Текст книги "Василий Теркин. Стихотворения. Поэмы"

 
По дороге прифронтовой,
Запоясан, как в строю,
Шел боец в шинели новой,
Догонял свой полк стрелковый,
Роту первую свою.
 
 
Шел легко и даже браво
По причине по такой,
Что махал своею правой,
Как и левою рукой.
 
 
Отлежался. Да к тому же
Щелкал по лесу мороз,
Защемлял в пути все туже,
Подгонял, под мышки нес.
 
 
Вдруг – сигнал за поворотом,
Дверцу выбросил шофер,
Тормозит:
– Садись, пехота,
Щеки снегом бы натер.
 
 
Далеко ль?
– На фронт обратно.
Руку вылечил.
– Понятно.
Не герой?
– Покамест нет.
– Доставай тогда кисет.
 
 
Курят, едут. Гроб – дорога.
Меж сугробами – туннель.
Чуть ли что, свернешь немного,
Кто свернул – снимай шинель.
 
 
– Хорошо – как есть лопата.
– Хорошо, а то беда.
– Хорошо – свои ребята.
– Хорошо, да как когда.
 
 
Грузовик гремит трехтонный,
Вдруг колонна впереди.
Будь ты пеший или конный,
А с машиной – стой и жди.
 
 
С толком пользуйся стоянкой.
Разговор – не разговор.
Наклонился над баранкой, —
Смолк шофер,
Заснул шофер.
 
 
Сколько суток полусонных,
Сколько верст в пурге слепой
На дорогах занесенных
Он оставил за собой…
 
 
От глухой лесной опушки
До невидимой реки —
Встали танки, кухни, пушки,
Тягачи, грузовики,
Легковые – криво, косо,
В ряд, не в ряд, вперед-назад,
Гусеницы и колеса
На снегу еще визжат.
 
 
На просторе ветер резок,
Зол мороз вблизи железа,
Дует в душу, входит в грудь —
Не дотронься как-нибудь.
 
 
– Вот беда: во всей колонне
Завалящей нет гармони,
А мороз – ни стать, ни сесть…
Снял перчатки, трет ладони,
Слышит вдруг:
– Гармонь-то есть.
 
 
Уминая снег зернистый,
Впеременку – пляс не пляс —
Возле танка два танкиста
Греют ноги про запас.
 
 
– У кого гармонь, ребята?
– Да она-то здесь, браток… —
Оглянулся виновато
На водителя стрелок.
 
 
– Так сыграть бы на дорожку?
– Да сыграть – оно не вред.
– В чем же дело? Чья гармошка?
– Чья была, того, брат, нет…
 
 
И сказал уже водитель
Вместо друга своего:
– Командир наш был любитель…
Схоронили мы его.
 
 
– Так… – С неловкою улыбкой
Поглядел боец вокруг,
Словно он кого ошибкой,
Нехотя обидел вдруг.
 
 
Поясняет осторожно,
Чтоб на том покончить речь:
– Я считал, сыграть-то можно,
Думал, что ж ее беречь.
 
 
А стрелок:
– Вот в этой башне
Он сидел в бою вчерашнем…
Трое – были мы друзья.
 
 
– Да нельзя так уж нельзя.
Я ведь сам понять умею,
Я вторую, брат, войну…
И ранение имею,
И контузию одну.
И опять же – посудите —
Может, завтра – с места в бой…
– Знаешь что, – сказал водитель, —
Ну, сыграй ты, шут с тобой.
 
 
Только взял боец трехрядку,
Сразу видно – гармонист.
Для началу, для порядку
Кинул пальцы сверху вниз.
 
 
Позабытый деревенский
Вдруг завел, глаза закрыв,
Стороны родной смоленской
Грустный памятный мотив…
 
 
И от той гармошки старой,
Что осталась сиротой,
Как-то вдруг теплее стало
На дороге фронтовой.
 
 
От машин заиндевелых
Шел народ, как на огонь.
И кому какое дело,
Кто играет, чья гармонь.
 
 
Только двое тех танкистов,
Тот водитель и стрелок,
Все глядят на гармониста —
Словно что-то невдомек.
 
 
Что-то чудится ребятам,
В снежной крутится пыли.
Будто виделись когда-то,
Словно где-то подвезли…
 
 
И, сменивши пальцы быстро,
Он, как будто на заказ,
Здесь повел о трех танкистах,
Трех товарищах рассказ.
 
