Текст книги "Таблетки"

***

Мы были влюблены друг в друга. Я помнил это раньше. Я помню это сейчас. То было время, когда я был счастлив. Обнимая ее на закате дня, когда солнце последними лучами пускало блики по водной глади озер, на берегах которых мы сидели, оставив вдалеке большой город с его суматохой, я чувствовал себя частью чего-то целого и настолько прекрасного, что невозможно было поверить.

Влюблены. Вообще, я редко использовал это вечное слово, потому что сомневался. Да, я всегда сомневался в том, чего не мог почувствовать и узнать как следует. Это слово казалось мне настолько всеобъемлющим и бесконечным, что даже мысль о понимании сути «любви» лишь заставляла меня вяло мотать головой, намекая самому себе на то, что все доводы бессмысленны. Я проводил вечера в разговорах с самим собой, да только вот ни к чему так и не приходил.

Когда я был с ней, то ясно понимал, что и как устроено. Казалось бы: два человека есть система более сложная, нежели один человек. Но то был не наш случай. Когда я был рядом с ней, я прекрасно понимал ее, а она прекрасно понимала меня, и вечный спор о любви в моей голове прекращался сам по себе. Во мне поселялась вера, не нуждающаяся в подкреплении фактами, и то была моя награда. И, как я надеялся, эта награда не должна была иметь срок давности. Но я ошибался.

Мы с Лилей познакомились на скучной вечеринке наших общих знакомых. Ну, знаете, толпа людей в огромной квартире, много выпивки и не слишком хорошая музыка. Кто-то норовит хорошенько надраться, а кто-то просто пытается найти себе собеседника, который тоже не прочь пропустить стопку-другую текилы. В воздухе витает аромат близости чего-то прекрасного, того, что, как порой кажется, никогда не произойдет.

Она выглядела эффектно. Роскошные волосы, длинные ресницы, стройная фигура. Красота лица и взгляд, от которого не хотелось отрываться. Она говорила уверенно, одаряя своих собеседников красивой улыбкой, обнажающей ее ровные белые зубки. Мне хотелось верить, что она улыбалась мне какой-то особой, почти что секретной улыбкой, адресованной лишь мне одному.

В тот вечер мне повезло остаться с ней наедине. Стоя около окна и допивая остатки пива в наших бутылках, мы смотрели друг на друга, пытаясь найти общую тему для разговора. Неловкое молчание. Улыбка.

– Как тебе эта вечеринка? – спросил я ее, стараясь выглядеть расслабленно и уверенно, скрывая нервную дрожь внутри себя.

– Не самая худшая из тех, на которых я бывала, – ответила она, а после коснулась губами горлышка пивной бутылки.

– И что, ты часто так расслабляешься?

– Нет. Вообще, я предпочитаю висеть дома вниз головой, обхватив ногами турник, снова и снова разбирая и собирая оружие, пока из носа кровь не потечет. Хороший способ бороться с депрессией. Советую.

На какое-то мгновение я начал верить в то, что она говорила мне. Я уже готов был увидеть ее в своем воображении висящей вниз головой, как вдруг заметил милую ухмылку на ее лице.

– Да я шучу! Ты не подумай ничего. Я не свихнувшаяся лесбиянка с пристрастием к огнестрельному оружию, со мной можно нормально поболтать.

– Пожалуй, нам стоит выпить за чувство юмора, – протянул я свою бутылку. Мы легонько стукнулись. – Ну а после я хочу приковать тебя наручниками к этой батарее, – я указал пальцем на пространство под окном, которое занимала отключенная батарея. – И хорошенько выпороть…

– Да ты, я смотрю, любишь пошалить, – усмехнулась она. – Что ж… придется тебе чем-нибудь стоящим ответить.

– Может, прогуляемся? – предложил я. – Вообще, я парень достаточно скромный, приставать вот так сразу не стану…

– Это мы еще посмотрим, кто к кому начнет приставать первым! – вызывающе кивнула она. – Пойдем, прогуляемся.

