Текст книги "Животное"

Глава VI. Игры детства

Удивительно, но когда смерть совсем рядом, она вовсе и не кажется страшной. Наоборот, создается ощущение если и не приятельских отношений, то, по крайней мере, взаимной пользы и удобства сосуществования. И вовсе это не зловещая старуха с косой, а скорее, группка молоденьких веселых девчонок, которые водят хороводы и неслышно поют. Они невидимы, но иногда, вглядываясь в даль кладбища, кажется, я мог заметить их полупрозрачные руки, красочные венки на головах и уловить движение в ветвях качающихся деревьев. Что же здесь ужасного? Это молодость и жизнерадостность просто порхает веселой стайкой вокруг человека, постепенно затягивая его в свой хоровод нежными, но настойчивыми прикосновениями, и он кружится, а душа, не в силах совладать с собой, вырывается из тела и улетает все дальше. Наверное, это и есть ритм вечности, который только на мгновение прерывается, когда, празднуя появление новой жизни, девушки отпускают туда истомившуюся без физической оболочки душу.

Вскоре я совсем освоился на новом месте и очень полюбил утренние прогулки по кладбищу. Было в этом что-то очень умиротворяющее и заставляющее остро чувствовать бренность всего сущего. А вот к обеду становилось совсем некомфортно, словно посетители растревожили души умерших и те начинали собираться над кладбищем грозной тучей, стараясь дать понять, что все видят и слышат, но постепенно приходят в бешенство от невозможности в мире живых произвести даже тихий звук. Надписи на надгробьях, так интересовавшие меня в первые дни, теперь оставляли совершенно равнодушным. Разве что показалось необычным – насколько много здесь похоронено молодых людей, хотя я всегда считал, что кладбище – больше удел стариков.

Пересечение дорожек, казавшееся вначале хаотичным, начало приобретать для меня определенный и глубокий смысл, все больше напоминая таинственный лабиринт. Казалось, что если по нему пойти правильно, то могут открыться такие тайны, о которых еще не помышлял никто из живущих. Но я так этого ни разу и не сделал – возможность подобной осведомленности пугала и казалась даже где-то неприличной, словно я без спроса войду в чужой дом и увижу то, чего не следует. В моем воображении, те же милые кружащиеся в танце девушки вполне могут превратиться по такому случаю в разъяренных монстров, наброситься и растерзать непрошеного гостя. Возможно ли такое? Наверное, здесь – да. Именно поэтому я старательно избегал даже приближаться к похоронным процессиям. Казалось, что кто-то из посетителей или даже сам покойник могут в момент величайшего отчаяния и горя немного приоткрыть непроницаемую завесу тайны, и расплачиваться за это придется всем, находящимся рядом. В их числе мне никак быть не хотелось, но Исаныч старательно привлекал меня к таким делам, оставаясь глух к робким попыткам объяснить свои непростые мысли и ощущения. Иногда мне казалось, что нечто подобное чувствует и даже знает он сам, но мы никогда не развивали подобных тем, да и вообще, без особой необходимости не затрагивали в разговорах ничего, связанного со смертью или нашим местонахождением.

Хотя, как ни удивительно, на кладбище было много своих интересных затей и «приколов». Например, существовал внутренний рекорд времени раскапывания и закапывания могилы, сотрудники спорили – на какой минуте похоронной церемонии упадет в обморок жена покойного, четное или нечетное количество людей собралось на прощание с усопшим, и все в таком духе. Сначала я воспринимал это как явные отклонения в психике, но потом понял, что иначе не может и быть. Здоровый «черный юмор» – самое подходящее для кладбища место.

Здесь же я без всяких трудностей неожиданно избавился от своего давнего детского кошмара – туалетного монстра. Когда я был совсем маленький, то однажды, сидя на унитазе, почувствовал, как холодные брызги воды попали на мою попу. Сейчас такое показалось бы неприятным, но абсолютно объяснимым и даже естественным, но тогда я был уверен, что это чья-то ужасная рука высунулась из глубины грязных труб и попыталась меня схватить, чтобы навсегда утащить в мрачные бездонные глубины. Со временем страх прошел, а осталась только необходимость периодически заглядывать в унитаз, когда я на нем сидел. Это происходило непроизвольно, но всегда. А после просмотра американо-итальянского фильма «Левиафан» моя фантазия именно в образе представленного там монстра воплотила то, что может угрожать в туалете, и это принесло неожиданное облегчение. Ведь приближение такой огромной штуковины будет трудно не услышать и даже не почувствовать.

