Текст книги "Русские в Сараево. Малоизвестные страницы печальной войны"

2

Противно ползти в холодном сыром тумане, когда ничего не видно. Главное в темноте, – огибая обгорелые остовы машин, различные обломки и рытвины, – не потерять направление. Нам предстояло преодолеть всего сотню или чуть больше метров, но ползком это быстро не проделаешь.

«Китайская стена» приближалась слишком медленно. Грузный Алик, которому труднее всего было ползти, тихонько матерился. Лучше бы бежать, минута-другая – и у цели, но это мы позволить себе не могли. Нельзя, чтобы нас заметили или услышали.

Пока все шло спокойно. Появилась надежда, что мы благополучно достигнем девятиэтажки. Скорей бы! До здания оставалось метров двадцать, как вдруг бабахнуло, тут же тихо застонал Алик, сдерживая крик. Сверху полоснул очередями хорватский пулемет. Или бошняковский? Стреляли наугад – на звук взрыва. Пули прочвакали где-то совсем рядом.

– Черт! – прошептал Вадим. – Алик ногой за «паштет» зацепился!

Алик действительно зацепился за «паштет» (противопехотную мину). Я подполз к раненому. Алик кусал губы, сдерживая крики и стоны, понимая, что, если его услышат, пулеметчики на чердаке не успокоятся, пока окончательно не разберутся с возможными лазутчиками. А пока, похоже, усташи решили, что это какая-то бродячая собака наскочила на мину.

Стрельба прекратилась. Я осторожно ощупал ногу Алика. Крепкие башмаки пусть и приобрели нетоварный вид, зато неплохо защитили ногу. И похоже, Алик лишь краем подошвы задел замаскированную в обломках асфальта мину. Но пальцы все-таки покорежило и переломало, ходить наш товарищ не мог. Утешало, что стопу не оторвало, да и пальцы, скорее всего, удастся сохранить, если вовремя оказать медицинскую помощь.

Главное – грамотно вправить. Нужно обезболить и поставить все на место, но это реально сделать в условиях перевязочной, а не ночью на асфальте. Раненого надо отправить в стационар.

– Терпи, не так все плохо, ногу тебе мои коллеги не оттяпают! – сказал я Алику, с тревогой ожидавшему моего приговора.

Ему вначале показалось, что стопу снесло напрочь. Всегда в таких случаях думаешь в первую очередь о самом плохом.

– Как же я ее не заметил? – выдавил он.

По поводу возможной инвалидности я его успокоил. Все излечимо. А обычным ранением осетина не напугаешь.

Однако для Алика и для нас ситуация была затруднительной. Алик выбыл из строя и нуждался в оперативной медицинской помощи, иначе он рисковал на всю жизнь остаться хромым. А этого я, как медик, допускать не хотел. И не имел права.

Подползли Вадим и Славан.

– Что будем делать?

– Надо тащить Алика обратно. Сам он может не добраться, – сообщил я друзьям.

– Как же так? – расстроился Славан.

Операция, которую он так старательно готовил, на которую так долго нас уговаривал, срывалась, еще толком и не начавшись.

Сначала мы решили, что Славан и я останемся, а Вадим, как более физически подготовленный, поможет Алику добраться до наших позиций. Но, как выяснилось, Алик оказался слишком тяжел даже для Вадима. Ему в одиночку никак не удавалось транспортировать здоровяка осетина. Надо было либо возвращаться всем, либо кому-то оставаться ждать в доме, а двум другим тащить раненого.

– Славан, помоги Вадиму, – сказал я, – я вас буду ждать в первом подъезде.

Это все моя дурная, упрямая натура! Если что-то начал, то пойду до конца, пока не завершу предприятие. Или не сверну себе шею.

– Ты что, один останешься? – поразились товарищи.

– Кто кроме Славана сможет нам найти еще напарников? Да и мне, как человеку с высшим образованием, несолидно ползать на брюхе взад-вперед! – попытался отшутиться я. – Только возвращайтесь побыстрее!

Утро стремительно приближалось, туман мог быстро рассеяться, поэтому спорить было некогда, и парни, пожелав мне удачи, потащили Алика в сторону сербских позиций. Я же подобрался к стене дома и, прижимаясь к холодному камню, достиг торца здания.

