Текст книги "Язык его пропавшей жены"

– До середины десятого века эта икона оставалась в Иерусалиме, – продолжил Матвей Яковлевич. – Затем греческим царем Львом Великим была перенесена в Константинополь и помещена в храме Богородицы Пигии, что означает «источник». Она и являлась духовным живительным родником для всех страждущих. При императоре Ираклии на Константинополь напали скифы. Кстати, скифские изображения встречаются и на орнаменте нашей церкви, которая была построена еще до татаро-монгольского ига, в самом начале тринадцатого века. Например, кентавры. А ведь известно, что скифский воин был с конем одно целое, об этом еще Геродот писал, «отец истории». Так что мы, юрьевцы, может быть, последние уцелевшие скифы.

Черемисинов строчил карандашом по бумаге, как заведенный, не поднимая головы.

– Тогдашнее нашествие скифов на Константинополь удалось отразить лишь по молитвам всего греческого народа перед Иерусалимской иконой Богоматери. А когда на Византию предприняли поход руссы, в начале X века, икона была взята в Херсонес. Почему? Думаю, промыслительно. Ведь в Херсонесе позже крестился святой князь Владимир, который и увез этот образ с собой в Киев. Вот и получается, что вместе с Иерусалимской иконой к нам на Русь пришло и Православие. Так святыня перемещалась в пространственно-ключевых точках Истории. И так она оказалась на Руси. Проходит еще несколько столетий. Отечественная война, Наполеон. Французы входят в столицу, во многих храмах устраивают конюшни. Воруют церковную утварь. Похищают и Иерусалимскую икону. Вывозят ее в Париж, где она и находится доныне в соборе Нотр-Дам.

– А Кривоезерский список? – задал вопрос Велемир.

– С Иерусалимской иконы существовало несколько списков, – ответил Ферапонтов. – Один из них, в селе Измайлово, был столь тяжелый, что поднять его могли вместе с ковчегом лишь восемь человек. Другой находился на Волыни, в селе Онышковцах. Есть в Бронницах, в Чернигове, в других местах. Все они чудотворные.

– Как правильно писать: «Анышковцы» или «Онишковцы»? – вскинул голову Черемисинов.

– Уймись, дурак! – толкнул его в бок Велемир, отомстив за предыдущего «дурака» в свой адрес. – Продолжайте.

– Самый чудотворный и почитаемый, хотя так говорить и нельзя, все – намоленные и божественные, хранился в Кривоезерском монастыре. Точнейшая копия Иерусалимской иконы. Икону отпускали во все ближние и дальние городки и села, где она спасала от чумы, холеры, голода, пожарищ, поднимала немощных, возвращала зрение. К примеру, в июле 1859 года в Гребецком овраге в Юрьевце произошел пожар. В доме одного мещанина, Черемисинова.

– Я? – вскинул голову мелкий предприниматель.

– Ты, ты, такой же, – кивнул Ферапонтов. – Огонь распространялся очень быстро, сразу же сгорело еще четырнадцать домов. К счастью, Иерусалимская икона в это время находилась в соборе. С молитвенной честью ее вынесли и приблизились к месту сосредоточения огня. И почти мгновенно ветер, дувший на северо-восток, переменил свое направление на запад, а искры, сыпавшиеся на город, начали падать внутрь оврага и на гору. С того времени юрьевцы относятся к Иерусалимской иконе с особенной теплотой и почитанием.

– А Черемисинов? – спросил Черемисинов.

– Тот исчез, а этот – вот тут, – улыбнулся Ферапонтов, вновь погладив его по голове. Очевидно, он относился к нему как к любимому, но бедному умом пасынку. А может, видел в нем себя в молодости.

– Так Иерусалимская икона сохранилась? – спросил Велемир.

– Нет, – ответил хозяин. Улыбка не сходила с его уст. Такая же загадочная, как у Моны Лизы. Он молчал, словно не хотел больше говорить на эту тему. Но, пристально вглядевшись в Велемира, все же произнес:

– Но я точно знаю, что она где-то в Юрьевце. Укрыта до поры, до времени.

– Как?.. Где же?.. Почему?.. – спросили, кажется, все трое, одновременно. Вырвалось разом.

