Текст книги "Обиженная"

– Этот дом вам продал мой сын Роман. Тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, высокий брюнет, заметно хромает. Что? Все еще не верите? Хорошо. Могу рассказать о доме. Когда вы сюда въехали, на втором этаже стоял большой шкаф. Это единственное, что Роман отказался забирать, и вы просто выбросили его, так? Рассказать про метраж? Расположение комнат?

– Не нужно, – мягко сказала Елизавета Ивановна. – Мы верим вам.

– Зачем вы пришли сюда? – задал вопрос Андрей, и в его голосе зазвучали враждебные нотки.

Ксения вдруг смутилась, снова став той растерянной и забитой нищенкой, которую увидел у ворот Андрей.

– Ой… Извините. Я и вправду не хотела нарушать ваш покой, – забормотала она. По морщинистому лицу пробежала какая-то смутная тень, и она, будто вспомнив о чем-то, медленно и с опаской посмотрела на руку, на которой висел жалкий браслетик из засаленной веревки. Глаза ее расширились, и она исподлобья посмотрела на Андрея: – Где моя вещь?

– Мы нашли ее у ворот, – ответила за сына Елизавета Ивановна. – Сейчас принесу.

Она вышла в прихожую и через пару минут вернулась, неся в руках мешочек. Увидев его, Ксения встрепенулась, и ее старое, изрезанное морщинами лицо озарилось радостью.

– Благодарю вас, – промолвила она, прижав к груди протянутый мешочек.

С улицы раздался гудок клаксона.

– Вот и доктор приехал, – засуетилась Елизавета Ивановна – она была рада приезду «Скорой», так как присутствие у них дома этой загадочной женщины вызывало у нее неосознанную тревогу. Ее не на шутку пугал полубезумный взгляд старухи, ее нелепая, легкая одежда, этот странный мешочек, в который она вцепилась мертвой хваткой… Что там, интересно?

– Я не поеду в больницу, – внезапно сказала Ксения сварливым голосом. – Я не верю врачам.

В дверь уже звонили, и Елизавета Ивановна пошла открывать.

– Вы не можете сейчас оказаться на улице, – сказал Андрей. Ему вдруг пришло в голову, что эта сумасшедшая вот так и ходит всю зиму – в загаженном халате и комнатных тапочках. Как она вообще оказалась в этих краях?! До ближайшей автобусной остановки три километра по глубоким сугробам! Да и автобусы тут ходят не каждые пять минут!

Ксения засмеялась скрипучим смехом.

– А знаете, почему Роман не хотел брать этот шкаф? – вкрадчиво спросила она, наклонившись. Андрей насторожился.

В этот момент в комнату вошел врач, следом за ним санитар.

– Кто у нас тут больной? – посмотрел врач поверх очков.

– Никто, – захихикала старуха. Она сунула свои искривленные ступни в тапочки и проворно засеменила к выходу. Правая рука с мешочком была все так же прижата к груди.

– Не понял? – протянул врач. Он посторонился, пропуская старуху, и брезгливо сморщился. – Это что за шуточки?!

– Она потеряла сознание. Сейчас пришла в себя и не хочет с вами ехать, – пояснил Андрей и развел руки в стороны. – Извините, но я не вправе заставить ее силой ехать с вами.

– Понятное дело, – пробурчал санитар и, не стесняясь Елизаветы Ивановны, выругался. – Вам известно, что за ложный вызов «Скорой» полагается штраф?

– Да, конечно. Но вызов НЕ был ложным. Тот факт, что эта женщина отказывается от медицинской помощи, не является основанием для наложения штрафа. Я лишь выполнял свой гражданский долг. Попробуйте уговорить ее написать отказ от помощи, – предложил Андрей.

Они вышли вслед за Ксенией. На ее птичьей шее вновь висел ящик для пожертвований, придавая нищенке вид бродячей шарманщицы. Машина «Скорой» умчалась прочь.

– Так что там насчет шкафа? – спросил Андрей. Ксения стояла, чуть наклонив голову. Свет взошедшей луны залил все вокруг серебристой крошкой.

– Прощайте, – сказала старуха и зашагала прочь. Неожиданно Андрея осенило. Игорь, тот самый риелтор, который помогал ему со сделкой, обмолвился, что в этом доме скончался человек.

