Текст книги "Сердце Демидина"

Глава 6

У Константина Сергеевича Демидина тем временем дела шли великолепно. Недавний полёт из Петькиной квартиры стал его очередным достижением.

Когда энергия колебаний в психооптической системе достигала критических значений, нормальные физические законы переставали работать. Могла ослабнуть гравитация, и система переходила в состояние медленного полёта. Само физическое пространство порой истончалось, и тогда сквозь него проглядывали неизвестные формы то ли растительного, то ли животного происхождения. Иногда психооптическая система могла превратиться в настроенную на отдельного человека своеобразную гипнотическую пушку.

Однажды Демидин, управляя группой из шести человек и держа в руках фотографию одного диссидента (сам этот диссидент находился в изолированной палате института Сербского), сумел вызвать у того нервный припадок. При этом в какой-то момент Демидин почувствовал себя буквально вброшенным в сознание неизвестного ему человека.

Ему показалось, что он очутился в другой Вселенной. Он стоял на тёмной равнине, края которой терялись в тумане. На чёрном небе скорее ощущались, чем светили звёзды. Демидин был здесь посторонним, и чуждые энергии пронизывали его дрожащее тело.

Загремел или, скорее, захохотал гром, и сквозь серию вспышек он начал различать картины из жизни человека, во внутреннем мире которого он находился. Ему казалось, что ему бросают подачку и в то же время высмеивают. Демидин был напуган и оскорблён одновременно.

Потом всё исчезло, и он увидел вокруг себя ошарашенные лица ассистентов. Рядом лежали потерявшие сознание дифракторы. Пахло палёным, и рёбра Демидина ныли. Уже дома он обнаружил, что на его груди обгорели волосы.

Пока шёл эксперимент, диссидент, за которым внимательно наблюдали, лежал в горячке, и в бреду, который аккуратно записывался, он сообщил кое-что полезное о своих друзьях.

Результаты эксперимента, описанные Демидиным, вместе с этими записями были отправлены по инстанциям наверх и неожиданно заинтересовали управление внешней разведки.

Демидин был вызван на доклад в их аналитический отдел. Слушали его там очень внимательно. Вопросы задавали тихо и вежливо. У Демидина создалось впечатление, что о его опытах уже многое знают.

Он ушёл с чувством, что произвёл хорошее впечатление и не ошибся. Программа исследований была продлена на два года, и ему разрешили привлекать людей для экспериментов вне стен КГБ. Затем продолжился изнурительный путь учёного – опыты, неудачи, новые опыты, бессонные ночи и впустую потраченные дифракторы.

Личная жизнь Константина Сергеевича не сложилась – его жена выползла из его жизни к любовнику, утащив за собой мебель и оставив на его сердце раны и вмятины. Разводы в КГБ не поощрялись, но ему за талант простили всё. Демидин заполнял свою жизнь работой, и ощущение важности того, что он делал, давало ему силы.

Он оказался первооткрывателем психологической оптики – науки, которая сейчас была бы связана с его именем, если бы не осталась глубоко засекреченной. Демидин впервые сформулировал простой и гениальный тезис о том, что приборы для этой новой науки нужно строить не из проводов и шестерёнок, а из людей, аккуратно расставленных в узлах резонирующей системы.

Теоретическая подготовка этих людей большого значения не имела, но их общий настрой оказывался крайне важным. Постепенно выяснилось, что успех определяют единые чувства, а головы играют всего лишь вспомогательную роль.

Затем Демидину пришла мысль создать полурелигиозную группу, где он был бы лидером и где он мог бы распоряжаться совокупной душевной энергией членов группы по своему усмотрению.

Так появились древляне. Случаев, подобных ночному полёту над гаражами и мусорными баками, было достаточно, чтобы питать их восторженную веру в Константина Сергеевича. Хотя они и не сомневались в той мифологической каше, которую он специально создал для них из когда-то прочитанных книг, пожелай он – и они могли бы поверить во что угодно: в йогу, дзен-буддизм или в таинственные свойства языка суахили.

