Текст книги "Двое в лодке (сборник)"

– Как там баба Катя после такого?

– И не говори. Пошла доить, и прямо при ней! Сердечко-то и повело. В больницу отправим, в Кыштым. Пусть недельку отлежится.

– Погоди, я сейчас. – Ковальски засуетился.

Егор наконец-то отошел к калитке, чтобы не прокоптить, не дай бог, не только хозяина, но и его дом, и с легким волнением затянулся. Ему не впервой потрошить животину. Но вдвоем оно все же как-то ловчее.

Ковальски собрался быстро. Папаша у него был строг и аккуратен. Эти качества передались и сыну.

Прошлым летом он окончил экономический институт, не остался в Челябинске, вернулся обратно в Некрасовку. Был бы жив отец, убил бы. Вместо того чтобы в люди выбиваться, парень осел в глуши. Больше подсказать было некому. Мать свою он не помнил вовсе, умерла, когда малой еще был, от воспаления легких.

Папенька на охоту натаскал с детства. Теперь любимое занятие как-то само собой превратилось в основной источник дохода Леонида. Одних родственников с дорогими ружьями покатай по окрестностям. Другим лосиные рога принеси. Медведя-шатуна успокой. Рыбаков пропавших найди. За год столько всего случилось. Просто МЧС.

Когда Егор с соседом вошли во двор, их встретил Полкан, черный как уголь, раскормленный пес средних размеров и дворянской породы. Вместо того чтобы заигрывать перед хозяином и выказывать ему бесконечную радость по поводу прибытия, Полкан, бряцая цепью, повел мордой в сторону сарая и зарычал, не разжимая пасти, лишь поднимая губы и обнажая нешуточные клыки.

– Ну-ка, в будку пойди! – прикрикнул на фордыбачащего пса Егор. – Еще и выделываешься. Я с гостем, а ты, значит, рыком на нас.

– Смерть чует, – сказал Леонид, перекладывая топор из одной руки в другую и стаскивая с плеча сумку с инструментом.

Ни с того ни с сего занялся соседский пес, хотя Полкан и не провоцировал его.

Все деревенские шавки мгновенно занялись нешуточным лаем.

– Как думаешь, за пару часов управимся? – с тревогой спросил Егор под такой вот аккомпанемент. – На работу мне скоро. Опоздаю. Опять наша Серафима выть начнет. Ей ведь ничего не объяснишь. Все мы для нее тупая пьянь и неотесанная деревенщина. Но мясо же не бросишь.

– Если болтать не будем, то успеем, – сухо отозвался охотник.

Вестовой подхватил правильный настрой подсобника и зашагал к дверце хлева.

– Слушай, Леонид, я тебе доверяю. Может, отвезешь на своей машине мясо на рынок да сдашь там побыстрее?

– Почему нет, – с улыбкой проговорил молодой охотник.

Пес снова зарычал, трусливо поджал хвост и побежал следом за хозяином, вытягивая длинную цепь.

Егор не ожидал от кобеля такой наглости, обернулся и прикрикнул:

– Я тебе!..

Егор потянул дверь на себя, переступил через порожек и стал искать рукой выключатель, прикрученный им же слева вверху.

Пес совершенно выбился из-под контроля. Он подбежал к хлеву и рычал, стоя на задних лапах, не в силах порвать цепь, сдерживающую его.

– Глянь, – позвал Леонид, и Егор нехотя обернулся, так и не включив свет в постройке.

– Не жрал с утра, – сказал он и, не глядя, щелкнул выключателем.

Внутри тут же раздался какой-то скрежет. Егору показалось, будто рог коровы провел по струганной доске. От неожиданности он аж подпрыгнул и вывалился наружу, едва не разбив при этом голову.

– Чего там? – осведомился Ковальски.

– Да я не видел ни хрена, – сказал Егор и отступил от двери.

Он с большим почтением глянул на кобеля, который продолжал хрипеть, лаять, метаться из стороны сторону.

– Может, куница или ласка, – предположил Ковальски, как-то машинально отложил в сторону сумку с ножами и оставил в руках только топор.

Тут за соседским забором снова залился криком невидимый петух, встречая прекрасный погожий день.

