Текст книги "Present continuous. Текстолёт. Часть II"

Ожог

Заступая вечером на дежурство, Счастливчик первым делом обходил все институтские аудитории, проверял окна, выключал забытый свет, закрывал двери. Собачонок любил эти обходы, позволявшие ему хоть на полчасика вообразить себя храбрым Мухтаром из любимого фильма своего хозяина. А тут представилась уникальная возможность доказать свою нужность. В темноте коридора собачонок первым учуял незнакомца и, убедившись, что хозяин рядом, громко залаял.

– Кто здесь? – крикнул Счастливчик. – Я вызываю милицию!

– Не надо милицию, – отозвалось в темноте, – я иду с собрания, я заблудился, мне плохо.

Собачонок с помощью своего мощного нюхательного компьютера определил отсутствие опасности и, радостно виляя хвостом, бросился в темноту обниматься.

– Включите, пожалуйста, свет, я ничего не вижу, – попросил незнакомец.

Счастливчик включил. Слепой зажмурился и закрыл глаза ладонью. Другой рукой старался смягчить собачьи объятия, затем медленно опустился на пол и сказал:

– Я задержался на собрании, меня мой друг пригласил, Ковырякин. Мы пришли вдвоём с Лутэ, потом к ней подсел этот мужчина, взял её за руку, они думали, что я ничего не вижу, я правда ничего не вижу, но только в темноте, куриная болезнь, ещё он сказал, что пришёл за ней, я слышал, он так и сказал, «я пришёл за тобой», его не было никогда, этого мужчины, его не было, а сегодня он взял Лутэ за руку, и они ушли, она ушла с ним, она ничего не сказала, когда он взял её за руку, она даже не посмотрела на меня, она всё это время смотрела на него, они ушли, она даже не оглянулась…

Слепой совершенно не умел плакать. Слёзы, накапливаясь, не знали, как им себя вести, падать ли просто вниз или растекаться по щекам… спасал рукав рубашки. Рукава – опытные в этом деле товарищи.

Счастливчик мало что понял в мокром монологе, но почувствовал неуловимо близкое и до боли знакомое.

– Вот что, – сказал он тихо, – сейчас идём ко мне, сядем, и ты всё расскажешь спокойно, по-человечески.

– Что значит, «по-человечески»? – удивился собачонок. – Он что, по-собачьему сейчас всё это говорил? Мне, что ли, он всё это рассказывал? Ну вы, двуногие, даёте!

С тех пор, как Стажёр похитил его из небесной канцелярии и отправил в Москву спасать Счастливчика, собачонок каждый день узнавал новое о человеках, которые нагло считали себя старшими братьями собак. Приходилось мириться с этим, настораживало только и пугало, что глупостей на земле старшие братья совершали гораздо больше, чем братья младшие.

Собачонок поудивлялся ещё пару минут, а потом весело побежал за человеками.

Традиционный послезащитный банкет проводился по соседству в столовой № 4, известной в округе под названием «Три коня». «Алиготе» с жемчужной ниточкой, крымская «Массандра», «Столичная» быстро стирали границы между аспирантами, доцентами и профессорами. Научные темы понимающе уступали место весёлым воспоминаниям, ностальгическим вздохам и «адавайтевыпьемза».

Берлен уже полчаса упрашивал писателя отдать ему «PRESENT CONTINUOUS» для полёта. Изрядно примассандренный писатель отказывался.

– Ну почему, – в который раз спрашивал Берлен. Писатель молча наливал свою рюмку, выпивал залпом, причмокивал, выдыхивал, переводил взгляд на собеседника, выдерживал паузу и только потом категорично произносил:

– Сам полечу!

После очередного самполечу к ним присоединился трезвый Ковырякин.

– Слушай, а где Слепой и Лутэ? Я что-то не видел их здесь.

– Не знаю, – пожал плечами Берлен, – я с ними вместе сидел на собрании, потом не видел…

– Вашу Луту забрал Бескрылый, – дыхнул перегаром Писатель. – А её парень, кстати, а почему слепой, он совсем и не слепой, зрячий он, он остался в зале. До сих пор там сидит, наверное.