Забавно, что, хотя и не вполне серьёзно, тема суахили когда-то обсуждалась в КГБ. Когда Демидин только утверждал план своих исследований, на одном из совещаний возник вопрос, какую именно идеологию лучше использовать для настройки набранной для психооптических экспериментов группы. Среди возможных вариантов рассматривались: группа друзей милиции, казачий хор, тайное скифское братство и любительский театр. Демидин сказал, что тайное общество лучше всего отвечает научным целям, так как тайна сама по себе задаёт чувство единства и общий настрой. Он тогда пошутил, что даже «группа познания тайн языка суахили» подойдёт.

Но присутствующий на совещании генерал Олег Борисович Лаков потребовал, чтобы Демидин не заговаривался, и подчеркнул, что они на совещании не в бирюльки играют, а занимаются важным для страны делом.

Утром 15 июня 1989 года Константин Сергеевич Демидин сидел в кресле, раздумывая о новых опытах.

Дверь в его кабинет была закрыта, и он позволил себе водрузить на стол ноги – как раз между листами с отпечатанными на машинке результатами исследований и бронзовым бюстом Дзержинского.

Худое лицо Дзержинского было недовольно – чёрные офисные туфли Константина Сергеевича закрывали новые поразительные результаты, приведённые в таблице-соответствии номер шестнадцать. Таблица описывала зависимость силы психооптической системы от ориентации дифракторов в позиции номер четыре «катер».

Зазвонил телефон. Демидин поднял трубку и поморщился, услышав голос генерала Лакова:

– Зайди-ка.

Олег Борисович Лаков славился расплывчатостью формулировок, за что и получил кличку Облак. В Контору он был направлен из аппарата ЦК КПСС с целью укрепления связей КГБ с центральными партийными органами.

Демидин пересёк предбанник и – дежурная улыбка секретарю – вошёл. Облак разговаривал по телефону. Взглянув на Демидина, он указал ему бровями на свободное кресло. Брови у Облака были пушистыми, а лицо – округлым и гладким, словно на румяную поросячью попку нацепили пшеничные колоски, под которыми приклеили проницательные глазки.

Демидин сел. Положив трубку, Облак воззрился на него, попытавшись изобразить орлиный взгляд, что при его физиономии было непросто. Некоторое время он сдвигал брови и выпячивал нижнюю губу, впиваясь в Демидина пронизывающим взором. Но скоро устал, заморгал и расслабился. Колоски отплыли в исходное положение. Облак поднялся из кресла, сцепил ручки на животе и поплыл по комнате.

– Будет у нас через две-три недели второй секретарь горкома партии товарищ Леонард Борисович Звягинцев.

Слово «товарищ» Облак произносил, как «товарищч». В те времена лёгкое косноязычие считалось народным, и было модным в партийных кругах.

– Приказано ознакомить товарища Звягинцева с нашими разработками, – продолжал Облак. – Расскажешь о своей работе. У тебя будет тридцать минут. По верхам не плавай, но в детали чрезмерно не вдавайся. Увязывай с текущим моментом, но не теряй перспективы. Готовься, ускоряй своих людей, но чрезмерно не спеши. Чем нужно будет помочь – скажешь, но не зарывайся с просьбами – ты у нас не один. Ясно?

– Так точно! – сказал Демидин, про себя выругавшись.

Но Облак не пожелал успокоиться.

– Ты хоть понимаешь, какое это доверие? – строго спросил он.

– Так точно! – отчеканил Демидин, вытягиваясь.

Глазки у Облака засверкали, и пшеничные брови дёрнулись к переносице.

– Можете и-и-тить! – сказал он.

– Есть! – выкрикнул Демидин.

Он повернулся кругом и пошёл к двери строевым шагом, чувствуя себя клоуном. Но зато Облак, похоже, был удовлетворён, и пока что его можно было выкинуть из головы вместе с его дурацкими докладами и сосредоточиться на работе.

Глава 7

Через неделю Вова Понятых снова приехал к Петьке на собрание древлян. Кроме Константина Сергеевича, Леля, Василия и Петьки, он увидел там красивую сероглазую девушку с каштановыми волосами до плеч.

– Ира, это Владимир Понятых, Вова, это Ира, – церемонно сказал Петька. – Ира учится в пединституте. Она играет в студенческом театре.

– Приятно познакомиться. Но мне кажется, мы встречались, – сказала Ира.