Подъезды находились с той стороны. Дом казался мертвым, но я знал, что там находятся враги. Скорей бы вернулись Вадим со Славаном. Если все нормально, то через тридцать-сорок минут их можно ждать обратно. Лишь бы туман не рассеялся! Какая тоска одному! И страшновато!

Вот и первый подъезд! Входная дверь висела на одной пружине. Тем лучше: открывать дверь в неизвестность гораздо опасней!

Ходить я с детства умел бесшумно. Когда-то, начитавшись книг про индейцев, я пытался подражать их умению ступать так, чтобы ветка не хрустнула, трава не зашуршала. Луком, сделанным из вереста (так у нас называли кусты можжевельника), я гордился так, как будто мне подарил его сам Винету – сын Инчучуна. Нас в компании было пять мальчишек и одна девчонка Ленка. Но с выбором имен мы опростоволосились. Однажды, собравшись на своем главном «индейском» дереве – здоровенной березе, на ветках которой проводили советы вождей, – мы обнаружили, что среди нас, пятерых, есть Ястребиный Глаз, Соколиный Глаз, Орлиный Глаз, затем еще один Соколиный Глаз, и лишь я вспомнил про майнридовского героя Оцеолу – вождя семинолов.

С Ленкой было проще – она взяла себе имя Золотая Лань. С этим никто и не спорил, конкурентов не имелось. А Соколиные Глаза чуть не подрались.

Мне, как самому начитанному, пришлось вспоминать героев из книг Фенимора Купера, Майн Рида, Густава Эмара и Лизелотты Вельскопф-Генрих. В те годы суперпопулярный Гойко Митич, кстати, югославский артист, блистал в индейских фильмах киностудии ДЕФА.

Чтобы никому не было обидно, первый Соколиный Глаз превратился в Текумзе, а второй – в Сидящего Бизона, вождя сиу, разбившего американские войска при Литл-Биг-Хорне. А Соколиным Глазом, позабыв про свою недавнюю Золотую Лань, стала Ленка.

Эх, воспоминания!.. Отличные, счастливые были времена! Тогда мне мечталось, чтобы и мой нос стал таким же орлиным, как у Оцеолы – вождя семинолов. Я тер переносицу, читая книги про Чингачгука и Белого Ягуара, чтобы добиться этого. До сих пор глупая привычка тереть переносицу осталась. Но теперь только когда начинаю нервничать…

На улице оставаться не стоило.

Поднялся по ступенькам крыльца, постоял с минуту, прислушиваясь. Тихо.

Может, в темноте притаился бошняк или усташ с автоматом, и они только и ждут моего появления? Нет, не слышно никого!

Я поднялся по лестнице, сел на ступеньки между первым и вторым этажами. Долго вслушивался. На улице изредка стреляли, где-то даже ухнул миномет. В самом подъезде ничего не происходило. Остался ли здесь кто-нибудь из жителей? По крайней мере, из-за дверей никаких звуков не раздавалось. В одиночку проверять квартиры желания не было.

Тяжело, тревожно… Но делать нечего. Я принялся ждать друзей. Посмотрел на часы. Прошло пятнадцать минут. Надеюсь, ожидание не затянется. А то я начну страдать от различных фобий! И так уже начинаю. Кажется…

…В голову лезла всякая чепуха. Какие-то гнилые голливудские «ужастики» из воспоминаний прошлого упорно вторгались в мое сознание. И это при том, что окружающая действительность была гораздо страшнее, чем самая жуткая голливудская поделка. Видел я, как выглядят в сербских селах последствия усташских зачисток. Бр-р-р! Мое медицинское сознание и то с трудом справлялось с подобными кровавыми картинами. Вспоминать об этом не хотелось.

В темноте, в полумертвом подъезде находиться было жутковато. Даже, откровенно сказать, просто жутко.