Все это было настолько естественно и срослось с моим сознанием, что лишь через неделю своей жизни на кладбище я обратил внимание – нужда заглядывать в унитаз отпала и больше никак не появлялась в мыслях. Чудо? Возможно – все-таки не просто нечто чувствовалось в таком месте, оно здесь действительно было. Причем не угрожающее мне, а безопасное! Ведь котенка, как я все-таки смог выяснить у родителей после случая на Бородинском поле, папа похоронил не на кладбище, а в парке. Но это уже была другая территория – враждебная и чуждая лежащим здесь покойникам, которые просто не позволили бы чему-то подобному проникнуть сюда и причинить вред. Не знаю почему, но я в это верил – как оказалось, совершенно правильно.

Прогулки я любил заканчивать возле невысокой каменной пристройки, очень напоминающей гараж на заднем дворе моей школы. Там хранились гробы, и я с удовольствием проводил какое-то время в тактичной тишине, скрытый от внимательных взглядов. А однажды мы с одним веселым малым разыскивали здесь одну старую модель и выставили несколько гробов под накрапывающий дождь. Глядя на их крышки, я невольно залюбовался игрой солнечного света в небрежно рассыпанных каплях влаги. Мне пришло в голову, что какой-нибудь богатый человек вполне мог позволить себе найти последний покой в таком шикарном обрамлении бриллиантами. Ведь есть же такие люди, кто завещает непременно похоронить себя в какой-нибудь очень дорогой машине. Потом мои мысли перекинулись на то, что неприкосновенность такой могилы от вандалов будет обеспечить очень сложно или придется скрывать ото всех подобную вызывающую роскошь. Но возможно ли такое? Наверное, нет – подобный блеск может действовать только завораживающе, хотя далеко и не всегда приводит к плохим поступкам. И тут мне вспомнился кинотеатр, в котором я сидел в окружении одноклассников, где во второй раз отыскала меня кошачья лапка.

Вокруг меня в тот день было необычайно много народа, а девочки так и норовили прижаться поплотнее, вызывая в душе приятный и томящий отклик. Но привлекало их вовсе не то, что льстило бы моему самолюбию, а лежащая на подлокотнике черная прямоугольная коробочка с переливающимся внутри куском стекла каплевидной формы. Папа соорудил такую штуку по моей огромной просьбе, как ни удивительно, не только проявив большой энтузиазм, но даже толком не спросив – зачем мне вообще это нужно. Само по себе, это уже было самое настоящее чудо!

Около часа усилий, коробочка из неприятной оранжево-серой пластмассы, кусок черной бархатной ткани, «висюлька» от недавно упавшей и разбившейся у маминой сестры «хрустальной» люстры, клей – вот и получилось нечто, очень похожее на милофон. Именно от него были в полном восторге четыре девчонки и двое ребят, которые не просто поверили в невозможное, но во многом сами стали его инициаторами. Догадывались они об истинной сущности «уникального прибора» или действительно были такими доверчивыми? Я не знаю до сих пор, но тот месяц остался навсегда в моей памяти, и не только из-за кошачьей лапки.

Когда я впервые прочитал в телепрограмме название детского фильма «Гостья из будущего», то подумал об очередном развитии столь популярной тогда темы, как путешествия во времени. Она была не менее заезженной, чем «братья по разуму» из далекого космоса или истории заселения людьми других планет, поэтому не вызвала особенного энтузиазма. Но, посмотрев две первые серии картины, я настолько влюбился в героев, что воспринял конец фильма, где «девочка из будущего» прощалась с одноклассниками, как самую настоящую трагедию. А на следующий день поехал кататься на «Школьнике» во двор и зачем-то порезал опасным лезвием, найденным на люке с выдавленными буквами «ГК», большой палец правой руки. Потом я сел на велосипед и поехал по району, предвкушая встречу с кем-нибудь из знакомых ребят. Чего я хотел добиться и почему подвергал себя риску заражения крови? Пожалуй, ни тогда, ни сейчас я объяснить себе этого не могу – просто захотелось поверить в сказку и сделать ее реальностью. Не для того, чтобы покрасоваться перед кем-то или обмануть, а для чего-то несоизмеримо более чистого, детского и вечного. Интересно, что потом я часто вспоминал эту историю с чувством стыда, а ребята, которых я в нее вовлек, повзрослев, никогда при мне не поднимали эту тему. Казалось, это стало нашей тайной, которую мы бережно хранили в одном из тех потаенных уголков души, где навсегда остался восхитительный след детства.

