Текст книги "Прощаться не будем…"

– Очень большие потери, Андрей Борисович. Считай, половины уже нет. Там все усеяно трупами!

– Эх, мать твою за ногу! Ладно, давай-ка пошли вперед!

Наши бойцы захватили третью линию обороны противника. Впереди была деревня, где находился штаб одной из частей полевой четвертой армии вермахта.

Вскоре подтянулись к этим позициям и мы. Андреев принял решение захватить штаб.

– Вот значиться что ребятки! Сейчас мы с вами разделимся на группы. Одна группа заходит с севера, другая с юга. После чего стремительным броском, захватим штаб. Охранение там видно слабое, поэтому наскоком возьмем. Возможно, там есть интересные документы, которые пригодятся командованию, – сняв с головы фуражку, он бросил ее на землю, – Ну, пошли!

***

Смеркалось. Мы где ползком, где перебежками пробирались к деревне. Охранение было действительно слабым, и мы, снимая часовых, вошли в деревню. С флангов окружили наши группы. Полковник отправился с бойцами на штурм штаба лично. Боестолкновение было не долгим. Мы захватили документы. Андреев тут же передал радиограмму в штаб дивизии. Он доложил о захвате документов и о закреплении наших частей в населенном пункте Соколовка.

После этого, окапываясь, мы заняли оборону, выставляя охранение и дозорных. Вокруг была слышна канонада. Наши «соседи» вели наступление видимо в районе Юхнова. Разрывы снарядов плюс пулементо – ружейный огонь был слышен восточнее нас, в районе Гжатска. Была уверенность, что успешно развив наступление, хоть и не малой кровью, мы погоним немцев до самых границ СССР, но в какой – то момент, это чувство было развеяно.

Дозорные, примчавшись к нам в расположение, доложили о прорыве нашей обороны во многих местах. Четвёртая танковая армия, идя на прорыв с севера на соединение с частями двадцатой пехотной дивизии вермахта. Это была угроза окружения ни одной дивизии.

К утру, после ожесточенных боёв, кольцо окружения замкнулось. Мы оказались отрезаны от основных сил, и было принято решение пробиваться в тыл наших войск. На тот момент, от нашего полка осталось примерно человек двести.

Полковник приказал построиться, для того чтобы зачитать приказ об отступлении из Соколовки, как вдруг в деревню ворвались немецкие танки.

С первого орудийного выстрела ранило Андреева. Снаряд разорвался рядом с ним. Подняв его, я приказал Анне захватить документы и уходить в лес. Ко мне подбежал тот самый боец, сидевший у костра, которого я построил по прибытию в полк, и сказал:

– Товарищ сержант, забирайте все документы, и полковника и тикайте в лес. Мы насколько сможем, задержим немца! После, присоединимся к вам. Уходите!

Мы под руки взяли с Анной полковника и побежали в лес. В след за нами побежал Бабенко:

– Товарищ сержант, давайте помогу! – перехватывая полковника у Анны, сказал он.

– Кирилл, а Гусь где? – спросил я.

– Нету, Ивана, сержант, нету, … убили… – ответил он.

Дойдя до леса, мы устроили привал. Со стороны деревни сначала были слышны частые разрывы и перестрелка, а спустя какое то время все это сменилось единичными выстрелами. Было понятно, что полк уничтожен полностью.

– Андрей Борисович, ну как вы? – накладывая ему повязку на живот, спросил я.

– Хреново, Алексей, хреново. У меня тут под гимнастеркой знамя полка, забери его, и возьми мой партбилет. Как доберешься до наших, передай командарму. Так хоть не расформируют. Когда знамя остается, в эту часть набирают новых людей. И она снова может быть боеспособной… – корчась от боли, говорил он.

– Сержант, голоса слышишь? Немцы, где то рядом! – услышал Бабенко.

– Это за нами. Уходите. Я останусь вас прикрывать, мне все уже равно крышка! – продолжая корчиться от боли, сказал Андреев, взведя курок на своем оружии.