Я вспомнил, как, будучи студентом-медиком, устроился работать в видеосалон. Точнее, этот видеосалон мы организовали втроем – я, Серега Хакимов и Саня Чижиков. У меня было разрешение на прокат фильмов и неограниченный доступ к видеокассетам, у Сереги Хакимова имелся здоровенный «видак» «Электроника-320» (если номер не путаю), у Сани Чижикова – тяжеленный цветной телевизор советского производства, но не простой, а с декодером. Смотри видеофильмы сколько хочешь! В то время любой «видак» являлся роскошью. Тогда импортный видеомагнитофон можно было обменять на машину, пусть и не самую новую. Работали мы при молодежном центре обкома комсомола. В моей трудовой книжке сделали запись, что я являюсь оператором видеотеки. И понеслось! Первые фильмы – «Терминатор», «Горец», «кунфуистские» боевики с Брюсом Ли и Джеки Чаном, «Эммануэль», а также, конечно, «ужастики» – в первую очередь такие, как «Кошмар на улице Вязов» и «Пятница, 13». Крутили мы видеофильмы в одной из общаг моего любимого мединститута. Заканчивался последний сеанс где-то около двух часов ночи. После чего я отправлялся домой в привокзальный район. Дорога шла мимо кладбища.

Хорошо помню, какие неприятные чувства испытывал, когда возвращаться приходилось после просмотра какого-либо «ужастика», например «Пятницы, 13». С тех пор и не люблю смотреть фильмы ужасов.

А тут, пока сидел в темноте на ступеньках лестницы в подъезде, сразу кучу жуткостей из кино вспомнил, да кое-что досочинила моя богатая фантазия. Глупо – я тут на войне, кругом стреляют и убивают, а в голову лезут киношные кошмары, которые пугают больше, чем страшная реальность.

…Вновь вспомнился тот видеобизнес. Как-то я шел с выручкой домой. Был примерно третий час ночи. На Севере в конце мая ночи белые, поэтому понять, что сейчас ночь, можно было лишь благодаря часам и отсутствию людей на улице.

Показалась машина. Не обращая внимания на нее, я ускорил шаг, просто торопясь домой. Неожиданно машина остановилась рядом со мной.

– Давай подвезем! – раздался голос.

В машине ехало четверо здоровых парней.

Мои пальцы в кармане крепко стиснули маленькие ножницы. «Просто так не дамся!» – подумал я. Однако и шансов на успешное сопротивление почти не имелось.

– Садись давай побыстрей! – усмехнулся приглашавший здоровяк, видя мои сомнения.

Бежать было некуда. Улица пустынна. До подворотен далеко, а по дороге от машины не убежишь. Решившись, я с независимым видом сел в машину, продолжая стискивать маникюрные ножницы в кармане. А дальше… А дальше ничего не произошло.

Они просто довезли меня до улицы, где я жил. Я просто сказал «спасибо» и отправился домой.

До сих пор не знаю, что побудило тех мужиков на подобный поступок. Выглядели они явно криминально. А может, просто решили помочь одинокому ночному путнику? Мы отвыкли ждать от людей чего-либо хорошего просто так. И ждем самого худшего. Но иногда все совсем не так плохо, как ожидается. Главное, что страхи не всегда оправданы.

Сейчас этот случай мне вспомнился, как пример того, что не все так страшно ночью, как кажется.

И все еще будет хорошо.

На улице в это время загрохотало. Застрочили сразу чуть ли не с десяток пулеметов. Так по крайней мере казалось. С обеих сторон заухали утробно минометы, принялись рваться гранаты и тромблоны. Это было в стороне от дома. Но связано это с моими товарищами или нет, сказать трудно. По-любому мне это во вред.

Пальба перебудила всех. И, следовательно, взбудоражены снайперы и пулеметчики в доме, где я сейчас нахожусь. А туман редеет.

Теперь только самоубийца рискнул бы пересечь площадь. Мне теперь точно не вернуться. И, кажется, до следующей ночи никуда не деться.

Никто ко мне на помощь не шел. И я начал отчетливо понимать, какую глупость совершил, не вернувшись вместе со всеми в расположение своего отряда.

Я чувствовал, что совсем один, и помощи до следующей ночи мне не дождаться. Просто не удастся дожить до следующей ночи. Не дадут.

– Вот дьявольщина! Черт! Черт! Черт!