 
Не про них ли слово в слово,
Не о том ли песня вся.
И потупились сурово
В шлемах кожаных друзья.
 
 
А боец зовет куда-то,
Далеко, легко ведет.
– Ах, какой вы все, ребята,
Молодой еще народ.
 
 
Я не то еще сказал бы, —
Про себя поберегу.
Я не так еще сыграл бы, —
Жаль, что лучше не могу.
 
 
Я забылся на минутку,
Заигрался на ходу,
И давайте я на шутку
Это все переведу.
 
 
Обогреться, потолкаться
К гармонисту все идут.
Обступают.
         – Стойте, братцы,
Дайте на руки подуть.
 
 
– Отморозил парень пальцы, —
Надо помощь скорую.
 
 
– Знаешь, брось ты эти вальсы,
Дай-ка ту, которую…
 
 
И опять долой перчатку,
Оглянулся молодцом
И как будто ту трехрядку
Повернул другим концом.
 
 
И забыто – не забыто,
Да не время вспоминать,
Где и кто лежит убитый
И кому еще лежать.
 
 
И кому траву живому
На земле топтать потом,
До жены прийти, до дому, —
Где жена и где тот дом?
 
 
Плясуны на пару пара
С места кинулися вдруг.
Задышал морозным паром,
Разогрелся тесный круг.
 
 
– Веселей кружитесь, дамы!
На носки не наступать!
 
 
И бежит шофер тот самый,
Опасаясь опоздать.
 
 
Чей кормилец, чей поилец,
Где пришелся ко двору?
Крикнул так, что расступились:
 
 
– Дайте мне, а то помру!..
 
 
И пошел, пошел работать,
Наступая и грозя,
Да как выдумает что-то,
Что и высказать нельзя.
 
 
Словно в праздник на вечерке
Половицы гнет в избе,
Прибаутки, поговорки
Сыплет под ноги себе.
 
 
Подает за штукой штуку:
– Эх, жаль, что нету стуку,
Эх, друг,
Кабы стук,
Кабы вдруг —
Мощеный круг!
Кабы валенки отбросить,
Подковаться на каблук,
Припечатать так, чтоб сразу
Каблуку тому – каюк!
 
 
А гармонь зовет куда-то,
Далеко, легко ведет…
Нет, какой вы все, ребята,
Удивительный народ.
 
 
Хоть бы что ребятам этим,
С места – в воду и в огонь.
Все, что может быть на свете,
Хоть бы что – гудит гармонь.
Выговаривает чисто,
До души доносит звук.
И сказали два танкиста
Гармонисту:
– Знаешь, друг…
Не знакомы ль мы с тобою?
Не тебя ли это, брат,
Что-то помнится, из боя
Доставляли мы в санбат?
Вся в крови была одежа,
И просил ты пить да пить…
 
 
Приглушил гармонь:
– Ну что же,
Очень даже может быть.
 
 
– Нам теперь стоять в ремонте.
У тебя маршрут иной.
– Это точно…
– А гармонь-то,
Знаешь что, – бери с собой.
 
 
Забирай, играй в охоту,
В этом деле ты мастак,
Весели свою пехоту.
– Что вы, хлопцы, как же так?..
 
 
– Ничего, – сказал водитель, —
Так и будет. Ничего.
Командир наш был любитель,
Это – память про него…
 
 
И с опушки отдаленной
Из-за тысячи колес
Из конца в конец колонны:
«По машинам!» – донеслось.
 
 
И опять увалы, взгорки,
Снег да елки с двух сторон…
Едет дальше Вася Теркин, —
Это был, конечно, он.
 

 
В поле вьюга-завируха,
В трех верстах гудит война.
На печи в избе старуха,
Дед-хозяин у окна.
 
 
Рвутся мины. Звук знакомый
Отзывается в спине.
Это значит – Теркин дома,
Теркин снова на войне.
 
 
А старик как будто ухом
По привычке не ведет.
– Перелет! Лежи, старуха. —
Или скажет:
– Недолет…
 
 
На печи, забившись в угол,
Та следит исподтишка
С уважительным испугом
За повадкой старика,
 
 
С кем жила – не уважала,
С кем бранилась на печи,
От кого вдали держала
По хозяйству все ключи.
 
 
А старик, одевшись в шубу
И в очках подсев к столу,
Как от клюквы, кривит губы —
Точит старую пилу.
 
