Текст книги "Оцепеневшие (сборник)"

Неудобно вышло.

– Вовка, ты не смотри, что я, кхм, не взрослый. Ничего, кстати, если на «ты» перейдем?

Недоносок подвигается ближе, просовывает лицо между спинок передних сидений. Сопит, я чувствую его мерзкое теплое дыхание, смотрит своими свинячьими глазенками прямо мне в ухо.

Еще как чего! Какое еще на «ты»? Щенок! Мало того, какой я тебе, на хрен, Вовка? Сейчас по заднице тебе, паршивцу, и к директору, и к родителям на перевоспитание.

Думаю я, а в ответ пожимаю плечами, мол, ничего, на «ты» так на «ты».

«Вежливый и приветливый». «Тактичный и внимательный».

– Вовка, я только с виду маленький. По возрасту, да и по развитию я значительно опережаю тебя.

Он подмигивает и откидывается в сиденье.

Опережает он. По наглости только если. Насчет «по развитию», это совсем спорно. Пускай я водитель такси, но я достаточно образован. В школе, кажется, учился на «отлично». Да и сейчас любимое занятие – чтение. Я очень даже развит.

И какого я вообще взялся рассуждать на эту тему?

– Рад, что ты такой.

– Какой?

– Правильный. С принципами.

– А я рад, что ты любишь правила. И если по правилам, то я тебя довез до места назначения. Работу выполнил и хотел бы уехать домой. Правильно?

– Ну да.

– И я о том. Нам бы логично распрощаться… Но ты все еще сидишь в моей машине.

– Нет-нет. Не торопись.

Пацан смеется.

И что он ко мне пристал? Я заказ выполнил, деньги получил. Пусть проваливает вместе со своей дамой.

– Не важно, – отмахивается Киря, будто отгоняет мысль, которую хотел озвучить. – Прощаться нам рано. – Он качает головой. – Я рад, что именно таким тебя встретил. – Он показывает большой палец вверх.

Странный мальчик.

Он ждет, что я что-то скажу или спрошу. Но мне нет дела до его странных развлечений. Мне одно интересно, не скрою, очень даже любопытно, откуда у молокососа такие деньги. Не похож он на богатенького отпрыска состоятельных родителей. Спер, наверное, где-то. Ограбил кого-то, проходимец.

– Не откроешь тайну? Откуда у столь… молодого человека такая сумма денег?

– Вовка, а ты слышал об утопленнике?

Что еще за утопленник? В городе что-то громкое произошло, а я не в курсе? И как связан мой вопрос про деньги с мертвецом? Неужели малыш обворовал покойника?

– Нет.

– А хочешь, расскажу?

Если честно, я бы с удовольствием послушал городскую сплетню. Таксист обязан знать все новости. С удовольствием послушал бы, но только не от этого урода.

Посидим лучше в тишине.

– Нет.

– А зря. Уверен, тебе бы понравилось. Там о тебе. – Он поправляется: – Там есть то, что тебе полезно было бы услышать.

Что он несет? Зачем я вообще начал с ним разговор?

Молчу.

Как говорится, молчание – золото. Надо решить, как мне поскорее избавиться от этих. Может, вытащить ключи и удрать?

Живо представляю, как бросаю машину, несусь, неуклюже улепетываю через кусты со стопкой зелени, и изо рта вырывается сдавленный смешок.

– Что смеешься?

– Вон. Идет, – киваю в окно на пассажирку.

– Ладно. Не хочешь слушать истории, может, в другой раз.

Слава богу, у кассы нет очереди.

Девушка возвращается с двумя полными пакетами в руках. В одном побрякивают бутылки, другой набит закусками. Киря берет продукты и говорит ей сесть спереди. Дескать, нужно место, чтобы разложить провизию.

«Куда едем дальше, мэм?» «Куда везти, сэр?»

Мелкий зубами открывает бутылку виски, закидывает ноги мне на подголовник, шмыгает носом, смачно отпивает.

– Куда едем, мэм? – машинально произношу.

– В Париж! – не дает ей ответить прыщавый.

Проглатывает алкоголь и сверкает брекетами. Он щелкает пальцами и громко кричит: «В Париж! В Париж!»

Как я в это встрял? Знал же – чокнутых везу. Вернуть деньги и поминай как звали?

Два часа.

Всего ничего.

Оставалось каких-то два часа, может, два заказа, и домой…

– Вези нас в Париж! – орет прыщавый.

Ждать, что девушка скажет что-то другое, нет смысла.

Завожу двигатель.

Предлагаю пассажирам пристегнуться.