А Ферапонтов в ответ произнес загадочную фразу:

– Иконы являются и исчезают и ждут своего часа.

И добавил, еще раз внимательно посмотрев на Велемира:

– Однако мне пора назад в школу. Ребятишки заждались. Продолжим в другой раз.

Глава пятая. Песнь о языках

Дом с башенками на Трубной площади оказался элитным жилым строением и ничего подозрительного в себе не таил. К тому же у подъезда маячили два полицейских из вневедомственной охраны.

– Вот здесь я и живу, – произнес Велемир Радомирович. – Давайте зайдем и продолжим. Хватит гулять без толку. В ногах правды нет.

Но, поскольку они колебались, он добавил, многозначительно поглядев на Марину:

– У меня есть текила. Золотая.

– У нас у самих есть текила, – недовольно буркнул Вадим. Ему как-то не очень хотелось водить невесту к посторонним людям. Знаем, чем это заканчивается. Ничем хорошим. Но, в то же время, интересно было узнать продолжение, а может быть, и окончание всей этой странной истории. Такое же желание владело и Мариной. И любопытство взяло вверх.

– Ненадолго, – согласился юрист, взяв девушку под руку. – Буквально на полчасика.

Однако какие-то нехорошие предчувствия уже стали поскребывать в его сердце. Пока они поднимались по лестнице на второй этаж, «соломенный вдовец» молчал, но в квартире – весьма просторной, трехкомнатной, правда, основательно запущенной и запыленной – сразу повел их к висевшему на стене фотопортрету и поспешно, словно наверстывая упущенное, заговорил:

– Это она, на свадьбе. Снимали на Воробьевых горах. Двадцать три года назад.

Со снимка на них несколько удивленно глядела изящная красивая девушка, очень похожая на Николь Кидман, в белом подвенечном платье, который теперь напоминал саван.

– Давайте сюда цветы, мы поставим их в вазу.

Велемир Радомирович забрал у Марины букет роз и передал их телохранителю, который ушел на кухню. А из соседней комнаты вдруг появился тот самый лысоватый мужчина субтильного сложения, мелькнувший в ресторане «Шеш-Беш». Частный детектив.

– Знакомьтесь, – представил его хозяин квартиры. – Мой старый школьный приятель Марк Иванович Гаршин, бывший следователь по особо важным делам Главной прокуратуры. В ранге генерала. Но профессионалы нынче не ко двору, теперь вот частным сыском занимается. А это его сын Иван, служил в спецназе ГРУ, – указал он на вернувшегося с цветами в хрустальной вазе телохранителя. – Так что здесь все свои.

Он достал из серванта квадратную бутылку, рюмки, уже нарезанный лайм и солонку.

– Сколько ей здесь было лет? – спросил Вадим, не отрываясь от фотопортрета.

– Двадцать два, как и мне.

– Мой любимый возраст, – добавила Марина. – Потому что и мне столько же.

Все впятером они расположились в удобных креслах вокруг низкого полированного столика из карельской березы. Велемир Радомирович налил текилу в крохотные рюмки.

– За Лену, мою жену, не чокаясь, – сказал он и выпил. Остальные последовали его примеру. Частный детектив и его сын пока не проронили ни слова.

– Ну а что же было дальше? – спросила Марина. – После того, как вы потеряли сознание? И кто это приходил? Не Лена же?

– Видите ли, я был настолько наэлектризован этим потусторонним посланием, что войди в номер кто угодно – и я бы все равно не выдержал, рухнул. А еще я рисовал себе такую картину, реконструируя те давние трагические события. Допустим, сошедший с гор ледник «Колка» не раздавил Лену, а лишь задел ее краем. И она сумела каким-то чудом выбраться, но потеряла память. Амнезия. Возможно, ее кто-то приютил. А может быть, память ее частично восстановилась. И она смогла добраться до Юрьевца. Потому что там ей было всегда хорошо. И уже тут ее взяли «в оборот». Молодая симпатичная женщина, беззащитная, к тому же лишенная прошлого и будущего. Идеальный вариант, чтобы сделать из нее куклу. Ну, вы понимаете, что я имею в виду.

