Текст книги "Дети Арктиды. Северные истоки Руси"

Глава IX
Земледелец и солнцепоклонник

Если «христианин» тот, кто «крестится», то вряд ли этот христианин знает, что крестное знамение (равносторонний крест: лобная точка, летнее солнцестояние, или высшее солнце, третий глаз Митры, – «солнечное» сплетение, зимнее солнцестояние, рождение Митры, – и две плечевые точки, равноденствия) не имеют никакого отношения ни к новозаветной, ни к ветхозаветной традициям. Там нет даже намека на «святое знамение». Это прямое наследие митраизма, дохристианской солнечной традиции Ближнего и Среднего Востока. Освещая себя крестом, человек обращался к Солнцу и к солнцебогам, Митре или Яриле.

И само русское слово «крестьянин» не имеет отношения ни к христианину, ни к христианству, оно еще с самых-самых земледельческих истоков, его сохранили Веды: в санскрите крестьянин, земледелец – «кресшик, kresjik». «Крестьянин» как был, так и остался «огне-», «солнцепоклонник».

* * *

Крест всегда и во всех традициях был солярным знаком. И это вдвойне верно для полярного солнца, для которого существует чисто физический эффект: солнце в самой низкой точке над горизонтом и при сильных морозах в своем круге выдает крест! В полярных широтах наши предки могли наблюдать после полярной ночи восходящее солнце на горизонте по нескольку дней, и именно с тех пор крест в круге и свастика стали ключевыми символами Традиции Севера. Перевод санскритского «свастика» – «дарующий благо» несет в себе буквальный смысл «блага, счастья» нового Солнца. Русское «счастье», древнерусское «свастие» этимологически тождественны «свастике». «Круг» означал видимую форму Солнца, «корона» этимологически тождественна «солонь», так что сочетание «солнечная корона», также как и «красно солнышко», вроде масла масляного. То же можно сказать о «солнечном крае», в русском сохранилось это уникальное архаичное слово «край», означавшее «подсолнечную землю», позже, уже вдали от Севера, оно приняло и второе значение «границы, края Земли», как память о том далеком северном Крае, солнечном Рае. Уникальность его и в том, что другие индоевропейские языки не знают взаимосочетания понятий земли и солнца, видимо, они забыли или не знали страны полярного дня.

* * *

Корона как символ высшей власти напоминание нам о первых временах, когда боги жили среди нас, и это были солнечные боги. В западной традиции корона и тиара исключительно кастовый головной убор, полагающий некую божественность, надземность, тогда как в русской традиции это совершенно народный, но праздничный головной убор, женский северный русский кокошник буквально повторяет символическую «корону». Связь короны, праздничного кокошника и солнечно-божественного подтверждается тем, что все главные русские праздники, на которые и носились кокошники, посвящены Солнцу – Коляда, Масленица, весенний и летний Ярила, Купало, также как и все главные боги русской традиции – это солнцебоги: Ра, Яр, Ярило, Сварог, Святовит, Белбог, Рарог, Коляда, Хорс, Даждьбог, Купало, Кострома. Индоевропейцы странным образом растеряли солнцебогов, как и праздники солнца, и даже оставшийся на зимнее солнцестояние потерял ярко выраженные солярные черты. Германский праздник «Юла» скорее праздник некоего «разворота», просто цикла, чем именно «коловорота». Герман Вирт вообще называет это великой «Мистерией зимнего солнцестояния», солнце здесь некая вторичность, важная, но деталь «стояния», а сам бог «Юл» – «Ал» – «Вральда» даже и не солнцебог, а умопомрачительное моно – всевышнее и единое. И хотя индоевропейцы своим умом до монотеизма не дошли, все их главные боги-«громовержцы» не солнечные и не небесные, а что-то среднее, «околоземное». Это подсказывает, что индоевропейская традиция и раса сложились уже вне Севера, после распада, уже в других, умеренных широтах, где солнце потеряло свою уникальность и божественность и его место заняла гроза. А древняя, уже неосознанная родовая память сохранила корону как атрибут высшей, божественной, власти, как незатухающее «коллективное бессознательное» о солнечных царях и солнечной династии. В одном из мифов о Ману, прародителе индоевропейцев, говорится, что он был сыном Сурьи, бога Солнца.