– Скорее в Париж нас вези, извозчик! – продолжает орать мелкий. – Счетчик не смей выключать. О границах не думай. Барину гулять охота. Гони, расслабься и сделай громче музыку! Что сидим, как на похоронах?

Он передает бутылку девушке, барабанит по сиденью и напевает:

 
Je veux d’l’amour, d’la joie,
de la bonne humeur,
Papalapapapala[1]1
  Я хочу любви, радости, хорошего настроения, Папалапапапала (фр.).


[Закрыть].
 

Хах. Я тертый калач.

Я профессионал.

Ничего-ничего.

* * *

Париж.

Путь не близкий. Я спросил про документы, прыщавый сказал, чтобы я не переживал, он все уладит. «Не переживай, Вовка, договорюсь!» Договорится он. Договорщик… Что ж, съездим. Посмотрим, как он с погранцами найдет общий язык.

Ни разу не был в Париже.

Очень люблю этот город. Все о нем знаю, несмотря на то что так и не довелось там побывать. Эйфелева башня, поля и прочие радости.

Можно сказать, повезло с заказом. Чокнутые, конечно, пассажиры, но заказ и впрямь привлекательный.

Все идет по плану. Главное – в это верить.

Комфортная гладкая дорога, изредка приходится помигать фарами, чтоб встречная не слепила, но в целом спокойно себе едем.

– Стой! – Девушка стучит меня по плечу.

По ее позеленевшему лицу понятно, надо срочно действовать. Или сейчас же тормозить, или буду отчищать салон. Выбираю место стоянки, оглядываю обочину. Она все еще стучит мне в плечо, словно борец по ковру, сказать что-то уже не в состоянии.

Останавливаю.

Желтые огоньки прерывисто освещают край дороги, щелкают громче радиоведущего, объявляющего участников музыкального парада.

Девушка выскакивает, оставляет чертову дверь нараспашку. С улицы тянет холодом. Лампочка горит, сидим, как в аквариуме.

Женский силуэт удаляется.

Она бежит к кустам. Босоножки на платформе не лучшая обувь для пробежки по лесу. Не успевает спрятаться за дерево и, судя по звукам, блюет.

Делаю приемник громче. Отворачиваюсь на дорогу.

Темно, ночь, мошкара вокруг тусклых лампочек, девушку практически не видно, а я все равно стараюсь отвлечься и не смотреть в сторону кустов.

– Зацени. Ищет чем утереться, – комментирует заплетающийся язык Кирилла.

Он бросает мне салфетки:

– А ну спрячь скорее.

Он закрывает дверь и, упершись лбом в стекло, хохочет, наблюдает за блюющей спутницей.

«Терпеливый и сдержанный». «Внимательный и услужливый».

Убираю упаковку салфеток в карман. Смотрю на приборку – бензина на сто сорок километров. Не мешало бы заправиться. Переключаю, проверяю расход. Вполне сносно. Заметно меньше, чем по городу, что приятно.

– Вов, смотри, возвращается. Смотри, как ее шатает. – Пацан смеется и топочет ногами.

Я не реагирую.

– Салфетки надежно спрятал?

Молчу.

– Все. Ладно, тихо. Мы ничего не видели, – говорит мелкий, отворачивается от окна и притворяется, что спит.

Девушка садится.

Молча плюхается в сиденье, пристегивает ремень, запрокидывает голову и закрывает глаза.

Макияж размазался, тушь расползлась по щекам, помада превратила ее лицо в Джокера.

«Тактичный и услужливый», «Манерный и внимательный».

Стараюсь не смотреть, но глаза скользят по ее ногам.

Она тяжело дышит, закрывает дверь, лампочка гаснет, я никак не могу оторваться от ее колен.

В тусклом голубовато-бирюзовом свете ее длинные ноги выглядят еще изящнее. Вот, наверное, для чего инженеры придумали подсветку под перчаточным ящиком.

Из-под юбки выглядывает краешек розовых в горошек трусиков. В таком освещении можно ошибиться с цветом, но уверен, что именно розовые в горошек. Гладкие колени. Абсолютно ровные, выбритые икры заканчиваются туфлями со сверххитрой застежкой и высоким каблуком. Каблук заляпался грязью, застежка нацепляла травы, но все это никак не портит впечатление от стройных ног.

– Поменяйся с ней местами, – говорю и невольно продолжаю разглядывать девушку.

Сквозь майку просвечиваются две внушительные башенки, разделенные тесным ремнем безопасности.

– Пересядь сюда, пожалуйста, – обращаюсь к прыщавому. – Пусть она едет сзади. Может, подремлет.