Он мельком глянул на фотопортрет и добавил:

– Как Николь Кидман в «Догвиле». И я почти уверил сам себя в этой версии. У меня в голове неустанно стучала «Цисмольдская прелюдия» Рахманинова, ее еще называют агонией заживо погребенного человека, бьющегося в гробу. Вот таким было мое состояние в те минуты. Поэтому нисколько не удивительно, что я потерял сознание при виде этой молодой женщины.

Вадим и Марина переглянулись. Только сейчас они обратили внимание на то, что в квартире преобладает определенный цвет. Темный. Черные бархатные гардины, пурпурные обои, иссиня-угольный персидский ковер на полу. Не говоря уж о траурной рамке и креповой ленте на фотопортрете.

– А кто она была? – вновь спросила Марина, самая любопытная из всех.

– Так, просто местная жительница, посланная ко мне администраторшей гостиницы, – неохотно отозвался Велемир Радомирович.

– Понятно, – тактично ограничился всего одним словом Вадим.

– Спасибо хоть, что она не сбежала тут же, а хлопотала возле меня, пока я не пришел в чувство. Да и потом стала мне как бы путеводителем по Юрьевцу. Проводницей по кругам ада. Хотя тут я немного и преувеличиваю.

Хозяин квартиры принялся набивать трубку. Затем обратился к частному детективу:

– Ты сделал почерковедческую экспертизу?

– А как же! – ответил тот. – В лучшей лаборатории ГРУ, у самых опытных экспертов. Хочешь знать результат?

– Не тяни.

– А выдержишь?

– Ты меня тридцать пять лет знаешь. Я и не такое выдерживал. Почерк ее?

– На девяносто девять процентов.

– Но этого же не может быть! Потому что не может быть никогда. Она погибла в Кармадонском ущелье.

– Вот потому-то я считаю, что это супервысококлассная подделка. Такую могли изготовить только наши специалисты. Из ФСБ или ГРУ. Но их уже не осталось. Тогда какое-нибудь ЦРУ, АНБ. Там могут. Но зачем? Тебя и так наглухо закрыли. И здесь, в России, и там. К чему копья ломать?

– А я тебе отвечу. Потому что я на расстояние шага приблизился к Праязыку. Еще чуть-чуть – и его тайны откроются.

– Не сходи с ума, Велемир. Ты сам хорошо знаешь, чем заканчивались и заканчиваются подобные исследования. Брось, оставь.

– Пусть. Но я все равно не оставлю. Это дело всей моей жизни. И Лена бы не допустила, чтобы я бросил.

– Лены больше нет.

В разговоре наступила минутная пауза. Остальные, напряженно слушавшие их диалог, ждали продолжения. Хозяин добавил в рюмки текилу, пожевал дольку лайма. Затем произнес:

– А записка?

– Я тебе так скажу. Если бы почерк совпадал на семьдесят-восемьдесят процентов, то, как ни странно, это гипотетически могла быть Лена. Поскольку прошло тринадцать лет со дня ее гибели, а почерк за подобный длительный срок видоизменяется именно на такое процентное соотношение. Но почти идентичное совпадение говорит лишь о том, что это редкой степени достоверности фальшивка. Кто-то тебя, Велемир, водит за нос. Дурит голову. И вполне возможно, чтобы довести до инсульта.

– Нет, Марк. Я чувствую, что тут что-то другое.

– Инфернальное? Но ты забыл, что я практик, опытный следак, а не экзорцист, изгоняющий дьявола. Я работаю с реальными персонажами и, желательно, при дневном свете.

– Вот потому-то и обратился к тебе за помощью. Уж ты, Марк, возьми на себя всю бытовую часть дела, а мне оставь мистическую. Попробуем разобраться. Все вместе. У нас получится. Вот и молодые люди нам помогут. Ведь поможете?

– А как же! – резво ответила Марина. И за себя, и за своего жениха. Тот попытался что-то возразить, но потом лишь вяло махнул рукой. Такая невеста, став законной женой, оседлает почище панночки из гоголевского «Вия». Надо еще крепко подумать, брать ли ее в супруги?

– Ну, хорошо, – с сомнением в голосе согласился бывший следователь. – Уговорил, чертяка.

За это они вновь и выпили.