– Что значит забрал? – встревожился Ковырякин. – И кто такой Бескрылый?

Берлен начал быстро трезветь, вспоминая таинственного незнакомца рядом с Лутэ. Оба они впились взглядом в порядком захмелевшего Писателя и с трудом выдержали его преочень театральную паузу.

– Бескрылый – это страшный человек, – сказала писательская голова и рухнула на стол.

Через десять минут друзья отчаянно тарабанили в парадную дверь института. Ещё через пять Счастливчик открыл дверь. Ещё через три они вошли в маленькую печальную комнату. Навстречу им шагнул выплаканный до дна Слепой и тихо сказал:

– Она ушла от меня.

Воспитание чувств

Первые безлутные дни были тяжелыми и непонятными для Слепого. Подолгу он сидел перед окном и задумчиво смотрел на Фудзияму. Гора сочувственно склоняла покрытую снегом голову, но помочь русскому юноше ничем не могла – своих влюблённых харакирщиков хватает. Слепой переводил взгляд на знакомый халатик в горошек – «Моё любимое блюдо, – шутил он по вечерам, – это Лутэ с горошком». У кровати застыли пушистые зайцы-тапочки, преданные и брошенные прелестной хозяйкой, на тумбочке – старинный гребень, подаренный Лутэ колдуньей из «Present Continuous»… Внезапно Слепой понял, что только что произошло ещё одно важное событие: все эти вещи в комнате он отчётливо различал, не зажигая света. А ведь на улице уже достаточно сумрачно, и наступило время куриной болезни. Но, оказывается, уже не для него. Было ли это хоть каким-то утешением? Нет. Скорее всего, поводом для того, чтобы попытаться вернуть всё как было. Слепой взял аккордеон, в киоске на автобусной остановке купил бутылку портвейна и через два часа уже шёл через знакомое картофельное поле к лесному костру, с которого всё началось. Совхоза, снабжавшего картошкой столицу на протяжении многих социалистических лет, уже давно не существовало, вокруг – средневековые замки выше среднего класса. Видеокамеры на столбах хищно вцепились в подозрительную фигуру с подозрительным футляром на плече. Слепой с трудом нашёл знакомое место, вплотную окружённое высоким периметром железных заборов. Оглядевшись и осознав, что ничего у него не получится, он устало опустился на землю. «Не услышат меня ребята, – подумал он, – и Бах уже не придёт никогда. Куда ему через такие заборы, и Лутэ больше не будет, зачем ей теперь водить меня за руку через лес, которого больше нет? Зачем зрячему поводырь?»

Странно, но становилось Слепому легче от этих ночных мыслей. Начальник мозга в его голове был гораздо опытнее и умнее души, которая, постепенно соглашаясь, что «свет клином на Лутэ не сошёлся», всё же заготовила в дальнем своем углу местечко для красивой балтийской девочки. Вскоре к Слепому подошёл сторож с нашивкой секьюрити и вежливо, но перегарно поинтересовался, что в футляре.

– Аккордеон, – ответил Слепой, – хотел сыграть кантату Баха.

– И чего? – спросил секьюсторож.

– Что чего? – не понял Слепой.

– Чего не играешь?

– Он не услышит.

– Кто?

– Бах. Бах не услышит.

– Так ты мне сыграй, я же рядом, только потихоньку.

– Нет, – подумав немного, сказал Слепой. – Тебе я играть не буду.

– Жаль, – обиделся сторож. – Для Баха буду, для тебя не буду. Обидно, ты же меня совсем не знаешь. Может, я и не Бах, а может, – тут сторож напрягся, собирая мысли, – может, даже и Бах.

И пошёл, покачиваясь, в темноту.

– Послушай, – догнал его Слепой, – возьми, мне не пригодилось. – Он протянул ему бутылку портвейна. – И вот ещё, – голос Слепого затвердел, – это тоже тебе.

Футляр с аккордеоном опустился перед сторожем.

– Мне он больше не нужен, – сказал Слепой.

Возвратившись домой, он первым делом завесил верблюжьим одеялом Фудзияму, сложил все Лутины вещи в большую картонную коробку и лёг спать. И впервые за это время спал крепко и надёжно, как и все люди, у которых не болит душа.