Хотелось завыть, но этим делу не поможешь. Да и чертыхания лучше прекратить.

Мне сейчас лучше попросить помощи у Бога, чем поминать всуе дьявола, который затащил меня бог весть куда! А теперь попробуй выкарабкайся! Придется из неврологов в проктологи переквалифицироваться, чтобы спастись!

По счастью, у меня, как у всякого порядочного медика, всегда имелся при себе запас спирта. Настоящего медицинского, не разбодяженного всякой гадостью. Дрожь сотрясала мое тело, словно я голяком сидел не на ступеньках подъезда, а на льду.

Необходимо успокоиться, а то паника меня погубит!

Я глотнул граммов тридцать неразбавленного спирта. Горло перехватило.

Я судорожно хватал ртом воздух. Но зато паника действительно на время отступила. Нужно собраться с мыслями, оценить ситуацию и решить, что делать.

О сдаче в плен не могло быть речи. Хорваты запихали бы меня в тюрьму и вволю поиздевались бы или просто пристрелили или прирезали.

Это дало бы очередную пищу для европейско-американского сообщества поорать о воюющих в Сербии русских наемниках. Еще хуже, если попадешься к бошнякам, особенно к тем, кто по крови не сербы, а моджахеды, прибывшие сюда из Афганистана, Палестины, Египта или какой-либо подобной страны. Арабские наемники пугали своим поведением даже своих соратников. Они могли сделать все что угодно – содрать кожу, отрезать голову, кастрировать. Даже подумать жутко!

И вообще, сдаваться как-то уж совсем противно и стыдно! Я с детства помню одну фразу, крепко вошедшую в мое сознание: «Русские не сдаются!» И я сдаваться не собирался!

Затем я подумал о том, как бы получше зашхериться и дождаться следующей ночи, когда подойдет подкрепление или удастся уползти обратно во время предутреннего тумана. Но это надо ждать целые сутки без еды и без питья! Но скорее именно так и придется поступить! Самый разумный поступок из всех пока еще возможных. Сейчас, по крайней мере, так кажется.

Есть еще вариант. Чтобы совсем не скиснуть от тоски и постоянного ожидания опасности, почему бы потихоньку не начать исследовать квартиры.

В пустой квартире к тому же безопаснее, чем на лестничной площадке.

Посмотрим, что в жилищах. Глядишь, что-нибудь интересное удастся обнаружить. В этом доме, как рассказывал Славан, могут все еще жить сербы, которые не успели никуда сбежать. Надеюсь, если найду их, помогут. Еды и воды постараюсь добыть у них.

Туман на улице совсем рассеялся. Выглянуло раннее солнце. Я встал, решив для начала обследовать квартиры на первом этаже. Хотя, скорее всего, там никого нет. Слишком уж мертвая тишина царила в этом лестничном пролете. Да и на первых этажах опаснее всего находиться, так что вряд ли кто из жильцов остался на первом этаже дома.

Было 5.37 утра, как показывали мои чудом уцелевшие часы, когда я подошел к двери в квартиру под номером 1. Несколько минут стоял прислушиваясь. Я не боец СОБРа или ОМОНа, дверь ногами вышибать не могу, головой тем более. Нет, не потому, что здоровья не хватит, просто я шума поднимать не могу. Последствия могут оказаться слишком непредсказуемыми. И еще потому, что не знаю, где могут находиться враги, где просто гражданские лица, а где, что тоже вероятно, потенциальные друзья.

Я толкнул дверь. Она оказалась незакрытой.

3

Осторожно, стараясь не делать шума, я змеей скользнул внутрь квартиры. Палец на спусковом крючке напрягся, готовый заставить плеваться смертоносным огнем автомат в любую секунду и при малейшей опасности.

Но квартира оказалась пустой. Похоже, ее крепко выпотрошили мародеры. На стенах пробоины от пуль, обои висят клочьями, мебель перевернута, подушки диванов вспороты, осколки посуды и изуродованный холодильник, разбитый музыкальный центр – таким предстало это жилище моему взору. Я поискал бутылки с водой или, на худой конец, с какой-нибудь гадкой колой.