 
– Вот не режет, точишь, точишь,
Не берет, ну что ты хочешь!.. —
Теркин встал:
– А может, дед,
У нее развода нет?
 
 
Сам пилу берет:
– А ну-ка… —
И в руках его пила,
Точно поднятая щука,
Острой спинкой повела.
 
 
Повела, повисла кротко.
Теркин щурится:
– Ну, вот.
Поищи-ка, дед, разводку,
Мы ей сделаем развод.
 
 
Посмотреть – и то отрадно:
Завалящая пила
Так-то ладно, так-то складно
У него в руках прошла.
 
 
Обернулась – и готово.
– На-ко, дед, бери, смотри.
Будет резать лучше новой,
Зря инстру́мент не кори.
 
 
И хозяин виновато
У бойца берет пилу.
– Вот что значит мы, солдаты, —
Ставит бережно в углу.
 
 
А старуха:
– Слаб глазами.
Стар годами мой солдат.
Поглядел бы, что с часами,
С той войны еще стоят…
 
 
Снял часы, глядит: машина,
Точно мельница, в пыли.
Паутинами пружины
Пауки обволокли.
 
 
Их повесил в хате новой
Дед-солдат давным-давно:
На стене простой сосновой
Так и светится пятно.
 
 
Осмотрев часы детально, —
Все ж часы, а не пила, —
Мастер тихо и печально
Посвистел:
– Плохи дела…
 
 
Но куда-то шильцем сунул,
Что-то высмотрел в пыли,
Внутрь куда-то дунул, плюнул, —
Что ты думаешь, – пошли!
 
 
Крутит стрелку, ставит пятый,
Час – другой, вперед – назад.
– Вот что значит мы, солдаты. —
Прослезился дед-солдат.
 
 
Дед растроган, а старуха,
Отслонив ладонью ухо,
С печки слушает:
– Идут!
Ну и парень, ну и шут…
 
 
Удивляется. А парень
Услужить еще не прочь.
– Может, сало надо жарить?
Так опять могу помочь.
 
 
Тут старуха застонала:
– Сало, сало! Где там сало…
 
 
Теркин:
– Бабка, сало здесь.
Не был немец – значит, есть!
 
 
И добавил, выжидая,
Глядя под ноги себе:
– Хочешь, бабка, угадаю,
Где лежит оно в избе?
 
 
Бабка охнула тревожно,
Завозилась на печи.
– Бог с тобою, разве можно…
Помолчи уж, помолчи.
 
 
А хозяин плутовато
Гостя под локоть тишком:
– Вот что значит мы, солдаты,
А ведь сало под замком.
 
 
Ключ старуха долго шарит,
Лезет с печки, сало жарит
И, страдая до конца,
Разбивает два яйца.
 
 
Эх, яичница! Закуски
Нет полезней и прочней.
Полагается по-русски
Выпить чарку перед ней.
 
 
– Ну, хозяин, понемножку,
По одной, как на войне.
Это доктор на дорожку
Для здоровья выдал мне.
 
 
Отвинтил у фляги крышку:
– Пей, отец, не будет лишку.
 
 
Поперхнулся дед-солдат.
Подтянулся:
– Виноват!..
 
 
Крошку хлебушка понюхал.
Пожевал – и сразу сыт.
 
 
А боец, тряхнув над ухом
Тою флягой, говорит:
– Рассуждая так ли, сяк ли,
Все равно такою каплей
Не согреть бойца в бою,
Будьте живы!
– Пейте.
– Пью…
 
 
И сидят они по-братски
За столом, плечо в плечо.
Разговор ведут солдатский,
Дружно спорят, горячо.
 
 
Дед кипит:
– Позволь, товарищ.
Что ты валенки мне хвалишь?
Разреши-ка доложить.
Хороши? А где сушить?
 
 
Не просушишь их в землянке,
Нет, ты дай-ка мне сапог,
Да суконные портянки
Дай ты мне – тогда я бог!
 
 
Снова где-то на задворках
Мерзлый грунт боднул снаряд.
Как ни в чем – Василий Теркин,
Как ни в чем – старик солдат.
 
 
– Эти штуки в жизни нашей, —
Дед расхвастался, – пустяк!
Нам осколки даже в каше
Попадались. Точно так.
Попадет, откинешь ложкой,
А в тебя – так и мертвец.
– Но не знали вы бомбежки,
Я скажу тебе, отец.
 