– Ксения! – позвал он. Женщина обернулась.

– Этот мужчина, что умер здесь…

– Это мой муж, – прошептала она и быстро заковыляла в темноту. Вскоре она исчезла из виду, лишь какое-то время слышалось бряцанье ящика с пожертвованиями, потом стихло и оно.

Часть III

Если половина ваших желаний сбудется, у вас будет вдвое больше горестей.

Поговорка

Я спросила: «Чего ты хочешь?» Он сказал: «Быть с тобой в аду».

Анна Ахматова

Сергей немигающим взглядом смотрел на календарик. С тех самых пор он заметно истрепался, и его карандаш куда-то пропал, так что теперь он царапал крестики на датах черенком от своего «весла», то есть ложки. Ложки, отличавшей его от других обитателей барака наличием дырки. Собственно, в «шлемке»[19]19
  Миска (жарг.).


[Закрыть] тоже в самом центре красовалась рваная дыра.

Осталось ровно две недели. Каких-то паршивых четырнадцать дней. Но если на воле это время проносится так, что его даже не замечаешь, то здесь Сергею ежесекундно давали понять каждой своей клеткой, что он – «опущенный».

Вчера его снова «пустили по кругу» за то, что он отказался убирать «дальняк», а потом избили. Было нестерпимо больно, и кровь даже до сих пор сочится, поэтому Сергей старался не сидеть на ягодицах и в основном стоял, а когда уставал, то ложился прямо на пол.

Он убрал календарик. Перед глазами все мутилось, анальное отверстие словно натерли наждаком и присыпали перцем. Он взял ложку и задумчиво повертел ею в воздухе. Черенок был заточен, как, впрочем, почти все ложки в камере. «Убью их. Завалю к чертовой матери. И Зябу, и Хомута, всех… И Галю». Он до сих пор не мог простить того случая с полотенцем. А между тем Галя, ничтоже сумняшеся, уселся к нему полубоком и сосредоточенно онанировал. «Убью», – повторил он про себя. Сергей повторял эти слова снова и снова как магическое заклинание, но вместе с тем где-то глубоко внутри он отдавал себе отчет, что никого здесь, конечно же, не убьет. Когда до освобождения остается две недели, ни один «петух» не станет этого делать, рискуя добавить себе этим поступком еще лет десять сроку.

«Санчасть», – неожиданно возникла в его голове мысль. Ведь любой зэк знает, что условия в больничке куда лучше, чем тут, да и питание там не то что здесь… Для некоторых сидельцев эта пресловутая санчасть становилась натуральной идеей фикс, пределом всех мечтаний, и к достижению этой цели они шли, используя любые средства, увеча себя такими ужасающими способами, что о них впору слагать легенды, и у нормального человека они бы вызвали глубочайший шок. Сергей слышал, что самым распространенным среди «мастырки»[20]20
  Симулирование болезни (жарг.).


[Закрыть] у зэков было глотание всевозможных несъедобных предметов – гвоздей, бритвенных лезвий, проволоки, даже сварочных электродов, а один исхитрился и протолкнул в себя напильник, предварительно обложенный хлебным мякишем. Желающие получить высокую температуру вводили под кожу керосин. В суставы рук или ног загонялись иглы – и опухшая конечность выглядела как после перелома. Резанием вен тоже занимались, но этим администрацию колонии было не удивить.

На памяти Сергея один заключенный прибил гвоздем собственную мошонку к табуретке, причем по самую шляпку. И в таком состоянии под гогот остальных зэков его вместе с волочащейся табуреткой препроводили к «лепиле»[21]21
  Врач (жарг.).


[Закрыть]. Но высшим пилотажем был случай, когда некий авторитет на глазах «пупкарей» вскрыл себе живот и вывалил часть своего кишечника в «шлемку». Одного из охранников стошнило прямо там.

Разумеется, делать себе харакири Сергей не собирался – для того чтобы провести такую операцию, как тот зэк (он, кстати, отлично провел время среди молоденьких медсестер), нужен опыт и железные нервы, а у него не было ни того ни другого.