К ней я отношусь брезгливо, но сейчас и она бы сошла. На квас, который мне нравился больше всего, здесь все равно рассчитывать не приходилось. Но поиски ни к чему не привели, тут и до меня все хорошо обыскали.

«Интересно, а кто были хозяева этой квартиры – сербы, хорваты, мусульмане или кто еще? – подумал я. – Живы ли они сейчас?» Тут взгляд мой упал на чудом уцелевшую фотографию на стене, вокруг нее все было изрыто пулями. С фотографии на меня смотрела обычная семья: отец, мать, два сына и дочь.

«Как и у меня, – вздохнул я, – только у них, скорее всего, самая младшая дочь, а у нас в семье самый младший – я!»

Они весело смотрели с фотографии куда-то вдаль. Кто они были, я так и не понял. Отметил лишь, что девчонка очень даже симпатичная, с длинными вьющимися волосами, большими глазами, опушенными длинными ресницами. Взгляд боевой, задорный. Мне всегда нравились такие смелые девушки.

Я осторожно выглянул в окно. Уже совсем рассвело. Были видны сербские позиции и тот блиндаж, в котором еще несколько часов назад я пил сливовицу вместе с друзьями. Смогу ли вернуться обратно? Где сейчас Вадим и Славан? Надеюсь, что Алик уже в госпитале. Главное, чтобы они придумали, как добраться до меня.

Я внимательно рассматривал улицу. Асфальт саперы, как бошняков, так и наши, то есть сербские, активно шпиговали противопехотными минами. Конечно, днем заметить такую «паштетину» не составляет труда, если ушами не хлопать, но вот ночью…

Почему Вадим и Славан не предупредили о предстоящем минировании? Впрочем, понятно: не знали. Но почему и сербские саперы тоже активно шпигуют оборонительные линии минами? Им про меня не сказали? Как это Вадим и Славан допустили? А если они погибли? Тогда мне совсем неоткуда ждать помощи! И что же делать?

Как говорили спартанцы, попав в окружение: «Мы окружены со всех сторон! И нам ничего не остается, как только пойти и убить Ксеркса!» Так придется поступить и мне. Только вместо Ксеркса у меня хорватские снайперы и пулеметчики плюс возможные вояки бошняков!

Я могу добраться до своих только днем, но днем меня увидят и подстрелят либо снайперы, либо пулеметчики. Есть только один способ решения всех этих проблем. Ничего не остается, как пойти и убить снайперов и пулеметчиков! После того как я все это осознал, страх отступил.

Сколько их может быть? Три снайпера, пулеметов, кажется, два, а обычно при пулемете два человека. Есть ли автоматчики или кто-то еще? Могут оказаться и враги среди обычных граждан, находящихся в квартирах…

Что меня ожидает? Столкновение с врагом лицом к лицу? Мне придется убивать? И не так, как обычно происходит в современном бою, когда рукопашная схватка – редкое явление. В основном это перестрелка на расстоянии, когда ты не видишь глаз врага, его смерть от случайной пули, от осколка гранаты или снаряда, – все это происходит далеко от тебя. И ты не можешь быть уверенным, что это именно твоя пуля или осколок от твоей гранаты сразил врага. При таком бое нет сильной нагрузки на психику. Совсем другое дело – поединок один на один. Поединок насмерть.

Многие поколения моих предков воевали. Казак без воинской службы не казак. И убивать врагов в боях им приходилось часто. Но я, как врач, спасал чьи-то жизни, а не отнимал их. Причем я лечил не только своих пациентов, а здесь, в Сербии, своих соратников, но и раненых врагов. Долг врача обязывал. Тем более что на этой трижды проклятой войне трудно было отличить противников: внешне сербы, хорваты и мусульмане выглядели почти одинаково. Отличались они вероисповеданием. Католик – значит, хорват, верит в Аллаха – значит, мусульманин, православный – это точно серб.

Вот как «разорвало» несчастную Югославию! Не хочу, чтобы и с Россией случилось то же. Допустить этого нельзя, поэтому и приехал сюда.

Глупый патриотизм! Так, по крайней мере, о подобных поступках многие «дерьмократы» говорят, да в газетах пишут.