 
– Это верно, тут наука,
Тут напротив не попрешь.
А скажи, простая штука
Есть у вас?
– Какая?
– Вошь.
 
 
И, макая в сало коркой,
Продолжая ровно есть,
Улыбнулся вроде Теркин
И сказал
– Частично есть…
 
 
– Значит, есть? Тогда ты – воин,
Рассуждать со мной достоин.
Ты – солдат, хотя и млад,
А солдат солдату – брат.
 
 
И скажи мне откровенно,
Да не в шутку, а всерьез.
С точки зрения военной
Отвечай на мой вопрос.
Отвечай: побьем мы немца
Или, может, не побьем?
 
 
– Погоди, отец, наемся,
Закушу, скажу потом.
 
 
Ел он много, но не жадно,
Отдавал закуске честь,
Так-то ладно, так-то складно,
Поглядишь – захочешь есть.
 
 
Всю зачистил сковородку,
Встал, как будто вдруг подрос,
И платочек к подбородку,
Ровно сложенный, поднес.
Отряхнул опрятно руки
И, как долг велит в дому,
Поклонился и старухе
И солдату самому.
Молча в путь запоясался,
Осмотрелся – все ли тут?
Честь по чести распрощался,
На часы взглянул: идут!
Все припомнил, все проверил,
Подогнал и под конец
Он вздохнул у самой двери
И сказал:
– Побьем, отец…
 
 
В поле вьюга-завируха,
В трех верстах гремит война.
На печи в избе – старуха.
Дед-хозяин у окна.
 
 
В глубине родной России,
Против ветра, грудь вперед,
По снегам идет Василий
Теркин. Немца бить идет.
 

 
Потерял боец кисет,
Заискался, – нет и нет.
 
 
Говорит боец:
– Досадно.
Столько вдруг свалилось бед:
Потерял семью. Ну, ладно.
Нет, так на́ тебе – кисет!
 
 
Запропастился куда-то,
Хвать-похвать, пропал и след.
Потерял и двор и хату.
Хорошо. И вот – кисет.
 
 
Кабы годы молодые,
А не целых сорок лет…
Потерял края родные,
Все на свете и кисет.
 
 
Посмотрел с тоской вокруг:
– Без кисета, как без рук.
В неприютном школьном доме —
Мужики, не детвора.
Не за партой – на соломе,
Перетертой, как костра́.
 
 
Спят бойцы, кому досуг.
Бородач горюет вслух:
 
 
– Без кисета у махорки
Вкус не тот уже. Слаба!
Вот судьба, товарищ Теркин.
Теркин:
– Что там за судьба!
 
 
Так случиться может с каждым, —
Возразил бородачу, —
Не такой со мной однажды
Случай был. И то молчу.
 
 
И молчит, сопит сурово.
Кое-где привстал народ.
Из мешка из вещевого
Теркин шапку достает.
 
 
Просто шапку меховую,
Той подругу боевую,
Что сидит на голове.
Есть одна. Откуда две?
 
 
– Привезли меня на танке, —
Начал Теркин, – сдали с рук.
 
 
Только нет моей ушанки,
Непорядок чую вдруг.
 
 
И не то чтоб очень зябкий, —
Просто гордость у меня.
Потому, боец без шапки —
Не боец. Как без ремня.
 
 
А девчонка перевязку
Нежно делает, с опаской,
И, видать, сама она
В этом деле зелена.
 
 
– Шапку, шапку мне, иначе
Не поеду! – Вот дела.
Так кричу, почти что плачу,
Рана трудная была.
 
 
А она, девчонка эта,
Словно «баюшки-баю»:
– Шапки вашей, – молвит, – нету,
Я вам шапку дам свою.
 
 
Наклонилась и надела.
– Не волнуйтесь, – говорит
И своей ручонкой белой
Обкололась: был небрит.
 
 
Сколько в жизни всяких шапок
Я носил уже – не счесть,
Но у этой даже запах
Не такой какой-то есть…
 
 
– Ишь ты, выдумал примету.
– Слышал звон издалека.
– А зачем ты шапку эту
Сохраняешь?
– Дорога.
 
 
Дорога бойцу, как память.
А еще сказать могу
По секрету, между нами, —
Шапку с целью берегу.
 
 
И в один прекрасный вечер
Вдруг случится разговор:
«Разрешите вам при встрече
Головной вручить убор…»
 
 
Сам привстал Василий с места
И под смех бойцов густой,
Как на сцене, с важным жестом
Обратился будто к той,
Что пять слов ему сказала,
Что таких ребят, как он,
За войну перевязала,
Может, целый батальон.
 