Когда я уже практически потерял надежду встретить кого-нибудь из знакомых ребят и хотел направить велосипед в сторону дома, мне навстречу из-за школы вышли сразу четверо одноклассников. Я лихо подрулил к ним, притормозив прямо перед девочкой с раскосыми глазами, и начал ничего не значащий разговор:

– Привет. Гуляете? А я уже весь район объездил.

При этом, неестественно изогнувшись над рулем, я постарался выставить вперед палец, на котором явственно проступала засохшая кровь, ожидая вопросов. И они не замедлили последовать:

– Ты знаешь, что поранился?

– Да, еле унес ноги. Вы даже представить себе не можете…

И я рассказал им сказку, подробности которой придумывал по ходу и, судя по реакции одноклассников, весьма в этом преуспел. Впрочем, наверное, так бывает всегда, когда людям самим хочется во что-то верить. Перед заинтересованным воображением ребят, несомненно, очень живо промелькнуло, как я остановился передохнуть рядом с высоким панельным домом за школой и скрипучая дверь в подвал неожиданно приоткрылась. Там мне удалось рассмотреть двух типов – толстого и худого, которые явно не хотели быть обнаруженными. Потом они заметили меня, и из полумрака вырвался необычный белый луч, полоснув мне по пальцу. Не отклонись я вовремя, потерял бы руку, а то и вообще оказался мертвым. А так отделался небольшой раной и поспешил уехать.

– А ты не рассмотрел этих людей? Может, стреляли из лазерного пистолета? Очень на это по описанию похоже. – Тут же посыпались на меня вопросы, и я понял, что одноклассники не только вовлеклись в игру, но и сами начинают направлять ее ход в нужном для меня направлении.

– Неужели у нас здесь оказались космические пираты? А машина времени – может быть, она и стоит в подвале этого дома? А Алису ты не видел?

И в течение следующей четверти часа мы все были уверены, что нечто похожее на сюжет «Гостьи из будущего» происходит прямо у нас здесь и сейчас. Я, пожалуй, поверил в это даже больше всех, но, чтобы закрепить эффект, нарочно начал выискивать заведомо слабенькие аргументы «против». И вскоре уже сами ребята воодушевленно убеждали меня в реальности истории и возбужденно удивлялись моей непонятливости.

– Давайте сходим и аккуратно проследим за этим подвалом, – робко предложила девочка со смешно торчащими параллельно земле косичками. В старших классах она сбежит из дома с каким-то парнем, а потом, по слухам, ее найдут повесившейся в убогой комнате какого-то далекого городка. Самоубийство и убийство – она была на седьмом месяце беременности.

Идея увидеть своими глазами космических пиратов всем понравилась, но почему-то никому не пришло в голову обратиться за помощью к взрослым. И дело здесь было вовсе не в сомнениях или в чем-то подобном, а каждый где-то в глубине души понимал, что поступи он так, и желанная фантастичность ситуации мгновенно разрушится. Все может оказаться так или иначе, но нас точно лишат этой сказки, и волшебство пропадет безвозвратно. А разве можно желать чего-то подобного в детстве?

– Только давайте купим в гастрономе побольше кефира. Помните, они очень его любят. Толстяк – точно.

Все одобрительно загалдели, но впоследствии я частенько удивлялся – как же мы собирались использовать этот молочный продукт и зачем он вообще понадобился. Понятно, ответа у нас не было, да тогда он был и не нужен. Просто надо взяться и всем вместе это сделать.

Через четверть часа мы уже сидели в жиденьких зарослях куста, похожего на акацию, возбужденно галдели и наблюдали за подвалом, поставив на землю четыре пакета кефира.

– А теперь дверь закрыта. Кажется, на замок, – громко шептал одноклассник и наставительно продолжал: – Но нас не обманешь. И ребенку понятно – дужка просто аккуратно перепилена, чтобы не вызывать подозрений. А может, пираты куда-то ушли – например, тебя разыскивать.