Егора передернуло. Он стряхнул с себя оцепенение и шустро запер дверь снаружи.

– Кто там еще пришел воровать мое мясо, а ну-ка! – громко и уверенно пробасил он, подошел к Полкану и отстегнул карабин.

Хозяин прихватил пса за ошейник и стал раззадоривать его:

– Хочешь посмотреть, кто там, да?

– Ружье есть у тебя? – поинтересовался Леонид.

– Есть, да на мой день рождения мы палили от всей души. Все патроны расстреляли, а закупить я так и не сподобился, – сказал Вестовой, подводя кобеля к хлеву.

Полкан не отличался трусостью, не раз отчаянно дрался с другими деревенскими псами. А сейчас он вдруг потерял всякое желание проявлять геройство.

– Чего упираешься? – недоумевал Егор. – Мне тебя под зад пнуть, что ли? – Иди, проверь.

В этот момент в сарае снова что-то зашуршало. К стене будто бы привалилась огромная туша, да так плотно, что все строеньице малость покачнулось.

– Так мы точно за два часа не управимся, сосед, – заявил Ковальски, отодвинул засов и вошел в сарай.

Пес взвизгнул и замолк.

– Чего там? – спросил Егор, продолжая удерживать собаку подле себя.

– Ничего! – спокойно ответил охотник. – Одна дохлая корова.

– Но не почудилось ведь нам. Насмотришься ужастиков по телику. Тьфу! – Егор вернул собаку на цепь, подхватил инструмент и вошел в хлев.

Действительно никого.

Охотник уже присел и стал колдовать около коровы.

– Это как ты ее смог повернуть-то? – спросил он.

Вестовой подошел к открытой дверце стойла и посмотрел через спину Леонида, склонившегося над павшей скотиной.

– Кого повернуть?

Ковальски выпрямился во весь рост, едва не задел смоляной шевелюрой потолок. Он был на пятнадцать сантиметров выше не маленького Вестового и смотрелся крайне внушительно.

– А ведь она и в самом деле лежала на другом боку. У нее с той стороны глаз выбит. Такого не забудешь, – с недоумением произнес Егор и подошел к Рыжухе.

Охотник потерял всякое терпение и пнул голову скотины кирзовым сапогом. Егор отпрянул, но ничего не произошло.

– Кто ж ее, по-вашему, Егор Федорович, перевернул?

– Не знаю.

– Давай потрошить. Сам же говорил, что тебе на работу скоро.

– Да, – спохватился Егор.

– Ведра давай, хозяин, тазы, брезент. И точило принеси. Я не взял свое.

Они вышли из хлева. Вестовой подумал, что надо бы позвонить матери в больницу и уточнить, как именно лежала корова. Ковальски же стал перебирать на свету ножи, проверять, насколько те годятся для работы.

Когда в хлеву, прямо за его спиной, снова раздался шорох, Леонид дернулся и решительно вошел внутрь. Из сарая тут же вдруг донесся его крик.

Полкан вновь встрепенулся и стал брехать пуще прежнего.

Егор не успел дойти до крыльца, снова бросился в хлев.

Рыжуха стояла в стойле и крутила головой. Ее глаз, болтавшийся на жилках, раскачивался туда-сюда.

Ковальски, уже без топора, но с тесаком в руке, стоял столбом и пытался сообразить, что ему теперь делать.

– Она живая! – воскликнул он. – Ты разыграть меня решил, что ли?

– Для этого я глаз ей выбил и проломил нижнюю челюсть. Ты что, не видишь, у нее дыра в голове! Да и на язык посмотри!

– Так, может, ей не все мозги вышибло?!

– Но с такими дырами в голове не живут, – сказал Вестовой и тут же засомневался в собственных словах.

Он смотрел на прямой научный факт. Перед ним стояла корова с проломленной башкой.

Рыжуха тем временем наклонила голову вперед и сделала несколько крохотных шагов по направлению к дверце стойла, которая, как назло, осталась открытой. Если скотина находилась в сознании, то ту боль, которую она испытывала, трудно было представить. Если же воскрешение являлось механическим следствием каких-то импульсов, гуляющих по спинному мозгу, то перед ними был труп, который нужно всего лишь добить.