Бабенко взяв автомат добавил:

– Да сержант, уходите с Аней. Пробивайтесь к нашим. Расскажите, как всё было.

Спорить было бесполезно. Они все решили. И мы, с Кошкиной забрав документы и знамя полка, попрощавшись с ребятами, побежали через лес, в тыл.

Скитаясь по лесу, я вспомнил подобную картину, случившуюся со мной летом 41-го. Шли мы больше двух суток, пока не нарвались на группу разведчиков.

– Вы кто такие будете? – спросили бойцы в маскхалате.

Я, положив руку на кобуру, ответил:

– Санинструктор 1136-го стрелкового полка, сержант Петровский, а это моя подчиненная младший сержант Кошкина, выходим из окружения, из-под Вязьмы!

– Понятно. А мы ваши соседи, разведчики из 1134-го. Лейтенант Баранов. Возвращаемся с рейда в расположение! – ответил разведчик.

– Отлично! Тогда нам по пути…. – пробормотал я.

Часа через четыре, мы все– таки прибыли в расположение наших частей в район Боровска. Нас встретили и сопроводили в штаб армии.

Там вместо командующего 33-й армии генерала Ефремова исполнял обязанности, начальник штаба генерал Покровский.

– Докладывайте сержант! – приказал он мне.

– Товарищ генерал-майор, начальник 432-го медсанбата, 1136-го стрелкового полка, сержант Петровский, докладываю! Полк полностью разбит. В живых остались только мы с сержантом Кошкиной. В бою героически погиб командир полка, полковник Андреев. В ходе наступления, нами были захвачены документы и карты четвертой полевой армии противника. Так же полковник Андреев передал мне знамя полка и свой партбилет… – выкладывая на стол портфель с бумагами и знамя, я добавил: … мы дрались до конца, … ни кто не отступил…».

Генерал, выслушав доклад, ответил:

– Я все понял. Давай сынок, отдохните немного, до особого распоряжения. Вам там выделили отдельную палатку. Свободен!

Я, выйдя из штаба, сказал Анне:

– У нас приказ отдыхать. Нам выделили место. Ты устала, да и я тоже!

Расположившись в палаточных апартаментах, находясь наедине со мной, Анна попросила меня лечь с ней. Я, недолго думая, поднялся со своей койки, и перелёг рядом.

Она, взяв меня за руку, прошептала:

– Алексей, обними меня, пожалуйста!

Обняв её, я понимал, что нам пришлось пережить. Так же начал понимать, что мне не хватает женской ласки.

– У тебя такие красивые руки! – сказала она, осматривая их.

– Руки как руки… – засыпая от усталости, ответил я.

Вдруг, я почувствовал прикосновение её губ, по моей щеке. Она положила мою руку на свою стройную талию, и, прикоснувшись к моим устам, шептала:

– Полюби меня, хотя бы на ночь. Полюби так, будто в последний раз. Я хочу быть счастливой, пусть только в ночь и только с тобой!

Я, подарив ей короткий поцелуй, вскоре сказал:

– Прости меня, Анют… я так не могу. Я люблю только её. Я выживаю, на этой страшной войне, только ради нее. Прости…

Вдруг спонтанно к нам в палатку входят комиссар 33-й армии Акимов и заместитель начальника штаба Головин. Держа красную папку в руке, Головин зачитал приказ:

– Приказом, и/о командира 33-й армии от 22 апреля 1942 года за проявленную храбрость и мужество, в борьбе с немецко – фашистскими захватчиками, и за сохранение боевого знамени полка, наградить сержанта медицинской службы Петровского орденом «Красное знамя» и младшего сержанта Кошкину медалью «За Отвагу»! Поздравляю товарищи! – протягивая нам красные коробочки и удостоверение к ним.

– Служим Трудовому народу!