Надеюсь, вспомнят потомки, как мы здесь Россию спасали. Если бы мы здесь усташей остановили, показали силу славянских народов, то и НАТО поскромней бы себя вело! И в Чечне и Ингушетии поспокойней было.

Глупая Европа, которая ведется на происки американских политиканов, еще пожалеет об этом рассаднике мусульманского сепаратизма. Признаюсь, что к обычным мусульманам я отношусь совершенно спокойно. Но речь идет об экстремистах, которые религией лишь прикрываются.

Нас пока православное братство спасает.

Все это вопросы самоидентификации, то есть души. Я, как потомок терских казаков, которые в жены брали чеченок, черкешенок, кабардинок, турчанок, тоже чем-то напоминаю лицо кавказской национальности. Кабардинцы меня уверяли, что я наверняка являюсь представителем их национальности.

Я, впрочем, не спорил. Кто ж его знает? Кабардинская кровь у меня тоже могла быть, но все-таки я был казаком, а следовательно, русским. По духу-то уж точно.

Вспомнилось, как пару лет назад я, Федор и Валера – мои друзья, с которыми я неоднократно участвовал в различных исторических реконструкциях и ролевых фестивалях, сидели на кухне в одной из московских квартир. Обсуждали события, интриги, сражения очередной ролевой полигонной игры по межфеодальным разборкам Руси XIII века.

Потом разговор перешел к настоящим войнам. Тогда Валера, всегда тяготевший к патриотическим идеям, вспомнил двух парней из московских ролевиков, которые погибли, штурмуя Останкинскую телебашню во время печальных событий октября 1993 года, потом заявил, что после Приднестровья есть еще одна война, где может проявить себя настоящий русский патриот, – это война на Балканах, и что сражаться за наших братьев-сербов – это великая честь. И он, если подвернется возможность, обязательно туда отправится. Вот тогда и я задумался: а хватит ли у меня духа поехать воевать за сербов, то есть принять участие в реальной войне? И когда такой случай подвернулся, то все пошло по накатанной дорожке: чемодан – вокзал – Балканы. Вот уже второй год, как я езжу сюда.

Всегда, когда страшно, ищешь утешения в высоком.

Мысль, что бьешься за идею, успокаивает, подбадривает, придает смысл жизни. Нам, русским интеллигентам, без смысла жизни нельзя. Мы начинаем депрессировать, паниковать, кидаться во все тяжкие. Я сам такой. Иначе бы сюда не занесло.

Сидеть бы мне сейчас у себя в больнице, спокойно лечить больных, благо, что это дело очень достойное. Однако ж мне этого мало.

Сначала повоевать надо за братьев-славян, а потом, если уцелею, можно вернуться к более спокойной жизни. Хотя, если судить по тому, что сейчас вокруг меня происходит, неизвестно, куда дорожка выведет. Да и выведет ли вообще?

У меня уже был случай, когда пришлось схватиться в рукопашной с усташами. Но тогда точными ударами я привел врагов в бессознательное состояние, никого не убивая. А как придется поступить здесь?

Жалеть врага – себе дороже! И цена этой жалости – моя жизнь. А она мне дорога, хотя иногда и рискую ею по-глупому.

Сейчас бы напиться, так, чтобы не думать, ни о чем не переживать! Не зря в Великую Отечественную давали «наркомовские» сто грамм. Пьяному море по колено!

Но не так-то просто сейчас подняться на чердак, где засели хорватские пулеметчики. Но отступать нельзя. Мы же и отправлялись сюда, чтобы обезвреживать врагов – снайперов и пулеметчиков.

Я поежился, достал спирт из НЗ и сделал глоток.

Обжигающая жидкость заставила встрепенуться, переключиться с меланхолических философствований на подготовку к действиям.

Закончив осмотр пустых квартир на первом этаже, я принялся очень медленно, вслушиваясь в окружающее, подниматься вверх по лестнице.

Было тихо, если не считать редких выстрелов на улице. На лестничных площадках все еще царил полумрак.

Сейчас бы оказаться дома в России, забраться в мягкую постель и уснуть. И больше никуда и никогда не ездить! Сколько можно своей головой рисковать, даже без надежды на благодарность. Подниматься наверх совсем не хотелось. Так бы и остался сидеть на ступеньках. Забыть бы обо всем! Но нельзя – это обратная сторона паники, и она тоже может привести к гибели.