Корова продолжала мотать башкой из стороны в сторону. Ее рога описывали круги, небезопасные для людей.

Егор сделал шаг к калитке стойла и попытался закрыть ее, но скотина сделала шаг, склонила голову и попыталась поддеть его на рога. Такое действие, направленное на отстаивание собственной свободы, выглядело со стороны абсолютно осмысленным.

Охотник дернул Вестового за рукав и помог ему отбежать от зверюги.

Животное заревело. Белая пена стала стекать на солому из пробитой нижней челюсти.

– Рыжуха, Рыжуха, – успокаивал ее Егор, опасливо удаляясь к выходу.

Тут воскресшее достояние Вестовых перестало издавать нечто ужасное, булькающее и низкое по тону. Корова осознанно посмотрела на Егора черным зрачком, оставшимся на месте, после чего сделала шаг в направлении людей, в замешательстве застывших на пороге.

– Перестань звать ее! – визгливым голосом воскликнул поляк, забыв про собственное бесстрашие.

После этого он быстро вывалился во двор и вытянул за собой Егора.

Когда дверь снова была заперта, Вестовой отошел от хлева, упер руки в колени, согнулся и стал тяжело дышать.

– Слушай, – произнес он, очухавшись. – Может, еще спасем скотинку-то, а?

– В Москву полетите с ней операцию делать? – спросил поляк.

При этом он смотрел на сарай и крепко сжимал тесак, оказавшийся в его руке в момент воскрешения коровы.

– Да, – поддержал его Егор Федорович. – Закажу ей пластическую хирургию на радость маме. Может, лекари даже глаз с языком на место вернут. Шучу. Я нашему доктору ее покажу.

– Какому? В «Пентагоне», что ли?

– Да, в психиатрической больнице. Стаж там у меня уже четыре года. Неужели нельзя помочь сотруднику с домашней скотиной, анализы провести, выяснить, что к чему? Жевать-то теперь ей нечем, но, может, доктор вылечит, а? Вдруг сумеет?

– А чем обычный ветеринар не подойдет?

– Аркадий Петрович – заместитель главного врача по лечебной части. Он очень умный, людей словом лечит, не только таблетками. А тут случай сложный. Ветеринар мало чего знает. А Аркадий Петрович – наука. С пастью коровьей надо аккуратно. Операцию придется делать.

– Так врач твой по людям, да и то по психам, а тут скотина.

– Леонид, ты вот молодой, еще не знаешь. Их в институтах так учат, что они все могут. Наш и перевязки делает, и, если надо, швы наложит. Одному пациенту года полтора назад плечо вправил. Я вывернул, а он починил. И никто ничего не узнал.

В этот момент корова ударила головой в дверь хлева так, что рога пробили массивные доски и показались снаружи.

– Ого! – воскликнул Ковальски. – Слушай, я за ружьем сбегаю. Давай пристрелим ее к чертям!

Егор все медлил. Пристрелить всегда можно. Но живая корова все же лучше, чем мертвая. Это и молоко, и творог, и радость маме, и сметана, такая жирная, что ложка стоит.

Полкан впал в истерику и стал оглашать лаем окрестности. Собаки, живущие по соседству, торжественно подхватили его тревожный позыв.

Рога исчезли из двери, и тут же последовал еще один удар.

– Беги! – живо напутствовал охотника Егор Федорович, поднял здоровенный топор и занял напротив двери воинственную позицию на полусогнутых ногах, будто ратник на поле брани, готовящийся к отражению атаки.

Леонид по-молодецки сорвался с места и услышал сквозь собачий лай:

– Ты давай, я ее постерегу здесь!

Сокрушительный удар снова сотряс сараюшку. Послышался треск досок и мат Егора, возвещавший охотнику о том, что времени у него очень мало.

Ковальски добежал до дома, схватил «ИЖ-27», пачку патронов, снаряженных картечью, и бросился обратно.

Как только он снова выбежал на улицу, раздался истошный визг собаки. Такие звуки обычно следуют за попаданием бедняги под колесо грузовика. Псина еще некоторое время скулит, воет, кое-как отползает на обочину и помирает в ближайших кустах. Охотник услышал это и поспешил на бегу зарядить оружие.