Расстроенный Кирилл фыркает, собирает недоедки в пакет, торопливо допивает пиво, бросает пустую бутылку в окно. Достает новую.

– И больше не заставляй ее пить. Хватит.

Мелкий перебрасывает свои пожитки мне, перелазит между сиденьями и забирается к девушке на колени. Отстегивает ремень, распахивает дверь и выдавливает даму своим задом на улицу.

– Пошла прочь, неряха! Даже не спросила салфетку! – кричит, отталкивает девушку и закрывает машину. – Поехали-поехали.

Торопит он меня. «По-е-ха-ли!»

Пристегивается, елозит в сиденье, устраивается поудобнее, скалится, недоносок, своими брекетами и все твердит: «Поехали-поехали».

– Ну же! Скорее!

Я молча вынимаю ключ.

Выхожу.

Помогаю девушке подняться.

Пускай она явно не эталон целомудрия, но девушка. Нельзя так обращаться с дамой. К тому же, не могу объяснить почему, чувствую в ней родственную душу.

Помогаю подняться, укладываю на заднем, подсовываю под голову подушку, укрываю пледом. Она подтягивает колени к груди и шепчет что-то, возможно, благодарит.

Возвращаюсь за руль.

Кирилл смотрит. Ждет, что скажу. А я молчу, просто опускаю окно, закуриваю, завожу и трогаюсь.

Едем.

– Что ж ты так? – после минуты молчания начинает прыщавый. – Тебе было сказано – поехали. Значит, бросай телку и рули.

– Мы ж не животные.

– Закройся, достал уже! – перебивает опьяневший мелкий. – Рули, короче, молча. Следи вон за дорогой! Или забыл, кто тебе платит? Галантный шлюшкин ухажер. Не животные они…

Сейчас размолотить его наглую прыщавую морду и вытолкать на трассу или подождать?

– Повежливее, молодой человек.

– Что? Да я и так с тобой сама вежливость. Урод. Не животный он. Знаю я, какое ты не животное, – говорит мелкий сквозь отрыжку.

«Вежливый и услужливый». «Комфортна ли температура в салоне?»

Хочешь заработать в такси? Тогда «вежливый и тактичный», несмотря ни на что.

Выбрасываю окурок. Закрываю окно.

Всего пару часов едем, а этот наглый презерватив с гнойными пупырышками на лице уже раз двадцать должен был получить по лицу.

В Париж ему.

В задницу, а не в Париж! Сейчас заберу у мальца все деньги, отведу в лес. Лопату в зубы, и пусть копает. Благо яма неглубокая нужна.

«Тактичный и сдержанный». «Помочь вам с багажом, мэм?»

Проглатываю обиду.

Рулю.

Мелкий, видимо, догадался, о чем думаю.

– Не сердись, – говорит. – Что-то я правда не туда. К тебе нет никаких претензий. Сегодня никаких. Что-то меня понесло. Я даже готов извиниться.

Не отвечаю. Не нужны мне его извинения.

– Извини, – говорит он сквозь икоту.

Кирилл достает из пакета кексик и протягивает мне:

– Скушай. И не злись.

Я молча отмахиваюсь, попадаю ему по руке, и мучное изделие с джемом рикошетит от сиденья и приземляется на пол возле девушки.

– Эта, – он показывает на спящую и неприятно пахнущую красотку, – дешевая проститутка. Мы с ней, можно сказать, даже не знакомы. Снял в баре. – Он хохочет. – В прямом смысле снял. Прямо с шеста.

Держусь. По-отцовски спокойным тоном пытаюсь объяснить мелкому свою позицию. Может, он не совсем тупой, просто недостаток воспитания. Стараюсь донести, что хорошо, а что плохо. Я говорю, что если девушка стриптизерша и что даже если сейчас она не в лучшей форме, мы не должны к ней относиться как к мусору.

– Она перебрала, но это не повод так с человеком обращаться.

Киря делает глоток и заявляет, что она не человек. Она, говорит, что угодно, но не человек. И что я тоже для него не человек вовсе.

– По-твоему, мы все нелюди? Нет денег, значит, животное? – в этот раз не удается промолчать.

Хочу вышвырнуть ублюдка. И не нужны мне его деньги. Уже готов ударить, стукнуть кулаком, затолкать ему в грязную пасть стопку его вонючих сотенных и высадить на обочину.

Мысленно пытаюсь себя успокоить. Напоминаю себе, что знал же, на что соглашаюсь, когда брал деньги.

Держаться.

Не то чтоб я окончательно потерял контроль. Нет-нет.

Все идет по плану.

