Текст книги "Язык его пропавшей жены"

Перед задумавшимся Велемиром вдруг возникло светящееся облачко, прямо над струившимся родничком, отдаленно напоминающее женский силуэт.

– Ты видишь? – толкнул он уже давно прикорнувшую у него на плече Катерину.

– Что? – очнулась она.

– Неважно.

– А я вижу, – проскрипел старик. – Это душа родника, его язык.

Велемир не стал спорить, его эта версия вполне устраивала…

В сознании Велемира отворилась какая-то дверца, как в потаенном хранилище. Будто и не забытое вспомнилось, а то, что было вообще сокрыто от глаз, но всегда незримо присутствовало в душе, погруженной в сон, в морок, лежащей под спудом нынешнего чужебесия, как под крышкой гроба. Нет, видно, не случайно он оказался в Юрьевце. Словно пришел в старый кинотеатр, где вдруг замелькали кадры давно минувшего. И где неожиданно он получил это странное послание, весточку с того света…

Скамеечка у родника была хоть и короткой, но места хватило всем. Велемир уселся рядом с Катериной, между стариком и старухой. А вода продолжала журчать, повествуя о чем-то. Все молчали и слушали. Слова старика о Праязыке навели Велемира на мысль, что тот, по сути, прав, хотя вкладывает в это, возможно, какой-то свой метафизический смысл, не научный. Не лингвистический. Но искать надо действительно здесь. Почему? Да всё очень просто. Велемир последние лет двадцать тщательно изучал этот вопрос.

Происхождение человечества и, соответственно, Праязыка, взаимосвязаны. Ориентировочно – два – два с половиной миллиона лет назад. Это олдовайская и шелльская культура на востоке Африки. Но почти одновременно, по историческим меркам, на Алтае сформировалась галечная культура, и, в тоже время, гоминиды осваивали Францию и территорию реки Дунай. А еще – Среднерусская возвышенность, где и расположен нынешний Юрьевец. Именно в этих местах и в эти сроки появилась членораздельная речь. Другого времени для появления Праязыка попросту нет.

Полтора миллиона лет назад произошло первое оледенение. Сдвинувшись с мест, смешались африканские и евро-азиатские группы. Затем последовал еще один ледниковый период. И семьсот тридцать тысяч лет тому назад сформировался вербальный, словесный язык. На это указывает, в частности, родство франко-кантабрийской мифологии, существование которой предполагает язык, с мифологией средне-нижнего палеолита. Велемир даже лекции читал на эту тему. И статей написал кучу.

Может быть, именно отсюда следует считать начало создания для человечества единого Праязыка? Дата неопределенная, но хоть что-то… Хоть какой-то исток. А памятники олдовайской и шелльской культур распространены на обоих обитаемых в то время континентах – в Евразии и в Африке. На территории России следы древнейшего шелльского человека обнаружены на Северном Кавказе и в Прикубанье. Аналогичные памятники открыты в Азербайджане – в пещере Азых, в юго-восточной Англии – у города Клэктонон-Си, в Закарпатье на горе над Тиссой – так называемая «стоянка Королёво», на реке Северный Донец, правом притоке Дона, в Изюмском районе Харьковской области, в Луганском крае. А в Юрьевце? И в Юрьевце, разумеется, они тоже есть, должны быть. Только не ищут.

Ведь в России южная граница ледника доходила до реки Оки и низовьев Припяти. Древние люди вынуждены были переселяться в обширные области Русской равнины с её Среднерусской возвышенностью. Этот исторический промежуток времени – четыреста тысяч лет тому назад – следует считать окончательным периодом, когда популяции древнего человека были настолько разделены, что в результате этого было положено начало двум совершенно разным человеческим линиям. Но главное – произошло первое разделение языков.

Наука определяет возраст Праязыка близким возрасту появления человека вообще. Более того, генетики определили различия между последовательностями митохондриальных ДНК людей и шимпанзе. И по известной дате отделения ветви шимпанзе (пять миллионов лет назад) вычислили время и первого разделения групп предков ныне живущих людей. По их данным, такое разделение произошло 180–190 тысяч лет назад.