Он улегся, продолжая перебирать пальцами «весло» и размышляя про себя: «Две недели. Две недели здесь или?..»

Галя, закончив мастурбировать, сел подле «тормозов», стеклянными глазами глядя куда-то в пустоту. Третий «петух», Вика, спал прямо рядом с «дальняком». Его подселили совсем недавно, хотя Митя Ростовский возмущался, говоря, что двух «девочек» для их хаты предостаточно.

За ширмой, которой другие зэки отгородились от «опущенных», послышалось оживление. Хомут достал откуда-то полулитровую бутылку водки и резал сало, которое ему с воли прислал брат, Зяба готовился замутить чифирь, Митя Ростовский, кашляя, слезал со шконки – они собирались встречать Новый год.

Сергей вспомнил, что один зэк как-то проглотил пару кусков мыла, и его забрали с острой диареей. Мыла здесь был всего один кусок, и если он съест его, месть со стороны сокамерников будет неминуема и жестока, да и диарея для его нынешнего состояния задницы, признаться, не слишком гуманный эксперимент.

«Я отмечу Новый год по-своему», – сказал про себя Сергей, и, прежде чем мозг успел осознать, его правая рука сделала глубокий разрез от запястья до бицепса. Затем еще поперечный… Из получившегося на руке «креста» хлынула кровь, показавшаяся при плохом освещении жидкой грязью.

– Галя, – хрипло проговорил Сергей, чувствуя, как быстро рукав набухает горячей кровью. – Вызови «пупкаря».

«Опущенный» вяло посмотрел на Сергея и медленно покачал головой.

Сергей встал на ноги и, пнув ногой Галю, стукнул в дверь. Тишина. Он крикнул. Снова стукнул, и еще раз, разбудив при этом дремлющего Вику. У него началось легкое головокружение.

– Света, заткнись! – рявкнул со своей шконки Зяба. – Мало тебе вчера, так я добавлю!

Но Сергей не слышал его, продолжая стучать. На глазах появились слезы, он непроизвольно слизывал их языком. Рука постепенно немела, во всем теле появилась пугающая слабость.

– Успокойся, – тихо проговорил Галя. – Они не придут. Сегодня ведь праздник. Знаешь? Новый год. Я всегда любил Новый год. Мама в детстве клала мне под елку конфеты. Карамельки. Я очень их любил. Вика, у тебя есть конфеты?

– У меня есть лук, – простуженным голосом проговорил Вика, доставая из недр своего тряпья грязную луковицу.

– Помогите, – шепотом произнес Сергей, медленно сползая на пол. Вика молча смотрел на него. Расползающаяся лужица крови коснулась его стоптанного ботинка, и он подвинул ногу.

Сергей в последний раз стукнул по двери и без сил лег на спину.

– Я просто полежу немного, – сказал он, облизывая пересохшие губы. – Полежу, и все пройдет… Все… пройдет…

– У кого есть чиркалки[22]22
  Спички (жарг.).


[Закрыть]? – деловито спросил Вика, еще дальше отодвигая ногу от увеличивающейся лужи крови.

– Нет, – безразлично ответил Галя. – У меня нету. Я есть хочу. У тебя только лук?! Я тебе не долбаный Буратино, чтобы жрать луковицы.

– Надо найти чиркалки.

Вика посмотрел в сторону веселившихся зэков. Нет, у этих просить бессмысленно, лучше вообще не высовываться, а то снова «отпетушат».

Галя показал рукой на треснувшую розетку и сказал:

– Я знаю, как сделать огонь.

* * *

Андрей запер дверь и вернулся в дом. Елизавета Ивановна молчала, нервными движениями смахивая невидимую пыль со стола, Алла делала вид, что увлечена просмотром какого-то мультфильма.

– Нельзя было отпускать ее, – наконец сказала Елизавета Ивановна. – Ты видел, во что она одета?

– Мама, мне что, силком ее нужно было у нас оставить? Не слишком подходящая компания для встречи Нового года, – сказал Андрей.

Ему до сих пор было не по себе от визита этой юродивой. В голове крутились ее слова: «Я жила здесь…» На что она рассчитывала?!

На улице послышался шум подъехавшей машины, и Елизавета Ивановна подошла к окну.