* * *

Если тебя встречают с караваем ржаного хлеба и щепоткой солью и ты отламываешь его и вбираешь в себя, этим самым ты причащаешься, входишь в истоки, в Традицию. Христианское причащение – как всегда, замещение подлинника и, как все христианское, – извращенное. Пить кровь, то есть вино? Бр-р! Да еще с «плотью Христовой», кислым «скотоводческим» хлебом.

В египетской «Книге Мертвых» об Осирисе: «Плоть твою люди вкушают». Иудохристиане это не поняли или, скорее всего, сознательно извратили, следуя «скотоводческим» инстинктам. В «Книге Мертвых» Осирис именуется Bata, «Дух Хлеба». Люди, следуя Богу, вкушают Хлеб, плоть Его. Хотя, поменяв суть, саму форму христиане сохранили, все-таки просвирки делаются из хлеба, хоть и из кислого скотоводческого, а не из мяса.

У русских сохранился на генетическом уровне земледелец как расовый тип, и именно в этом главное отличие даже от ближайшего славянского мира. Дьявол, как известно, кроется в деталях, мелочах, и самая поразительная отличительная «мелочь» между русским и украинцем или белорусом – это сало. Даже в Москве или в Питере купить такое не просто, лучшее, то есть настоящее, скорее всего найдете на рынке у тех же приезжих соседей, а к северу и востоку от столиц[13]13
  Ни сала, ни свинины: «В пищу не употребляют медвежины, зайца, козла, свинины; из птиц кур и петухов» (Из «Материалов по этнографии русского населения Архангельской губернии». П.С. Ефименко, 877 год).


[Закрыть] это уже экзотика на уровне ананаса, тогда как к югу и западу сало с хлебом это как наше хлеб с маслом. Русские всегда во все времена своей истории меньше всех из белой расы ели мяса на душу населения[14]14
  По статистике в 2008 г. в России 38 кг против 85 кг в США.


[Закрыть] и больше всех хлеба, и это уже генетика. Народное, именно русское, православие, в котором христианство больше форма, чем суть, сохранило чисто «языческие» запреты на кровавую пищу, это и два постных дня каждую неделю, и четыре больших поста в год. Разве это по-индоевропейски и по-христиански, если сравнить со всем остальным христианским индоевропейским миром, где само понятие поста было забыто уже тысячелетие назад? Сам феномен поста безусловно происходит из ядра земледельческой, северной традиции. Как позыв «спящих» земледельческих генов, память Каина, реминисценция об утраченном рае. Не случайно, что именно православие Руси до последнего держалось традиции, тогда как индоевропейские христиане пост так и не приняли. Первое, что сделал реформатор Лютер в XVI веке, это отменил все посты как «чуждые христианскому духу» (!), впрочем, и до него повсеместно индоевропейские миряне выкупали себе индульгенцию на право есть мясо.