 
– Ишь, какие знает речи,
Из каких политбесед:
«Разрешите вам при встрече…»
Вон тут что. А ты – кисет.
 
 
– Что ж, понятно, холостому
Много лучше на войне:
Нет тоски такой по дому,
По детишкам, по жене.
 
 
– Холостому? Это точно.
Это ты как угадал.
Но поверь, что я нарочно
Не женился. Я, брат, знал!
 
 
– Что ты знал! Кому другому
Знать бы лучше наперед,
Что уйдет солдат из дому,
А война домой придет.
 
 
Что пройдет она потопом
По лицу земли живой
И заставит рыть окопы
Перед самою Москвой.
Что ты знал!..
– А ты постой-ка,
Не гляди, что с виду мал,
Я не столько,
Не полстолько, —
Четверть столько! —
Только знал.
 
 
– Ничего, что я в колхозе,
Не в столице курс прошел.
Жаль, гармонь моя в обозе,
Я бы лекцию прочел.
 
 
Разреши одно отметить,
Мой товарищ и сосед:
Сколько лет живем на свете?
Двадцать пять! А ты – кисет.
 
 
Бородач под смех и гомон
Роет вновь труху-солому,
Перещупал все вокруг:
– Без кисета, как без рук…
 
 
– Без кисета, несомненно,
Ты боец уже не тот.
Раз кисет – предмет военный,
На-ко мой, не подойдет?
 
 
Принимай, я – добрый парень.
Мне не жаль. Не пропаду.
Мне еще пять штук подарят
В наступающем году.
 
 
Тот берет кисет потертый,
Как дитя, обновке рад…
 
 
И тогда Василий Теркин
Словно вспомнил:
– Слушай, брат,
 
 
Потерять семью не стыдно —
Не твоя была вина.
Потерять башку – обидно,
Только что ж, на то война.
 
 
Потерять кисет с махоркой,
Если некому пошить, —
Я не спорю, – тоже горько,
Тяжело, но можно жить,
Пережить беду-проруху,
В кулаке держать табак,
Но Россию, мать-старуху,
Нам терять нельзя никак.
 
 
Наши деды, наши дети,
Наши внуки не велят.
Сколько лет живем на свете?
Тыщу?.. Больше! То-то, брат!
 
 
Сколько жить еще на свете, —
Год, иль два, иль тыщи лет, —
Мы с тобой за все в ответе.
То-то, брат! А ты – кисет…
 

 
Немец был силен и ловок,
Ладно скроен, крепко сшит,
Он стоял, как на подковах,
Не пугай – не побежит.
 
 
Сытый, бритый, береженый,
Дармовым добром кормленный,
На войне, в чужой земле
Отоспавшийся в тепле.
 
 
Он ударил, не стращая,
Бил, чтоб сбить наверняка.
И была как кость большая
В русской варежке рука…
 
 
Не играл со смертью в прятки, —
Взялся – бейся и молчи, —
Теркин знал, что в этой схватке
Он слабей: не те харчи.
 
 
Есть войны закон не новый:
В отступленье – ешь ты вдоволь,
В обороне – так ли сяк,
В наступленье – натощак.
 
 
Немец стукнул так, что челюсть
Будто вправо подалась.
И тогда боец, не целясь,
Хряснул немца промеж глаз.
 
 
И еще на снег не сплюнул
Первой крови злую соль,
Немец снова в санки сунул
С той же силой, в ту же боль.
 
 
Так сошлись, сцепились близко,
Что уже обоймы, диски,
Автоматы – к черту, прочь!
Только б нож и мог помочь.
 
 
Бьются двое в клубах пара,
Об ином уже не речь, —
Ладит Теркин от удара
Хоть бы зубы заберечь.
 
 
Но покуда Теркин санки
Сколько мог
В бою берег,
Двинул немец, точно штангой,
Да не в санки,
А под вздох.
 
 
Охнул Теркин: плохо дело,
Плохо, думает боец.
Хорошо, что легок телом —
Отлетел. А то б – конец…
 
 
Устоял – и сам с испугу
Теркин немцу дал леща,
Так что собственную руку
Чуть не вынес из плеча.
 
 
Черт с ней! Рад, что не промазал,
Хоть зубам не полон счет,
Но и немец левым глазом
Наблюденья не ведет.
 