Она смотрела Вовке прямо в глаза и улыбалась. Он подумал, что Ира, наверное, в своём студенческом театре научилась так хорошо улыбаться. Ему тоже показалось, что он где-то её видел. Он напрягал память, глядя на её лицо, и вдруг вспомнил пса, которого он вернул хозяевам, и глупую историю с женщиной, которую он перепугал. Наверное, она до сих пор думает, что он сумасшедший или вор. А Ира… – это же та самая девушка, с которой он столкнулся тогда на лестнице.

Он покраснел, и Ира засмеялась.

– Мама больше не думает, что ты преступник, – сказала она, улыбаясь, и на её улыбку невозможно было наглядеться. – Мы с ней всё спокойно обсудили и во всём разобрались. Если бы она знала, что я тебя встречу, она бы попросила у тебя прощения. Большое спасибо за Джека! Мы так переволновались, боялись, что он совсем потерялся.

– Пожалуйста, – выдавил из себя Вова.

Ему очень хотелось как-нибудь сострить, но, как назло, ничего не приходило в голову.

Демидин начал занятие с молитвы древнему славянскому богу мудрости по имени Шут-Чернобог.

– Ой да, ты Шут-бог-Чернобог, – сказал он, разглядывая Петькину люстру. – Знамо мы та колядо та. Млеко теляткам, мудрятко волчаткам. Подай!

И все повторили хором:

– Подай!

«Вечно я должен выдумывать какой-нибудь бред, чтобы их настроить, – раздражённо подумал Константин Сергеевич, – вместо того чтобы работать с нормальными ассистентами».

– Поговорим о русских сказках, в которых зашифрованы тайные знания, – сказал он.

Он обратился к Лелю.

– Рассказывай, что успел подготовить.

– Сравним наши сказки с иностранными, – волнуясь, начал Лель. – В европейских сказках какой-нибудь Питер-дудочник заманивает детей в пещеры или канализационные трубы. Или Ганс-угольщик при помощи чёрта заменяет сердце на кусок угля. В западных сказках отсутствуют высшие цели, а герой вполне определяется своей профессией плюс степенью своей жадности. Хотя встречаются изредка благородные и самоотверженный натуры – например, рыцари.

С другой стороны, восточные сказки – апофеоз обжорства и лени. В «Тысяче и одной ночи» венцом желаний персонажей является соединение с какой-нибудь липкой от сладостей принцессой или обладание караваном верблюдов, нагруженных золотом.

– Западная сказка похожа на добротно сделанный сапог или на шкатулку со сложным механизмом, – сказал Лель. – Восточную я бы сравнил с переспелым персиком. И только русская сказка выдерживает сравнение с небом и росой. В ней есть воздух, музыка и тайна.

Демидин посмотрел на часы.

– А какие тайны ты видишь, например, в сказке «Алёнушка и братец Иванушка»? – спросил он.

Лель задумался. То, что ему пришло в голову, было в духе Воянинова.

– Что ж, – неуверенно начал он, – Алёнушка трижды запрещает Иванушке испить водицы, препятствуя его инициации в мага. Но Иванушка всё-таки превращается в козлёнка, трижды перекувырнувшись через голову. Вода в козлином копытце – источник тайных знаний. Трижды Алёнушка, не понимая стремления брата, пытается его остановить. Но в конце концов Иванушка надевает на себя звериное обличье и становится бешеным фавном, бросающим исступлённые хлопья пены на анемичные цветы женских страхов.

Демидин задумался. Ему было неважно, каким именно образом заставить группу выделить энергию. Комбинация, предложенная Лелем: смерть, магизм, звериные обличья – могла бы работать, но она имела оргиастический привкус, который был Демидину неприятен.

– Данная интерпретация недостаточно патриотична, – сказал Демидин. – Перечитайте сказку ещё раз.

Лель поджал губы, но спорить не решился.

Храня молчание, Петька, Василий, Лель, Вовка и Ира по очереди склонялись над книгой «Русские народные сказки» а потом садились на диван. Демидин прохаживался перед ними, скрестив руки, и глядел в потолок.

– Кто именно является ключевой фигурой? – спросил он. – Ведьма, Алёнушка, Иванушка, купец – кто? Если мы это поймём, мы найдём источник силы, зашифрованный в этой истории.

Вова Понятых покосился на остальных. Его взволновало то, что Демидин так серьёзно отнёсся именно к этой сказке. Именно её Вова очень любил в детстве. Когда ему было лет шесть, он даже плакал разок, представляя Алёнушку тоскующей на дне пруда. Для него главным лицом в сказке всегда была Алёнушка.