Я проследил за его порывистым жестом в мою сторону и, как ни странно, испытал страх, в основном от прозвучавшего в голосе предвкушения возможной расправы. Наверное, если меня связать, подвесить вверх ногами и оставить на теле ужасные отметины, происходящее станет еще интереснее. Хотя те мучения, что показывали в фильме, выглядели как-то несерьезно и совсем уж наигранно – видимо, это и создавало у зрителей какое-то несерьезное впечатление о сущности пыток. Как бы там ни было, игра – игрой, но в преследовании двумя космическими пиратами радости очень немного.

– Не бойся, мы тебя не выдадим. Может, и в школе тебе пока не появляться? – Вторая девочка, до этого глубокомысленно молчавшая, ободряюще потрепала меня по плечу и слегка покраснела.

Интересно, где была ее благоразумность, когда по окончании школы она с подружкой выбросилась из окна «высотки»? Из предсмертной записки можно было понять только то, что после трагической гибели их кумира – какого-то певца или музыканта девочки не мыслят дальнейшей жизни. И еще я иногда вспоминаю постаревшее лицо и большие красные глаза ее мамы, бесконечно шепчущей:

– Моя доченька теперь с ангелами. Хоть бы увидеть одно их крылышко.

Но тогда упоминание о столь привычной и реальной вещи, как школа, заставило меня почувствовать несказанное облегчение и вспомнить, что происходящее – всего лишь очень интересная игра. И правды в ней, как бы ни хотелось верить в обратное, ровно столько, сколько нафантазировал я сам. А реакцию моих родителей на пропуски школы, о которых непременно станет известно, трудно было себе представить. Даже когда утром я себя плохо чувствовал, а термометр показывал тридцать семь, мама неизменно говорила:

– Сходи в школу, но играй на переменах в спокойные игры. А в обед придешь – поешь и ложись до нас в постель. Может, немного поспишь.

В тот день мы еще долго сидели недалеко от запертого подвала, а когда начали расходиться по домам, я впервые почувствовал, как здорово иметь много друзей. Неожиданно очень важным показалось то, что кто-то за тебя переживает и будет искренне рад видеть на следующий день. Наверное, я все-таки допустил непростительную ошибку, когда, найдя одного друга, практически отвернулся от перспектив построить подобное с кем-то еще, словно влюбленный, не представляющий себе каких-то отношений с другими женщинами на фоне предмета своего вожделения. Скорее всего, эти рассуждения были верными, но дальше головы дело не пошло – после окончания истории с милофоном все стало по-прежнему. Хотел ли я другого позднее? Не помню. С другой стороны, можно ли считать групповую увлеченность каким-то делом предпосылкой к настоящей дружбе? Сложно сказать.

На следующий день оказалось, что круг людей, посвященных в события накануне, весьма внушительно расширился и кое-кто относится к произошедшему очень даже скептически. Это не то чтобы заставило меня как-то волноваться, но дало понять, что развитие игры возможно только, если свои слова подкрепить чем-то более вещественным. Отсюда и родилась идея сделать себе «персональный» милофон. Понятно, что воспроизвести даже близко то, что показывали в фильме, я не мог, но чувствовал – в этом нет абсолютно никакой необходимости. Ведь любая непривычная вещь обладает для детей прямо-таки магнетической силой.

Папа молча выслушал мои слова о том, что я хочу иметь небольшую черную закрывающуюся коробочку с чем-нибудь вроде блестящего камня внутри, просто кивнул головой, а уже через день пригласил меня помогать ему на кухне. В тот вечер я оказался намного расторопнее, чем обычно, выискивая то, что он куда-то положил и забыл, несомненной заслуженной наградой за что были рассуждения папы о чем угодно, кроме того – что и зачем мы так тщательно делаем.

– На, держи. Будут еще какие идеи – обращайся, – сказал он в конце, пододвигая ко мне остро пахнущую клеем черную коробочку, которую уже на следующее утро оценивали восхищенные одноклассники.

– Вот это да! Он еще красивее, чем по телевизору! А ты умеешь им пользоваться? – Слышал я прерывающиеся от волнения голоса окружающих и чувствовал себя, как никогда, значимым.

Как-то вполне естественно и просто я сочинил, что ночью побывал в этом самом подвале и с риском для жизни украл прибор у космических пиратов, опрометчиво оставивших его висеть без присмотра на одном из вентилей. И теперь злодеи уж точно разозлились и рыскают где-то вокруг в поисках меня. Однако это пустяки – я готов с ними сразиться в любой момент, чтобы победить, и, уж конечно, не стану из-за этого где-то прятаться, словно последний трус. И, разумеется, не успел милофон попасть в мои руки, я сразу разобрался, как им пользоваться, – почувствовал или что-то вроде этого.