 
Драка – драка, не игрушка!
Хоть огнем горит лицо,
Но и немец красной юшкой
Разукрашен, как яйцо.
 
 
Вот он – в полвершке – противник.
Носом к носу. Теснота.
До чего же он противный —
Дух у немца изо рта.
 
 
Злобно Теркин сплюнул кровью,
Ну и запах! Валит с ног.
Ах ты, сволочь, для здоровья,
Не иначе, жрешь чеснок!
 
 
Ты куда спешил – к хозяйке?
Матка, млеко? Матка, яйки?
Оказать решил нам честь?
Подавай! А кто ты есть,
 
 
Кто ты есть, что к нашей бабке
Заявился на порог,
Не спросясь, не скинув шапки
И не вытерши сапог?
 
 
Со старухой сладить в силе?
Подавай! Нет, кто ты есть,
Что должны тебе в России
Подавать мы пить и есть?
 
 
Не калека ли убогий,
Или добрый человек —
Заблудился
По дороге,
Попросился
На ночлег?
 
 
Добрым людям люди рады.
Нет, ты сам себе силен,
Ты наводишь
Свой порядок.
Ты приходишь —
Твой закон.
 
 
Кто ж ты есть? Мне толку нету,
Чей ты сын и чей отец.
Человек по всем приметам, —
Человек ты? Нет. Подлец!
 
 
Двое топчутся по кругу,
Словно пара на кругу,
И глядят в глаза друг другу:
Зверю – зверь и враг – врагу.
 
 
Как на древнем поле боя,
Грудь на грудь, что щит на щит, —
Вместо тысяч бьются двое,
Словно схватка все решит.
 
 
А вблизи от деревушки,
Где застал их свет дневной,
Самолеты, танки, пушки
У обоих за спиной.
 
 
Но до боя нет им дела,
И ни звука с тех сторон.
В одиночку – грудью, телом
Бьется Теркин, держит фронт.
 
 
На печальном том задворке,
У покинутых дворов
Держит фронт Василий Теркин,
В забытьи глотая кровь.
 
 
Бьется насмерть парень бравый,
Так что дым стоит сырой,
Словно вся страна-держава
Видит Теркина:
– Герой!
 
 
Что страна! Хотя бы рота
Видеть издали могла,
Какова его работа
И какие тут дела.
 
 
Только Теркин не в обиде.
Не затем на смерть идешь,
Чтобы кто-нибудь увидел.
Хорошо б. А нет – ну что ж…
 
 
Бьется насмерть парень бравый —
Так, как бьются на войне.
И уже рукою правой
Он владеет не вполне.
 
 
Кость гудит от раны старой,
И ему, чтоб крепче бить,
Чтобы слева класть удары,
Хорошо б левшою быть.
 
 
Бьется Теркин,
В драке зоркий,
Утирает кровь и пот.
Изнемог, убился Теркин,
Но и враг уже не тот.
 
 
Далеко не та заправка,
И побита морда вся,
Словно яблоко-полявка,
Что иначе есть нельзя.
 
 
Кровь – сосульками. Однако
В самый жар вступает драка.
 
 
Немец горд.
И Теркин горд.
– Раз ты пес, так я – собака,
Раз ты черт,
Так сам я – черт!
 
 
Ты не знал мою натуру,
А натура – первый сорт.
В клочья шкуру —
Теркин чуру
Не попросит. Вот где черт!
 
 
Кто одной боится смерти —
Кто плевал на сто смертей.
Пусть ты черт. Да наши черти
Всех чертей
В сто раз чертей.
 
 
Бей, не милуй. Зубы стисну,
А убьешь, так и потом
На тебе, как клещ, повисну,
Мертвый буду на живом.
 
 
Отоспись на мне, будь ласков,
Да свали меня вперед.
 
 
Ах, ты вон как! Драться каской?
Ну не подлый ли народ!
 
 
Хорошо же! —
          И тогда-то,
Злость и боль забрав в кулак,
Незаряженной гранатой
Теркин немца – с левой – шмяк!
 
 
Немец охнул и обмяк…
 
 
Теркин ворот нараспашку,
Теркин сел, глотает снег,
Смотрит грустно, дышит тяжко, —
Поработал человек.
 
 
Хорошо, друзья, приятно,
Сделав дело, ко двору —
В батальон идти обратно
Из разведки поутру.
 