Это дата наиболее древней мутации в митохондриальных ДНК, которую генетики могут распознать. Дальше – стена, мрак. Но на этом уровне обычно кончаются и возможности глоттохронологии – сравнения корней древнейших языков людей. Получается словно бы необоримая преграда на пути к истине. Кто же её перед нами воздвиг? Уж не отец ли лжи? Или нам еще не дано знать то, что не положено, поскольку еще не пришло время? Вопросы эти повисают в воздухе. Как повисло вдруг перед задумавшимся Велемиром светящееся облачко.

Начало всей человеческой истории пролетело перед глазами Велемира за тот час, что он сидел на скамеечке у родника. Он словно бы просмотрел удивительный фильм, созданный настоящим мастером. Как будто пришел на последний сеанс в открытый кинотеатр, где неожиданно увидел полустертую ленту Тарковского или другого, неизвестного еще, но великого режиссера. Творца правд.

Тут внимание всех «жителей» скамейки привлекло еще одно «облачко», но на сей раз, кажется, вполне реальное. Деревянные ступени лестницы стали поскрипывать, за кустарниками показалось белое платье – кто-то еще спускался к роднику.

– У вас сюда прямо ночное паломничество, – проговорил Велемир.

– Знатная водица, – ответил за всех старик.

– Но это не к нам, – добавила Катерина. – Она к могилам идет. Тут, через овраг, будет покороче.

– Кто – она?

– Так… Вдова.

Больше Велемир никаких разъяснений не получил. А белое платье действительно скрылось где-то в глубине оврага, в зарослях. Очередная тайна Мадридского, то есть Юрьевецкого двора. Почему именно ночью нужно пробираться на кладбище, рискуя сломать себе в темноте шею? Покойный муж не может обождать до утра, что ли? Об этом Велемир и спросил Катерину.

– Живет там, – просто ответила она, болтая ногами. Будто это было в порядке вещей: жить в могиле.

– Как? В гробу?

– Ну почему. В сторожке. Правда, без удобств. Электричество срезали, как бесперспективный объект. Зимой дровами топит. Она ведь типа смотрителя на кладбище.

– Да уж, объект и в самом деле бесперспективный, какая, право слово, перспектива у мертвецов? – усмехнулся Велемир.

Прежде ему как-то не довелось побывать вместе с женой на этом кладбище. Может, сходить завтра? В провинциальных русских кладбищах есть какая-то притягательная сила. Словно захоронены здесь не люди, а древние сокровища, клады. Впрочем, в некотором виртуальном смысле так оно и есть. Теперь ему показалось, что он ослышался старика, и тот сказал не «знатная водица», а «знатная вдовица».

– Молодая? – на всякий случай поинтересовался он.

– Лет сорок.

«Как было бы и Лене», – подумал он с непонятной тревогой.

– А давно здесь?

– Приехала годков двенадцать назад. Вместе с мужем.

– Уже покойником?

– Здесь умер, – как маленькому пояснила Катя. – Утонул в Волге, на второй день. Пошел купаться и… А тело так и не нашли. Это бывает, течение все же. А Лена так переживала, что решила тут и остаться. Сторожка-то уже пустая была. Прежний смотритель так пил, что в открытую могилу и свалился. Да сразу и умер. Только закопать осталось.

– Лена? – испуганно переспросил Велемир.

– Имя такое, редкое, – Катерина внимательно посмотрела на него и перестала болтать ногами. – Но я точно не знаю всей этой истории. Говорят, что муж не утонул, а сбежал, бросил ее. Вот она умом и повредилась.

Ему стало как-то трудно дышать, а сердце вновь защемило. Достав таблетку валидола, он сунул ее под язык. Нет, надо непременно сходить на это кладбище. Поглядеть на вдовицу. А вдруг?.. Какие-то совершенно безумные мысли полезли в голову. Он вытер носовым платком взмокший лоб. Просто форменная чертовщина.

– Пошли, что ли? – предложила Катя.

Наверное, она имела в виду гостиницу, но Велемир понял по-своему. Ему сейчас стало страшновато, он хотел оттянуть визит на погост, в сторожку, до утра, до солнечного света.

– Успеем к могилам. Надо еще водки выпить, – сказал он.

– Вот и двинули, – согласилась она.