Пальцы сами сильнее сжимают руль. Но я в порядке. Просто уже не помню, кому в последний раз удавалось так меня зацепить.

Ничего.

Терпимо.

Всяких повидал.

Едем.

Да кого я обманываю? Мне уже не успокоиться. Вышвырну, отъеду, пусть прогуляется, проветрится, подумает.

Да!

Или нет?

Высажу!

После вернусь, может, поймет хоть что-то.

– Не человек! Как тот мужик под водой! Тоже не человек. – Язык заплетается. Он уже не в состоянии связать двух слов, но никак не угомонится.

Мелкий просто не видит берегов, не чувствует, когда пора заткнуться. Все продолжает выступать и нагнетает, зараза.

Все вокруг для него не люди. Не люди, говорит, растопыривает пальцы и хохочет.

Вот что у него в голове?

На счет «три» просто хватаю паршивца и вышвыриваю.

«Раз».

Плавно сбрасываю скорость.

Пацан все не умолкает. Весело ему.

«Два».

Включаю поворотник, прижимаюсь к обочине. Ловлю старой подвеской ямки. Мелкие камешки стучат по металлу.

Мигаю аварийкой.

«Три».

– И я не человек… – Кирилл запрокидывает голову, обливаясь, делает глоток, морщится. – Нет людей больше!

Он делает еще глоток и отключается.

Бутылка падает и разливается на полу.

Не успеваю отстегнуться, а он уже храпит. Храпит и болтает своей дурной головой в такт каждой кочке.

Понятно. Нажрался говнюк. Какой с него в таком состоянии спрос?

«Три», – повторяю про себя, выезжаю на дорогу и набираю скорость. Сколько же это он вылакал?

Пусть проспится.

Поворотник щелкает громче озорного радиоведущего, объявляющего победителя музыкального хит-парада. Девушка лежит, Киря сидя храпит, а я толком не решил, как быть дальше.

Ладно.

В путь.

Про «нелюдей» я с него спрошу. Ответит, прыщавый. Я не злопамятный, но на этот раз припомню. Что у пьяного на языке, у трезвого на уме.

Пассажиры спят, а я смотрю на дорогу. И почему-то не выходит из головы его рассказ об утопленнике. Воображение шалит, я представляю, как мужик опускается на дно и хватает ртом воду в надежде сделать вдох. Может, меня зацепило оттого, что с детства сам не люблю водоемы? Никакие. Ни океан, ни море, ни реку, ни озеро, ни бассейн, ни даже ванну. Надо будет расспросить утром, что там у него за история.

Радио повторно проигрывает топ-десять песен за неделю, а я стараюсь не заснуть, двигаю плечами в такт мелодии, мысленно подпеваю незнакомые слова.

Бесконечная монотонная трасса.

Как там говорится? Увидеть Париж и умереть?

До рассвета далеко.

* * *

Огоньки мелькают, бесят.

Колеса шипят.

Я четко слышу, как из них выходит воздух. Настойчиво так шумят. «Кактус» славно поработал.

Шипят, но не сдуваются.

– Не ссы! Прорвемся!

Кирилл подбадривает, стучит меня по ноге, обещает, что обо всем позаботится.

Говорит, чтоб мы расслабились и получали удовольствие.

Покрышки шипят и едут. Шипят, но не сдуваются. Я молчу и не верю в то, что происходит. Может, просто сон?

Спидометр зашкаливает, стрелка бьется, дрожит на месте.

– Полиция догоняет! – Я говорю, а Кирилл смеется.

Как всегда, весело ему.

Естественно, чего б не веселиться? На его месте я бы тоже ржал. Погоня, сирены. Мелкий получает сливки. И никакого риска. Остановят, никто и не подумает обвинить несовершеннолетнего. Ясно, он же ни при чем.

Сворачиваю.

На мост!

Глупо? Ну это как посмотреть. Этот город я совсем не знаю. И особой разницы не вижу, либо петлять среди пешеходов, опасаясь заехать в тупик, либо попытаться оторваться на трассе и укрыться где-нибудь в лесу.

Других вариантов, к сожалению, в голову не приходит.

Мост.

Жму на мост.

– О, вертолет! – кричит девушка и показывает куда-то назад. – Смотри, он прямо над нами.

Она, кажется, рада.

Я-то уж точно рад. В зеркало его не видно, но отчетливо слышится звук приближающихся винтов. Мечтал, хотел, фантазировал, чтоб так, чтоб по-взрослому.

Остановят.

С этим уже не поспоришь. Вопрос времени. Так хоть с вертолетом. Сбылась мечта. Мой звездный час. Теперь я покажу, на что на самом деле способен. Готовьтесь! Вы меня навсегда запомните.