В женскую половину конструкторского бюро, где работал Слепой, изменение его семейного статуса вселило надежду. То, что Слепой теперь один и, вроде как, уже и не слепой, повышало ставки в увлекательном забеге двух молодых коллежек-красавиц и опытной женщины из бухгалтерии на кубок домашнего очага. Забег длился четыре месяца. Опыт и близость к финансовому ресурсу победили. И вскоре жизнь Слепого снова вошла в удобное русло семейной реки. В новой женщине, старше его на пять лет, Слепого устраивало всё: и как она одевается, и как готовит, и, главное, как заботится о нём, что-то материнское присутствовало в её отношении к нему. И это поначалу не раздражало. Слепой никогда не задумывался – а красивая ли она? Не потому, что не хотел сравнивать, анализировать или обидеть, пусть даже мысленно, свою новую жену, а потому, что видел, что она женщина обычная и неприметная, потому и описывать её внешность нам нет никакой необходимости.

Жить стали у Слепого, и квартира больше, и до работы обоим ближе. В первый же день новобрачная внимательно всё осмотрела:

– Что это? – сдёрнула она верблюжье одеяло со стены.

– Это окно, – сказал Слепой. – Было скучно, мы нарисовали окно. Там Фудзияма.

– Понятно, – попыталась улыбнуться новобрачная. Краем глаза она заметила уже и коробку с вещами Лутэ, и многие другие мелочи, доступные только тщательному взгляду женщины, твёрдо решившей выжечь напалмом всё, что осталось от прежней женщины. На следующий день Фудзияма, а вместе с ней и вся спальня покрылась новыми обоями, а картонная коробка стояла во дворе рядом с мусорным контейнером. Посуда, сувениры, фотографии, картины и прочие безделушки, всё, к чему могла прикасаться рукой или взглядом предыдущая молодая хозяйка, должно быть уничтожено. И как можно быстрей. Опытные бухгалтерши опытны во всем. Балансы у них всегда сходятся.

Вернувшийся вечером Слепой сделал вид, что не заметил перемен, и это слегка пока насторожило новобрачную. Оставалось теперь только последнее, чтобы окончательно успокоиться «никудаоннеденется», – это родить ребёнка… Но это уже завтра, сегодня она чертовски устала…

После полуночи к мусорному контейнеру воровато пришлепал гусь, вытащил морковным клювом деревянный гребень из коробки и, убедившись, что, согласно инструкции, за ним нет хвоста, исчез в темноте.

Воздушные пути

Сразу же после успешной защиты Ковырякина к его текстолёту стали проявлять интерес западные, восточные и южные специалисты специальных служб. Интерес оказался настолько большим и настойчивым, что в институте пришлось открыть специальную переговорную комнату, где Ковырякин мог спокойно отвечать на вопросы шпионов, работающих под прикрытием. Определили даже расписание по дням и часам для всех разведок мира. Столь повышенный интерес объяснялся простым техническим свойством текстолёта, что он был абсолютно незаметен для радаров, чем вводил в известное искушение ястребов и противолетающих им голубей. Заверениям Ковырякина, что ни один текстолёт не сможет подняться в воздух в военных целях, мало кто верил, на воздушных шарах тоже сначала летали жизнерадостные жюли и верны, и только потом с них стали сбрасывать бомбы. Также шпионы старались выяснить, кто ещё, кроме Ковырякина, имеет доступ к заветной кнопке «вкл.» и «выкл.». Кто эти двое неизвестных и как их вычислить? Кодовая фраза – это, конечно, тоже проблема, но не очень проблемистая, и речь даже не о пытках, существует уже давно сыворотка правды, но вот кому её вколоть…