Все началось очень просто, так, будто это должно было случиться в наших жизнях. Мы понимали глупый юмор друг друга, не стараясь выглядеть лучше, чем могли. Поначалу меня пугала эта естественность, а также чувство всепоглощающей легкости, до того незнакомое мне. Влюбленность, как мне казалось тогда, должна быть неразрывно связана с переживаниями, с безответностью. Но с Лилей все обстояло иначе.

Первую неделю мы просто не вылезали из постели. Взяв на своих работах больничные и отключив мобильные телефоны, мы закрылись в моей квартире и, отдаваясь порывам страсти, занимались сексом, делая перерывы на легкие перекусы. На полу валялись коробки из-под пиццы, да и несколько бутылок виски были пусты к тому времени, когда мы, лежа на диване и сонно глядя на экран телевизора, медленно изучали тела друг друга пальцами рук. Томными были те взгляды, которые мы бросали друг на друга. Голова кружилась так, что, казалось, внешний мир, спрятанный за шторами, уже давно унесся прочь, оставив нас двоих жить в нашем мире прекрасных иллюзий.

То было время, когда ничто, кроме нас самих, не имело значения. Оба мы неумолимо приближались к моментам переосмысления жизненных ценностей, и видимо оттого еще больше желали оставаться молодыми и свободными от предрассудков по-настоящему взрослой, весьма утомительной жизни. Потому, вероятно, и не спали по ночам, а наутро, зарядившись кофеином, бежали по делам, которые хотелось завершить поскорее, оставив все условности в стороне. Долгие переписки ни о чем, поцелуйчики и мимолетные признания. Последний ряд в кинотеатре, посиделки в кофейнях ближе к рассвету. Город просыпался тогда, когда мы еще заканчивали наслаждаться прошлым днем. Так мы старались удлинять дни и минуты, которые проводили вместе. Тем самым мы посягали на законы природы, и в чем-то, как нам казалось, достигали успехов.

Я вспоминал обо всем этом, лежа на больничной койке, глядя на белый потолок палаты, которая на короткий период времени стала моим пристанищем. Запекшаяся кровь стягивала мои иссохшие губы, а пальцы левой руки, казалось, совсем потеряли чувствительность. Я смотрел на них и думал о том, какими фантомными бывают людские чувства.

Мой лечащий врач сказал, что все дело в нервных окончаниях, которые были повреждены во время нападения на парковке. Он заверил меня, что чувствительность восстановится. Говорил, что все будет как прежде. Он улыбался, не зная, что мне самому не очень-то хотелось, чтобы все было как прежде.

В то время, как синяки на моем лице и моем теле болели, а внутренности будто бы срастались в одну бесформенную массу, я испытывал странные ощущения, вспоминая нападение. Мой член набухал каждый раз, когда я касался своего лица пальцами правой руки, реконструируя в мыслях момент соприкосновения вражеского кулака с моей скулой. Это ощущение я запускал по сотне раз подряд, как запускают на проигрывателе понравившуюся песню. Start. Stop. Replay.

Оказавшись в больнице, я столкнулся с мыслью о том, что времени у меня слишком много. Первый день, когда я еще находился под воздействием мощных обезболивающих, протекал так медленно, что казалось, будто меня отправили в состояние комы. Так привыкли глаз мой и разум мой к резким переменам вокруг, к постоянному движению, что неподвижное окно и пустота больничной палаты заставляли меня медленно сходить с ума. Я думал о Лиле, о нападении. Эрекция приглушала чувство одиночества. Реальный мир был рядом со мной. Я буквально мог коснуться его пальцами.

Лиля узнала о нападении не сразу. Ворвавшись в палату, она подлетела ко мне и обняла, не подумав о том, что ребра мои буквально перемолоты. Я заскулил как дворовый пес, но все же улыбнулся ей.

– Ты жив… – сказала она тихим, интимным голосом. – Самое главное, что ты жив…

Она вырвалась из темной клетки моих снов. Она снова была в настоящем, рядом со мной. Ее волосы, лежащие на моем лице. Ее рука, сжимающая мою руку. Ее губы, которые я так хотел целовать. Start. Stop. Replay.