Они и представить себе не могли, что русский крестьянин не то что в пост, но и в оставшиеся ему скоромные дни может обходиться без мяса. Есть сохранившаяся запись доклада ярославскому генерал-губернатору конца 80-х годов XIX века, где объясняются причины сложности очередного сбора подушной подати, и там указывается, что положение крестьянина таково, что «он может год и более не иметь в пищу мясо». Конечно, он был беден, но это был и не голод, голода в Северо-Восточной Руси не было ни в XIX, ни даже в XX веках, более того, рождаемость была выше, чем в Европе, и численность населения росла быстрее, значит, хватало здоровья и пищи и для более мощного воспроизводства. «Растительноядность» Северной Руси это абсолютная норма, не зависящая от достатка или отсутствия животной пищи, объяснение этому в самом русском человеке, его чисто «русский химизм», как выразился А. Щапов еще в 865 году. Вот что писал другой известный этнограф П.С. Ефименко в 877 году в «Материалах по этнографии русского населения Архангельской губернии»: «Непременная и основная пища жителей уезда – растительная. Главную пищу составляет, во-первых, насущный черный хлеб, то есть ржаной и ячменный. Испеченный из раствора ржаной муки называется хлебом, а поштучно ковригами. …Прочие жизненные продукты называются харчем. Вообще на харчи крестьяне не взыскательны: был бы им хлеб. …Надобно заметить, что в простые дни мясные кушанья употребляются у редких крестьян, да и в праздничные немного, ибо говядину, баранину и дичь они распродают по стороне. …В воскресные дни и праздники особенно едят ржаной хлеб. Мясо употребляется редко, и большей частью овечье или телячье. … В пищу не употребляют медвежины, зайца, козла, свинины; из птиц кур и петухов». И самое замечательное: «Говядину едят редко и мало, по непривычке к мясной пище, и покупают ее только к народным праздникам».

Еще одна парадоксальная деталь: русский (можно опустить дополнение «крестьянин», так как даже по переписи населения 897 года в России свыше 86 % проживало в деревнях) еще в ХХ веке ходил в лаптях и онучах. Для европейца это тоже бедность, даже крайняя, он вообще не знал, как это можно носить. Это только «растительноядный» русский мог и на ноги одеть что-то растительное, и бедность тут опять была особого рода. Россия уже в начале ХХ века вышла на третье места среди промышленных держав, она была первой по производству и экспорту зерна и, самое главное, сливочного масла тоже. Одна Вологодская губерния производила сливочного масла больше, чем вся Голландия. Значит, животноводство было, и его было достаточно много, но почему не хватало кожи для сапог и они были всегда «барским» атрибутом и так невероятно дороги – порой за них можно было обменять ту же корову? А все потому, что на Руси не могли или не хотели убивать маленьких телят на мясо и кожу, лучшая кожа для обуви, как известно, телячья, на Руси просто никогда не разводили быков, которые годны исключительно для мяса и кожи. В крестьянской России, с самым мощным аграрным сектором в Европе, кожевенная промышленность была одной из самых отсталых. Впрочем, как была, так и осталась, и это обнадеживает.

К лаптям с онучами следует добавить еще одно чисто русское изобретение – валенки[15]15
  В русской обуви нет еще одной характерной детали – каблука. Что естественно: пешему земледельцу только мешает это чисто индоевропейское изобретение, придуманное всадником в дополнение к стремени. И то, как каблук захватил индоевропейцев, говорит о силе конника-кочевника в коллективном бессознательном индоевропейца.


[Закрыть]. Русские зимы совсем не европейские, но и здесь русский смог обойтись без кожи, а значит, и крови, и хотя валенки не «растительного» происхождения, они не требуют сдирать с кого-либо шкуру.

* * *

На Руси же и в советское, постхристианское и уже без всяких постов время, основная проблема и жизни, и экономики было опять же мясо, и это не издержки социализма, в конце концов выращивать быков проще, чем строить атомные станции или ракеты, это была и есть глубокая внутренняя системная проблема по сути все еще земледельческой цивилизации. И в постсоветское время, когда Россию после петровской измены снова толкают на Запад, несмотря на все другие очевидные сдвиги в экономике, у нас по-прежнему и, как всегда, нет своего мяса, если свое зерно мы уже продаем, то мясо в основном чужое. В 2007 году Россия вошла в лидирующую пятерку экспортеров зерна и одновременно в первую тройку (!) импортеров мяса. Она вообще единственная страна в мире, которая продает избыток зерна, но вынуждена покупать недостаток мяса. Это не экономический парадокс, это экономическое проявление нашего «коллективного бессознательного». Развитие животноводства на Руси это, надеюсь, нерешаемая проблема, поскольку это не проблема экономики и бизнеса, это вопрос генотипа и стереотипа поведения земледельца.