– Вера приехала, – сказала она.

– Пойдем маму встречать? – спросил Андрей у дочки, но та лишь с безразличным видом пожала плечами.

Они спустились вниз, а бабушка принялась хлопотать у стола.

– Алюшенька! – запричитала Вера, увидев дочку. Пальто на ней было распахнуто, губы накрашены вызывающе-яркой помадой, и весь макияж в целом свидетельствовал, что женщина наводила его впопыхах.

Она чуть покачнулась, и Андрей сразу понял, что бывшая супруга слегка «под мухой». Он стиснул зубы. Первым его порывом было выгнать ее обратно, пока такси еще только разворачивалось, но потом он раздумал. Вера, конечно, немного пьяна, но если сейчас он попытается ее отправить обратно, та закатит грандиозный скандал. В конце концов, он знал, на что шел, приглашая ее сюда, теперь придется следить, чтобы она не исхитрилась «догнаться» здесь, в доме.

Алла сдержанно приняла лобызания хихикающей матери и, получив от нее какую-то невзрачную шоколадку, заперлась в своей комнате. Через час начался салют – молодежи, живущей в округе, явно не терпелось испытать закупленные накануне петарды и прочую пиротехнику. Алла зачарованно смотрела, как за окном, грохоча и взрываясь, то здесь то там расцветали огненно-искрящиеся лепестки, вбрасывая в небо мириады искусственных звезд, пылающих всеми оттенками радуги.

Вскоре забили кремлевские куранты, и ее позвали к столу, но Алла не откликнулась, продолжая смотреть, как обычное ночное небо преображается в сказочно-фантастический калейдоскоп.

– Я хочу загадать желание в этот Новый год, – прошептала девочка, сглотнув подступивший комок к горлу. – Я хочу, чтобы у меня наконец-то появились волосы. МОИ ВОЛОСЫ. НАСТОЯЩИЕ ВОЛОСЫ. Слышите?!

– С Новым годом! – прозвучало из гостиной, и сквозь звон бокалов послышался гимн, а петарды и хлопушки загрохотали с утроенной силой.

* * *

Сергей сомкнул веки, которые казались ему непомерно тяжелыми, словно металлические пластины. Все происходящее вокруг стало казаться ему чем-то иррациональным, словно он уже был за пределами камеры и наблюдал за всем этим со стороны, как зритель в кино. Привычные образы менялись, будто картинки в диафильмах, которые ему крутили в детском саду, после чего перед глазами застыло лицо той самой Инны, из-за которой он оказался здесь…

Они познакомились случайно, и она действительно была яркой, эффектной женщиной. Они общались, встречались, но до постели дело никак не доходило – Инна дразнила его, в самый последний момент ловко и непринужденно ускользая, и у Сергея от этих выкрутасов в прямом смысле сносило башню.

Однако в конце концов ЭТО произошло, а в комнате, где все случилось, неожиданно оказались незнакомые люди. Сергей ровным счетом ничего не понимал, все еще находясь под незабываемым впечатлением от близости с Инной.

Все оказалось просто. С него потребовали деньги, только и всего. Инна, как выяснилось, была наживкой, эдакой дорогой «подстилочкой в мышеловке», и Сергей в нее попался. У этой предприимчивой шлюхи оказались влиятельные покровители, выбора было два – или платить, или отправиться на зону за изнасилование.

Сергей платить не стал. Да и не было у него, если честно, таких денег. Он попытался скрыться, но его перехватили на автовокзале. Следствие и суд слились в один непрекращающийся унизительный процесс, результатом которого стал приговор: шесть лет.

Мать предлагала Сергею продать драгоценности во время следствия, чтобы откупиться, но он не захотел, надеясь, что все образуется. Но ничего не образовалось, и в итоге эти деньги пошли Иванычу, этому жирному, ненасытному козлу в погонах.

Парадокс, но он почти не испытывал ненависти к Инне, хотя и дал сам себе клятву навестить ее, когда освободится. Он не держал зла ни на следователя, ни на судью, так как понимал, что все они завязаны одним узелком. Куда больше у него было вопросов к…

Галя тем временем катал из кусочка фольги тоненькую трубочку. Когда все было готово, Вика протянул ему шматок ваты – удалось стырить из «скатки»[23]23
  Матрас (жарг.).