– Там снова была фотография, – сказал я ей. – Эти люди… они хотят загнать меня в угол. Лиля, мы… я…

– Какая фотография? – с недоумением спросила она.

– Старая фотография… дверь… Она должна была остаться на месте нападения, около моей машины.

– Там ничего не было, – покачала головой Лиля. – По крайней мере, мне ничего не передавали.

– Значит, они забрали ее. Не хотели оставлять улики. К ним будет тяжело подобраться…

Лиля провела рукой по моему лбу. Я видел, как на ее раскрасневшиеся глаза наворачивались слезы.

– Отдохни. Тебе нужно поспать. Я буду рядом.

Но когда я проснулся, ее уже не было рядом. Остался только свет лампы, глухой и одинокий. Я был в палате один.

Высокий мужчина в клетчатом пиджаке и очках, мой доктор, пришел проведать меня на следующий день. Видом своим он не выказывал всю озабоченность ситуацией, но я чувствовал ее через неугасаемую череду вопросов, которые он мне задавал.

Сидя на стуле около моей койки, он внимательно разглядывал мое лицо и руки. Пару раз он многозначительно причмокнул.

– Это серьезно. Знаете, я, конечно, не имею права советовать вам такое, но все же посоветую. Вам необходимо лечь в клинику, и как можно скорее. Болезнь прогрессирует, и это заметно. Нужно полечиться. Хотя бы какое-то время, – он сделал паузу. – Те анализы, которые показал мне ваш лечащий врач, они меня поразили, признаюсь. Это уже не шутки. Все очень серьезно.

– Я чувствую себя отлично, доктор, – ответил я с улыбкой. – Мир вокруг меня принимает новые формы. Я еще никогда не чувствовал его настолько реальным. Мне комфортно жить так.

– Никому не комфортно жить так. Это иллюзии, которые живут в вашей голове. И чем глубже вы уходите в эти иллюзии, тем тяжелее будет найти путь обратно. И еще. Я вынужден снизить вам дозу препарата.

– Что? – возмутился я. – Как снизить? Таблетки помогают мне! Разве вы не видите, что мне лучше?! Почему вы решили, что можете понять, что чувствую я?!

Я вспыхнул почти что мгновенно. Как огонь спички, которому суждено было столь же быстро потухнуть.

– Вы просто рехнулись! У меня недавно случилась паническая атака. Наоборот, мне нужно увеличить дозировку!

– Это максимальная суточная дозировка. И, судя по всему, даже ее вы систематически превышаете. Большее количество просто убьет вам. Я не шучу.

Я отвернулся к окну. Злость внутри меня закипала. Доктор, будто бы почувствовав это, встал со стула и направился к выходу из палаты. Уже в дверях, чуть обернувшись ко мне, он сказал:

– Возвращайтесь к нам. Это всего лишь иллюзии.

После того разговора я тщетно пытался уснуть, но мои мысли не давали мне покоя. Я злился на доктора и на себя, на все, что происходит.

Мне хотелось наблюдать за тем, как Артем вкалывает в свою набухшую вену иглу. Я хотел ощущать, как яд распространяется по его телу, медленно убивая его. Закатывающиеся глаза, и слюна на уголках рта. Меня возбуждала эта картинка.

Мне хотелось, чтобы Дина опустилась ниже, приспустила мои спортивные штаны и обхватила своими нежными губками мой член. Я хотел, чтобы она взяла его весь в свой рот, чтобы спазмы заставили ее задыхаться, а слюна из ее рта капала на мой пах.

Дина пришла под конец дня. Мы встретились в коридоре, когда я, тяжело передвигая ногами, шел в туалет, дабы излить из себя то, что накопилось во мне за день. Солнце падало за линию горизонта, оставляя людям блики уходящего дня.

– Я уж подумала, меня не пропустят, – сказала она и пристально посмотрела на мое лицо. – О, Господи! Да ты похож на искусанного пчелами шарпея.