Он с двустволкой наперевес появился во дворе Вестового, сперва увидел проломленную дверь хлева, затем и хозяина. Тот с топором в руках сидел на корточках на крыше полуразрушенного и покосившегося сарая. Корова стояла в углу двора, за невысоким кустом сирени, не успевшим расстаться с листьями, рядом с собачьей будкой.

– Не подходи к ней! – судорожно заорал Егор с крыши.

Глаза его были полны ужаса. Лезвие топора ходило вверх-вниз от крупной тряски.

– Стреляй в нее!

Корова услышала крик и подняла голову.

Ковальски немедленно скрутило живот. Он судорожно вскинул ружье и навел стволы на раскуроченную башку скотины, которая пожирала, заглатывала собаку целиком!

Рыжуха, восставшая из ада, воспользовалась тем, что Полкан был посажен на цепь. Она смогла загнать его в угол, где, видимо, и прибила. Как уж корова это сделала, оставалось неясным. Да и какая разница?!

Черные ноги и хвост торчали из кровавой деформированной пасти. Зрелище было не из приятных.

Охотник не стал дожидаться того момента, когда корова повернется к нему мордой, влепил ей с нескольких метров дуплетом под лопатку. Чудовище дернулось и повалилось на бок. Эжектор вышвырнул из стволов стреляные гильзы.

Ковальски перезарядил ружье, без промедления подбежал к скотине и дважды выстрелил ей в голову. После чего он повторил процедуру, перебил позвоночник Рыжухи в двух местах.

Егор сидел на крыше хлева и аж подпрыгивал. Он не понимал, что все кончилось, и продолжал смотреть на свой двор с изрядной высоты.

Ковальски отошел от туши и снова перезарядил ружье.

«Так вот ты какое, коровье бешенство, – зло подумал он, разглядывая заднюю часть бедного Полкана, продолжавшую торчать из пасти Рыжухи. – Нижняя челюсть у нее как-то работала. Иначе она не смогла бы проглотить пса».

– Убил? – робко поинтересовался Егор Федорович, вытягивая шею.

Ковальски оглянулся на хозяина дома, потом снова посмотрел на раскуроченный череп коровы.

– Раза три подряд, – ответил он и предложил Вестовому спуститься с небес на землю.

– Тут такое было! – проговорил Егор, поглядывая вниз, выбирая, куда бы ему спрыгнуть.

Ковальски поймал себя на мысли о том, что он не понимал, как Вестовой смог залезть на крышу. Видимо, тут действительно было «такое».

Едва он очутился на земле, как у забора появились две женщины из домов, стоящих напротив. Ульяна и Татьяна. Ульяне было под семьдесят, Татьяне – пятьдесят с небольшим. Обе с большими круглыми глазами.

– Чего палишь, Ленька? Кобеля Егоркиного пристрелил, что ли? – проскрипела Ульяна.

Он кивнул на корову, убирая за спину оружие, и сказал:

– Приболела Рыжуха. Пришлось того…

Бабы встали на цыпочки, посмотрели через забор направо и вниз. С улицы был виден лишь белый хвост, оканчивающийся метелкой, чего этим любопытным особам было крайне недостаточно.

Охотник подошел к ним со стороны двора и окончательно закрыл обзор.

Женское любопытство никуда не делось. Но остатки советского воспитания не позволяли соседкам просить молодого человека отойти в сторонку.

Выпятив грудь и не убирая топора, к односельчанам подошел Егор.

– Федорович, ты что тут устроил террор на всю деревню? – поинтересовалась Татьяна.

Бабы понимали, что произошло что-то такое, что потом не пересказать и за три стакана семечек, но им требовалось разузнать как можно больше. Виданное ли дело, Вестовой свою корову во дворе пристрелил, да не сам, а охотника позвал! Оба стоят истуканами и не говорят ничего.

– А Полкан где? – спросила Ульяна и прищурилась.

– Гулять отпустил, – тут же нашелся Егор. – Бабы, идите по домам. Чего вы меня одолели?

– А Ленка-то твоя знает? – осведомилась Татьяна.

Тут Егор понял, что сейчас обложит этих наглых особ нехорошими словами. Если бы не Ковальски, то так и случилось бы.