[Закрыть] Хомута, пока все дрыхли. Этим кусочком ваты Галя бережно «окольцевал» получившуюся трубочку, после чего занялся приготовлением факела.

– Лук пока нашинкуй, – шепотом сказал он Вике, и тот принялся чистить луковицу.

Галя свернул газету в трубку, после чего сверху обернул одним слоем рваного полиэтилена – тоже очень ценная вещь в местах не столь отдаленных.

– Готово?

– А если «пупкарь» заметет?

– Они сейчас бухие, им не до нас.

– Тогда вперед, – скомандовал Вика.

Он подполз на карачках к Сергею, который продолжал лежать в беспамятстве, что-то бормоча, и поправил «шлемку», стоявшую под его разрезанной рукой. Дырку в центре «шлемки» он предусмотрительно заткнул деревянной пробкой, которую выточил из деревяшки еще в предыдущей хате. Затем, когда «шлемка» наполнилась по самые края, Вика, отстранив руку Сергея, высыпал в еще дымящуюся кровь из «тромбона»[24]24
  Железная кружка (жарг.).


[Закрыть] крупно нарезанный лук.

Галя тем временем загнул концы на трубочке из фольги и точным движением вогнал ее в розетку. Послышался слабый треск, по фольге оранжевой нитью пробежал электрический разряд, заставив вспыхнуть крошечным вулканом «колечко» ваты. Галя торопливо поднес свернутую газету к огоньку и удовлетворенно хрюкнул, когда его «факел» разгорелся. С плавящегося полиэтилена, рассекая затхлый тюремный воздух, сразу закапали раскаленные «слезы», оставляя за собой дымящиеся следы. Они были похожи на крошечные комочки остывающей лавы.

– Давай «шлемку», – возбужденно сказал Галя.

– Смотри, пробку не сожги, – озабоченно произнес Вика. – У меня другой нету. Сожгешь – будешь своим пальцем или «балабасом» дырку закрывать…

– Не ссы и заткнись. Лучше давай мешай, а то прилипнет.

Пока Галя водил вокруг дна «шлемки» импровизированным факелом, Вика принялся помешивать черенком «весла» кровь с луком, отчего по камере через некоторое время поплыл характерный запах жареного. Вика сглотнул подступившую слюну.

* * *

– Чуть было не потеряла… еще чуть-чуть… и было бы поздно, – шептала Ксения. Она семенила по снегу в своих разваливающихся тапочках, с трудом удерживая равновесие, поскольку еще не до конца отошла от обморока. Одной рукой она поддерживала ящик с пожертвованиями, другой крепко сжимала кожаный мешочек.

– На этот раз я найду прочнее веревку. О да, будь уверена, – нараспев проговорила старуха. Ее пальцы сжались с такой силой, что костяшки пронзила боль. А может, не веревку, а проволоку?! – Судьба дарует нам желаемое тогда, когда мы уже научились без него обходиться, – пробормотала она.

У этой девочки, что была в доме, проблемы. Она сразу это поняла, хотя видела ее лишь доли секунды. И Ксения не могла допустить, чтобы этот дом постигла участь ее семьи. Пусть эта странная девочка и ее семья сами решают свои неурядицы. А ОНА останется с нею. До самой смерти. Вот только вместо веревки она возьмет крепкий кожаный поводок для собак. И уж тогда точно ОНА не потеряется…

Ксения вспомнила табличку на доме, и страх вновь разлился внутри нее ядовитой жижей. Это ведь раньше был ЕЕ дом. И не узнать его не могла, даже ночью, зимой. Но ведь когда она обходила другие дома, то почему-то не узнала его. Теперь поняла почему. ОНА хотела вернуться домой, там, где все и началось, и руками Ксении чуть было не довела свой замысел до конца.