– И я тоже рад тебя видеть.

Она легонько поцеловала меня в губы. Я огляделся по сторонам и, убедившись, что рядом никого нет, взял ее за руку.

– Вчера ко мне приходила жена. Мало ли, что подумают…

– Ну и пусть думают. Это не их дело. Это только наше с тобой личное дело, и ничье более.

– Иди в палату. Я скоро вернусь…

Вернувшись через пару минут в палату, я застал Дину абсолютно голой, стоящей в свете уходящего дня и ожидающей чего-то, что я мог ей дать. Признаться, мне тяжело было даже поворачиваться с бока на бок, но мысль о сексе заставляла меня преодолевать боль, стиснув зубы.

И я взял ее.

Ее взгляд был устремлен на улицу. Опираясь руками о подоконник, она принимала меня, томно вздыхая и оставляя на стекле влажные следы. Я не видел ее лица. Странно, но тогда я представлял на ее месте Лилю. Это было несложно, так как я буквально забыл, какая Лиля под ночным бельем. Ее изгибы размывались в перипетиях дней, которые мы теряли; в моментах и отрезках времени, на протяжении которых мы не обращали друг на друга внимания. Наши тела и души воровал город, и все, что с нами было связано, становилось частью чужого мира. Линии на наших ладонях напоминали карту дорог и сложных развязок. В этих мыслях я закончил, после чего лег на постель и уснул крепким сном.

***

Ко мне в руки попала книга молодого британского писателя Тома Маккарти под названием «Когда я был настоящим». Ее я позаимствовал у дежурного врача – полноватого мужчины с добрыми глазами и чересчур пушистыми бровями. Махнув рукой, он сказал, что книга ему не нужна, мол, не пошла с самых первых страниц. Он добавил, что история, расписанная на страницах этой книги, явно на любителя, да и сам он больше предпочитает фантастику в стиле Айзека Азимова.

Мне понравилось название, несущее в себе, как мне показалось, ёмкий смысл. Быть может, я хотел прочитать на страницах чужой книги историю собственной жизни. Не знаю. Важно лишь то, что позднее мне было суждено понять всю абсурдность моего мышления. Историю собственной жизни мог написать лишь я один. Иначе это была бы подделка истории моей жизни. О том, что творилось в моей голове, не знал никто, кроме меня самого. Да и знал ли я сам?

Экран кудахтающего голосами сварливых девиц телевизора потух, как потухли огоньки в окнах домов по соседству. Была ночь, но мне не спалось. Энергия, которой во мне было с излишком, оседала в моей голове темным налетом навязчивых мыслей. Мне нужно было отвлечься как можно скорее, так что я, поудобней устроившись в кресле, расположенном около больничной койки, начал читать.

В романе рассказывается о человеке, пережившем некую техногенную катастрофу. После долгого нахождения в коме и внезапного пробуждения он пытается освоиться в некогда привычном для него мире, но понимает, что все изменилось. Он не уверен в истинности своих чувств, потому, получив приличную компенсацию (надо сказать, очень приличную), пытается воссоздать события из памяти, которую на самом деле никогда не имел. Случайно увиденная трещина на стене наводит его на мысли о доме, в котором он никогда не жил, но прекрасно помнит многие важные и не очень моменты из той жизни. Он помнит о том, что этажом ниже жил музыкант, подолгу изучавший сложные пассажи, и что запах жареной печенки доносился из соседского окна. Он помнит все до мельчайших деталей.

Для воссоздания событий, так называемых «реконструкций», он нанимает команду, в которую входят как организаторы, так и актеры, исполняющие роли соседей главного героя. В погоне за истинностью своих чувств он тратит крупные суммы денег, доводит себя до помешательства. Но падающие с крыш коты и брызжущая в лицо жидкость для омывателя лобового стекла автомобиля становятся лишь началом пути колоссального психоза.