Кое-кто, несмотря на общее одобрение и принятие происходящего, начал просить доказать работоспособность прибора и сказать, о чем они сейчас думают. Что же – нет проблем. Я взял милофон в сложенные ладони, всмотрелся в глубины «капли» и начал выдавать первые пришедшие в голову ответы. Как оказалось, даже что-то правильно угадал, но по большому счету, разумеется, ошибся. Это сразу вызвало волну споров – работает прибор или нет, а если да, то могу ли я на самом деле им эффективно пользоваться или просто набиваю себе цену.

Как ни странно, разрешил все вопросы один маленький кудрявый мальчик, ставший через много лет первоклассным поваром, с которым почему-то мало кто тогда общался, а я иногда был не против подойти и перекинуться парой слов. Наверное, секрет его неуспеха у окружающих был в несколько надменной и раздражительной манере себя держать, а также в слишком уж взрослых рассуждениях и интересах. Например, он мог бесконечно говорить о технических аспектах эксплуатации какой-нибудь машины или утверждать, что шулерство пластиковыми картами выходит гораздо удачнее, чем бумажными.

– Скажи, что я думаю о женщинах и деньгах, – ненавязчиво склонившись к моему уху, прошептал он и тут же выпрямился, победоносно посмотрев на окружающих.

– Да, вот и давай проверим! – раздалось несколько возбужденных голосов, и я понял, что сейчас одноклассники в его взрослых манерах видят какой-то окончательный вердикт человека умного, объективного и даже в чем-то многоопытного.

Я навел на него милофон и сказал именно то, что услышал минутой раньше.

– Прямо в точку! Не ожидал! – после томительной паузы высказался мальчик, и окружающие казались полностью этим удовлетворенными. Ведь, пожалуй, они вовсе и не хотели стать свидетелями моего «громкого разоблачения», а всего лишь нуждались в лишнем подтверждении того, что подобное чудо возможно на самом деле. Даже мой лучший друг и тот верил всему происходящему с удивительной беззаветностью. Будучи у меня дома, он просил взять коробочку в руки, подойти к окну и сказать – о чем думает тот рассеянно бредущий к помойному контейнеру человек или парочка старшеклассников, гуляющая, держась за руки. Что было делать? Я сочинял по ходу и ловил неизменно восхищенные и полные веры взгляды.

Наверное, окружающие вообще считали меня странноватым и никогда с большой долей уверенности не могли утверждать – говорю я о чем-то правду или опять хочу вовлечь всех в захватывающую игру. В этом они наверняка были совсем недалеки от истины, но, кажется, все эти инициативы исходили не столько от меня, сколько направлялись чьей-то невидимой, но твердой рукой откуда-то извне. Может быть, даже уместнее говорить о явно прямом вмешательстве свыше?

В какой-то момент у двух моих подружек-одноклассниц возникла странная идея – раз милофон гостит пока в нашем времени, то неплохо бы дать ему всю возможную полезную информацию, которая, несомненно, будет очень интересна людям из будущего. То есть изначальное предназначение для чтения мыслей было дополнено детской фантазией уже до уровня некоего современного компьютера с базой данных. Почему-то тогда это показалось абсолютно логичным, и я охотно рассказывал о том, как смотрю вместе с милофоном телевизор, кладу прибор на толстые энциклопедии или стопки газет, а он, несомненно, скрупулезно записывает все, что только можно. Именно на «волне» подобных идей в тот день в кинотеатре по школьному абонементу я оказался с коробочкой в руках, заботливо повернутой к экрану.

В темноте зала, бросая взгляды на причудливое отражение света от витиеватой поверхности стекла, даже я охотно верил – милофон все видит и заинтересованно воспринимает. Что уж там говорить про одноклассников!

– Можно я немного подержу его сама?

Голос девочки буквально громыхнул в тишине зала, и на нас со всех сторон зашикали. А вот этого я с самого начала истории старательно избегал. Какой бы сильной ни была вера окружающих в всамделешность прибора, они могли его случайно уронить, поцарапать или сделать что-то другое, позволяющее увидеть истинное содержимое черной коробочки, которую я непременно вспоминал позднее во времена выноса «черного ящика» в передаче «Что? Где? Когда?». Тот же пластмассовый корпус с пропечатанной ценой в 23 копейки было бы объяснить весьма сложно – ведь по фильму в то время уже наступил коммунизм, следовательно, в СССР не могло быть и денег. Конечно, что-нибудь выдумать можно всегда, но подобные «проколы» не были нужны ни мне, ни окружающим ребятам.