Старики продолжали сидеть не шевелясь, как деревянные истуканы. Ждут, когда Праязык или Слово им само в руки свалится. А ведь и он тоже ищет того же. Жена-то уже нашла. Теперь говорит языком мертвых, мертвым языком.

– Ну, прощевайте, – произнес Велемир, будучи уверен, что его не слышат.

– Скоро свидимся, – трескуче бросил ему в спину старик, когда они уже шли к лестнице.

… Через час от всех пережитых треволнений и размышлений он был уже настолько пьян, что начинал видеть себя как бы со стороны. Но никак не мог понять: где находится и кто эти люди за столом? И почему он рассказывает инвалиду в коляске о «благородном римлянине Меркурии»? Тот ведь глухой. Нет, немой, кажется. А-а, какая разница!..

– …и вот, когда ему сонному подло отрезали голову, – заплетающимся языком продолжал Велемир, – произошло чудо. Воин Меркурий встал, взял главу свою в руки и понес в город Юрьевец. Стоп! Не в Юрьевец, в Смоленск. Впрочем, без разницы. Во всех русских городках был свой Меркурий. А татары в ужасе побросали оружие и бежали, давя и убивая друг друга. На них нашло помешательство. Как на меня сейчас. А вы, дурни, хоть знаете, что ваш юрьевецкий святой, блаженный юродивый Симон мог ходить по воде как по суше? Над ним смеялись, издевались, били, а по его молитвам погас пожар, грозивший уничтожить весь Юрьевец?

– Мне тоже кое-что отрезали, – произнес инвалид в клубах табачного дыма.

– Погоди. Ты же немой?

– А я притворяюсь. Просто говорить неохота. Надоело.

– Это правильно. Давай тогда помолчим.

Велемир потянулся к столу за самогоном, налил в два граненых стакана, и они выпили. Захрумкали свежими зелеными огурцами, юрьевецкими, знаменитыми. Можжевеловый самогон доставил, кажется, брат Кати, эпилептик. Он сейчас возбужденно спорил о чем-то с двумя меднолицыми широкоскулыми мужиками, похожими на индейцев. Это, как он догадался, транзитные из Чебоксар. На койке спала какая-то женщина в кудряшках. Сама Катерина сидела рядом с Велемиром и прижималась к его плечу.

– Отстань! – он указал пальцем на мужиков. – Как звать?

– Вася и Митя.

– А дрыхнет это кто тут на моей койке?

– Администраторша. Люся. Ты все забыл?

– Местами, – сознался он. Но все же с усилием воскресил в памяти начальную картину: как, встретив по пути в гостиницу брата-эпилептика, ходили все вместе в какой-то «самогонный дом» на окраине, потом сошлись с чебоксарцами, подняли в номер «отрезанного мужа» вместе с его коляской, а Люсьен, наверное, сама приперлась, на правах хозяйки. А вот за самогоном, кажется, брат бегал еще пару раз.

– Термос где? – спросил Велемир.

– Ты его детям отдал, – ответила Катя. – Они пить хотели.

– Какой я славный. А больше ничего не отдал? Деньги там, одежду, фотоаппарат?

– Нет.

– Жаль. Берите все! Мебель, зубную щетку, жену.

– У тебя же нет жены, – напомнил инвалид. – Ты говорил, она в Париж сбежала, с любовником.

– Разве? – удивился Велемир. – И как только смогла… Ее ведь здесь убили. В Юрьевце.

– Вот горе-то, – посочувствовала Катя. – А как, кто?

– «Кто»! Да кто-то из вас. А «как» – вам лучше знать.

Он задумался, потирая виски. Ему представилось, что так оно и было на самом деле. В Париже она была, но вместе с ним. Сразу после свадьбы. А вот из Юрьевца-то и не вернулась. Тут на кладбище и похоронена. Он даже сам горсть земли кидал и цветы клал. Синенькие такие, фиалки. И, кажется, даже упал на гроб, как принц Гамлет. Нет, просто поскользнулся, ведь дождь шел, глина мокрая. Вот как все было, или должно было бы быть. Инвалид молчит, потому что разговаривать надоело, а ему ничего и вспоминать не хочется. Лучше все заново выдумать.

– Из нас никто никого не убивал, – сказала Катерина.