– И еще, Петровский вы направляетесь на переформирование в другую дивизию, прежней должности не обещаю. А вы Кошкина, отправляетесь на Ленинградский фронт, там ваш брат за вас похлопотал, вы едите к нему. Самолет через час, собирайтесь! – отрапортовал он, и после добавил, – Ну, а за вами сержант сейчас пришлют машину. Вы едите до Москвы, а потом на поезд и в Уфу. Там вторично формируется 214-я стрелковая дивизия. Она состоит из новичков и мало укомплектована медицинским составом. Опыт в руководстве у тебя вроде есть. Все, Выполнять!

Собрав вещи, мы поехали на аэродром.

– Спасибо тебе за всё, Алексей! Прости, что так вела себя. Твоя жена может тобой гордится. Ты очень порядочный человек, а я просто поддалась чувствам! – держа мои руки, говорила она.

– Это тебе спасибо! Благодаря тебе, я понял, насколько сильна моя любовь к Маше. Соблазн, конечно, был велик. Ты красивая, стройная, милая, но не моя. Прости меня… и прощай! – сказал я, смотря ей в глаза.

После, мы некоторое время стояли в обнимку, пока не прибыл самолет.

Она взяла свой чемодан, поцеловала меня и сев на борт Ли-2, улетела под Ленинград. Через пару часов, за мной прибыла машина, и я уехал к новому месту службы.

Глава V. «За Волгой для нас земли нет»
Эпизод 11
«Сталинград»

После долгого переезда, от Москвы до Уфы, я, наконец, таки прибыл к месту дислокации 214-ой стрелковой дивизии, в Новобелокатайский район. Там меня ожидали аналогичные армейские будни, которые были под Вязьмой.

Правда, на тот момент я уже не был начальником санитарного батальона. Так как мой батальон был полностью расформирован, и командовать было нечем, да и звание, честно говоря, не позволяло занимать такие посты. По прибытию в часть, меня тут же распределили в 364-й медсанбат. Моим начальником был военврач 3-го ранга Ефимцев. Этот капитан имел жесткий характер, но в тоже время был мягким и понимающим человеком. На протяжении всей моей службы в рядах Красной армии, мне невероятно везло с начальством. К сожалению, до сегодняшнего дня из них недожил никто.

Тянулись дни. В глубоком тылу было непривычно спокойно. Тихим вечером я сел написать письмо любимой. Долго думая, выкуривая папиросу за папиросой, держа карандаш над чуть пожелтевшей бумагой, я так и не смог подобрать тех слов, которые должен был изложить. Мысли в голове были вперемешку с эмоциями. Вскоре я оставил на листе лишь несколько слов: « Здравствуй родная! Я живой! Я вернусь! Люблю тебя…». Указав уфимский адрес, мне так и пришлось отправить это скудно написанное, но в тоже время такое значимое письмо на родину. Теперь оставались только долгие и мучительные дни ожиданий ответа.

Через какое то время, после того как наша 24-я армия сформировалась, нас передислоцировали под Москву, в город Сталиногорск. Тогда же, 24-ю Армию переименовали в Первую Резервную.

Из сообщений Совинформбюро, мы узнали, что немецкие войска повернули на юг, с целью завоевания кавказской нефти. Мы понимали, что впереди нас ждет очередное кровопролитное сражение. И в один из июльских дней, наши опасения сбылись. Директивой Ставки ВГК от 9 июля 1942г., наша первая резервная армия была преобразована в 64-ю армию и включена в состав Сталинградского фронта.

12 июля 1942 года, 64-ой Армии в составе: 131, 214 и 112 стрелковых дивизий надлежало прибыть в г. Сталинград. Мы погрузились в эшелоны и отправились в район назначения.

Ехали около четырех суток. Подходя к Сталинграду, вдалеке были слышны раскаты боёв. Всё говорило, за то, что скоро враг будет и здесь.

16-го июля мы прибыли в г. Калач, и выгрузились на станции «Донская». Далее совершив пеший марш на оборонительные позиции в район Нижне-Солоновский – Пристеновский, где держала оборону 196-я стрелковая дивизия, сменили их на этом участке. Там наша новоиспеченная дивизия и приняла своё первое боевое крещение.