Каждая вербовка начиналась с комплиментов «великому таланту господина Ковырякина». Затем стандартно перекидывался мостик к лучшим, чем в России, технологическим и финансовым возможностям, для раскрытия «великого таланта господина Ковырякина». Дальше шли конкретные суммы, и в этом было единственное различие всех шпионских предложений. Больше всех предлагали соотечественники Э. Дикинсон, Б. Гарта, У. Фолкнера, Г. Торо, М. Твена, Ф. Фицджеральда, Д. Стейнбека, У. Сарояна и десятков других блестящих авторов, чьи тексты уже аккуратно заготовлены для полётов. Их современные соотечественники искренне не понимали, почему русские отказываются от таких больших денег, и считали, что причиной отказа было объявление крупными буквами прямо над головой Ковырякина:

«ГОСПОДА ШПИОНЫ, В ЦЕЛЯХ УЛУЧШЕНИЯ НАШЕЙ РАБОТЫ С КЛИЕНТАМИ СЕГОДНЯШНИЙ РАЗГОВОР ЗАПИСЫВАЕТСЯ НА ВИДЕО. СПАСИБО ЗА ПОНИМАНИЕ. ФСБ РОССИИ».

Но причина, конечно же, была не в этом объявлении, а в понятных словах Ковырякина, сказанных ещё на собрании. «Люди! В проекте текстолёта нет религии, нет политики, нет бизнеса. Просто читайте и летайте!»

Справедливости ради надо сказать, что первыми Ковырякина посетили, конечно же, свои.

– Капитан Скарабей! – гордо представился персонаж из «Present Continuous». Три служебных ступеньки за два года. Быстро вырос по карьере «верная собака Государя».

– Слушаю Вас, товарищ капитан, – вежливо ответил в то утро Ковырякин.

– Да, – жёстко повторил Скарабей. – Слушай внимательно, Кулибин. И днём, и ночью с сегодняшнего дня я буду следить за тобой. Изобретай, летай, работай, тут мы тебе даже поможем, но если я увижу, что ты собираешься предать Родину, всего лишь только собираешься, – голос Скарабея угрозился до верхнего предела, – я тебя застрелю. Вот этой рукой. Вот из этого пистолета.

Всем современным макаровым и тэтэшкам Скарабей предпочитал надёжный наган, подаренный ему лично товарищем Троцким.

Ковырякин подумал немного и тихо сказал:

– Ты опоздал, Скарабей. Я уже лет десять как предал Родину. Так что, – он вышел на лестничную площадку, аккуратно закрыв дверь, – стреляй прямо сейчас.

Капитан Скарабей понял, что ничего не понял и, на всякий случай, решил застрелить инженера Ковырякина. Написано же в уставе: «Не понял – стреляй на поражение». Красным по белому написано. Клюквы крови на снегу…

Через двадцать лет, уже после того, как Ковырякину дали Государственную премию за текстолёт, в одном из интервью его спросили:

– Господин Ковырякин, а что для вас является Родиной?

– Родина, – ответил он, – не географическое и не историческое понятие. Родина для меня – это детство, родители, друзья, двор, школа, первая любовь, первое предательство, первая драка, огромный разноцветный мир, где всё впервые, мир, который сформировал меня, сделал меня таким, какой я есть. Повзрослев, я покинул этот мир. Можно сказать, – улыбнулся он, – предал Родину.

Полковник Скарабей будет присутствовать при этом и поймёт, кому адресована последняя фраза. И подумает: «Хорошо, что я не пристрелил его тогда на лестничной площадке двадцать лет назад».

Незнайка на Луне

В России отношение к изобретению инженера Ковырякина поначалу было настороженно-восторженное. Настороженно со стороны властей. Если раньше синяя свобода под названием небо как-то ещё регулировалась, то теперь сама только возможность для миллионов граждан запросто превратиться в птицу и несогласованно парить в российских облаках представлялась угрожающей чему-то земному и незыблемому. А если вспомнить ещё о недавнем статусе «самой читающей в мире страны»? Тут одни только стаи пенсионеров из советских времён как саранча полнеба закроют. Подливала масло в огонь государственных сомнений и финансовая доступность текстолёта для многих слоёв населения. Ковырякинский лозунг «текстолёт по цене стиральной машины» успешно воплотился в жизнь.

Другим поводом для беспокойства руководства страны был вопрос качества «топлива». Книга опасней нефти. Пожар на скважине всё-таки можно потушить, отсечь пламя и ликвидировать очаг. Пожар в головах тушить гораздо труднее, часто проще отсечь пламя вместе с головой.