– Ну почему же? – не согласился инвалид. – Я это делал довольно часто.

– Ты – на войне, это другое, – она погладила его по обритому до синевы черепу. – И вообще, чего-то ты сегодня разболтался.

– Не убивали! – хмыкнул Велемир и указал пальцем на ссорящихся мужиков. – А эти чем занимаются?

Они сейчас действительно уже не только ругались, но начали хватать друг друга за грудки, все трое. Затем брат-эпилептик и транзитные сцепились-слиплись в какой-то слоеный гамбургер, издавая одни лишь междометия и мат. А вскоре эта мясная котлета стала с ускорением двигаться от стенки к стенке, пока не опрокинулась на пол. На короткое время она распалась на три огрызающихся части, а затем вновь сфаршировалась.

– Бифштекс выйдет с кровью, – предположил инвалид. – Останется только лучком посыпать.

А его на столе было много. И порей, и петрушка, и свежие помидоры, и вареный картофель, и сальце, – все, чем богата славная земля Юрьевца.

– Разнимать не надо, – предупредила Катя. – А то перепадет ненароком. Они дикие.

Да Велемир бы и с места не тронулся, пусть убивают. Впрочем, настоящей драки так и не получилось. То ли тротил иссяк, то ли о самогоне вспомнили. Все трое разом поднялись с пола и с угрюмой решительностью уселись за стол. Проснулась и администраторша, запоздало прикрикнув:

– Эй, вы чего это тут? Я вот вам!

– Ты – нам! – огрызнулся брат-эпилептик. – А мы вот от тебя и не возьмем!

– Поговори у меня, идол! Враз из флигеля выпишу.

– Сщас! Как бы сама на улице не осталась. С голой жопой.

– Чего-чего?

Назревала новая ссора. Наверное, вирус такой сорный проник в номер, а то и в город, а может быть, и во всю Россию, в провинцию, по крайней мере, уж точно. Вроде собачье-кусачьего гриппа. Но он долго не жил. Не выдерживал накала людских страстей и сам от страха самоуничтожался. Вот и администраторша спокойненько встала, одернула юбку и тоже присела к столу. Даже как ни в чем ни бывало засмеялась и чокнулась самогоном с братом-эпилептиком, благодушно толкнув его кулаком в бок.

Тут только Велемир заметил и Альму, выглядывающую из-за тумбочки. Он бросил ей кусок колбасы и подумал: конечно, никто из них Лену не убивал. Она вообще скончалась от сердечного приступа. Кажется. Хочется в это верить. Так проще.

Ну, разве может быть убийцей этот вдруг заплакавший, зарыдавший навзрыд без всякой видимой причины эпилептик? Или эти транзитные, принявшиеся его утешать и хлопать по спине да по плечам? Или бритый, отрезанный инвалид с обреченными глазами? Или его жена, которая, может, и не блудница вовсе, а святая? Монашка, вышедшая погулять. Да на них земля российская держится. Только вверх ногами.

Ему самому сейчас захотелось то ли пустить слезу, то ли расхохотаться. А за столом уже вновь оживленно заспорили, и тема была очень важная: о перекупщиках сельхозпродукции на подступах к рынку. Лишь инвалид молчал, курил одну за другой.

– Я ему говорю – по четыре, а он – по два, и ни в какую! – талдычил кто-то из транзитных, то ли Вася, то ли Митя. – А помидоры ждут, еще день и потекут. А ему, Магометке, что? Он сидит в своей машине и музыку слушает. Ждет, когда я сломаюсь. А на базаре станет по сорок толкать. Я ему – три, а он – два.

– Во-во! – подхватил второй, Митя или Вася: – И полицаи за них. И фашистские старосты в наших поселках. И гауляйтер области.

– Выше бери, – поддержал вдруг инвалид. – Сам наместник Кремля за них. Это его скрытая ударная сила, резервные полки из азиатов и кавказских овчарок. Чуть что – с поводка спустит, и всем хана. Начнут рвать и резать, только держись. Да скоро и без приказа бросятся.

– Их орда целая, – добавил брат-эпилептик.

– Каганат, – хором отозвались Вася с Митей.