Во второй декаде июля, наши передовые отряды вступили в бой. В ходе обороны, части 780-го полка, понесли огромные потери. В течение, четырёх суток отражая, атаки превосходящих сил противника 71-ой пехотной дивизии вермахта. Связи у нас не было. Она была перебита в ходе массированных бомбардировок люфтваффе. Только по данным разведки, и от вестовых из соседних частей, мы узнали о нависшей угрозе окружения. Немцы прорвали оборону 229—ой стрелковой дивизии, и вышли к станции Нижне – Чирская.

На следующий день, был получен приказ об отводе своих войск на восточный берег реки Дон, под прикрытием 140-го минометного полка. Насколько я помню, больше двенадцати часов мы подходили к Дону. Немцы преследовали нас шаг за шагом, уничтожая наши части. Но вскоре после того как подошли резервы 64 армии, враг был отброшен от реки, тем самым предотвратив полную ликвидацию нашей дивизии.

Шло время, а за ним тяжелые и кровопролитные бои. Немцы теснили нас всё ближе к городу. В том жарком августе, уже назревал вопрос, об эвакуации жителей из Сталинграда. Все переправы были разбиты немецкой авиацией, но всё же значительная часть смогла эвакуироваться в тыл. Дальнейшие попытки перевозки раненых солдат и местных жителей, были возложены на рыбацкие суда и баркасы, которых так же преследовала авиация противника.

С тяжелым сердцем мы отходили на восток, оставляя врагу целые села, деревни, поселки. Даже приказ, за №227 от 28 июля 1942 года «Ни шагу назад!» не препятствовал нашему «драп маршу» – как шутили мы между собой в полку. Каждому хотелось жить, а страх смерти охватывал нас каждую секунду.

Положение ни спасло даже смена командующего фронтом. И только в начале сентября, когда мы уже вошли в город, мы поняли, что за Волгой для нас земли нет! Политуправление проводило жесткую агитацию на этот счет, а заградотряды НКВД, приводило в исполнение высшую меру наказания для тех, кто посмел струсить и оставить даже ничтожную пядь земли врагу. Сталинград был сам по себе не простым городом. И мы дрались за него не только, из-за того, что он назван в честь нашего вождя, но и он имел выгодное географическое положение. Взяв Сталинград, немцы бы отрезали Кавказ от СССР, и мы лишились бы так называемой «крови войны» – нефти. Так же выгода проявлялась и в дальнейшем наступлении на Москву с юга. Еще меня тревожила мысль о том, что если мы оставим город, то враг двинется по всему Поволжью. А там моя семья, моя любимая жена, с которой мы не виделись уже больше года. «Что с ними будет?» – подумал я и принял решение, не щадя своей жизни драться до конца, не пропуская врага в родной дом. С этими мыслями, я начал уже свою войну, отведя на второй план свои прямые обязанности. После выноса бойцов с поля боя, брался за оружие и давал отпор врагу, поднимался в атаки с бойцами, каждый божий день, душил немца голыми руками, даже несмотря на моё худое и истощенное войной тело. Как– то раз, мою дерзость и смелость, заметил комбат. И после этого всё и началось.

Эпизод 12
«Одна встреча, перевернет всё»

В августе 1942 года наша 214-я дивизия вошла в состав 4-ой танковой армии. Мы бок о бок с танкистами защищали нашу землю. Эта армия была самой молодой. Она была создана в июле 1942 года. Я, впервые увидев нашу танковую мощь, был поражен. Красивые и грациозные танки Т-34-76, КВ-1, БТ-7, ломали хребет немецким панцерам Т-IV буквально с одного выстрела. Форма у танкистов была серо-стального цвета, на голове шлемофоны, хорошее жалование и паёк.