Гоню.

Бесконечный мост, бесконечная река. Опять почему-то вспоминаю рассказ мелкого про утопленника.

– Много кого пугает мысль о смерти в воде, – говорит он мечтательно, словно прочитав мои мысли.

Умереть запертым в машине. Биться руками в стекло, ковырять ногтями заблокированную ручку, дергать тугой ремень безопасности и пускать через ноздри пузыри. Не дай бог свалиться с моста.

Хуже просто нет.

Хуже только в ледяную воду. Глаза выпучены, волосы так плавно колышутся, а дышать нечем.

Вот зачем я об этом рассуждаю? Теперь каждый раз, когда я буду проезжать мосты, в голову будут лезть мысли о гадкой темной мокрой пучине, полной неизвестности. И о мучительной смерти под толщей грязной, мутной жижи.

«Водитель! Примите вправо!»

– Справа река, идиоты! – смеется Кирилл.

И слева, добавляю про себя.

Стараюсь переключиться и не думать о воде. На всякий случай стараюсь держаться как можно дальше от края моста.

Гоню, а под нами плавают рыбешки, жму на газ, а где-то по дну скребется какой-нибудь рак. И все они не прочь мною пообедать. Отщипнуть частичку человечинки от раздутого посиневшего трупа.

Бред. Хватит фантазировать.

Наконец мост заканчивается. Уже легче.

Сейчас по берегу, по лесной и в объезд. Выскочу на трассу, а там как получится.

Голос в рупор орет:

«Водитель автомобиля „Форд“, остановитесь! Водитель, немедленно остановите ваше транспортное средство!»

Угу.

Сейчас.

Делаю музыку громче, кричу. Мне начинает нравится. «Йехуууу» – и машина с треском врывается на грунтовку.

Камни во все стороны, пыль столбом.

– Я ж говорю, круто! – орет Кирилл.

Девушка визжит, колеса шипят, где-то под капотом ревет мотор, а мы радуемся, кричим и несемся вперед.

Не понимаю, если честно, чему я так рад. То ли от погони получаю удовольствие, то ли так счастлив, что река со своими подводными гадами осталась далеко позади. Может, просто схожу с ума.

Кирилл передает мне бутылку.

Не могу оторваться от дороги и посмотреть этикетку, но уверен – что-то спиртное.

– Попей, уже нечего терять.

А ведь он прав. Терять на самом деле уже нечего.

Пью. На ходу, присасываюсь к горлышку, глотаю; налетаю на кочку, ударяюсь зубами, обливаюсь, ржу во весь голос и делаю еще глоток.

Полегчало.

– Я на это не подписывалась!

– Замолкни, хватит тарахтеть. Не видишь, отвлекаешь водителя? Сиди ровно и не пищи!

Пацан может и не грубить ей. Девушка не мешает, она не отвлекает. Я профессионал.

Делаю второй глоток.

Напиток делает свою работу, делает меня спокойным. А Киря поет, перекрикивает приемник.

Дорога петляет, лес проносится мимо. Солнце в зените, удобно, больше не слепит.

Вертолет орет в рупор: «Остановитесь!»

Не подчиняюсь.

Как так вышло? Полицейские сами виноваты.

Я нормальный, законопослушный водитель. Документы предъявил, вежливо беседовал. Шутить пытался. Никого не ограбил, не убил.

В этой погоне вините несговорчивого пузача с жезлом.

Отказался открыть багажник…

Делаю очередной глоток.

И что? По закону ничего я не обязан открывать.

– Сами напросились, – бурчу и поглядываю на мигалки.

Господи, не открыл багажник, и сейчас на меня охотится вся здешняя полиция.

Е-мое, на вертолете.

Давайте постреляйте еще. Нашли, называется, преступника. Давайте-давайте, пальните. Смелее. Боевыми. Прямо в пузо.

– Вот прямо сюда, где пупок, – последнюю фразу я на автомате произношу вслух. Понимаю, что несу ахинею, но плевать.

Впереди, перед съездом на трассу, – заграждение.

Ждут.

Готовятся.

Поперек полосы расставлены машины – «живая» изгородь. Стоят клином, мигают.

Похоже – все. На этот раз деваться и впрямь некуда.

Сзади эскорт, сверху вертушка, впереди тупик, снизу задница, сиденье, слой стали и земля под грунтовой дорогой.

– Тушите свет. Конец, – говорю я. – Не так я себе представлял этот день.

– Не ной. Давай через них. – Киря тыкает пальцем в расставленные машины и смеется. – Тарань!