И когда в очередной раз вставал страшный в своей зловещей искусительности вопрос для любого российского правителя – а мне уже всё дозволено? – то не помешают ли утвердительному ответу полёты этих летунов на ковырякинских текстолётах? Как это? В небо без билета?

– Не помешают, – заверял первый министр. – Напротив, вся энергия опасных книг пойдёт на полёт, а не на какие-то там разноцветные глупости.

– Помешают, – возражал второй министр. – Нет ничего опасней летающего в небе морального урода, начитавшегося запрещённых книг, а если он пулемёт с собой возьмёт?

– Во-первых, – первый министр глянул на Государя, – нашими специалистами подтверждена абсолютная безопасность текстолётов с военной точки зрения, во-вторых, если определённые книги в нашей стране запрещены, то как можно открыто их использовать при полётах? Ваше недоверие к работе органов внутренних дел оскорбительно, коллега.

Что там было у первого министра «в-третьих», осталось неизвестным. Государь вдруг резко встал с трона и, заметив включённые телекамеры, мягко так, по-отечески начал:

– Людям надо доверять и не мешать, недопустимо вмешиваться в их личную жизнь. Хотят читать – пусть читают, хотят летать – пусть летают. Кто мы такие, чтобы решать за них…

Коротенькая, казалось, речка правителя быстро превратилась в двухчасовую полноводную речь, посвящённую правам и свободам граждан.

Когда съёмка закончилась, Государь выдохнул:

– А что касается летающих над Россией моральных уродов, – обратился он к министрам, – то ещё вчера я отдал приказ ПВО сбивать их при приближении к режимным объектам.

Сбивать все последующие годы никого не пришлось, и дело не в отсутствии моральных уродов в России, уж чего-чего, а этого добра здесь полно, и не в технической невозможности определить дистанционно – урод там пролетает сейчас над Окуловкой или это учитель труда Воклевитанг, начитавшийся ночью древнегреческих мудрецов и запихнувший потрёпанный томик в подаренный ему текстолёт. Ковырякин предусмотрел «отеческую заботу» Государя о гражданах и ввёл в программу полёта автоматическое изменение курса при приближении к многочисленным режимным объектам.

А текстолёт подарил Вокле лично Ковырякин. Год назад, сразу же после памятной защиты диссертации, Берлен привёз знаменитого инженера в Окуловку познакомиться со своими друзьями. Тогда же приехал Счастливчик с собачонком погостить, и загостились они навсегда.

Никакого ажиотажа в связи с массовым поступлением текстолётов в продажу не произошло. Нет, люди, конечно, побежали в магазины, прихватив пару книжек из дома, но пробные тесты в большинстве своём показали отсутствие сигнала в цепочке источник – потребитель.

– Я же прочитал, – возмущался читатель, – я могу всё пересказать.

Могущих пересказать было очень много, но Великий Инквизитор и принц Датский упорно отказывались с ними лететь, в отличие от товарища Бендера, который никому не отказывал.

Скандалов не было, деньги принимали только при положительных результатах теста. Оплачивали не многие. Таких было немного. Обычно человек делал успешно пробный полётик на специальной площадке, поднимаясь метра на два, зависал на пару минут и, счастливый, опускался на землю. Затем чаще всего происходило совсем удивительное. Вместо того чтобы бежать и оформлять покупку текстолёта, человек радостно целовал свой многостраничный пропуск в небо, бережно прятал его и гордо нёс домой на полкодром.

Ковырякин честно предупредил всех, что энергия любимой книги уйдёт на полёт, и по приземлению то, что годами было источником тихой радости и поддержки, превратится в макулатурный кирпич. «Зачем же мне дома кирпич, – думали многие, – если есть Аэрофлот?» «Зачем мне Аэрофлот, – думали другие, – если есть Вудхаус, О. Генри, Чапек, Ильф и Петров, Зощенко». Такие рассказики-попрыгунчики километров на пять для начала, не больше, и чтоб не очень высоко. И вот попрыгали такие неуклюжие текстолётики-кузнечики по России-матушке, дальше и дальше, а потом встали на крыло и полетели. Летишь себе на вечном сюжете неразделённой любви над лесами, горами, реками, морями. Красотища! И хочется крикнуть несчастному Вертеру или Митеньке – не надо, не стреляйтесь, мальчики, давайте лучше вместе полетаем над этой прекрасной Землей!