– Нет, из-за этого он будет отвлекаться на твои мысли и толком ничего не посмотрит, – степенно ответил я, и все оказались этим удовлетворены. Возможно, из-за того, что каждому мальчику и девочке хотелось подержать милофон в руках, но если нельзя, то пусть не будет никаких исключений. Тогда все кажется правильным и вполне справедливым.

Фильм мне не нравился – очередной «правильный» мальчик попал в сказку, где стал бесстрашным воином и сражался с драконом, пока похожий на него «как две капли воды» принц симулировал в нашем времени сильную простуду и с нетерпением ждал героя назад, чтобы поменяться местами. Наверное, сюда примешивалось еще и чувство легкой досады – казалось, каждый день после демонстрации последней серии «Гостьи из будущего» делает игру все менее интересной, и ее место занимают другие, более актуальные образы и темы. Наверное, именно по этой причине вскоре ребята стали проявлять все меньше внимания ко мне и милофону. Ведь чудо, которое постоянно рядом, неизменно однажды начинает восприниматься как банальность.

Начавшая затягиваться игра стала вскоре в тягость и мне самому, поэтому однажды я объявил одноклассникам, что встретился на улице с Алисой, мы поговорили, и я передал прибор ей. Конечно, она очень хотела встретиться со всеми ребятами, которые мне так помогли, но «девочке из будущего» надо было срочно возвращаться в свое время, хотя она и обещала, как и Карлсон, «обязательно вернуться». Этот поворот сюжета еще какое-то время служил темой для пристальных расспросов и обсуждений, всколыхнув не волну, а лишь легкий интерес, а потом как-то естественно наступил день, когда про милофон не было сказано ни слова. И вскоре о лежащей где-то на полке с игрушками черной коробочке я практически позабыл.

А пока мы сидели в кинотеатре и радовались чуду, которое сделало нас обладателями общей тайны. Кажется, качество картины ухудшилось. Конечно, я прекрасно знал, что большое полотнище экрана во многих местах заклеено и протерто, а демонстрируемая пленка – очень заезженная, но не до такой же степени. Все блекло буквально на глазах, звук начал ужасно «плыть», а то, что я сначала принял за неудачно подсвеченный дефект полотнища, стало медленно увеличиваться в размерах и превращаться из тонкой гнутой вертикальной линии во что-то огромное и ужасающее. Это нечто казалось удивительно знакомым, и страх побежал по телу, словно струйки ледяного душа.

В основном же гнетущую зловещесть происходящему придавала реакция окружающих, а точнее, ее отсутствие. Кажется, все это видел только я, а одноклассники сливались с темнотой и начинали представляться не людьми, а неким мрачным фоном происходящего. Неприятное ощущение – оказаться выдранным из реальности и постепенно удаляться в каком-то неизвестном направлении, где будущее страшит, а положиться можно исключительно на себя.

– Вы меня слышите? – хрипло произнес я и не получил подтверждения, что так оно и есть. Но еще жутче стало не от этого – мои слова прозвучали, словно в каменной арке, отдаваясь гулким эхом, которого точно не могло быть в кинозале. Значит, я уже в какой-то другой реальности или даже умер.

В то время как раз становились все популярнее разнообразные темы о душе, призраках, перевоплощениях, и про подобные ощущения я читал недавно в каком-то научно-популярном журнале. Неужели все случилось так быстро, просто и неожиданно?

Вертикальная линия между тем становилась все толще и, кажется, объемнее, неуклонно выходя за рамки экрана. В какой-то момент я подумал о кране, въехавшем в кинотеатр и проткнувшем полотнище, словно реквизит для фокуса с полетами над сценой. Но тут вспомнил про Бородинское поле и, увидев раскрывающиеся и тянущиеся ко мне, распушая волосы, огромные острые когти, завопил:

– Кошачья лапка!

В тот же момент я почувствовал, что снова вернулся к действительности, и увидел серьезные и настороженные глаза одноклассников, внимательно смотрящие на меня. Но где-то впереди продолжала возвышаться и пытаться добраться до меня она, хотя позднее я думал, что, скорее всего, это просто кто-то из взрослых встал с переднего ряда посмотреть – что там у нас происходит.