– Главным лицом является народ, – предположил Василий. – Иванушка, Алёнушка, её будущий муж-купец и даже ведьма – они все народ. Они ссорятся вместо того, чтобы освободиться от внешних угнетателей.

– А где здесь внешние угнетатели? – спросил Демидин.

Василий замялся. В большинстве историй, рассказанных Константином Сергеевичем, присутствовали иностранцы, чаще всего разведчики и диверсанты, которые точили зубы на Россию.

– Что думают остальные? – спросил Демидин.

– Алёнушка, – сказал Петька.

– Может быть, купец? – спросил Василий. – Он ведьму победил. Без него они все бы сгнили в рабстве.

– Алёнушка, – сказал Вова.

Демидин снова посмотрел на часы.

– Мы не можем тратить слишком много времени, – сказал он. – Поэтому я вам просто скажу: главным героем является Алёнушка. Теперь вопрос. Кто же такая Алёнушка?

– Я думаю, – сказал Вова, и его голос зазвенел от волнения, что он может сморозить глупость, – Алёнушка – это Родина, Россия.

Но Демидин согласно кивнул.

– Правильно. Алёнушка – это Россия.

Ира посмотрела на Понятых с улыбкой, и он расправил плечи.

– Знаете, что удивительно, – задумался Лель, – в русских сказках часто присутствует тема похищения и заточения героини. Заточение не просто в башне, а именно в стране смерти… Смотрите, Кощей похитил Василису и запер её в своём царстве. Алёнушку утопили – снова погребение заживо.

Пора было начинать. Константину Сергеевичу отчего-то стало зябко. У него вдруг защемило сердце, но он усилием воли заставил себя думать о деле.

Он посмотрел на то место на гобелене, в котором скрещивались Петькины сабли. Древляне ждали молча. Демидин взял стул, поставил его посреди комнаты и подвёл к нему Иру.

– Садись сюда. Будешь Алёнушкой. Представляй, что ты связана на дне пруда. Толща воды давит на твоё тело… Иванушку скоро зарежут, и ты не можешь ему помочь. Твой жених живёт с ведьмой, укравшей твой облик… Остальные оставайтесь на диване. Вова, садись сюда, между ними. Остальные настраиваются на страдания Алёнушки. Вы должны начать жить её муками. Выбросьте из головы всё, кроме сочувствия к Алёнушке. Потом мы превратим жалость в желание отомстить.

Он обернулся к Вове.

– Очисти сознание. Настраивайся только на меня.

Демидин снова посмотрел на Иру.

– Ты – Алёнушка. Всё зависит от того, насколько они, – он кивнул в сторону дивана, – проникнутся жалостью к тебе.

– Я понимаю, Константин Сергеевич, – сказала Ира.

Она слегка растрепала волосы, чуть подвинула платье, так что её плечо приоткрылось, и опустила голову.

«Какая она красивая», – подумал Понятых и перепугался, что все заметили, как он на неё пялится.

– Так хорошо, Константин Сергеевич? – спросила Ира.

– Хорошо, девочка, – ответил Константин Сергеевич. – Вот ещё, нам понадобится ведьма…

Он полистал «Русские народные сказки» и поставил книгу на столе так, чтобы всем стала видна жуткая сгорбленная старуха с живыми злобными глазами и скрюченными пальцами.

– Повторение – мать учения, – сказал Демидин, – Ира входит в образ Алёнушки. Василий, Лель и Пётр, начинайте с жалости к Алёнушке. Одновременно глядите на ведьму и копите в себе ненависть. Вова сосредотачивается только на мне и ни о чём специально не думает.

Он указал пальцем на ужасную старуху.

– Это из-за ведьмы Иванушка превратился в козлёнка! Это она точит ножи, чтобы его зарезать. Из-за неё Алёнушка мучается на дне пруда. А эта ведьма, торжествующая злобная баба, приняла Алёнушкин вид, чтобы обманом отнять у неё жениха. Представьте, что я – Алёнушкин жених, единственный, кто может спасти её и Иванушку. От вас ко мне будет приходить энергия. А я попробую её использовать.

– Как? – спросил Лель.

Демидин на мгновение задумался.

– Попробую убить ведьму. Начинаем! Ира, давай по тексту.