Я молчу.

Хочется ответить: «Успокойся, мелкий. Смирись. Знатно погоняли. И я не жалею. Денег у меня теперь достаточно. Пусть арестовывают».

– Шансов ноль. Глупо продолжать. Разобьемся насмерть.

– Жми, говорю! Не ссы!

Я качаю головой.

Пацан перелезает, упирается ногой мне в коленку. Жмет на газ, и мы несемся прямиком в заграждение.

Девушка орет, плачет и орет. Я ору. Кирилл орет.

Несемся.

Не успеваю, не могу увернуться. Не вырулить.

Закрываю глаза, жмурюсь, хватаюсь за руль что есть мочи.

Врываемся в клин. Тараним.

«Бабах».

Вспышка света, звон, влажные ладони скользят по рулю. Время останавливается.

Я успеваю расслышать свое дыхание, почувствовать глухие ритмичные постукивания у себя внутри.

Кусок чего-то, может, бампера, отскакивает, ударяется в лобовое, и осколки летят во все стороны. Царапают пальцы, щеки, лоб.

Боли не чувствую. Страха не чувствую. Только ветер, сильный поток, прямо в лицо.

Открываю глаза.

Асфальт. Прямая трасса, ровная, без единой машины.

– Ха-ха. Проскочили!

Вижу в зеркале распиханные по сторонам мигающие красно-синим обломки.

Разворачиваются за нами. Погоня продолжается.

– Снова в деле!

Смех. Радость переполняет.

Я кричу: «Йухууу».

Огоньки мелькают, бесят.

Едем.

* * *

Я еще ничего не знаю о том, какие ужасы ждут меня впереди. Если бы кто-нибудь предупредил заранее…

К сожалению, невозможно видеть будущее. Никто не умеет. Да я бы и не хотел. Мне больше нравится идея о бессмертии души, о бесконечном перерождении. Удобно было бы, если бы теория реинкарнации оказалась правдой. Люди перестали бы жаловаться и бояться всего на свете. Вдвойне полезно, если бы человек мог вспомнить, что с ним происходило в той, прошлой жизни…

Едем.

После пьяного монолога о том, что мы не люди, и обзываний меня животным Кирилл мирно спит. Его подружка также в отключке.

Радио, бесконечная монотонная дорога и дремлющие пассажиры. Глаза устали, слипаются.

Так и вез бы их спящих до рассвета. В тишине, без их раздражающих голосов. Вез бы хоть до самого Парижа, но сам начинаю засыпать.

У меня четкое правило: нельзя ездить сонным. За двадцать лет работы наслушался историй, да и насмотрелся на разбитые машины уснувших водителей.

Нужно отдохнуть. Хотя бы полчаса, хотя бы на пятнадцать минут прикрыть веки.

Останавливаю в зоне отдыха.

Киря тут же подскакивает. Проснулся. Смотрит по сторонам, хочет понять, где мы. Трет лицо.

– Где мы едем?

Я не отвечаю. Я все еще обижаюсь на мелкого. Куда мне, «нечеловеку» без денег, животному, общаться с элитой?

– У нас остановка? Можно выйти?

– Предлагаю сделать перерыв. Мне нужно отдохнуть.

Киря выходит. Я беру с собой документы, ключи, сигареты и тоже выбираюсь на воздух.

Свежо, хорошо.

Тени расступаются, светлеет.

Сейчас гораздо лучше видно дорогу, но, как по мне, легче ехать ночью. Утром невыносимо, особенно на заре. В сон клонит, убаюкивает, и вроде уже светло, теряешь бдительность.

– Кофейку бы сейчас. Пару чашек, – говорит Кирилл и, пошатываясь, идет к беседке.

Он машет в кабину какому-то дальнобойщику, словно приятелю.

Девушка мирно спит на заднем сиденье. Соня, кажется, так она представилась. Закуриваю. Смотрю через окно на розовое в горошек белье спящей стриптизерши. Она спит, а я любуюсь, не могу никак насмотреться. Не то чтоб я фанат гороха, и я не извращенец какой. Просто давно без секса. Сколько? Больше года уж точно. Пора мне, как говорит соседка, завести женщину. Пора разворошить холостяцкую берлогу.

Делаю усилие, отхожу от окна.

Кирилл сидит в беседке, клюет носом. Вроде не смотрит в мою сторону.

Достаю пачку, считаю деньги. Новенькие купюры, аж хрустят. Черт, трудно поверить, не фальшивые, кажется, все по правде. Делю на части, распихиваю по карманам.