Тогда я задумался о смене рода деятельности. Я мечтал о том, как буду бить врага и защищать родину до последней капли крови, а не лазать по полям и собирать тела убитых и раненых. Как-то раз, где—то в сентябре месяце, в Сталинграде, я встретил своего давнего друга из Саратова Максимку Воробьева. Мы были одногодками, он учился в Первом Саратовском танковом училище, а я в мединституте. Бывало, после занятий проводили с ним время в тире и на спортплощадках.

Я был жутко рад его видеть. Он рассказывал мне о том, как перед отправкой на фронт ему присвоили звание лейтенанта, как тайком ото всех ушел на войну, как был подбит несколько раз, горел в танке, и даже получил орден за Ельнинский прорыв, осенью 1941 года. Я слушал его, не перебивая, как вдруг прервав свой монолог, он тут же спросил:

– Лёшк, а давай к нам в танкисты? У нас, между прочим, очень хорошо! И платят, и кормят прилично. Отучишься в училище, получишь специальность, и к нам в полк! А? Давай же?

Я, слушая его убедительный рассказ, уже представлял себя в танке.

– Давай я подам рапорт о твоем переводе и тебя направят на учебу, а вернешься, и вместе будем воевать? – добавил он, хлопая меня по спине.

Махнув рукой, я с радостью согласился:

– А давай Максимка! Я только за!

– Ну, вот и ладушки! Сегодня же поговорю с комполка! – улыбаясь, говорил он.

Мы болтали весь вечер, рассказывая друг другу, что с нами происходило за это время на фронте. После, мы разошлись по своим расположениям. С тех пор мы больше не виделись.

Впереди предстояла оборона города. Мы готовили оборонительные позиции, на подступах к Сталинграду. Бомбардировки, не прекращались ни днём, ни ночью.

Город за считанные месяцы превратился в руины. Здесь еще оставались мирные жители, которых не успели вывезти на противоположный берег реки.

Через Волгу, к нам доставляли продовольствие, боеприпасы, пополнение.

В одном из ожесточенных боёв, немцы захватили школу №1, которая впоследствии стала их опорным пунктом. Она представляла собой пятиэтажное здание, со шпилем на крыше. Немцы оборудовали там «окно» корректировки огня, по наводке которых, противник осуществлял артналет по нашим позициям.

Приметив меня, в предшествующих боях, начальник медсанбата сделал мне замечание, на счет того, как я воюю. Он журил меня за то, что я, не выполняя своих прямых обязанностей, воевал как обычный пехотинец, поднимаясь со всеми в атаку, с оружием в руках. Я, выслушав от него это язвительное замечание, попросился санинструктором в штурмовые группы. Там можно было, и выполнять свои обязанности и бить врага покуда душе угодно. Ефимцев, махнув рукой, согласился. Делай, мол, что хочешь.

После этого я напросился к ребятам в соседнюю роту, и стал штурмовиком – пехотинцем с медицинским уклоном – как шутили ребята в полку.

И вот, нам сразу было поручено первое задание, отбить школу у немцев и скорректировать огонь по позициям противника. Нас в отряде было человек семь.

В условиях улиц, глубокой ночью мы совершили рейд до места назначения.

Немцы засели в здании школы, освещая ракетами подходы. Мы пробрались через подвалы внутрь. Там работая максимально бесшумно, мы снимали часовых. Вдруг нас заметила внутренняя охрана и началась перестрелка. Штурмовая группа расстреливала каждого, пробираясь на крышу. Спустя два часа боя, мы заняли школу, и начали корректировать огонь артиллерии по врагу. Немцы, только к утру поняли, что потеряли столь важный опорный пункт, и решили отбить его. Они пустили в ход все, что имелось в их распоряжении. Танками они вели огонь по окнам, снайпера выискивали цель. Оборонялись мы больше двух суток. И когда наши силы иссякли, немцы начали последний штурм школы. Холодной ноябрьской ночью, я увидел в бинокль, как заблестели немецкие каски, идущие в нашу сторону. Было понятно, что это конец. Патроны и гранаты закончились. Из нашей группы осталось всего три человека. Я, командир группы лейтенант Маврин, и радист рядовой Панченко. Лейтенант, достав из кобуры свой наган, и от безысходности начал вести беспорядочный огонь по врагу. Но снайперская пуля сразу же сразила его. Он упал на меня, держась за грудь.