Я тряхнул головой, отгоняя подступающую дремоту, взял поудобнее автомат и продолжил подъем.

Лифт в этом доме тоже имелся, но даже если бы он работал, что почти невероятно, подниматься на нем было бы рискованно.

Хотя откуда тут быть исправному лифту? Здесь и электричества нет, как и в большей части города. Дом-то находится на самой передовой.

Сюда лифтеры заниматься ремонтом не побегут, не говоря уж об электриках.

За дверями некоторых квартир слышались какие-то приглушенные шумы, голоса. Хотя я ни в чем не был уверен. Скорее всего, все это мне лишь казалось. Но я все-таки отметил квартиры, которые показались мне подозрительными.

Вот и девятый этаж. На чердак вела стальная лестница.

Чердачный люк был открыт. Темный квадрат четко выделялся на потолке.

Я осмотрелся. Перекрестившись, встал на лестницу, добрался до темного четырехугольника в потолке, принялся вслушиваться в темноту. Но опасность возникла совсем не оттуда. Послышался скрежет дверного замка, и дверь одной из квартир на площадке девятого этажа распахнулась. Из нее вышли два хорватских гвардейца в своей черной усташской форме. Небритые, коренастые, пыхающие вонючими сигаретами. Один что-то громко рассказывал другому, тот слушал и похохатывал.

Я успел влезть на чердак и лег, благодаря Бога, что на чердаке никого поблизости не оказалось. Пулемет находился где-то дальше и время от времени давал короткие очереди.

Пулеметчиков оказалось не двое, а четверо: удобно устроившись в одной из квартир, они сменяли друг друга, чтобы постоянно контролировать улицу. Сейчас один из усташей, покинувших квартиру, стал подниматься по железной лестнице. Его тяжелые кованые башмаки гулко звенели по ступенькам. Клац! Клац! Все ближе и ближе!

Я приготовился. Когда голова усташа в темном берете возникла в проеме, я нанес удар прикладом автомата. Второй усташ, остававшийся внизу, заорал, видя, как падает тело напарника.

Я на удачу выпустил по нему очередь из автомата, но, видимо, не попал: снизу тоже стали стрелять. Пули впивались в крышу, на меня сыпалась штукатурка и какой-то мусор. Приходилось спешить. Если пулеметчики на чердаке сообразят, в чем дело, и начнут чесать из пулемета по мне, то придется совсем плохо.

Я выдернул чеку из «лимонки» и скинул осколочную гранату вниз. Граната рванула, после чего наступила тишина. Мертвая тишина. Замолчал и строчивший по улице пулемет. Поняли ли они, что произошло? Похоже, что не совсем. Судя по их крикам, они решили, что по чердаку сербы ударили из гранатомета. Думаю, что им непросто было предположить, что враг каким-то образом оказался у них в тылу.

Чердак был в птичьем помете, здесь валялось много всякого мусора, тряпок, старой обшарпанной мебели, ржавых кастрюль, битых бутылок. Я пополз в сторону пулемета. В полумраке я плохо видел, где находились пулеметчики.

Один из них громко крикнул, надеясь на ответ. Я залег за валяющейся здесь тумбочкой, сдерживая дыхание и боясь, что меня выдаст громкий стук сердца. По крайней мере в моих ушах гремели африканские тамтамы, казалось, что они звучат на километр вокруг.

Усташ добрался на корточках до открытого люка. Глянул вниз. То, что он увидел, заставило его вскрикнуть. Больше ждать я не мог. Силуэт усташа у люка был четко виден, промахнуться в такой ситуации да с такого расстояния нельзя. АК-47 в моих руках задергался, посылая смертоносный свинец.

Оставшийся у чердачного окна пулеметчик развернул пулемет в мою сторону. Хорошо, что рядом была кирпичная переборка, за которую я и откатился. Пулемет стрелял долго. Пулеметчик, не видя меня, полосовал очередями чердачный полумрак в слепой надежде, что пуля нужную цель найдет. Пулеметная лента кончилась, и он принялся перезаряжать. Я, воспользовавшись этим, разрядил магазин в сторону пулеметчика, после чего снова укрылся за кирпичной кладкой, вытащил и перевернул автоматный рожок, снова воткнул его в чрево автомата. Автомат был вновь готов к бою.

