по полотенцу через плечо, без лишних разговоров сошли с лужайки перед капеллой на дорожку, устланную длинными иголками веймутовой сосны.

Бен не мог не ощущать красоту здешнего леса: переливающиеся на камнях и стволах деревьев монетки солнечного света, воздух, напитанный запахом сосен, и легкий, наводящий на мысли о кухне аромат перегретой на жарком солнце листвы. И в то же время он тревожился насчет того, что ожидает его там, на пристани, а еще – как он успеет сделать все уроки. К тому же его волновало нечто совсем неизъяснимое, чему он не знал названия. Ему пришлось даже приложить некоторое усилие, чтобы наслаждаться окружающей красотой. Такой ли она виделась ему прежде? Впрочем, Хатч и Эван, похоже, ничуть не заморачивались подобными вопросами.

Мальчики шли, казалось, довольно долго, и, когда Бен уже подумал, что они промахнулись с дорожкой, лес неожиданно раздался, и показалась задняя стена лодочного сарая: выкрашенная в зеленый цвет вагонка с прилипшими к карнизам и маленьким оконцам рыхлыми желтоватыми сережками. От дальней стены сарая послышался девичий смех, затем донеслось шипение внезапно приглушенного разговора, и наконец стало слышно легкое поскрипывание пирса на миниатюрных волнах озерца. Дорожка повернула перед сараем, прошла вдоль него, не давая разглядеть, кто же за ним сидит, и наконец две массивные каменные ступени вывели ребят на основную площадку пристани.

Когда Бен поднимался по ступеням, у него в голове мелькнула сценка, как он зацепится носком шлепанцев за край пирса и растянется там перед всеми, впечатавшись лицом в деревянный настил. Он даже сам перепугался: Бен совсем не ожидал, что в Сент-Джеймсе у него в воображении начнут разыгрываться подобные сценарии.

И вот, внимательно и твердо переставляя ноги, он вышел наконец на пристань. Вместо того чтобы резко оборвать разговоры и дружно уставиться на вновь прибывшего, кто-то из сидевших там ребят бросил на него мимолетный взгляд, а кто-то продолжал разговаривать между собой или просто лениво глядел в учебник. Бен увидел, что двое курили, и лишь тогда различил в воздухе едковатый запах дыма. Три компании парней расположились у передней стенки лодочного сарая, а другие группки по трое и четверо ребят устроились небольшими лагерями дальше по пирсу. Народу было довольно много, но все же Бен пока что не заметил там ничего для себя угрожающего.

Озерцо, окруженное зубчатой полосой деревьев, имело цвет черного чая. Солнце от души припекало, так что у Бена от жара, казалось, уже стянуло кожу. Эван, Бен и Хатч направились на свободное пока местечко на пирсе, на открытом солнце, и расстелили свои полотенца.

Едва устроившись, Бен обратил внимание на компанию из трех девушек, лежавших справа от них лицом вниз. За то мгновение, что потребовалось бы, чтобы задуть спичку, Бен успел разглядеть и мягкий пушок на коже, и потаенные родинки, и выступающие ахилловы сухожилия, и пару ямочек на пояснице, и сплошную гладь кожи от шеи до пояска бикини у одной из девушек: верх купальника у нее оказался расстегнут. Заметил складочку кожи там, где под выбритой подмышкой выступала налитая грудь.

Почти мгновенно опомнившись, Бен еще раз посмотрел на радужную махровую материю, пытающуюся заполнить щелочки между досками настила. Однако не удержался и снова посмотрел на ту складочку, отчаянно стараясь, чтобы его не поймали за подглядыванием. Отвернулся. Потом еще раз посмотрел.

У этой девушки была такая красивая шея, что Бен даже пожалел, что в его родном языке нет слова прекраснее, чем «шея».

– Господи, Бен, – рассмеялся Хатч, – да ты словно пытаешься просверлить ее взглядом!

Бен не мог с уверенностью сказать, что девушки этого не слышали. Никто из них, во всяком случае, не пошевелился. Бен медленно развернулся к Хатчу. И поскольку за достаточное уже время никакой реакции от девушек не последовало, сделал выпад в сторону Хатча и кулаком пихнул того покрепче в середину бедра. Хатч повалился на спину и зашелся громким смехом. Тогда Эван двинул ему кулаком в другое бедро, и Хатч захохотал еще громче. А Бен был и рад тому, как все получилось, и в то же время беспокоился, не выставляют ли они себя тем самым на посмешище.

Хатч с Эваном сняли футболки (у Эвана оказалась почти что впалая грудь), а Бен свою пока оставил. Конечно, ему не хотелось получить в футболке «деревенский загар», но в то же время он отдавал себе отчет, насколько все же был худым. Он надеялся, что некий неизвестный наблюдатель догадается, что для сквоша тело у него достаточно стройное и сильное: долговязое, но очень гибкое, особенно с правой стороны, с крепкими ногами и бедрами. Но кто будет смотреть на чьи-то бедра? Все, скорее всего, просто увидят в нем настолько тощего, худосочного юнца, что его высокий рост уже не сочтется за какое-то особое преимущество.

Бен попытался устремить свой взгляд на что-нибудь иное, кроме той складочки на девичьем теле, и его взгляд упал на крышу лодочного сарая. Еще до того, как впервые увидеть здешний пирс, Бен слышал историю о том, как Тедди обратным сальто сиганул с этой крыши в воду. Бену объяснили, что это просто немыслимо опасно для жизни: не только потому, что даже там, докуда реально способен допрыгнуть человек, глубина всего два фута, но и потому, что слева от идеальной траектории прыжка стоит здоровенная сосна и требуется пролететь всего в нескольких дюймах правее ее ствола, если не хочешь угодить на настил пирса.

И вот Бен наконец увидел собственными глазами ту самую сосну с ее давнишними пятнами смолы, выступившей на месте спиленных веток. Дерево оказалось немного тоньше, чем он ожидал, и задняя сторона его как-то неровно коричневела, словно в ней поселились вредители. В прошлые свои поездки в школу Сент-Джеймс Бен, разумеется, видел далеко не всю ее территорию – и даже не большую часть, – однако в голове у него успела сложиться полная версия этого места, и теперь, когда он поселился здесь на самом деле, всё вокруг, словно сговорившись, оказывалось немножко не таким, как он себе представлял. И мысль о том, чтобы забраться на эту крышу, а уж тем более прыгать с нее в воду, никогда бы не пришла ему в голову – даже отдаленным намеком, – если бы Бен не знал, что Тедди уже такое совершил.