Символически он закодирован в кладези нашего родового сознания, в русских сказках, в частности в той, где Иванушка пытается выпить воды из коровьего копытца, но сестра его предупреждает: «Теленочком станешь»; затем из лошадиного копытца – и снова предупреждение: «Жеребеночком станешь!». И, наконец, в третий сакральный раз он не слушает предупреждение и, испив из козьего копытца, символически умирает и воплощается в козленочка, в свою же жертву. Сакральный запрет на убийство и четкое предупреждение, что животная пища приводит к самоуничтожению и переходу в низшие миры.

В «Повести временных лет» в самом начале есть показательная характеристика «хороших» и «плохих» народов, первые это те, кто живут по закону предков, вторые – по собственному обычаю. Для русского сознания того времени ценность человека в равной степени зависела и от того, что он ест. Первых в числе достойных летописец называет «ктириян»: «Законъ же и у ктириянъ, глаголемии върахмане и островичи, иже от прадедъ показаньемь и благочестьемь мясъ не ядуще. (Таков же закон и у бактриан, называемых иначе рахманами или островитянами; эти по заветам прадедов и из благочестия не едят мяса)». Первые среди худших их соседи «инды»: «Ибо явъ таче прилежащим к нимъ индомъ: убийстводъица, сквърнотворящии, гнъвливи паче естьства; паче же ядять яко пси. (Эти – убийцы, сквернотворцы и гневливы сверх всякой меры; и даже едят, как псы.)»И после этого мы считаем себя цивилизованнее и просвещеннее наших «дремучих» предков? Мало кто знает, что в Древней Руси не ели ни коров, ни даже свиней, животная пища была в рационе, но прежде всего это были дичь и рыба. Когда Феодосий Печерский в своих «Поучениях» особо пытается унизить латинскую веру, он добавляет: «…чернецы их едят сало». Одно из обличений узурпатора Лжедмитрия заключалось в том, что он не соблюдал постных дней и ел телятину, которая на Руси считалась нечистой пищей: «…а в среду и в пяток телчья мясо и прочая нечистоты ясти» – из памятника Смутного времени.

Никонианская церковь сделала все, чтобы свести историю Древней Руси к крещению Владимира, но остались те, кто отторгнул «православие», и не только потому, что это ересь, а главным образом ради сохранения уклада и традиции русской жизни. До новейшего времени в староверческих скитах даже в скоромные дни говядина и свинина были под запретом, и это не от ветхозаветных пророков или новозаветных апостолов, те как раз с удовольствием «вкушали плоть» (понятие поста вообще чуждо всякой скотоводческой традиции), это шло словом от своих старцев, тем отволхвов, а тем уж, образно говоря, от жрецов Севера. Это шло от своего духа, мясо не принимало тело.

На Руси всегда был северный культ коровы и абсолютно был чужд атлантический культ быка. Быков в русской деревне специально не держали и тем более не разводили, за единичным исключением – для размножения. Собственно бычки, как отбраковка, были единственным потребляемым мясом. Совершенно другое отношение к корове, в деревне в старину корову не забивали на мясо, даже в случае болезни или старости, ее продавали, иногда чисто условно, главное, что нельзя было ее убивать на своем дворе, своими руками. И даже в случае срочного забоя хозяева не потребляли это мясо, а раздавали по деревне. В самые голодные годы во все времена корова оставалась священным НЗ, крестьянин мог продать себя в батраки, фиксировались случаи продажи детей, но корову не трогали. Корова также считалась обязательной частью приданого невесты, корова вообще в русских обрядах и фольклоре связывалась с женщиной, она так же, как женщина-мать, своим молоком вскармливает детей. В русском есть термины «молочные» или «сводные» братья и сестры, в зависимости от пола общего родителя, и в буквальном смысле мы все «молочные братья и сестры», дети Коровы. В культе коровы на Руси есть что-то трогательное и архаичное, она остается членом семьи земледельца, только в русской традиции все еще при рождении телки ей дают личное имя, да еще какое – Буренка, Зорька, Машка и пр. Корову нельзя «обижать», ее нельзя бить плетью, как лошадь и быка, и пастух, когда гонит стадо, всегда ударяет рядом с коровой, и если будет замечен в оскорблении коровы, ему отказывали, сама же хозяйка имела право наказывать непослушную корову веточкой, но делала это без злобы и, разумеется, без боли для животного. Еще от законов Ману: «Никогда нельзя причинять вреда учителю, толкователю Вед, отцу, матери, коровам, брахманам», как видим, корова стоит сразу за матерью и даже впереди брахмана.