Начав довольно размеренно, я остановился лишь на середине книги. Время бессердечно рвалось вперед, к концу, который никто не мог предвидеть, и я понимал, что, читая книгу, я забывал обо всем, что окружало меня в последнее время. Я впадал в состояние, схожее с состоянием главного героя. Я буквально чувствовал его помешательство всем своим телом, и мне казалось, что меня начинает тошнить от переполняющих меня чувств. Закинувшись таблетками и выпив стакан воды, я продолжил чтение.

Закончил я лишь к утру. Моя рука бессильно свисала с кровати, а книга и вовсе лежала на полу. Солнце пыталось пробиться сквозь опущенные веки к поверхности моих глаз, иссушенных ночным чтением. Солнцу суждено было потерпеть фиаско, потому что я спал слишком крепко. В своих снах я жил уже совершенно другой жизнью.

Пальцы Лили обхватывали рулевое колесо так, как обхватывали они когда-то мой член, готовый извергнуть из себя концентрированные эмоции моего внутреннего зверя, моего демона, который двигал моими руками и управлял моими мыслями по ночам. Я думал о ее пальцах и о той памяти, которую хранила каждая клетка ее тела. Сентиментальный эротизм поражал меня, и я чувствовал, что впадаю в тянущее на дно, припадочное состояние. Шелест пластины в кармане помогал мне расслабиться.

Лиля забрала меня из больницы на третий день. Она подъехала к главному входу на своем черном хэтчбеке. Этому предшествовало томительное ожидание, заполняемое разве что мыслями о Геральдине и ее твердых сосках. Закинув сумку с вещами на заднее сидение, я сел рядом с Лилей. Она переключила передачу, вдавила педаль газа в пол, и мы понеслись по улицам города.

День был в разгаре, и я наслаждался легкой суетой, охватывающей спокойные улочки спальных районов города. Одинаковые дома, выстроившись вдоль дороги, встречали нас с Лилей. Коробки торговых центров пестрили рекламами и вывесками. В небе набирал высоту реактивный самолет. Он казался мне таким одиноким на фоне бездонного неба.

– Тебе бы лучше полежать дома день-другой, – говорила мне Лиля. – Сотрясение может проявиться…

– Я хорошо себя чувствую, – с полной уверенностью сказал я.

– Я знала, что не смогу тебя переубедить. Если тебе так будет лучше, если тебе нужно отвлечься, забыться на работе… знаешь, делай так, как считаешь правильным.

Лиля была слегка раздражена. Помнится, раньше, еще до таблеток, ее агрессия, достаточно легкая по природе своей, вызывала на моем лице улыбку. То были дни, когда мы были счастливы. Все менялось.

– Мне иногда кажется, что я совершенно не знаю тебя, – говорила она, выкручивая руль вправо. – Кто же ты на самом деле?

Я промолчал. Вопрос показался мне риторическим. Так ничего и не ответив, я закрыл глаза и погрузился в легкий сон, который то и дело нарушали звуковые сигналы других машин и резкие остановки на светофорах.

Люди постарше говорили нам, что брак – это нелегкий труд, и что к нему нужно быть готовым. Но мы считали себя особенными, как и многие другие люди нашего возраста и социального статуса. Мы не искали оправданий нашим шалостям и нелепым забавам. Мы просто старались жить в свое удовольствие.

Через полтора года после нашей встречи мы с Лилей обменялись кольцами. Белая фата невесты, черный классический костюм жениха. Шикарный зал, улыбки на лицах родственников и близких друзей. Две замечательные недели в тропическом раю, вдали от людей и суеты. Быть может, именно тогда я начал ощущать изменения в своей реальности. Я не помню. Все было слишком прекрасно.

Помню, как стоял на берегу Карибского моря. Был конец дня, мои стопы грел все еще теплый золотистый песок. Ветер обдувал мой голый торс и ноги, частично спрятанные под цветастыми бриджами. Я ждал Лилю. Мы собирались отправиться в небольшой городок неподалеку, где хотели прогуляться, а после выпить и потанцевать в каком-нибудь баре у берега моря.