А на земле, тем временем, выстроились огромные очереди в библиотеки. С дачных чердаков стали доставать перевязанные бечёвкой книги и журналы от бабушки с дедушкой. Старшеклассники узнают вдруг, что в «Войне и мире» кроме войны есть ещё и мир, а классницы – что кроме Наташи есть ещё и война.

В сельской местности бутылка водки как расчётная единица временно уступит место книге. Вскопать 6 соток под картошку – 3 тома библиотеки приключений, желательно Майн Рида, соорудить парник – «Мать» его Горького. Члены большой семьи российских бездомных собираются вокруг свалочных костров, и самый умный читает вслух стыренного «Незнайку на Луне». Вдруг кому-то повезет, пробьёт солёная слеза за братана Пончика, отлетается тогда за всех, покруче боярышника будет.

Но ничего не помогает – цепь не срабатывает. Уметь правильно складывать буквы, произносить слова и предложения совсем не означает уметь читать. Эту горькую истину испытал на себе Счастливчик, когда из школьной Окуловской библиотеки Воклевитанг принёс ему «Муму», единственный запомнившийся в жизни Счастливчика рассказ. Перед полётом он ещё раз его перечитал, крякнул, почесал затылок и сел в текстолёт. Собачонок затаил дыхание, скрестил лапы и закрыл глаза.

– Почему Герасим утопил Муму? – механически прозвучал тестовый вопрос. Счастливчик посидел, покряхтел пару минут, а потом «ахренегознает» раздражённо вылез обратно.

– Сука он, этот Герасим, – прошипел Счастливчик и пристально посмотрел на своего Собачонка.

– Ты чего? – испугался тот.

– Ничего, – зло отрезал Счастливчик. – Пошли домой.

Остальные полёты в тот день отложили по причине очередной белой тучи, пришедшей с Валдая. Тонкую книжечку для детей школьного возраста Воклевитанг решил не возвращать, пока Счастливчик не разберётся, что там с Герасимом произошло.

Текстолёт Ковырякина не только устремился к небесам, но и зарулил в глубины российского народного творчества во всей его широте и непредсказуемости. Первыми откликнулись литературные интеллектуалы, как городские, так и деревенские.

 
Взял Улисса почитать,
Чтобы дольше полетать,
Вот всё не летаю…
Третий год читаю…
 

Или:

 
Это вам не ого-го
Над Парижем на Гюго,
А потом вокруг Монблана
С милым другом Мопассана.
 

Пробежали слегка по современке:

 
Текстолётом и без виз
По путям проторенным
Я на Кипр теперь с Донцовой,
А в Дубай с Фандориным.
 

Без сексуальной составляющей в наше время нельзя:

 
Раз эстет на текстолёте
Взял с собой Лолитку,
Перепутал джойстик с членом,
Врезался в калитку.
 

Деревенское:

 
Пригласил меня Ванюша
В текстолёте полетать,
Взял с собою свою книжку,
Да не знал, куда вставлять.
 

Не остался в стороне и преступный мир:

 
Завязал я воровать
И играть в картишки,
Взял в кредит я текстолёт
И читаю книжки.
 

Привет с зоны:

 
Осуждённые на зоне
Смастерили текстолёт,
Загрузили туда «Репку»,
Долетели до ворот.
 

Внесла свой вклад и начальная школа:

 
Плачет маленькая тварь –
Не помог взлететь букварь.
 

Последние антологии насчитывают уже сотни частушек и чернушек, посвящённых текстолёту. Сборники текстолётных анекдотов во всех киосках страны.

Берлен пошёл успокаивать Счастливчика, а 182-й скорый «Москва – Мурманск», вырвавшись из снежного плена, уже въезжает в зону Северного Сияния, и печальная проводница, покачиваясь, разносит пассажирам ненужные уже пробитые билеты…