– Кстати, – вспомнил вдруг Вадим. – В этом вашем гребаном Юрьевце у меня живет дальняя родственника, седьмая вода на киселе. То ли троюродная сестра, то ли еще кто. Мама лучше знает. Да я и видел-то ее всего пару раз. Приезжала к нам в гости два года назад. Катерина, так, кажется, ее зовут. Тоже Рябцева.

– Знаю, – усмехнулся Велемир Радомирович. – Привет вам шлет. Это она меня к вам и направила. А как бы иначе я вышел на вашу маленькую нотариальную контору?

– Ну, не такая уж она и маленькая, – растерянно отозвался молодой юрист. – А почему сразу не сказали?

– Да к чему? Вы бы еще не так поняли. Вот, выдался случай, и сказал.

– Хм-м… Вот уж действительно все в этом мире взаимосвязано.

– А вы сомневались? И, кстати, никогда не следует забывать о том, что у тебя за спиной всегда кто-то стоит. В прямом и переносном смысле. Но это так, афоризм «от Толбуева». Толбуев – это я. А Катерина и привела меня в чувство, когда я грохнулся. А потом… показывала «достопримечательности» Юрьевца.

Велемиру Радомировичу не хотелось рассказывать о том, чем троюродная кузина Вадима занимается в этом городке, и как «обслуживает» гостиницу. Вообще не хотелось говорить о своих приключениях в городе. Знали о них лишь Марк Гаршин и его сын. Но они и должны были быть в курсе всего, чтобы анализировать и принимать правильные решения. А эти молодые люди – пока обойдутся минимумом информации.

– Значит, Ирины ты так и не дождался? – спросил Гаршин, переводя разговор в другое русло.

– Нет. Но времени зря не терял, уж поверь. Польза ощутимая. В моих исследованиях, я имею в виду. А насчет Ирины я сильно сомневаюсь, что это сестра Лены. Сажэ какая-то… Какая Сажэ, когда она – Штамп?

– И все равно надо перепроверить. Я привык не выпускать из рук ни единой ниточки. Какая-то из них, самая тонкая и рвущаяся, может и оказаться главной.

– Хорошо. Займись этим сам.

– И нам, думаю, все равно надо вновь ехать в Юрьевец.

– Согласен. Завтра и тронемся.

– Ну а что же было потом? – вновь поинтересовалась Марина. Ей не терпелось узнать все и сразу. Но так не бывает. Путь к разгадкам всяческих тайн, особенно мистических и сакральных, всегда долог. И надо затратить немало усилий, чтобы докопаться до истины. Или так и не узнать ничего. Но, по крайней мере, хоть попытаться сделать это, пройти той дорогой, на которой тебя на каждом шагу подстерегают опасности и ошибки. Зато тебе непременно, так или иначе, воздастся за эту решимость.

Но Велемир Радомирович и не ответил на вопрос Марины. Он вновь раскурил трубку, а Вадим принюхался к ароматному индийскому табачку. Некоторые опасные насекомые-хищники выделяют пахучие вещества – феромоны, на которые сползаются и слетаются другие, более мелкие букашки, а там уж они попадают в ловушку. Почему-то именно этот зоологический факт вспомнился сейчас молодому юристу, когда он ощутил слегка дурманящий запах.

«Галлюциногенный табачок-то», – подумал Вадим. Сам он никогда в жизни не курил, и всегда чувствовал себя скверно, когда кто-то рядом баловался сигаретой. Вот и теперь у него чуть закружилась голова, а сердце стало аритмично постукивать. Молодому человеку стало казаться, что предметы в квартире и лицо самого Велемира Радомировича начали как-то расслаиваться, изгибаться. Менять свои очертания. Повторялась сцена в ресторане, когда он увидел странную виртуальную троицу, похожую на них самих.

Наверное, то же самое чувствовала сейчас и Марина. Она полузакрыла глаза и откинулась на спинку кресла. «Вся его история связана с нечистой силой, – подумал Вадим. – Да он и сам черт». Ему казалось, что кто-то равномерно, тихо, но настойчиво стучит в дверь. Уж не Лена, ли? Которая, не достав супруга в Юрьевце, отправилась вслед за ним сюда, в Москву. Нет, надо посидеть еще немного и уходить. Бежать отсюда сломя голову. И от самого Велемира Радомировича, и от этих двух оборотней.