Домик, который мы арендовали на время нашего отпуска, окружали высокие пальмы. За ними была дорога, ведущая в город. Никаких реклам вокруг, никакой навязчивости, столь присущей урбанистическому миру, из которого мы с Лилей выпали. Неспешно управляя арендованным внедорожником, я невольно запоминал каждый миллиметр той дороги, все значительные и не очень ее изгибы и ямочки. Я изучал ее так, как изучают тело партнера в момент первой любовной близости.

Мне хотелось остаться в том моменте времени, застыть, как картинка на экране монитора. Я хотел оставаться в моменте сладостного ожидания прекрасного вечера с любимой, но не знал, за что уцепиться. Оттого, наверное, и изучал глазами дорогу. Было во всем этом что-то фатальное, необратимое.

Я думал, что мы с Лилей могли бы умереть счастливыми. Просто съехать с дороги и врезаться на полной скорости в какую-нибудь пальму. Наши тела пролетели бы не один десяток метров и сложились бы в недвижимом объятии где-нибудь в глубине тропического леса. Мы бы остались счастливыми навечно.

Нам казалось, что жизнь в браке будет состоять лишь из хороших моментов. Слушая споры других пар и наблюдая за ними в ресторанах и торговых центрах, мы лишь ухмылялись, понимая, что находимся выше ссор и измен, коими пронизаны отношения многих. Нам было приятно осознавать это. Нет, конечно, отбросив все фантазии, мы оба понимали, что со временем начнем относиться друг к другу немного иначе, но даже подумать не могли, что изменения эти могут оказаться настолько серьезными.

Лиля переехала ко мне сразу после свадьбы. До этого я не жил с женщиной, и для меня это был новый, прекрасный опыт. Ведь кроме прекрасной внешности и острого ума Лиля имела легкий, слегка подчеркнутый материнский инстинкт, который не позволял ей превратить наш домашний очаг в буйство безделья и отрешенности. Мои приятели завидовали мне, а я гордился своим счастьем. Теперь же мне кажется, что та забота, которую Лиля давала мне день ото дня, была мною недооценена.

В то время Лиля работала управляющей довольно известного в городе ресторана, а я делал первые успехи в работе с особо важными клиентами. Мы не имели проблем с деньгами, так что не отказывали себе в удовольствиях, особенно когда этими удовольствиями приходилось затыкать некоторые дыры в нашем общении, а они со временем стали возникать. Но то, как мне казалось, да и Лиле тоже, было лишь естественным моментов в совместной жизни. Мы не били тревогу без особой надобности.

Открытая лоджия на верхнем этаже высотного здания. Прошло время, и мы стояли там, где раньше проводили ночи напролет, напиваясь и целуясь, занимаясь сексом, лаская друг друга нежными словами. Теперь же у каждого из нас в запасе была лишь пара слов, которыми можно было закончить все, или же начать все сначала.

Мне казалось, что время пускается вспять. Соединяются кусочки разбитого стекла, и краски снова стекаются в разноцветные емкости. Нить жемчужного ожерелья снова крепнет, и прекрасное украшение, подаренное мною когда-то, снова на ее шее. Мне хотелось так думать. Но взгляд Лили был направлен не на меня.

Я все еще ощущал боль побоев, но с каждым новым днем она становилась слабее. Побитый зверь внутри меня снова чувствовал свою силу и готов был вгрызаться в плоть тех, кого я хотел бы любить. Я молил его о пощаде, но он не унимался. И какого же это: удерживать руками, испещренными ранами, пасть хищного зверя?

– Ты спала так долго, – сказал я.

Лиля посмотрела на меня, но ничего не ответила. Она сложила руки на груди и снова отвернулась. Я почувствовал легкое покалывание кончиками пальцев левой руки. Чувствительность восстанавливалась, как и обещал мне мой лечащий врач.

– Поверь мне, я не спала очень долгое время, – Лиля прошлась чуть вперед. Она достала из пачки, что лежала на столике, сигарету и закурила. – Неужели ты винишь меня во всем, что случилось? Но почему?