– А вы, хлопцы, когда отсюда съезжать будете? – завела, должно быть, свою любимую пластинку администраторша. – Всех уже достали. Деньги, что ли, еще не кончились? Выпишу ведь. Мешаете только приличным людям отдыхать, – она указала на Велемира. – Вон, человек из Москвы прибыл, могилу жены подправить, а вы? Помидоры! Наливай уже.

По коридору прогрохотал, пронесся табун детишек. Теперь они, наверное, изображали многовагонный состав, поскольку издавали на разные голоса паровозные гудки. Велемир почувствовал даже легкое сотрясение под ногами. Вполне возможно, что здесь, под Юрьевцем, проходит какой-то геологический тектонический разлом. И он только увеличивается от всей этой беготни и трескотни. Или же от чего-то иного. Мысли и образы ведь точно так же влияют на физическую сущность земли, как и поступки. В ином месте скапливается столько боли и страха, что когда начнешь бурить там нефтяную скважину, оттуда кровь хлынет. Нельзя шутить с природой. Особенно в пятом часу утра в Юрьевце.

– А это не к ней, к покойнице, недавно сестра приезжала? – спросила вдруг Катерина. Обращалась она к Велемиру, но ответила Люся:

– Точно – к ней! Вчера утром. Сказала: хочу могилку проведать. Сначала решила в гостинице остановиться, я уж и бланк дала, а она вдруг: нет, у меня есть где. Передумала. Красивая такая, сразу видно, что из столицы. Или уж, на худой конец, из Владимира.

– Вы сейчас о ком? – спросил Велемир, блуждая взглядом по их лицам. Ему вдруг показалось, что Катерина едва заметно подморгнула администраторше. А та объяснила:

– Так про эту… которая к вдове вашей. Тьфу, к жене. Это вы – вдова, опять же – тьфу, вдовец, а она… Ну, словом, вы меня поняли. Наливай! Так и заявила: у меня есть где. Я и подумала: найдет место, не пропадет. У вас тут родня не проживает?

– Нету у меня никакой родни! – разозлился Велемир. – И жены тоже нету!

– Ну, нет, так будет, – усмехнулся инвалид, все время к чему-то прислушивавшийся, словно ждал кого-то еще. Этих было мало.

– А раз есть, где остановиться, то, знать, только у любовника, – продолжала гнуть свое Люся. – Но я ее прежде чего-то не видела. Она в бланке только имя успела написать: Ирина. И зачеркнула. Говорит: есть у меня где…

– А кто же у нее тут может в любовниках ходить? – вступил в разговор брат-эпилептик. – Не Максим ли Иванович, электрик с насосной станции? Почитай, самый видный мужчина. И всегда с капустой. Власть! Кому хочет свет вырубит.

– Электричество тут ни при чем, – заявила Люся. – Главное, холост.

– А может – к этому, Ферапонтову, директору школы? – предположила Катя. – Так он женат.

– Это ничего, – утешил инвалид. – Ты же ведь тоже замужем.

– Да не было у нее никакой сестры, – слабо возразил Велемир, начиная уже и сам верить во все, что они тут болтали. Но его никто не услышал. Собравшиеся за столом продолжали гадать: к кому из местных могла приехать эта столичная штучка? Ну, кроме местных покойников; покойницы то есть, по долгу, так сказать, службы.

А Велемира изнутри стала бить какая-то нехорошая дрожь. С того момента, когда администраторша назвала имя приезжей незнакомки. Он ведь солгал, была у Лены сестра, и звали ее именно так. Но только та Ирина уже давно проживала в Германии, в городке Вендель, на улице Бергбердштрассе, 21. Вышла замуж за сына обрусевшего немца из Саратова, и укатила. Их там всех принимают, в Дойчланд. Хоть русского, хоть еврея, хоть татарина, главное, чтобы был немцем. И чего, спрашивается, ей теперь в Россию назад переться, да еще в какой-то там Юрьевец? Которого даже на картах германского генштаба наверняка нет. Ерунда какая-то. Все тут сплошная головоломка.

Но ощущение холода внутри и мурашки по всей коже не проходили. А эти идиоты все спорят: к кому из любовников приехала Ирина? Они уже полгорода перебрали. Вот теперь и главный банщик Юрьевца маячит на горизонте с шайкой и веником, и какой-то армянин Гурген с балыком подмышкой – хозяин продуктового магазина, и даже местный поп с кадилом, хотя у него-то непременно есть своя попадья. И другие, мелочевка всякая.