– Она мне и заплатила за работу, – легко соврал охотник и для верности похлопал рукой по прикладу ружья.

Бабы притихли на секунду, потом старшая все же не стерпела:

– Что ж ты, Федорович, не по-человечески со скотиной? Совсем вы уже совесть потеряли, мужики. Устроили тут сафари.

– Как? – Егор беззлобно вытянул шею, не разобрав слово.

– Сафари, говорю.

– Ох, умные слова ты знаешь. Не подумал бы.

В ответ почтенная бабка Ульяна выстрелила ему прямо в мозг:

– Я, сынок, конец твоего папашки знавала, а не только всякие слова. Так себе, кстати, конец-то был. Не ахти.

Татьяна едва не рухнула от смеха тут же, около забора, кое-как подобрала юбки и была такова. Ульяна зыркнула на Вестового и бодро отправилась к себе в дом, стоявший на противоположной стороне улицы.

Между Егором и Леонидом сразу возникло понимание того, что трезвонить о произошедшем не надо. Чем меньше людей знает о таких вещах, тем им же и спокойнее.

Чуть позже приходил с дальнего конца Фрол, матерый пропойца и балагур. Он увидел, что тут не наливают, и крайне расстроился. От нечего делать предложил подсобить разделывать скотину, но ему вежливо отказали.

Когда буча наконец-то улеглась, Егор подошел к Ковальски, снизу вверх посмотрел в его черные глаза и спросил:

– Ты думаешь, мясо пропащее, да?

Леонид отшатнулся от него как от чумного.

– Ты в пасть своей красотке загляни. Чего видишь? Кого таким мясцом потчевать?

– Верно, – нехотя согласился Егор.

Ветеринара звать он не стал. Незачем. Надо ее ковшом экскаватора поддеть, отвезти подальше и бросить в овраг. Зверье растащит за день-два. Не устраивать же бешеной корове пышные похороны.

Дабы не получить жесткое взыскание за невыход на работу, Егор пошел в дом, звонить в «Пентагон».

Другой работы тут нет. Потеряет ее, и что делать? Отец вот берилл да малахит добывал по молодости. Потом это дело прикрыли. Не рентабельно, мол, промазали геологи. Дальше он как-то бедовал на подножном корму.

Стараясь быть спокойным и уверенным, Вестовой попросил к телефону главврача Карпатову Серафиму Ильиничну.

– Здравствуйте! – начал он, но продолжить ему не дали.

– Егор, что у тебя опять стряслось! Мне надоели твои звонки! Егор, что ты делаешь со мной с самого утра? Сколько можно? Ты уже неделями не появляешься на работе!

Вестовой не стал слушать дальше и положил трубку. Будь что будет. Климакс – это не шутки.

Часа через полтора со свинофермы под Кыштымом приехал трактор. Так как волочить скотину не было никакой возможности, Егор убрал пролет забора, чтобы могучая техника могла въехать во двор и подцепить труп. Дабы не смущать тракториста, который ехал сюда не за здорово живешь, а с явным намерением подкалымить, корову с собакой в пищеводе он накрыл несколькими разрезанными старыми мешками.

Когда «Беларусь» с навешенным впереди ковшом въехал в село, Егор пошел встретить его.

За баранкой восседал седовласый маленький мужичонка, которого Вестовому раньше видеть не приходилось.

– Ты, что ли, заказчик?

– Я! – подтвердил Егор.

Когда тракторист осознал задачу, он произнес только:

– Не вопрос.

Трактор встал поперек улицы, опустил на землю ковш и дал малый вперед.

Вестовой и Ковальски замерли в двух шагах от хвоста коровы и более чем внимательно следили за процессом. Тракторист заметил, что они смотрели на все происходящее как-то слишком серьезно.

Как только зубья ковша коснулись рыжих пятен на спине сдохшей скотины, все тело коровы дернулось словно от судороги. Рыжуха вскочила на ноги. Мешки слезли с нее. На тракториста сквозь стекла кабины смотрела коровья башка, основательно развороченная двумя выстрелами в упор. Из пасти скотины торчали задние лапы и хвост бедолаги Полкана.

Полчерепа коровы было начисто снесено. Внутри головы просматривалось нечто красно-белое. Мозги, наверное. Там ничего другого быть не могло. Глаз на ниточках и безвольный синюшный язык дополняли дивную картину.