Странно, но сейчас ОНА вела себя на удивление тихо. В памяти Ксении еще не стерлись события тех лет, когда все только началось. Только ее каждодневные молитвы смогли усмирить эту нечисть. Сейчас ОНА редко давала о себе знать, но иногда неожиданно ночью мешочек начинал вибрировать, издавая странное похрустывание, словно кто-то медленно ступал тяжелыми ботинками по пожухлой листве… Сквозь микроскопические поры старой кожи начинал куриться красноватый дымок, а мешочек нагревался до такой степени, что оставлял на костлявом запястье Ксении глубокие ожоги, которые не заживали месяцами. При этом на самом мешке никаких следов не оставалось. Ксения покорно обкладывала раны на руках травами и тихо молилась, и ОНА на время замирала, словно погружаясь в глубокую спячку.

Когда пожилая женщина дошла до церкви, было уже полпервого ночи. Она закрыла за собой ржавые ворота, изрядно повозившись при этом – замок промерз так, что ключ едва поворачивался. Ксения прошла в обветшалую каморку, где хранилась утварь для обслуживания территории – лопаты, ведра, метлы и все остальное. Это был ее дом.

– Во славу Господа… – пробормотала она, быстро перекрестившись.

Святой отец Кирилл, добрейшей души человек, приютил ее, когда узнал, что ей негде жить. Взамен Ксения делала всю черную работу в церкви, довольствуясь лишь кровом над головой и скудным питанием, которым ее частенько обеспечивал батюшка. Правда, случалось, что есть и вовсе было нечего, но она терпела все с присущей юродивым молчаливой покорностью.

Маленькая комнатушка, служившая старухе жильем, была сплошь увешана иконами. Ксения присела на колченогую табуретку перевести дух. ОНА молчала.

Какое-то время юродивая безмолвно взирала на мешочек. Он постепенно оттаивал, изморозь превратилась в капельки влаги, блестевшие при тусклом освещении. Ксения протянула руку и поднесла мешочек к уху. Что-то показалось ей подозрительным, и ее глаза расширились. Кажется, ОНА раньше была тяжелее… Как же она сразу не заметила этого?

– Господи Иисусе, – охнула Ксения и принялась судорожно расшнуровывать мешочек. – Господи, только не это!..

Окоченевшие, измученные артритом пальцы задубели от мороза и не слушались, но старуха была упряма и, наконец справившись с узелками, расшнуровала мешочек. На ее высохшую ладонь вывалилась… пепельница. Тяжелая, граненая пепельница из темного стекла с отбитым краешком.

– Пресвятая Богородица… Спаси и сохрани…

Спазмы скрутили ее желудок, легкие расширились, не давая возможности глотнуть воздуха, и ее лицо стало землистого цвета.

Как такое могло случиться?!!

Старуха заголосила, раскачиваясь из стороны в сторону, и ее страшный крик растворился в завываниях колючего ветра.

– Избави меня, господи, от обольщения богомерзкого и злохитрого антихриста… – заговорила она, перекрестившись. Нужно что-то делать, криком делу не поможешь. Едва сдерживая стон, Ксения поднялась и вышла наружу. Мороз крепчал, прозрачный воздух звенел в ночной тишине, мерцающие звезды были похожи на бриллианты, которые кто-то небрежно бросил на черное бархатистое платье.

Она должна вернуться и забрать то, что было в мешке.

– …и укрой меня от сетей его в сокровенной пустыне Твоего спасения…

Ксения из последних сил побежала обратно. К тому самому дому с табличкой «Лесная, 27».

* * *

Встреча Нового года напоминала обычный ужин. Алла почти не выходила из своей комнаты, и они сидели втроем – Андрей, Елизавета Ивановна и Вера. Разговор между бывшими супругами тоже не клеился – общие темы закончились, едва начавшись, а откровенничать со своей экс-женой у Белова желания не было. Бедная Елизавета Ивановна пыталась, как могла, внести какую-то яркость и свежесть в новогодний вечер, но в конце концов убедилась, что это бессмысленно. Вера, как только на столе появилось шампанское, мигом потеряла интерес ко всему остальному и только и делала, что подливала сама себе. Андрей махнул на это рукой – мол, сам виноват, что согласился на ее приезд, чего уж теперь.

В гостиную заглянула Алла. Зевая, поправила съехавшую бандану.

– Я ложусь спать, – сказала она.

– Ты не хочешь заглянуть под елку? – спросила Елизавета Ивановна. – Наверное, пока ты была у себя, Дед Мороз уже успел принести для тебя подарки!