Пулемет вновь «ожил». Он строчил и строчил не переставая. От кирпича летели во все стороны осколки. Звук полосующих все вокруг пуль нервировал.

Я достал гранату. Только вот как ее кинуть подальше в этих чердачных условиях? Метатель гранат из меня никудышный. Еще в школе учитель физкультуры издевался надо мной. Кидал я слабо, где-то на «троечку», но зато у меня было другое, очень нужное в боевой обстановке качество: я кидал очень точно в цель любой предмет, хоть нож, хоть копье, топор или камень. Мое увлечение русскими единоборствами и историческим фехтованием сказывалось. Не зря турниры выигрывал! Недостаток дальности компенсировал точностью.

Вот только здесь эти навыки вряд ли пригодятся. До пулеметчика метров шестьдесят-семьдесят, а кинуть «лимонку» у меня получится здесь в лучшем случае метров на тридцать.

Подствольника у моего автомата, к сожалению, нет, и тромблонами я не запасся. Надо что-то срочно решать.

Вспомнил про такое интересное изобретение древних людей, как праща. Попробуем! Вытащил ремень из брюк, сделал петлю, заложил в нее «лимонку». Раскрутил и метнул. Точнее, попытался метнуть. Граната неловкой пташкой выскочила и упала метрах в пяти от меня!

Я лег, зарывшись в чердачный мусор. Рвануло! Меня с головы до ног засыпало мусором и сухим птичьим пометом. Нос забило густой пылью. Я громко чихнул, потом надсадно закашлялся. К счастью, ни один осколок меня не зацепил.

Пулеметчик после взрыва моей гранаты на время затих, видимо, пытаясь понять, что же все-таки произошло. Взрыв-то прогремел в моей стороне.

Я тоже лежал, выжидая, как себя поведет пулеметчик. Желание экспериментировать с гранатами совсем пропало. Выходит, что праща – это не мой вид оружия.

Ситуация возникла патовая. Патронов у меня пока хватало (девять автоматных рожков). Граната осталась одна. Обнадеживала мысль, что у пулеметчика с патронами, видимо, дела обстоят похуже. У усташей, наверное, здесь целый склад пулеметных лент, но, скорее всего, он находится в квартире, где они отдыхали. Какой смысл все патроны на чердак тащить? Доставляли по мере необходимости.

А в квартире наверняка есть и выпивка, и еда! Впрочем, надо сначала выжить, только тогда это все может пригодиться. В сложившейся ситуации мне повезло, что оставшийся в живых усташ оказался законченным наркоманом. Его кумарило, и с каждой минутой все больше и больше, он с превеликим удовольствием бы ширнулся, но «герыч» со шприцами, видимо, находился в квартире внизу, и ему хотелось спуститься с чердака и вколоть дозу. А я мешал. И тут усташ не выдержал, торопливо высадил все патроны из пулемета в мою сторону, взял автомат и побежал, стреляя на ходу.

Тут у него кончились патроны. Он торопливо стал менять рожок английского «скорпиона». Он был от меня метрах в двадцати. И я не промахнулся!

Правда, нервы сдали, и я высадил все патроны. Даже когда автоматный рожок опустел, пытался жать и жать на спусковой крючок.

Перевел дух. Осмотревшись, я стал спускаться с чердака, чтобы обследовать квартиру. «Не дай бог, если в квартире затаился кто-нибудь еще!» – мелькнула пугающая мысль. Спускаться было страшно и противно. Два убитых мною усташа лежали на лестничной площадке в лужах крови, посеченные осколками гранаты. Стараясь не смотреть в их мертвые лица, я прошел в квартиру, из которой они не так давно вышли.

Квартира оказалась пуста. Здесь я обнаружил большую коробку с морфием, промедолом, а также набор одноразовых шприцов. Кругом грязь, окурки, пустые бутылки, стреляные гильзы.