Водила вдарил по тормозам, заорал дурным голосом, выпустил серию фольклорных выражений. Он не стал дожидаться развития событий, дал задний ход и едва не снес противоположный забор.

Потом пролетарий вылетел из работающего трактора, уставился на уродину и констатировал очевидный факт:

– Она же собаку сожрала!

Ковальски не стал ждать, пока эта невероятно живучая тварь попробует напасть на них, сдернул с плеча ружье и стал быстро заряжать его.

Воскресшая корова не обращала никакого внимания на людей и трактор. Она старалась сдвинуться с места. Простреленный позвоночник не давал ей такой возможности, но на ноги скотина как-то встала.

Раздалось размеренное чавканье, и тушка Полкана почти исчезла в развороченном чреве. Она его просто заглатывала!

Морщась от того, что ему сейчас предстоит сделать, Ковальски подошел к корове, не способной передвигаться, и выстрелил в позвоночник сразу же за холкой. Скотина тут же повалилась наземь.

– Еще! – проорал ошалевший Егор, стоя на приличном расстоянии от охотника и коровы.

Леонид, не дожидаясь советов Вестового, выпустил еще один заряд в голову Рыжухи, хоть это было уже и неприлично. Нечего бить туда, где и так ничего нет.

Тем не менее действие свинца возымело необходимый эффект. Скотина угомонилась.

Тракторист с трясущимися руками и ошарашенным лицом подошел к мужикам.

– Что?.. – Он смотрел то на тушу, обезображенную множественными попаданиями, то на селян, вызвавших его. – Тут, может, зараза какая? Опасно?

Ни Вестовой, ни Ковальски не отвечали ему. Они уставились друг на друга словно два ребенка, играющие в «кто первый моргнет».

Первым очнулся Егор:

– Слушай, слей мне горючки с полведра, а?

Тракторист засуетился:

– Да. Конечно. Не вопрос, мужики. Сделаем.

Лена вместе с сыном, успевшим отучиться в школе, вернулась на попутке из райцентра. Там она не только посидела со свекровью в больнице, но и спустила немного деньжат в магазинах, чтобы избавиться от стресса.

В это время ее муж уже прилаживал пролет забора обратно.

– Ты почему не пошел на работу? – набросилась она на него. – Зачем дерн срезал? Я хотела тут смородину сажать. А пахнет-то чем? Ты жег чего?

Василий стал нарезать круги вокруг того места, где словно по волшебству не стало травы.

– Это трактором? – спросил сын у отца, который не обращал особого внимания на кудахтанье жены и продолжал возиться с пролетом забора.

– Василий, не буянь, – тихо ответил отец.

В это время женушка подошла к хлеву.

– Ты корову разделал уже или нет? Господи! А с сараем-то у нас что?

Егор молчал как партизан.

– Папа, смотри, что я нашел.

Отец отвлекся от работы и глянул на руку сына, в которой были две стреляные гильзы.

– Это двенадцатый калибр?

– Ага, – буркнул отец, быстро забрал из рук пацана улики и засунул их в большой накладной карман песочных штанов старой афганки. – Мамке ни-ни, понял?

Василий согласно кивнул и пошел следом за матерью осматривать хлев, пострадавший непонятно от чего.

Серое высокое двухэтажное здание, построенное в восьмидесятых, едва ли не опиралось спиной о скалу рядом с огромными металлическими воротами, закрывавшими вход в заброшенную шахту. Высокие, почти квадратные окна, усиленные стальными решетками, пялились на каждого человека, который по какой-либо причине забредал сюда. Колонны, тотально испещренные трещинами, поддерживали треугольную крышу. Гранитное крыльцо с пятью обшарпанными ступеньками, черные кованые перила на входе в специальное учреждение.

Время подходило к двум часам дня.

Егор Федорович не испытывал особых иллюзий по поводу собственной участи. Он вошел в калитку, собранную из металлического уголка и рабицы, и вяло поплелся по асфальтовой дорожке к главному входу. Шиповник, рассаженный с двух сторон, не пускал его ни влево, ни вправо. Сразу за колючим кустарником росли яблони. Они уже начали сбрасывать листву, но многие еще стояли в ярком осеннем убранстве, добавляли позолоты этому месту, несколько запущенному и обособленному от иного человеческого жилья.