Глаза девочки на мгновение вспыхнули – еще слишком сильны были впечатления от увиденного накануне сна.

– Хорошо, я посмотрю, – послушно сказала она и вышла в холл, где стояла елка. Это была настоящая лесная красавица, источавшая до одури свежий аромат зимнего леса. Мигая разноцветными лампочками, елка словно улыбалась Алле, приглашая девочку наконец-то увидеть, что для нее приготовлено на новогодний праздник.

Алла с равнодушным видом приподняла бархатистое покрывало, которое специально скроила бабушка, и вдруг замерла на месте.

«Чему ты удивляешься? – поинтересовался у нее внутренний голос. – Ты ведь догадывалась…» Алла взяла в руки новенький красивый ранец для школы, который она давно клянчила у отца, закинула его на одно плечо, полюбовалась, а затем положила на место. Рядом лежал розовый шарфик, связанный бабушкой. Она, конечно, любила бабушку, но этих шарфов у нее уже штук пять, из них уже можно было делать канат для побега со второго этажа…

А это что такое? Какой-то совершенно дурацкий набор одежды для кукол, который наверняка подсунула полупьяная мама. Алла даже не стала распечатывать коробку. Дарить восьмилетней девочке подобное может только полный идиот.

Она уже хотела уходить, как вдруг ее взор упал на какой-то бесформенный предмет, который скрывало покрывало. Девочка вытащила его наружу, чувствуя, что не может отвести от него глаз. Это была старая деревянная шкатулка с тускло поблескивающей медной застежкой. На шкатулке были изображены какие-то узоры, однако со временем часть из них стерлась, и разобрать рисунок не представлялось возможным.

«Что там?» – вертелся в голове Аллы вопрос. Шкатулка была теплой, словно долгое время лежала у камина, и ей показалось, будто бы внутри что-то шуршало… Словно ветерок пробежался по кронам деревьев.

Затаив дыхание, Алла поддела ноготком застежку, та щелкнула, и крышка шкатулки медленно, со скрипом открылась, вызывая у девочки ассоциацию со средневековыми замками, подземельями и древними тайнами. Вместе с тем ощущения были не из приятных, появилась какая-то тревога, но Алла поборола в себе это чувство.

Шкатулка была пуста. Несмотря на это, девочка провела пальцами по дну шкатулки, затем с горечью посмотрела на слегка испачканные пылью подушечки пальцев. Настроение у нее окончательно испортилось.

– Ну? Чего смотришь? – спросила Вера, когда молчание уже стало откровенно неприличным. – Ты не доволен, что я приехала?

– Ты ведь хотела с дочерью увидеться, – сказал Андрей. – Не очень заметно, что ты по ней соскучилась.

– Ты сам настроил Аллу против меня, – огрызнулась женщина. Она неуклюже положила локти на стол, смахнув при этом недоеденный бутерброд с красной икрой на ковер.

– Оп. Чего-то я неловкая сегодня, – хихикнула Вера и, кряхтя, принялась искать под столом бутерброд.

Андрей обменялся взглядом с матерью. Елизавета Ивановна, поджав губы, стала выносить посуду на кухню, а Белов принялся щелкать пультом, «перелистывая» каналы. Ему наскучили однообразные песни, а от шуток кривляющегося Петросяна хотелось заткнуть уши. Наконец он попал на какую-то ночную сводку новостей.

«…стало известно о поимке так называемого «ростовского маньяка». Он был задержан органами правопорядка несколько часов назад на улице города… Пресс-служба следственного комитета уже сообщила, что у задержанного обнаружили важные улики, указывающие на его причастность к совершенным преступлениям, которые шокировали не только Ростов, но и всю страну».

– Ну, наконец-то… – произнес Андрей. Он подумал, что нужно будет сообщить об этой новости матери.

Вера, сопя от напряжения, все же отыскала злосчастный бутерброд и вылезла из-под стола.

– Может, выпьем? – глупо спросила она.

Закрыв шкатулку, Алла направилась в свою комнату. А она-то думала… Ее глаза неожиданно наполнились влагой. Нет, ей всегда не везет…

Девочка еще немного постояла перед окном. Праздничные салюты уже закончились, и она подумала, что пора ложиться спать, а то папа или бабушка будут недовольны.