В этом священном животном сидит и сакральный солярный корень К-Р, корова по славянской мифологии имеет непосредственное отношение к Солнцу, в одном мифе именно небесная корова Земун родила солнце, а в другом солнцебог Хорс передал нашим предкам священное животное. О сакральности, в смысле солярности, коровы говорят и ведические законы Ману: «дающий землю сам получает землю, дающий золото – долгую жизнь…, дающий корову – мир солнца», или: «брахман очищается, дотронувшись до коровы или посмотрев на солнце».

Священное животное нельзя убивать и тем более есть, и мяса коровы не существует, точнее, оно табуировано, если есть баранина, курятина, свинина и т. д., то для коровы это «говядина» (также в немецком «rind»-«cuh», в английском «beef»-«cоw»). Если «корова», «cuh», «cow» очевидно одного источника, то «говядина», «rind», «beef» не имеют ничего общего и, скорее всего, образовались исторически недавно, после падения с Севера и распада расы, когда пали до того, что посягнули на священное животное, но богобоязнь осталась и придумали замену понятий – «мы едим не корову, а совершенно другое, неизвестно что, какую-то говядину». Те, кто не пал так низко, потомки ведических индийцев, до сих пор не знают такого слова, как «мясо коровы».

* * *

Если у русского мясо на последнем месте, то на первом, после, конечно, хлеба, молоко и молочные продукты и в этом еще одна принципиальная земледельческая деталь, черта, отделяющая его от индоевропейцев. Не странно ли, что Запад не знает сметаны, творога, простокваши, ряженки, кефира, варенца, в индоевропейских языках нет даже слов, обозначающих столь естественную и весьма древнюю пищу земледельца. Сметана, которую все-таки можно купить в Европе, появилась там лишь в ХХ веке и называется «кислые сливки», что само говорит о вторичности понятия, популярный у европейцев йогурт тоже болгаро-славянское заимствование ХХ века. Основной кисломолочный продукт у индоевропейцев это безусловно сыр, если русские научились делать просто сыр (даже два, «пошехонский» и «костромской»), то европейцы знают, кажется, больше 600 сортов. Причем русские не столько научились, сколько их насильно приучил, как и ко многим другим западным «ценностям», Петр I в XVII веке.

Корова это «оседлое» животное, естественная спутница оседлого земледельца, и сыр это не ее продукт, первый сыр был, как нам рассказали еще древние греки, козий и овечий, и он до сих пор остается для индоевропейца самым «ценным» и «дорогим», не только по стоимости. Сыр это изобретение кочевника-скотовода, которому очень важно иметь в походной жизни не скоропортящийся продукт, и сыр идеален в этом смысле, тогда как земледельцу ничто не мешает питаться ежедневно свежими молочными продуктами. Эта разница в питании не только глубокая, но и древняя, уходящая ко времени разрыва северной расы на славянскую и индоевропейскую ветви, приведшую уже к глубоко генетическим изменениям. Известно, что для расщепления белков, особенно твердых сыров, необходимы особые ферменты, которые достаточно вырабатываются в индоевропейском желудке, но значительно меньше в славянском, поэтому сыр никогда не был и не станет значимым продуктом у славян. Крайний пример – коричневый норвежский сыр, национальная гордость норвежцев, «самых-самых» индоевропейцев, и варится он в говяжьем желудке, по сути это молоко с мясом. Чтобы его съесть, надо не только взять у коровы молоко, но и убить ее, чтобы взять желудок, и это опять указывает на пропасть, разделившую Север на индоевропейцев и славян.