Впереди Вестовой увидел дворника, давным-давно, еще до его устройства на работу, выбранного администрацией из тихих пациентов. Пожилой мужчина в потрепанном длинном черном пальто лениво сметал в кучу опавшие листья. Время от времени он останавливался, чтобы почесаться, после чего продолжал свое нехитрое занятие. Можно было подумать, что беднягу достают вши, но на самом деле ничего подобного у дяди Саши не было. Просто нервное.

Серафима Ильинична была начальницей экспрессивной, можно даже сказать, бешеной, под стать некоторым своим пациентам. Но с личной гигиеной на вверенных ей койках был полный порядок. Душевнобольных здесь обиходили на совесть, мыли, брили, регулярно меняли белье. Образцово-показательное учреждение. А если кто-то грыз ногти!.. подобные срывы персоналу обходились крайне дорого.

– Егор! – воскликнул дворник и от восторга так резко взмахнул граблями, что половина кучи, собранной им, разлетелась по сторонам.

– Привет, – вяло проговорил санитар и стал подниматься по ступенькам.

На посту в холле сидела молодая медсестра Нинка, такая же, как и Егор – из местных. Вся в белом и накрахмаленном. Дура та еще. Как можно трахаться с имбецилом? Зачем?!

– Карпатова ждет тебя. Рвала и метала тут часов с одиннадцати. Поднимись к ней.

– И тебе привет, – грустно сказал Егор.

Для того чтобы подняться на второй этаж, ему нужно было открыть замок, вваренный в решетчатую дверь, а затем и второй запор, уже на верхнем этаже. Учреждение специальное, этим все сказано. Ключи он не сдавал, так и ходил со связкой с работы домой и обратно.

Три смены санитаров по два человека в каждой обеспечивали работу учреждения, рассчитанного на сто двадцать постояльцев. Уже несколько лет заведение использовалось на треть от номинальной мощности. Пациенты начала девяностых, крыша у которых съехала из-за экономических проблем в стране, со временем рассосались. Остались лишь те, кого отпускать в свободное плавание было опасно как для общества, так и для них самих.

Финансирование областной специальной психиатрической больницы № 141 на данный момент нельзя было назвать достаточным, но на кашу и мелкий текущий ремонт хватало. У заведующей всегда были наличные деньги на то, чтобы подкупить чего-то самого необходимого. Как она умудрялась, никто особо не спрашивал. Может, мертвые души или какие левые договора. В их медвежьем углу не бедствуешь, вот и ладно.

А так, лес кругом, грибы, ягоды. Рыба в озерах. Деревня под боком. Свежее вареное яйцо на завтрак.

Легко ли было Егору работать здесь, с психами? Вряд ли. Общение с душевнобольными сжигает тебя изнутри, расшатывает нервы, заставляет находиться в постоянном напряжении. Иногда бессонницу не унять ни алкоголем, ни капельками с травками. У тебя пред глазами стоит лицо какой-нибудь сумасшедшей бабы лет тридцати, засадившей себе в пищевод ложку вместе с рукояткой и теперь стремительно синеющей от недостатка кислорода.

Это просто обед. А какие ужины тут бывают! К вечеру народец приободряется. Если бы не тонны таблеток, то персонал пал бы под натиском пациентов за час, максимум полтора. Те, кто еще ничего, содержатся в Челябинске. Им же достаются такие, от которых самый большой толк будет только после кремации – удобрение на поля.

Ему было с чем сравнивать. Он два года провел на свиноферме, той самой, откуда сегодня приезжал трактор. Там, стоя по уши в дерьме, в центре свиного концентрационного лагеря, Егор осознал все прелести человеческого бытия.

А тут все ж больница как-никак. Чисто. Все в белом. Аккуратно. Везде покрашено. Лампочки горят. Персонал вежливый или старается таковым быть.

Исключение – заведующая. Просто сука. Он сам притянул бы ее кожаными ремнями к койке на недельку. Чтобы она хоть на минуту остановилась и подумала о вечном.