А Ирина была действительно красавица, это он отлично помнил. Только постарше Лены. Или помладше? Погодки, одним словом. Родились одна за другой. А кто за кем – это теперь уже и не важно. И вообще, причем тут сестры? А записка на столе? Или ее тоже не было?

Велемир сунул руку в карман и нащупал листок бумаги, но вынимать и разворачивать при всех, чтобы убедиться, не стал. Хотя, может быть, это просто завалялась какая-то квитанция. Счет за услуги. Но, если вдуматься, таинственное послание тоже было неким счетом, предъявленным к оплате. Чересчур запоздалым, правда. Из совсем другого времени. И места, коли уж на то пошло.

– Потерял что? – тихонько спросила Катя, от которой не укрылись его жест и озабоченное выражение лица.

«Слишком уж любопытна, – подумал он. – Это тоже подозрительно. И когда это она успела со мной на ты стать? Знает больше, чем говорит. Похоже, она тут вообще самая главная. Косит под серую мышку, а на самом деле атаманша всей этой шайки».

– Может, опять сердце?

«Заботливая, – продолжил он рассуждать, не отвечая. – Притворяется. Старается казаться лучше, чем есть. Мужу изменяет, чуть ли не у него на глазах. Дурная наследственность, брат-то эпилептик. А может, он и не брат ей вовсе? И муж не муж. Все тут наверняка все врут. Куда-то заманивают. Театр кошмара, фильм ужасов, цирк дю солей, музей абсурда, галерея Марата Гельмана».

– Хочешь прилечь? – участливо, в третий раз задала вопрос женщина.

– Куда, в гроб? Чего ты меня все время уложить пытаешься? – ответил он наконец. Причем довольно громко и сердито. А после его слов за столом внезапно установилась тишина. Будто все мгновенно протрезвели и приобрели нормальный естественный вид. Сбросив карнавальные маски.

Впрочем, какой там «нормальный»! У одного с носа капало, а он даже не думал вытереть, у другого так вспухли на лбу и шее кроваво-синие жилы, что готовы были в любой момент разорваться. У третьего появилось какое-то бельмо, а может быть, это к глазу прилепился кусочек огурца, четвертый скалил редкозубую пасть, пятая вообще походила на крашеную горгулью, смесь певички Мадонны с Филей Киркоровым. Все они на несколько секунд застыли и замолчали, обратив лица-личины к Велемиру. И в то же время из-за тумбочки жутко завыла Альма. А Катерина вдруг рассмеялась.

– Ну что ты, глупенький! – ласково проворковала она. – Кто же этого хочет?

– Никто, – серьезным тоном подтвердила Люся и заботливо утерла нос эпилептику.

– Никто, – эхом повторили транзитные чебоксарцы. – Никто по четыре не возьмет. И по три тоже. Разве теперь по полтора.

– Никто насильно в гроб не ляжет, только добровольно, – загадочно произнес инвалид. А братец тоже хотел сказать это «никто», но вместо слов у него изо рта вдруг пошла пена.

«Сейчас все они лопнут, – догадался Велемир. – И мираж исчезнет». А чтобы колдовские чары побыстрее развеялись, он занес кулак и двинул кого-то из сидящих за столом троллей и гоблинов в харю. Попал, очевидно, в нос, потому что кровь брызнула фонтанчиком. А Велемир еще и выдернул из-под себя стул и «угостил» им лампочку.

Номер погрузился в темноту, раздавались со всех сторон лишь вопли. Велемир, как резиновый мячик, упруго поскакал к двери, вывалился в коридор. Соображал он плохо. Ему вообще казалось, что все это происходит во сне. В каком-то очень страшном, но интересном, когда и просыпаться-то не хочется. А сзади неслись крики:

– Держи!.. Лови!.. Где он?.. Тут, поймал!..