А хозяин глядел прямо на него и загадочно улыбался. А фотопортрет на стене качнулся, и белые пальчики отодвинули траурную ленту, которая мешала выбраться…

– Надо открыть дверь, – заплетающимся языком пробормотал Вадим. – Так нельзя… – успел он еще добавить, и больше уже ничего не мог сказать или сделать, проваливаясь в темноту.

Прошел, наверное, час, не меньше.

– Зачем Юрьевец? Какой такой к собакам Юрьевец? – протирая ладонью глаза, спросил Вадим. В креслах, кроме хозяина продолжали сидеть частный детектив и телохранитель. Невесты не было.

– Ну, городок этот, о котором я только что рассказывал, – ответил Велемир Радомирович.

– А Марина?

– Марина устала, спит. Пошла в соседнюю комнату, легла на диван, и я укрыл ее пледом.

– А я?

Вопрос был бестолковым, но хозяин терпеливо ответил и на него:

– А вы также вроде бы придремнули, но слушали. Даже головой кивали. Хотите тоже прилечь?

– И гроб по размерчику найдется? – невесело пошутил Вадим, вспомнив былину о Святогоре. – Это все ваша текила виновата. Поганая она, уж извините. Если не с нашим, то с каким-нибудь мексиканским стеклоочистителем.

– Тогда… коньяк? «Ной», пять звездочек, – любезно предложил Велемир Радомирович.

– Я вообще-то не пью так много, и свою норму на неделю вперед уже выполнил. Но… А, ладно, давайте!

Хозяин вытащил из того же серванта початую бутылку армянского коньяка, а лайм и к нему годится. Налив гостю, он сказал:

– Я продолжу. Понимаете, иногда в сознании происходит какое-то смещение оси времени. Бывает коллективное «смещение», когда История повторяется, а бывает «по индивидуальной программе». То есть мы возвращаемся туда, где были, даже если уходим в будущее. Ведь даже Второе Пришествие Христа – это исход к началу. Я уверен, убежден в том, что разумный, мыслящий человек проживает не только свою жизнь, но всего человечества, всего земного бытия. В генах его, как в матрице, заложена история Адама и Евы, грехопадение, Вавилон, исход из Египта, Потоп, Голгофа, крестовые походы, ну и так далее. Вплоть до Апокалипсиса, может быть, только в иной последовательности, не знаю. Ведь геном жизни изучить и познать нельзя, сколько бы ученые ни бились. Это как учебник Истории, только написан на незнакомом нам и, пожалуй, даже несуществующем языке. Можно лишь разобрать отдельные слова. И попытаться что-то домыслить. Картина становится ясной после смерти – личного апокалипсиса, когда уже поздно. Сделанного не воротишь.

– А к чему вы это? – подозрительно спросил Вадим.

– Да все к тому же, к Юрьевцу, – ответил за хозяина Гаршин. А Велемир Радомирович добавил:

– Это касается загробной жизни. Мы ведь все живем среди тайн и чудес, только не замечаем, настолько обременены бытом. Бежим куда-то, суетимся, торопимся… А человек лежит.

– Какой человек?

– Ну, это я так, образно. Но вот конкретный случай, исторический факт. Беру наугад из памяти, у меня их целая коллекция… Итак, идет 1845-й год, Лифляндия. Под Ригой, в пансионате для благородных девиц ведет уроки классная дама, некая Эмилия Сажэ, француженка из Дижона… Черт! – остановился он, замолчав. – Опять Сажэ! Только сейчас сообразил. Как та неведомая Ирина, из Юрьевца. Нет ли и тут какой-то временной связи?

– Будем разбираться. Когда отец проснется, – сказал Иван.

– Ладно. Эта Сажэ – блондинка с прекрасным цветом лица, характера спокойного, ровного, здоровье отличное. Тридцать лет. И вот по пансионату начинают ползти слухи. То ее видят в одной комнате, то в другой, то на лестнице, то в коридоре – и почти всегда одновременно. И это повторяется все чаще и чаще, ошибки быть не может, объяснений этому тоже нет. Другие воспитательницы говорят девицам, что все это их вздор и фантазии. Но вскоре стали происходить вещи еще более странные и невероятные.

– Нет, надо все-таки разбудить Марину, – разволновался Вадим. – Она мне не простит, что пропустила такие фантастические истории. Живьем съест.