Алла разделась и юркнула в постель. Бандану сняла в самую последнюю очередь и, не глядя, швырнула ее на пол. Постель была прохладная, но хрупкое тело девочки быстро согрело ее. Закрыв глаза, Алла зевнула и повернулась на бок. Неожиданно рука нащупала что-то странное под подушкой… Что-то мягко-шелковистое, что-то похожее на… волосы.

Алла села, подступающий сон как рукой сняло. Отбросив подушку, она увидела парик и осторожно взяла его в руки. Парик как парик, только более светлый, чем тот, который носит она. Девочка пожала плечами. Наверное, это папа положил. Или бабушка. Решили сделать ей приятное. Только зачем? Ведь у нее уже есть парик. Дурацкие ненастоящие волосы. Волосы куклы с глупыми глазами.

Алла словно невзначай провела пальчиком по искусственным волосам, и ей показалось, что от прикосновения по парику мягкой волной пробегает рябь искр. Девочка надела его на голову, чувствуя, как кожу лица приятно ласкают шелковистые локоны. Странно, раньше она не испытывала такие приятные ощущения… Она решила не снимать парик и спать прямо в нем.

Алла укрылась одеялом. Ей было тепло и уютно, впервые за последние дни на ее лице появилась беззаботная улыбка. Все тревоги и обиды куда-то подевались, и она уснула с чувством полного спокойствия.

* * *

Ксения бежала из последних сил. Канонада из хлопушек и пиротехнических ракет в основном закончилась, и лишь изредка ночное небо озаряла та или иная огненная вспышка, сопровождаемая оглушительным свистом.

Старуха выбежала на берег замерзшего озера. На другой стороне чернела полоска леса, рядом угадывались очертания коттеджей, именно оттуда она пришла пару часов назад. Если пойдет в обход, то потеряет на этом много времени, полтора часа как минимум. Именно так она шла туда в первый раз.

А дом – вон он, только руку протяни. Минут двадцать по льду, и она на месте.

«Двадцать минут ничего не решат», – прошептал внутренний голос.

Да, Ксения знала. Достаточно было даже доли секунды, чтобы все изменилось. Но все равно она не могла себе позволить упустить столько времени. Вполне возможно, что она еще успеет.

Зимой озеро промерзало до такой степени, что некоторые любители рыбной ловли выезжали на него даже на машинах. Но женщина знала и другое. Из-за бивших в глубине озера подземных ключей здесь было несколько мест, где лед был тонким, как бумага, он лишь едва затягивал своей прозрачной пленкой опасные места, создавая ложное ощущение безопасного, крепкого льда.

Но Ксения уже приняла решение и стала медленно спускаться вниз.

– Даждь ми, Господи, крепость и мужество твердаго исповедания имени Твоего святого, да не отступлю страха ради дьявольского… – бормотала старуха. К ее радости, лед был крепок, как асфальт, мороз намертво сковал озеро, и старуха, сначала делая осторожные шаги, постепенно перешла на бег.

– …да не отрекусь от Тебя, Спасителя и Искупителя моего, от Святой Твоей Церкви…

Она почти достигла середины озера. Облачка пара клочьями срывались с губ старухи, в боку сильно кололо, но она продолжала бежать. Полоска леса быстро приближалась, и Ксения уже видела горящие окна в домах. Ей даже начало казаться, что нужный ей дом (ее дом, в котором она прожила почти пятнадцать лет!) совсем рядом, как неожиданно под ногами что-то хрустнуло, и через секунду, к великому ужасу женщины, лед перед ней с треском лопнул, она по пояс ушла в ледяную воду.

– Спасите! – закричала Ксения, барахтаясь среди осколков льда.

Вода была настолько холодной, что женщине казалось, будто наоборот, она обжигает. У нее моментально свело дыхание, но, собрав последние силы, Ксения снова закричала, призывая на помощь. Дрожащими руками старуха хваталась за лед, но тот лишь предательски крошился, оставляя на руках порезы.

– Помогите, – хрипло сказала она, едва слыша сама себя. Движения ее становились слабее и слабее, она почти не чувствовала своих онемевших ног.