Ну вот, теперь на самом деле пора, можно завести женщину. Постоянную. Верную. Чтоб ждала с работы. Встречала. Никогда не ругалась. Радовалась возвращению. И виляла хвостом… Точно, заведу лучше лабрадора.

Лабрадора. Выгуливать. Прививки.

Нет.

Не заведу. Никого… И плевать. Привык один.

Телефон, порноролик, душ – вот и вся моя семейная жизнь, насыщенная и многообразная.

Плевать.

Проверяю, чтоб никто меня не видел, ставлю ногу на колесо. Перекладываю часть купюр из заднего кармана в носок. Так надежнее. Кто полезет в носке искать?

Кстати, это же только аванс. Стоит уточнить у прыщавого, сколько мне перепадет за сам рейс. В Париж все-таки можно по какому-нибудь модному спецтарифу.

Фура шипит, разворачивается и уезжает.

Надо уточнить. И сейчас самое время. Пацан один. Обсудим, на каких условиях работаю. Спрошу прямо, чего тут стесняться. Это подход делового человека.

Иду к беседке.

Мелкий сидит на скамейке, болтает в воздухе ногами. Зевает. Покачивается на ветру, он явно не выспался.

– Кирилл, – начинаю я. – А до Парижа-то далеко.

Он молчит, смотрит куда-то и вроде бы слушает.

– Кирилл. Меня, говорю, волнует… беспокоит один вопрос. Кирилл, ау, слышишь меня?

– Киря. Давай просто Киря.

Из-за деревьев поднимается солнце. Сразу заметно теплеет.

– Хорошо, Киря.

Говорю ему, что не знаю, как лучше начать, поэтому спрошу прямо. Сколько он мне заплатит за рейс? Это раз. За чей счет бензин и гостиница? Это два. И за еду чем-то нужно платить.

Вместо ответа прыщавый лезет в карман. Достает и протягивает мне еще одну пачку.

– Это раз.

Я молчу. Беру.

Жду.

Снова лезет в карман, и очередная пачка у меня в руке.

– Это два.

Продолжаю молчать.

Просто смотрю на него. Изображаю спокойствие, но от волнения уже трудно стоять.

Держусь.

Киря засовывает руку в карман, я чувствую, что вот-вот потеряю сознание.

– Ну, Вова, не наглей, а? – Он смеется.

Его рука все еще в кармане. Я молчу, но он все понимает. У меня начинает кружиться голова.

– Короче. Бензин, гостиницу, еду, напитки и прочие мелкие расходы беру на себя. Идет?

Киваю. Идет, еще бы.

– Ну?

– Что ну?

– На все вопросы ответил?

Опять киваю, разворачиваюсь и молча иду к машине.

Вроде не пил, но голова кружится.

Легкие деньги. Большие-легкие-огромные-халявные деньги. Джек, мать его, пот.

И вот как поступить сейчас? Что делать? У меня же целое состояние. Словить попутку и уехать? Бросить машину вместе с чокнутым молокососом с его гороховой стриптизершей и сбежать?

Странный этот Киря.

Сажусь в машину. Секунду колеблюсь. Поворачиваю ключ, завожу.

Нет.

Бросать никого не буду. Не могу. Принципы, черт бы их побрал. Деньги получил, значит, должен выполнить уговор. Значит, едем в Париж, и без вариантов.

Подъезжаю ближе к беседке, открываю дверь.

– Пора.

Киря сидит, не реагирует. Мигаю фарами, сидит, не отзывается. Сигналю. Не шелохнется.

Отрубился?

Ну не носить же его на руках. Надо будить его подругу, пусть забирает алкаша.

– Просыпайся. Вон твой приятель в космос отправился.

Тянусь, просовываю руку между сидений, толкаю. Мягко. Угодил прямо в грудь.

– Руки убрал! – раздается строгий голос.

Проснулась.

– Забирай своего… друга. Вон сидит.

Она выходит из машины. Идет в беседку. Виснет на шее прыщавого. Трется об него. Ластится.

Я стараюсь не вспоминать, что буквально пару часов назад из того самого рта, которым она сейчас целует брекеты, выливалась потоком блевотина.

Обнимает пацана, гладит. Наверное, сейчас нежно шепчет на ухо «проснись, дорогой».

Стриптизерша вскрикивает.

Отскакивает в сторону, визжит, а пьяный молокосос падает без чувств на землю. Падает прямо головой в песок, как страус, только вялый, страус без костей.

– Что за хрень? – вырывается у меня изо рта, и я выхожу из машины.

Довольно комичная ситуация. Лес, беседка, помятая стриптизерша, скамейка, мини-олигарх лицом в грязище.