– А я ей повторю их, если захочет, – пообещал хозяин. – Слушайте дальше. Если раньше Эмилия Сажэ появлялась в разных местах одновременно, то теперь – сразу и вместе, в одной комнате или в саду. Например, одна Эмилия стоит возле доски и пишет мелом, другая сидит за столом и листает книгу. А то обе они помогают сзади застегивать платье какой-нибудь из девиц – и это отражается в зеркале.

– Невероятно, – скептически возразил Вадим.

– Все невероятное – наиболее вероятно, – ответил Велемир Радомирович. – А все очевидное – как раз-то и неочевидно. Продолжу. Бывало и так, что одна Сажэ вставала и выходила из класса, а на ее месте тотчас же, словно из воздуха, появлялась вторая. И это видели все сорок две воспитанницы и десять человек обслуги. Их потом опрашивала полиция, и все это есть в документах и протоколах. Почитайте священника Григория Дяченко, который сам там присутствовал и оставил воспоминания. Служитель Православной церкви лгать не станет.

– Сестра-близнец исключается? – спросил Вадим.

– Да. Это и невозможно, ведь двойник появлялся из ниоткуда и исчезал в никуда. И кто из них был кто? Более того, до двойника можно было даже дотронуться, он имел некоторую плотность. А продолжалось это восемнадцать месяцев. В конце концов Эмилии Сажэ вынуждены были отказать от места, поскольку дольше терпеть такие форменные безобразия было нельзя…

– А как она сама к этому относилась? – голос принадлежал Марине, вышедшей из соседней комнаты. – Славно отдохнула, теперь как новенькая. Но я все слышала.

– Поздравляю. С пробуждением к новой жизни! – иронично заметил жених.

– Мучилась, – ответил Велемир Радомирович. – Но вот что особенно любопытно. Подобные чудеса проявлялись с ней лишь в Нейвельке, в этом пансионате под Ригой. На всех прежних работах, в других географических точках ничего такого не случалось. И у нее там везде были наилучшие аттестации. Кстати, она ведь не умерла тотчас же, как можно было бы предположить. Дескать, человек после появления своего астрального двойника непременно должен умереть. Нет. Она уехала в глубь России, правда, следы ее потом затерялись.

– Уж не в Юрьевец ли и уехала? – задумчиво пробормотал Вадим.

– Вполне возможно, – отозвался хозяин.

– Даже наверняка, – сказала Марина. – Ох, как же мне хочется побывать в этом Юрьевце!

Вадим, уже сообразив, куда клонит его невеста, строго сказал:

– Даже не думай.

А Велемир Радомирович спокойно произнес:

– Я вам сейчас привел эпизод из Области Таинственного. Который официально задокументирован. Можно возразить, что все это случаи какого-то массового гипноза. Но восемнадцать месяцев водить полсотни человек за нос! На это Сажэ вряд ли была способна. Можно ли поверить в такую всеобщую и длительную галлюцинацию? Вы сами знаете, что бы вам на это ответил Станиславский.

– Все это расшатанная психика давно минувших времен, – не найдя нужного заключения сказал молодой юрист. – Но я понимаю, что вы ведете разговор к тому, что в Юрьевце каким-то чудесным образом вдруг проявилась ваша жена. Точнее, ее призрак. Так?

– Так, так, – отозвался проснувшийся Гаршин. – Именно об этом он и ведет речь все время. Как его ни переубеждай.

Он встряхнул головой, потянулся и докончил свою мысль:

– Призраки существуют только в одном месте – в нашем сознании.

Теперь все снова были в общем сборе и в боевой готовности.

– Спорный вопрос, – сказал хозяин квартиры. – Но и он требует разрешения. И немедленно. Классные дамы могут подождать, им уже торопиться некуда, а мне ждать нельзя… Так вы едете вместе с нами в Юрьевец? – обратился он к жениху и невесте.

– Когда? – с готовностью спросила Марина.

– Завтра утром, – ответил Велемир Радомирович. И, посмотрев на часы, поправился: – Нет, уже сегодня.