Я хотел задать ей так много вопросов. Почему я не мог спасти ее в своих снах? Почему видел ночами лишь спящей, и все ее внимание доставалось лишь Максу? Скверному, молчаливому, но слишком обаятельному Максу, этому черному пятну краски. Что случилось? Почему я забыл об этом? Почему я боялся спросить об этом?

Город звал меня сотнями сигналов, как звуковых, так и визуальных. Он чувствовал меня так же, как и я чувствовал его. Не сказав ничего Лиле, я направился к двери, а уже через несколько секунд лифт нес меня вниз, к подземной парковке, где был припаркован мой седан небесного цвета. Я дал вопросам отсрочку. Быть может, я дал отсрочку только самому себе.

Лиля продолжала стоять у края лоджии. Она смотрела вниз, туда, куда нечаянно упали ее счастье и надежда на прекрасную жизнь. Ужасная случайность, разрушившая так много всего прекрасного. Будто стены старинных соборов покрылись трещинами и осыпались в один миг, похоронив под завалами ни в чем не повинных туристов. Будто стекла небоскребов, падая, изрезали лица сотням мужчин и женщин, заполонивших улицы делового центра города.

Лиля стояла у края, но могла ли она сделать еще один шаг? Перелезть через перила, раскинуть руки в стороны и прыгнуть вниз. Могла ли она? У нее были причины сделать это, но, в то же время, были причины отступить назад.

Возможно, она видела меня. Там, внизу, среди людей. Сидящего в своем седане – последнем пристанище заблудшей души – и смотрящего по сторонам. Она видела меня внизу, там, где когда-то лежало родное ей тело, но не ее тело, нет. Это тело принадлежало тому, кто был для нее необычайно дорог.

Кровь рисовала линиями на асфальте символику смерти, зашедшей как-то однажды к нам на обед. А я тщетно пытался вспомнить тот день, когда потерял самого себя…

***

Иван Капустин погиб на моих глазах. Акула впилась в его тело острыми зубами. Я видел отблески его смерти десяток раз, да вот только в настоящем своем обличии она предстала передо мной лишь однажды.

Это случилось одним весенним днем, ничем не примечательным на первый взгляд. Все те же лужи на асфальте, все та же тяжесть налитого свинцом неба, готового в любой момент осыпаться на землю миллионом крупных капель. Пересечения проводов над головой, как помехи на экране телевизора. Переполненные тренажерные залы, бурлящие жизнью торговые центры.

Прошло две недели с тех пор, как я вернулся из больницы. За это время я видел Ивана Капустина всего один раз: во время его визита в кредитный отдел, где он, взмокший от офисной духоты, подписывал страницы кредитного договора. Его левое веко чуть дергалось, только это не особо бросалось в глаза. Подумаешь, еще одна жертва нервного перенапряжения. Но я сразу почуял неладное.

– Добрый день, – обратился я к нему и протянул руку. – Не ожидал вас тут увидеть. Вы и не говорили…

– Да, добрый день, – резко ответил мне Иван Капустин. – Я подумал, что нет ничего плохого в том, чтобы взять немного смерти в кредит, – он усмехнулся. – В конце концов, мы живем в мире возможностей.

– Это точно подмечено, – отозвался я и переглянулся с кредитным специалистом – кареглазой азиаткой с приветливой улыбкой и стильной прической. – Когда ожидать вас на этой неделе?

– Думаю, завтра, – Иван Капустин отложил ручку в сторону и придвинул подписанные бумаги кредитному специалисту. – Ну а теперь мне пора идти.

Я не стал ничего у него спрашивать. Это было бы не совсем этично, да и спешил он так, будто собирался попасть на последний поезд, способный увезти его подальше от проблем.

На следующий день он так и не появился. Все мои попытки дозвониться до него оказались пустой тратой времени. Что ж, я не стал сильно переживать по этому поводу и занялся другими вопросами.

По-настоящему я встревожился лишь тогда, когда через несколько дней получил от Ивана Капустина сообщение. В нем был указан адрес места, в котором я однажды бывал, и предложение встретиться. Не раздумывая, я позвонил Геральдине и предупредил о том, что мне нужно срочно отлучиться на встречу с клиентом. Она не стала противиться. Я поспешил на место встречи.