Я смотрю, а она визжит, а он лежит, не шевелится. Она прыгает на месте, брезгливо машет руками, вытирает рот рукавом и визжит.

А я смотрю.

– Он… Он…

Стриптизерша в панике и двух слов связать не может.

– Он мертв! Умер! Он сраный труп!

А? Как она сказала? Он что?

– Убийца! Ты его прикончил! Труп. Он… Ты его…

Оставляю ключи в машине.

Никогда не оставляй ключи внутри, тем более в зажигании. Мое второе золотое правило. Но сейчас не до моих паршивых законов.

Подбегаю.

Одной рукой поднимаю пацана за шиворот, усаживаю на скамейку. Трясу – не дышит. Серьезно? Мертв?

Растягиваю ему воротник.

Первая помощь.

Как там в памятке? Доступ кислороду. Положить на спину. Ослабить поясной ремень. Приподнять что-то куда-то. А. Ноги? Тяну за ботинок вверх. Что там еще?

– Ты убил его! Ты убил. Убийца!

Держу себя в руках. Не паникую. Все идет по плану.

Что там еще?

Ватка с нашатырем. Или это когда током шибанет? Черт, не помню. Все вылетело из головы.

Вспоминай, дурья башка! Думай-думай!

Искусственное дыхание? Зажать нос, подуть в рот. Непрямой массаж сердца, или тут прямой нужно…

– Что к чему?

Когда надо, хрен вспомнишь.

Стриптизерша вопит, от того еще труднее соображать.

– Послушай, – успокаиваю дамочку. – Как там тебя?

– Соня.

– Послушай, Соня, прекращай кричать. – Беру ее за руку, усаживаю на траву, рядом с прыщавым. – Все будет хорошо. Посмотри на меня. Ничего страшного. Все в порядке. Сейчас помоги мне, пойди и принеси из машины аптечку, – дергаю ее за плечо. – Слышишь меня? Аптечка! Проверь в багажнике, там должен быть нашатырь.

Она кивает и бежит к машине.

Думай-думай.

Вспоминай, башка.

– Захвати, что там еще есть. Жгут или что там еще бывает нужно? Посмотри сама.

Надо проверить пульс.

Точно!

Складываю пальцы, подсовываю к шее. Хрен поймет. Вроде бы нет, а может, есть.

Кажется, совсем не дышит.

– Нашла! – орет Соня. – Аптечка. Шприцы есть. Нашатырь, не знаю. Жгута точно нет… Есть презервативы! Три штуки. Кажется, просроченные.

– Ой как здорово! Молодец! – кричу в ответ. – Неси презики. Сейчас с трупом развлекаться будем.

Встаю напротив Кири, сгибаю и разгибаю ему колени. Как в мультике. Он должен сейчас прийти в себя. Он очнется.

Нет.

Киря совсем обмяк. Жмурик, точно труп.

Соня протягивает аптечку.

– Посмотри сам, что надо. Я боюсь.

Наклоняюсь-поднимаюсь, сгибаю-разгибаю колени Кирилла, руки заняты. А Соня пытается двигать аптечку вслед за моим лицом, с моей скоростью, туда-сюда, чтобы я успел рассмотреть содержимое.

– Нашатырь. Вон! – киваю головой. – Доставай!

Соня достает, откручивает крышечку, протягивает мне и продолжает изучать содержимое аптечки.

Читает и бубнит себе под нос: «Кровоостанавливающий жгут. Марлевый бинт перевязочный. Упаковка медицинских салфеток. Бактерицидный лейкопластырь. Ножницы».

– Вот! Футляр и рекомендации по применению аптечки есть! Можем узнать, что и как правильно применять!

Отпускаю ноги Кирилла. Занюхиваю нашатырь прямо с флакончика.

– Фу, е-мое…

Бодрит!

– Так. Нормально все, – говорю вслух. – Нормально все. Надо решить, что делать с телом.

– С телом? Он что, правда умер?

Не отвечаю. Нельзя поддаваться панике. Держу себя в руках. Все идет по плану.

– Скажи! Он что, правда мертв?

Молчу. Смотрю на тело, прикидываю варианты.

– Ответь! Он умер? Мертв, да?

– Нет, блин! Он просто спит! Как хомячок, уснул и ушел в другую, в такую другую, хорошую страну для хомячков, – плюю под ноги. – Пульса нет! Не дышит! Как думаешь, правда сдох?

Еще раз нюхаю нашатырь и продолжаю рассуждать.

Бросить здесь? Нет. Нельзя. Водитель грузовика видел нас, может, даже на регистратор заснял.