 
По земле ступать советской,
Думать – мало ли о чем!
Автомат нести немецкий,
Между прочим, за плечом.
 
 
«Языка» – добычу ночи, —
Что идет, куда не хочет,
На три шага впереди
Подгонять:
– Иди, иди…
 
 
Видеть, знать, что каждый встречный-
Поперечный – это свой.
Не знаком, а рад сердечно,
Что вернулся ты живой.
 
 
Доложить про все по форме,
Сдать трофеи не спеша.
А потом тебя покормят, —
Будет мерою душа.
 
 
Старшина отпустит чарку,
Строгий глаз в нее кося.
А потом у печки жаркой
Ляг, поспи. Война не вся.
 
 
Фронт налево, фронт направо,
И в февральской вьюжной мгле
Страшный бой идет, кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
 

 
Сто страниц минуло в книжке,
Впереди – не близкий путь.
Стой-ка, брат. Без передышки
Невозможно. Дай вздохнуть.
 
 
Дай вздохнуть, возьми в догадку:
Что теперь, что в старину —
Трудно слушать по порядку
Сказку длинную одну
Все про то же – про войну.
 
 
Про огонь, про снег, про танки,
Про землянки да портянки,
Про портянки да землянки,
Про махорку и мороз…
 
 
Вот уж нынче повелось:
 
 
Рыбаку лишь о путине,
Печнику дудят о глине,
Леснику о древесине,
Хлебопеку о квашне,
Коновалу о коне,
А бойцу ли, генералу —
Не иначе – о войне.
 
 
О войне – оно понятно,
Что война. А суть в другом:
Дай с войны прийти обратно
При победе над врагом.
 
 
Учинив за все расплату,
Дай вернуться в дом родной
Человеку. И тогда-то
Сказки нет ему иной.
 
 
И тогда ему так сладко
Будет слушать по порядку
И подробно обо всем,
Что изведано горбом,
Что исхожено ногами,
Что испытано руками,
Что повидано в глаза
И о чем, друзья, покамест
Все равно – всего нельзя…
 
 
Мерзлый грунт долби, лопата,
Танк – дави, греми – граната,
Штык – работай, бомба – бей.
На войне душе солдата
Сказка мирная милей.
 
 
Друг-читатель, я ли спорю,
Что войны милее жизнь?
Да война ревет, как море,
Грозно в дамбу упершись.
 
 
Я одно скажу, что нам бы
Поуправиться с войной,
Отодвинуть эту дамбу
За предел земли родной.
 
 
А покуда край обширный
Той земли родной – в плену,
Я – любитель жизни мирной —
На войне пою войну.
 
 
Что ж еще? И все, пожалуй,
Та же книга про бойца,
Без начала, без конца,
Без особого сюжета,
Впрочем, правде не во вред.
 
 
На войне сюжета нету.
– Как так нету?
– Так вот, нет.
 
 
Есть закон – служить до срока,
Служба – труд, солдат – не гость.
Есть отбой – уснул глубоко,
Есть подъем – вскочил, как гвоздь.
 
 
Есть война – солдат воюет,
Лют противник – сам лютует.
Есть сигнал: вперед!.. – Вперед.
Есть приказ: умри!.. – Умрет.
 
 
На войне ни дня, ни часа
Не живет он без приказа,
И не может испокон
Без приказа командира
Ни сменить свою квартиру,
Ни сменить портянки он.
Ни жениться, ни влюбиться
Он не может, – нету прав,
Ни уехать за границу
От любви, как бывший граф.
 
 
Если в песнях и поется,
Разве можно брать в расчет,
Что герой мой у колодца,
У каких-нибудь ворот,
Буде случай подвернется,
Чью-то долю ущипнет?
 
 
А еще добавим к слову;
Жив-здоров герой пока,
Но отнюдь не заколдован
От осколка-дурака,
От любой дурацкой пули,
Что, быть может, наугад,
Как пришлось, летит вслепую,
Подвернулся, – точка, брат.
 
 
Ветер злой навстречу пышет,
Жизнь, как веточку, колышет,
Каждый день и час грозя.
Кто доскажет, кто дослышит —
Угадать вперед нельзя,
 
 
И до той глухой разлуки,
Что бывает на войне,
Рассказать еще о друге
Кое-что успеть бы мне,
Тем же ладом, тем же рядом,
Только стежкою иной.
 
 
Пушки к бою едут задом, —
Это сказано не мной.