Поймали, очевидно, кого-то другого, а Велемир помчался по тускло освещенному коридору. Он был черен, длинен, извилист и напоминал прямую кишку. Прямую-то прямую, но с заворотами, нишами, боковыми лестницами и черными ходами – вниз и вверх, в подвал и на чердак, а пропитан был действительно запахами нечистот из туалета. Воды-то не было, слива тоже. Еще и мертвечиной какой-то несло. Не то дохлой кошкой, не то тухлой рыбой. А может, и человечиной. Впрочем, сейчас было не до ароматов.

Велемир мчался вперед, а на скользком полу его кидало от стенки к стенке. Один раз он упал, но продолжал поступательное движение, как на льду. В другой раз влетел головой в неожиданное препятствие: ударился в грудь многодетной богатырши. Женщина в ночной сорочке завопила, пытаясь уловить его юркое тело:

– Что, кто?.. Пожар, муж?.. Видел его, видел?..

Велемир выскользнул, умудрившись еще и лягнуть великаншу, и включил «третью скорость». Он никогда не думал, что может бегать так быстро. Кажется, в коридоре даже поднялся ветер, а на облезлых обоях стали вспыхивать искры. Того и гляди и в самом деле все тут загорится. Плохо то, что Велемир совершенно не имел представления – куда бежать? И, в принципе, зачем? От кого? От себя?

Однако бег и погоня продолжались. Велемир слышал крики не только своих недавних собутыльников, но еще и басистый рык гигантской матроны. Та, очевидно, тоже включилась в этот легкоатлетический кросс. Оглянувшись, он даже углядел у нее в руке вместо эстафетной палочки древко от метлы. А тут еще навстречу ему откуда-то из-за угла с дикими воплями выскочила толпа детей. Они попытались облепить его, как осы, но Велемир метнулся к боковой лестнице, застучал по ступеням. Шаткие перила с грохотом стали падать вниз.

Едва не сломав шею, он выскочил в гостиничный холл. В дверь с улицы как раз входили старик и старуха. В жидком предрассветном кефире они выглядели очнувшимися трупами. Эти зомби бережно поддерживали друг друга, чтобы не упасть, не рассыпаться прахом.

Велемир, несшийся прямо на них, едва успел притормозить.

– Нет, не нашли еще, – треснул старик, будто отвечая на заданный вопрос.

– А вы? – спросила старуха.

– И я тоже, но обязательно найду, – отозвался Велемир и проскочил между ними. Это вышло не совсем удачно, поскольку расстояние было слишком узким. Старик со старухой попадали в разные стороны, как кегли. Хорошо еще, что по бокам от двери стояли два кресла, в них-то они оба и угодили.

Велемиру было некогда извиняться – в холл со всех трех лестниц уже сыпались монстры: рогатые мужики, чешуйчатые женщины, карлики, притворявшиеся детьми. Как нечисть из древнерусских сказок. Понимая теперь, что испытывал Хома Брут, отпевая панночку, Велемир на предельной скорости рванул в открытую дверь и выскочил на площадь, к пустынным торговым рядам и прилавкам. Вместе с ним с заливистым лаем бежала Альма. Но она, кажется, единственная из всех воспринимала погоню с весельем и не собиралась никого кусать.

А сзади слышался не только топот лап, но даже скрип ржавой инвалидной коляски. Вот этого-то Велемир опасался больше всего, колеса все-таки. Почти «бентли». Теперь ему вместо криков чудились кровожадные завывания. Он пролетел площадь на одном дыхании, промчался по какому-то переулку, где самым приметным был черный дом с вывеской «Баня», и выскочил на заброшенную пристань с искореженной техникой и огромными бетонными плитами, из которых торчали острые штыри арматуры. Ноги его стали увязать в земле. Не хватало еще, чтобы тут оказались зыбучие пески.

Впереди лениво катила свои спокойные темные воды великая река.

– Вот она, Волга! – почему-то радостно выдохнул он, словно именно с целью наконец-то увидеть ее и совершал свой рискованный предутренний променад. Увидеть Волгу и умереть. Альма рядышком не менее радостно потявкивала.

Но воодушевление прошло быстро, и Велемир тотчас же подумал: «Эге! Тут-то меня и накроют. Самое удобное место». Ноги понесли его куда-то вдоль берега, покрытого тиной, водорослями и мертвыми рыбешками.

А по Волге шел теплоход с зелеными огоньками.