Объятый ужасом, я ринулся к выходу, больно ударившись о подлокотник и ободрав о спинку кресла лоб. Кажется, мои шаги раздавались раскатами по всему залу, но это было неважно. Главное – поскорее вырваться к свету, чистому небу и оставить навязчивый кошмар в этом темном душном зале.

Мне пришлось пережить еще несколько неприятных мгновений, когда я запутался в складках плотной и очень пыльной портьеры, над которой горел зеленый прямоугольник со словом «Выход». В какой-то момент мне показалось, что кошачья лапка уже здесь и нарочно крутит, запутывает меня, лишая возможности дышать и двигаться, но это оказалось всего лишь разыгравшейся фантазией. Правду говорят, что у страха глаза велики. Да еще как!

Больно ударившись плечом о дверь, я потными и скользкими пальцами рванул на себя ручку, но она не поддалась. Тогда, разбежавшись, я прыгнул вперед, почувствовал, что сейчас отпружиню, но тут препятствие неожиданно исчезло, и в следующее мгновение я приземлился на теплый асфальт. На какое-то время меня оглушил привычный городской шум и ослепил яркий солнечный свет, но потом все стало простым, понятным и даже раздражающе-обыденным.

– Что с тобой? Что там случилось? – Раздались голоса рядом, и я оказался в плотном кольце одноклассников.

– Бежим, потом все расскажу! – воскликнул я и почувствовал себя гораздо лучше, только когда нелепо-громоздкое здание кинотеатра скрылось позади.

Ноги несли меня вперед с необычайной легкостью. Казалось, только устремляясь куда-то, я смогу сбросить с себя все остатки приключившегося кошмара и, что гораздо важнее, исключить кошачью лапку из будущего. В то же время меня снова окружала реальность, а в голове постепенно и непроизвольно созревал захватывающий рассказ, который бы все очень правдоподобно и не без пользы для меня объяснил. Конечно, для одноклассников, но ни в коем случае не для пожилой вахтерши, которая вполне за подобное могла задержать меня и вызвать родителей. Насколько большой переполох я произвел в зале? Казалось, произошло нечто очень масштабное и ужасное, но, на самом деле, конечно, все было не так.

Вскоре я упал без сил на скамейку возле детской площадки, а одноклассники, тяжело дыша, замерли вокруг, возбужденно гомоня о том, что я чуть было не сломал дверь, но, к счастью, вторая створка была не закреплена шпингалетом, и они просто разошлись, высвободив «язык» замка.

– Что с тобой? Смотри, лоб расшиб – кровь течет. Ты заметил кого-то из них?

Вот оно – они сами подвели меня к тому, что было самым простым, понятным и хорошим объяснением. Конечно, и про кошачью лапку история могла выйти еще та, даже больше того, но почему-то что-то подобное мне никак не хотелось ни с кем обсуждать. Начиная с того, что тогда бы я выглядел самым настоящим убийцей, а кем тебя считают окружающие – вовсе не маловажно.

– Это космические пираты меня выследили – я заметил их у экрана, и, кажется, был выстрел. Наверное, кровь из-за него.

Все замолчали и теперь смотрели на меня так, словно я совершил какой-то героический поступок или выжил после невероятной битвы с армией инопланетных мутантов.

– Вот видишь, как это опасно. Тебе не больно? Может, сходим в больницу? – раздались заботливо-сочувственные голоса, и я снова почувствовал себя хорошо.

Конечно, никуда мы не пошли, а рана на голове оказалась просто царапиной – родителям я сказал, что упал с перекладины во дворе, пытаясь сделать переворот после отжиманий. Но, несомненно, на моем лице появилось настолько стоическое выражение, что одноклассники, судя по взглядам, буквально были готовы на меня молиться и не могли поверить счастью, что судьба свела их со мной. Точно такие же глаза я видел позже неоднократно в церквях, но там уже не было ничего из чистого и всепоглощающего восторга – только вера, мрак, замутненное запутавшееся сознание и понимание недостойности самих себя.

Теперь же, вот ирония, я вижу целых четыре вполне реальные кошачьи лапы, и они даже не пытаются преследовать или убивать меня. А ведь очень глупо упускать такой замечательный шанс! Правда, шерсть вымазана в крови любимого человека, и ее пока не удалось полностью вылизать. Но это не успокаивает, а придает лишь больше отчаяния – ведь именно из-за одной из этих лап я стал пусть и невольным, но убийцей.