Следующая «дьявольская» мелочь – европеец не знает каши, пищи номер один для русского желудка: «щи да каша – пища наша». Вслед за сметаной вы не купите в обычном европейском магазине гречку, пшенку, манку, перловку, те злаки, что земледелец выращивает для себя наряду с рожью и пшеницей, но везде вы найдете овсянку и всевозможные «мюсли». Овес – это главный продукт для кочевника, для которого лошадь всегда важнее коровы, которая, кстати, не ест овса. Но индоевропеец ест даже сырой овес! Как истый кочевник, как и его продолжение, его конь. Сакральное и гениальное изобретение «мюсли» (а попросту – замоченный сырой овес) захватило весь Запад, и это не мода, это генетический отклик на нечто забытое, но родное. Заметим опять сакральное «ка» в только славянских «гречка, пшенка, манка» и т. д., как и в самом слове «ка-ша», каша как душа живота, жизни.

* * *

От той же пропасти и разница места и роли коня в жизни русского и индоевропейца. Русский конь это «пахарь», это тягловая лошадь, которая пашет землю и возит хлеб. Русского крестьянина трудно представить «верхом», он всегда «рядом». Конь это еще та грань, которая разделяет русский Север и славянский Юг, сильно замешанный на кочевнике-степняке. На Севере никогда не занимались коневодством как таковым, «владимирский тяжеловоз», истинная лошадь земледельца, кажется единственная русская порода, зато на Юге и на Западе какое изобилие пород, почти такое же, как и собачье, а собака такое же продолжение скотовода, как и конь. Русскому внутренне чужды кочевые забавы лошадиных скачек, для него лошадь исключительно помощник в его тяжелом земледельческом деле, и заставлять ее еще скакать и прыгать, значит, издеваться над ней. Как только прогресс освободил лошадь от тяглового труда, она практически полностью исчезла из русской жизни. Сейчас в России всего 2 ипподрома, один в столице, второй в Пятигорске, но это уже Юг, степь.

Примечательны записи этнографа Жатковича (895 год) в прикарпатской Руси: «Русины не любят держать лошадей, в средней зоне в нескольких деревнях подряд нет ни одной лошади. Русины говорят, что деревни, где много лошадей, бедные, потому что лошадей покупают только те, которые не могут купить волов». И далее: «Нехорошо везти покойников на кладбище на лошадях, как евреев. Лошадь нечистое животное. Вол – самое чистое животное». В чем такая пропасть между ними? Оказывается, в том, что вол пашет землю, он тащит плуг, а лошадь лишь телегу. Еще одна красивая цитата, слова крестьянки у Жатковича: «У лошади нет дыхания, она не верит в бога… Вола нельзя запрячь в телегу, нет такой упряжи».

Русины, это удивительный осколок Древней Руси на краю славянского мира, даже язык, из всех существующих, сохранил максимальную близость к древнерусскому. Живя в самой украинской части Украины, они сохранили свою идентичность, будучи отрезанными от Руси столетиями, и сейчас язык их имеет больше общего с великорусским, чем с украинским.