– Нам не выбраться, … не выбраться. Вызывайте огонь на себя. Школа не должна снова достаться им… давай те ребята! – еле– еле выговаривая, сплёвывал он кровь, шедшую изо рта.

Радист Панченко, осознавая всю суть нашего положения, глядя на меня и на командира, поднял трубку, завел ручку телефонного аппарата тот час же, произнес:

– Волга, Волга, я школа как слышите меня, прием?

Через секунды на другом конце провода последовал ответ:

– Волга на связи!

– Мы передаем с крыши школы. Немцы идут на штурм. Командир убит. Оборонятся больше не с кем и нечем. Прошу вас как можно скорее нанести массированный артналет, по следующим цели указаниям: Цель сорок седьмая, основное направление правее два-тридцать, квадрат 22—12, ориентир шпиль на крыше. Ударить из всех стволов как можно быстрее! – прокричал радист, прикрыв ладонью руки телефонную трубку.

«Школа! Мы вас поняли,…прощайте ребята…» – со скорбью последовал ответ.

Панченко положив трубку, швырнул рацию на пол. Достав пистолет и подведя его к виску, он произвел выстрел.

Я, наблюдая это жуткую картину, положил уже мертвого лейтенанта на пол, и начал спускаться вниз. Как вдруг за Волгой засверкало зарево огней, и черные полосы, местами искрящие по небу, летели в мою сторону. «Катюши» били наверняка. Снаряды ложились точно в цель. Я, добежав до третьего этажа, столкнулся с немцами, как вдруг один из снарядов подорвал перекрытие, и все рухнуло словно карточный домик.

Очнулся я только спустя сутки, когда услышал, как наступают наши бойцы в район завода «Красный Октябрь». Я, превозмогая боль, выбрался из-под завалов, и стал звать на помощь. Меня подхватили под руки бойцы и эвакуировали в тыл. Мне тогда жутко повезло. Отделался испугом, многочисленными ссадинами и ушибами.

Ко мне подошел мой начальник капитан Ефимцев, и сказал:

– Везучий ты черт! Вы молодцы! Сейчас к тебе комполка придет. Ему передали, что ты выжил после такого налета. Поэтому приводи себя в порядок и ожидай!

Я молча встал, застегнул верхние пуговицы гимнастерки, закурил папиросу.

Через какое то время входит комполка полковник Быстрицкий.

– Это ты, тот самый сержант, который был там? – спросил он.

– Я, товарищ полковник… сержант медслужбы Петровский – выпрямившись по струнке, бросив цигарку, с минорной нотой в голосе, ответил я.

Быстрицкий взяв меня за плечи, тихо спросил:

– Тебя как звать, сынок?

– Алексеем, товарищ полковник… – снова ответил я.

– Алёш, вы сделали всё, что могли! Все как надо. Мы больше двое суток, благодаря вашим наводкам, сдерживали наступление противника на этом участке. Тем самым обеспечили бесперебойный коридор для пополнения. Теперь мы можем дать отпор фрицам, и отбросить их от Волги. Я написал представление на тебя, на медаль «За Отвагу». Ты отважный человек. Как вы решились на этот шаг?

– Спасибо товарищ полковник… лучше наградите тех ребят, кто был со мной там… они герои. А на счет того, как мы решились… хм…. Тут все просто… не хотелось попасть в плен… да и если честно, товарищ полковник я уже давно умер. Моя семья получила похоронку еще в июле 41—го. Там уже ни кто не ждёт… поэтому и умирать было не страшно. Это война…»

– Знаешь, есть такая поговорка, если пришла похоронка на живого человека, значит жить ему долго и счастливо. Поэтому я поздравляю тебя сержант, с получением заслуженной награды!

Служу Трудовому народу! – опустив голову, присев на край кровати, ответил я.