Океанариум. Радость для детей и их родителей. Огромные стекла, за которыми простирается целый мир разноцветных рыбин и рыбешек, пучеглазых тварей и милых существ, кровожадных хищников и миролюбивых созданий. Чуть приглушенный свет. Запах морской воды. Заметки на досках, прикрепленных вдоль дорожек, рассказывающие посетителям об особенностях того или иного вида рыб. Нередко около таких досок скапливались небольшие кучки любопытных посетителей. Я не искал среди них Ивана Капустина. Я не мог представить его в гуще людей. Мне казалось, что он должен быть отделен ото всех, буквально чувствовал это своим нутром. Я искал его.

Прорываясь к океанариуму через городские пробки, я прокручивал в голове все предположения по поводу того, что действительно происходит с Иваном Капустиным. Ни одно из них не выдержало критики моего внутреннего голоса. Он все отторгал, как ворчливая бабка, недовольная новыми веяниями культуры.

Оказавшись на месте, я и вовсе сдался. Миролюбивость, коей была пропитана атмосфера океанариума, детские улыбки и красота приглушенного света просто выбили из меня всякую возможность думать критически. Тем не менее, я был настороже.

Меня привлек ребенок, громко рассказывающий что-то своей матери. Голос его был писклявым, оттого столь заметным в общем фоне голосов. Сквозь внезапно хлынувшую толпу туристов я направился к ребенку и попытался разобрать, о чем он говорит, стоя прямо за спиной его матери. Маленький палец, тычущий в воздух, указал мне определенное направление. Он заставил меня перевести взгляд на огромный аквариум, в который, неожиданно для всех, спустился человек в деловом костюме.

Иван Капустин улыбался. На нем не было никакого снаряжения. Просто костюм, тот самый, в котором я видел его в прошлый раз. Мои глаза округлились от удивления. Что задумал он? Неужели ему так же не хватало реальности, как и мне?

Я перевел взгляд вправо, туда, куда направили свои взоры другие посетители. Огромная белая акула, достояние океанариума, спокойно проплывала вблизи дна. Она, казалось, и не замечала незадачливого посетителя, решившего нарушить ее покой. Ее огромный хвост извивался из стороны в сторону, задавая направление движения.

Подскочив к стеклу, удерживающему тонны морской воды, я несколько раз ударил по его поверхности, пытаясь привлечь внимание Ивана Капустина. Я прекрасно понимал, что ничем хорошим эта его затея не сулит, а вот большая часть посетителей принялась снимать заплыв Ивана Капустина на камеры смартфонов. Напряжение нарастало с каждой секундой.

Он посмотрел на меня и кивнул, мол, все нормально. Меня передернуло в тот момент, когда я увидел в его руке нож. Небольшое лезвие, способное оставить порез на теле.

– Твою мать! – выругался я. – Где охрана?! Позовите охрану! Он хочет убить себя!

На меня вяло отреагировала лишь пара человек. Остальные продолжали наблюдать за тем, как Иван Капустин наносит себе порезы. Кровь, подобно дыму сигареты, распространялась по воде. Она привлекла акулу.

Около меня пронесся охранник. Он скрылся за служебными дверями. Гул среди толпы посетителей нарастал. Кажется, именно в тот момент люди начали понимать, что видят не очередное представление, а самое настоящее самоубийство.

Разрезая толщу воды своим острым носом, акула неслась по направлению к Ивану Капустину. Мышцы его лица, искаженного нездоровой улыбкой, чуть дернулись при виде грозного хищника. Я заорал как бешеный и стукнул кулаком по стеклу.

В тот момент, когда между хищником и добычей оставались какие-то несколько метров, я невольно закрыл глаза. Оттого я отчетливо ощутил, насколько сильно содрогнулись люди, окружавшие меня. Уши мои резал гул голосов, испуганных и возбужденных. Он напомнил мне о гулком реве двигателями самолета, взмывающего в небо. Я открыл глаза…