Пока же ему приходилось терпеть. Все банально просто – нужны деньги. Сына надо как-то поднимать. А где еще взять их? Промысловик из него был никакой. По строительству он мог бы и поехать куда, да на кого оставит семейство и двор? Да и возраст уже сказывался.

До кабинета Карпатовой Егор не дошел метров десять. Скрипнули дверные петли самой крайней камеры. В коридор кое-как вышла Лизка, хромоногая и худая дочка начальницы. На ней мятая цветастая юбка до пят, расстегнутая белая блузка с длинными рукавами, обшитыми обильными кружевами в чисто колхозном стиле.

На мордашку-то она была ничего. Если бы не несчастный случай в детстве, то, может, и от кавалеров отбоя бы не было, а хромоножка никому не нужна.

Лиза славилась своим нахальным нравом и нешуточным пристрастием к пиву уже в нежном шестнадцатилетнем возрасте. Еще она пылала искренней любовью к классической литературе, так как забываться долгими одинокими вечерами ей все-таки как-то приходилось.

Дверь в камеру она закрыть не успела. В коридор, шаркая старыми тапками, вышел Петр в одних синих больничных штанцах. Это был тот самый олигофрен, с которым ублажала себя и Машка. Полуовощ массировал обеими ладонями бритую голову, вытаращил на Вестового голубые, почти бесцветные глаза и заулыбался, пуская обильную прозрачную слюну.

– Ты чего вылез? – набросилась на него девка. – Давай к себе. – Она двинула его в плечо так, что он развернулся лицом к своей камере, а затем ловко втолкнула внутрь.

Егор хотел было пройти мимо, прикинувшись привидением, но Лиза успела прихватить его за рукав куртки.

– Вестовой, ты же не скажешь матери?

Маленький курносый нос, умные карие глаза, высокий лоб. Она смотрела на него дико и одновременно умоляюще.

– И вам добрый день, Елизавета Макаровна, – ответил санитар, стараясь изобразить на лице дежурное приветствие, будто он и не видел ничего.

Она почувствовала его настроение, тут же приосанилась и быстро пошкандыбала к лестнице, ведущей на первый этаж.

В приемной главврача было пусто. Несколько лет назад здесь еще сидела секретарша, но в нынешние времена Серафима обходилась без помощницы.

Егор ступал аккуратно, но входная дверь предательски скрипнула, выдала его появление в предбаннике.

– Вестовой, ты, что ли?! – пробилось стальное прокуренное контральто через дверь, обитую кожзаменителем.

Серафима сидела в кабинете.

На голове копна рыжей соломы, завитушки спускаются от висков по щекам. Ярко-красные ногти. Пиджак в крупную клетку. Третий, а то и четвертый размер груди. Близко посаженные серо-зеленые глаза. Мясистый нос, испещренный рытвинами, с возрастом все сильнее сжимавшийся щеками, розовыми от постоянного пьянства, покрытыми мелкой сеткой лопнувших сосудов. Толстые масляные губы, желтые ровные крупные зубы за ними. Два подбородка, имеющие обычай трястись в порыве гнева. Содом и Гоморра в одном лице, параноидальная властительница нескольких десятков квадратных километров практически дикой земли.

– Садись, – грубо бросила главврач санитару, указывая на деревянный стул, стоящий перед ее массивным столом, сделанным где-то в семидесятых.

– Ничего, я постою.

– Садись! – надавила эта баба, и он сделал так, как она велела.

– Почему ты до сих пор не переоделся, Вестовой?! Сколько сейчас времени, Вестовой?! Я тут одна должна за всех работать, Вестовой?! Когда ты переложишь плитку в пищеблоке, Вестовой?! Почему опоздал? – нервно бросила она, схватила со стола пачку сигарет, закурила и откинулась на высокую спинку кресла.

Вестовой выдохнул. Еще немного, и он не сдержался бы. Доведет его когда-нибудь до греха эта тварь.

– Корова пала. Надо было прибрать там.

– Почему ты врешь?! – снова стала долбать она. – Что ты все время изворачиваешься?! Тебе надоело работать у меня, да?!

– Ничего не надоело. Пока жгли… – Он поздно понял, что брякнул лишнего, потому как не собирался распространяться о случившемся.