* * *

Зато какое место до сих пор занимает лошадь у индоевропейца! Это до сих пор показатель принадлежности к высшему классу для касты кшатриев. Для индоевропейской аристократии иметь конюшню ценой в несколько «мерседесов» и «порше» значительно важнее обладания «железными» конями. Индоевропейская аристократия это конная аристократия, кшатрии, в средневековом варианте – рыцари, в римском – всадники, для которых конь это все (в Риме плебеям запрещалось иметь коня). На Руси аристократия села наконя только после Петра, и только потому, что Петр произвел революцию в русской аристократии по западному образцу, он поменял боярство, родовую русскую знать, на дворянство, «служивых людей» при боярстве и при дворе, на тех, кто «служит», как служили всадники, варяги, рыцари, уже понятно не за «идею», то есть традицию, а за «службу». Боярская «идейная» знать, земледельческая знать, она не воспитывается на коне, тогда как новые «графы», «бароны», как и их европейские оригиналы, скачут и гарцуют. Характерная пестрота индоевропейской аристократии – короли, принцы, герцоги, графы, бароны, виконты, – говорит о доминирующей составляющей второй касты в индоевропейской ветви, ее избыточность, перенасыщенность приводит к внутренней, вторичной иерархичности. На Руси был только князь, изначальная суть которого – вождь земледельческой общины, он не второй касты, которая ушла с Севера, он вышел из первой, «водить» того же корня, что и «ведать», а русское «князь» сохранило корень и значение «каин», библейского родоначальника и первого вождя земледельцев. В русской традиции сохранилась сакральная связь «царь-батюшка», он же великий князь, он не властитель-господин, а вождь-отец. В русской традиции трудно представить «царя-батюшку» гарцующим на коне, тогда как для романо-германской традиции немецкий, французский, английский, испанский и т. д. король не представим без королевского коня.

На Руси полностью отсутствовало такое явление, как рыцарство, всадничество, ввиду того же отсутствия второй касты. На конях была княжеская дружина, но основа ее – пришлые варяги с Запада, можно утверждать, что и верховой конь появился на Руси вместе с Рюриком и его дружиной. Это, кстати, говорит и о том, что Рюрик не был «русским». Новгородцы потому и пригласили чужака, что на Руси попросту не было своих «кшатриев», своих всадников. Русь всегда воевала своим ополчением, и все ее победы добывала пехота, земледелец в пешем строю. Все княжеские конные дружины наголову разбивались татарами-кочевниками, пока на Куликовом поле не появился мужик с дубиной и топором, он же скинул в Чудское озеро тевтонских конных рыцарей, и во всю последующую русскую историю конь оставался атрибутом и забавой пришлой военной касты. Единственная известная «русская» верховая порода, орловский рысак, всего лишь рядовой арабский конь, обрусевший по прихоти графа Орлова. Он вообще был первый конезаводчик на Руси, до него никому не приходила в голову такая вроде бы элементарная идея, как разводить лошадей. Невероятно, но факт, до XVIII века в России вообще не было своих упряжных лошадей, для выезда использовались только привозные, иностранные.

* * *

Пожалуй, самым простым и очевидным доказательством того, что индоевропейцы первые, истинные скотоводы-кочевники, является тот факт, что именно они дали миру лошадь. Ни Европа, ни Азия не знали лошади до индоевропейцев! И это была не просто лошадь, а именно «быстрая лошадь» («acer»), степная, годная только для езды верхом, для кочевания, но никак не для земледелия.

Конь на Руси всегда связывался с Югом, сначала с кочевниками, потом с казачеством, вспомним времена Смуты, которая была по сути разбоем конного казачества в сердце Руси. Но казаки – это не Русь и не великороссы, это особая прослойка «обрусевших» степняков, начиная со скифов, половцев, хазар, вместе с «остепневшим» русским Югом.

Революция 97 года начисто смела чужую, выродившуюся вторую касту, и вместе с ней исчез с Руси и ее кастовый атрибут, конь, он остался лишь на своем историческом Юге.

Мифологический образ коня в русской традиции двоякий, есть белый конь с явно солярными чертами, считалось, что он несет солнце по небу и сам Ярило представлялся всадником на белом коне, и есть черный конь, хтоническое существо, связанное с землей, со смертью и загробным миром, он проводник на «тот свет». В народных поверьях конь способен предвещать судьбу, прежде всего смерть. В старину коня считали детищем как Белбога, так и Чернобога, двойственность – следствие того, что земледелец знал своего, белого, коня, который помогает ему пахать землю и, значит, жить, и чужого, черного, на котором появляется враг-кочевник, несущий смерть.