Вадим задумался. Он знал, что невесту уже не переубедить. В любом случае отправится, хоть с ним, хоть без него. Тогда уж лучше вместе. Но он тянул с ответом. Ему даже льстило, что от его слова сейчас зависит многое. А если посмотреть на это дело иначе, то какая разница, где провести уик-энд, в душной Москве или в Юрьевце, на берегу Волги?

Получив тычок от Марины, он важно изрек:

– Погоди, дело это серьезное, надо все продумать. А машина есть?

– Разумеется, – ответил Велемир Радомирович. – Джип.

– У меня нет зубной щетки.

Это был его последний аргумент «против».

– По дороге купим.

– А как долго продлится наша «командировка»?

– Пока не докопаемся до истины.

– Дня три, не больше. Думаю, этого времени хватит, – вступил в разговор Гаршин. И обратился к хозяину квартиры: – Я ведь тоже не сидел без дела, кое-что выяснил. По поводу Иерусалимской иконы.

– Отлично, об этом потом. Решайтесь, Вадим. Не пожалеете.

Тот, выпустив из груди воздух, наконец великодушно смилостивился:

– Ну ладно. Только за бензин плачу я.

– А это как вам будет угодно, – согласился Велемир Радомирович, а Марина захлопала в ладоши. Единственная девушка в их странно сложившейся компании чувствовала себя принцессой. Да и они все относились к ней так же.

– Поедем через Ногинск, Владимир, Иваново и Кинешму, это самый короткий маршрут, – предложил Гаршин. – Всего-то полтыщи километров, восемь часов езды. За рулем будем меняться. Все умеют водить?

– Да я даже воздушным шаром управляла! – возмутилась Марина.

– Когда же это? – поинтересовался Вадим.

– А-а, в Дубаи. А вот почему Иван все время молчит?

Сын следователя еще больше засмущался. Девушка явно с самого начала произвела на него сильное впечатление. Он то и дело поглядывал на нее, а потом поспешно отводил взгляд. Чтобы не раскрыли. Но это было и без того всем видно.

– Натура такая, – ответил за своего отпрыска Марк Иванович.

– И зачем вам вообще понадобились телохранитель и частный детектив? – задал более резонный вопрос Вадим. – В чем причина?

– Объясняю. Во-первых, еще с первого июля, когда я приехал в Юрьевец, возле меня стала крутиться какая-то опасная карусель. И кого она заденет боком – еще неизвестно. Предупреждаю заранее, чтобы все были готовы к самому непредвиденному. И спецназовские навыки Ивана просто необходимы. Это раз. Во-вторых, аналитические способности Марка выше всяких похвал. Только он способен распутать этот клубок тайн. Я имею в виду дело моей погибшей-пропавшей жены и исчезновение Иерусалимской иконы. А уж с Праязыком я сам разберусь.

– А что это за икона такая и что с ней приключилось? – спросила Марина. – Я сейчас точно в сказке нахожусь, – добавила она, – все перевернулось: раньше были одни лишь бессмысленные тусовки да фотосессии, а сейчас – будто дверь в новый мир открылась. Все интересно.

Велемир Радомирович, набивая трубку своим редким табачком, произнес:

– Это хорошо, человек и должен открывать все новые и новые двери, а не торчать в одной и той же комнате, вернее, в чулане даже. А насчет иконы нам после Марк Иванович расскажет. Я же пока, чтобы скоротать время до отъезда, приоткрою еще одну таинственную дверь в удивительный мир языков-народов.

– Только, если можно, не курите больше, – решительно попросил Вадим. – А то я опять в анабиоз впаду. У меня идиосинкразия на табачный дым.

– Штраф – три тысячи рублей, – добавила Марина.

– Да без проблем! – и Велемир Радомирович убрал трубку в карман. Зато вытащил из серванта бутылку красного чилийского вина. И сказал: – В середине девяностых годов виноградная лоза во Франции в непогоду погибла, но ее успели привить в странах Латинской Америки и Южной Африке. А бренд остался, его никаким градом не прибьешь. Поэтому всё, что теперь выходит под французской маркой «Божоле» или «Каберне» – слабая копия прежнего. А настоящее – в Чили, Аргентине или ЮАР. Рекомендую по глотку для гемоглобина.

Никто отказываться не стал. А хозяин, смакуя прекрасное сухое вино, выдал «на гора»:

– Я, друзья мои, ищу древний единый Праязык допотопного человечества «археологическим способом». Снимаю пласт за пластом «слои земли» – современные языки, устаревшие, забытые, новые, мертвые, искусственно сконструированные, средневековые. Все больше приближаюсь к первобытным. Вгрызаюсь в грунт, в скальные породы, в известковые отложения, погружаюсь в подземные воды, озера, моря, в сталактитовые пещеры, пробираюсь по узким коридорам и туннелям в темноте и на ощупь. Путь долог, конца по-прежнему не видно, а цель постоянно ускользает. Порою меня манят ложные огоньки, я сворачиваю на обманный путь, но возвращаюсь обратно и упорно продолжаю двигаться вперед. Чтобы вновь, не останавливаясь, искать истину. Меня ведет мысль и дух, и я не намерен отступать. Это теперь главная задача моей жизни. После смерти Лены.

Закончив столь «песенное» вступление, он продолжал, снизив пафосный тон:

– На каких языках говорили Нума Помпилий или хан Батый, жившие в относительно близких исторических временах? Ведь где для нас – тысячелетие, для Господа – один день. А уж хронологические рамки и даты всегда очень условны, часто не точны и порою намеренно искажаются. На каком языке отдавались приказы в войсках Иисуса Навина, Александра Македонского, князя Святослава? На иудоэллинском? На иврите? На койне? На суахили? Этими вопросами озабочены все исследователи-лингвисты.

Гаршин вновь начал подремывать, очевидно, все это он уже слышал от своего друга не раз, но остальным, особенно Марине, было в диковинку. Велемир Радомирович встал и начал расхаживать по комнате с бокалом в руке, роняя капли вина на персидский ковер.

– В Северной Италии и Южной Франции в большем ходу была латынь. На севере Франции, в Германии и Англии говорили на разнообразных германских диалектах. В Восточной Европе – на старославянском. Каждый из так называемых индоевропейских языков развивался на базе общего языка-предка. Но всё же можно предположить, что в те некие времена житель, скажем, Галлии понимал язык обитателя Галиции с усилиями не большими, чем теперь русский понимает белоруса… В Средние века на континенте и Британских островах развилось несколько пошибов – стилей латинского курсивного письма. Это итальянский или лангобардский, меровингский во Франкском королевстве, вестготский в Испании, немецкий и островной. Все это было тысячу и даже больше лет назад. А вскоре появились старо-французский, старонемецкий и староанглийский языки. И всю эту «старину» в XV–XVI веках считали античностью. Очень слабо тогдашние лингвисты представляли себе язык своих предков. А лингвистика имеет свои строгие законы, понятные только посвященному в неё. А традиционная историография вообще творит с языком анекдотические вещи.

Велемир Радомирович сел и тотчас же вскочил снова:

– Например, великий Данте объявляется творцом итальянского литературного языка, хотя после него все авторы еще двести лет пишут исключительно на латыни. А итальянский литературный язык как таковой формируется на базе тосканского диалекта только в XVI веке… Также и французский язык стал официальным государственным языком Франции лишь в 1539 году, а до него таким языком была латынь. А вот в Англии якобы в XII–XIV веках официальным языком был французский, за 400 лет до введения его в государственное делопроизводство в самой Франции! Тут, чтобы объяснить этот и другие казусы, надо принять во внимание утверждение Кеслера, что причины, вызывающие то или иное разветвление языкового древа, лингвисты ищут в исторических событиях, придерживаясь при этом традиционной хронологии. А должно быть наоборот: задача языковедов – указывать историкам возможное направление процессов. В том числе определять хронологические рамки… Словом, не стоит больше ломать голову над всеми этими историческими языковыми чудачествами. Которые, впрочем, не так смешны, как кажутся. Скорее даже наоборот, плакать хочется. Ведь лингвистика, языкознание, филология, – всё это такие действительно сакральные знания, которые не напрямую, а опосредованно, подсознательно, чуть ли не исподволь, тайно, на вселенском генетическом уровне влияют на пути развития человечества. Не зря же из лингвистики высвободилась такая психотропная ветвь, как нейролингвистическое программирование. А кто владеет словом и языком – тот владеет и всем миром. К чему и стремится его «князь» со всеми своими присными.