* * *

Еще одна «мелочь» – конина и конская колбаса. Известно, что это вполне обычная пища скотовода-кочевника, и в индоевропейской Европе она еще в XIX и в начале XX века была обычным продуктом, и до сих пор в Германии вы можете легко купить такую колбасу в магазине. Пища – самый верный биологический показатель расы, потому что за ней стоят тысячелетия эволюции. На Руси (как всегда, имею в виду Северо-Восточную, земледельческую Русь) конины не знали, как не знали коня (как и вола, искусственноеи чисто южное изобретение), а лошадь – это святое, это пахарь, это хлеб, убить ее считалось преступлением и тем более на мясо, даже в самый голодный год лошадь оставалась неприкосновенной.

* * *

Кошка и собака занимают разные, если не противоположные места в жизни земледельца и скотовода, но есть общее для всех в поговорке «как кошка с собакой», читай как «пахарь с кочевником». В этом еще одна грань водораздела между русским Севером и Востоком и индоевропейским Западом и Югом. Собака неотъемлемая часть образа плотоядной жизни скотовода и охотника, тогда как для земледельца она имеет явно второстепенное значение. Какое обилие собачьих пород дала Европа, какое изобилие овчарок, сторожевых, гончих, легавых! Но мы не знаем ни одной русской породы, кроме просто собаки, дворняжки, выродившегося волка, есть еще так называемая «русская борзая», но это исключительно дворянское извращение для барской забавы, в русской деревне такой собаки не было. Отношение русского крестьянина к собаке было весьма прагматичное и без особого пиетета, ее, пожалуй, единственную не пускали в избу, тогда как пускали кошку, птицу или даже скотину, кормили последней, бегала собака по деревне сама по себе и плодилась тоже сама по себе, разводить искусственно считалось глупостью или дворянской блажью. Из записок Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева «Быт великорусских крестьян-землепашцев» по Владимирской губернии: «Из домашних животных есть коровы, лошади, овцы, кошки, собаки, впрочем, последних держат только пастухи». Собака не занимала место «друга человека», пастуха может быть, но что такое пастух в русской деревне? Это последний человек в деревенской иерархии, по каким-то причинам не годный для работы на земле, или еще недоросший юнец, или уже немощный старик. Примечательно, что собака почти неизвестна в русском фольклоре, тогда как ее первоисточник волк один из главных героев русских сказок. Русский познакомился с собакой позже всех, уже после контактов или столкновений с кочевниками, и он явно не принимал участия в «убиении волка», чтобы получить собаку. И само слово «собака» имеет тюркское происхождение. В мифологии известны «песиголовцы», чудовища с человеческим телом и собачьей головой, примечательно, что «песиголовцами» на Руси называли и вражеских кочевников, возможно, оттого, что они одевали на голову для устрашения собачьи шкуры. В Ведах упоминается собака как священное животное Ямы, хозяина ведического ада. Германского Одина всегда сопровождают два огромных пса, главные атрибуты главного индоевропейского пастуха. Назови русского «псом» или «собакой» (ни волком, ни медведем, ни тем более кошкой, хотячем они лучше собаки?), также как «скотом» или «скотиной», и это будет ругательством, и это не объяснить, потому что это из того самого «коллективного бессознательного», потому что они от Авеля.

Место собаки в русской жизни в еще более выпуклой и уродливой форме проявилось в нашей городской культуре. Пожалуй, нигде в индоевропейском мире нет столько бездомных, голодных и несчастных животных, даже в почти европеизированных Москве и Петербурге. Также уродливо выглядит быстро меняющаяся мода на всяческие экзотические породы, от китайских хохлатых до американских бойцовых. Для русского крестьянина мысль разводить карманных собачек для красоты или бойцовых для забавы представляется просто глупой, если не бесовской.