Ира закрыла лицо руками и сказала со стоном:

– Ах, братец мой Иванушка! Тяжёл камень на дно тянет, шёлкова трава ноги спутала, жёлты пески на груди легли.

– Внимание на Алёнушку! – приказал Демидин. – Алёнушка – ещё раз.

– Ах, братец мой Иванушка! Тяжёл камень на дно тянет, – повторила Ира.

– Сосредотачивайтесь, – сказал Демидин. – Петя, что ты чувствуешь?

– Сволочь эта ведьма, – злобно ответил Петька.

– Внимание на ведьму! – сказал Демидин.

Петька сжимал и разжимал кулаки.

– Змея подколодная… – начал заводиться Василий. – Алёнушку нашу под воду… Гадина, тварь.

– Бедная Алёнушка… Ненавижу колдунью, – тихо сказал Лель.

Древляне смотрели на Иру-Алёнушку с состраданием. Ей тоже было жалко свою загубленную ведьмой молодую жизнь. Но ещё сильнее её сердце болело за братца, превращённого ведьмой в козлёночка, и за обманутого жениха.

Думая о младшем брате, она всё больше смотрела на сморщенное Петькино лицо. Вдруг сестринская, чистая любовь к нему вспыхнула в ней и сделала для неё понятными глубины Петькиной души – его вечно уязвлённую гордость, его телячью зависимость от женской ласки, надежду найти защиту и понимание у Демидина, его беспомощное хвастовство и никому пока не заметную склонность к пьянству. Ещё ей было страшно за неведомого, но уже любимого ею жениха, и тяжесть болотных вод, в которые погрузили её тело, давила невыносимо.

Она закрыла глаза и начала раскачиваться от безысходности. Всей душой устремлённые к ней древляне, сами того не замечая, раскачивались вместе с ней. Посреди общего горя перед ней, как корабль из тумана, проступало волевое лицо Демидина и его наливающиеся металлической силой глаза.

Сквозь Вову Понятых к Демидину текли волны сострадания к Алёнушке и бешеной ненависти к ведьме. Странным образом два эти чувства не соединялись, а существовали параллельно друг другу, будто по дну согретой солнечным светом речки, как змеиное тело, ползла холодная ртуть.

Вова Понятых бросил взгляд на ведьмино злобное лицо. Её неестественно яркие глаза были окутаны живым паром. Они колебались, двигались, разглядывая присутствующих со жгучим интересом. Вова заморгал, захлёбываясь от подступающей к его горлу силы, струящейся сквозь него к Демидину. Время изменилось вокруг него, и минуты скользили сквозь его сознание, как рыбы, проплывая и возвращаясь, и он не знал, сколько их миновало, когда рядом раздался тонкий и истошный Петькин крик, почти визг:

– Смерть ведьме!

– Смерть! – бухнул низкий голос Василия.

И ледяной шёпот Демидина запечатал приговор:

– С-с-смерть…

Послышался короткий хлопок, с шелестом перелистнулась убитая страница, и запахло горелой бумагой.

– Закончили, – сказал Демидин обычным, будничным голосом.

Он подошёл к столу и принялся рассматривать книгу. На месте глаз ведьмы сквозь всю толщу книжного тома зияли две обугленные дырки – каждая размером со спичечную головку. Восхищённые древляне сгрудились вокруг.

– Класс, Константин Сергеевич. Правда, это класс? – говорил Петька.

– Так можно и человека грохнуть, – сказал Василий.

– Для этого нужно направить излучение в мозг, – предположил Лель.

– Ну, до такого нам ещё расти и расти, – заметил Демидин. – Если будем плотно тренироваться – минимум полгода.

– Давайте тренироваться два раза в неделю, Константин Сергеевич? А? Давайте? – суетился Петька, потирая руки.

Ира сидела на стуле заплаканная, обессиленная и всеми забытая. Она поправила платье и волосы. Её поташнивало. Возможно, она слишком поверила в свою роль. В душе она всё ещё чувствовала себя Алёнушкой. Даже этот суматошный Петька по-прежнему оставался ей родным братцем.

И вот он, как и все остальные, и как симпатичный Вова Понятых, и такой талантливый Лель, пляшут вокруг Демидина и нарисованной ведьмы с пробитой башкой и с упоением обсуждают открывающиеся им возможности… Возможности сводились к убийству на расстоянии… и к чему ещё? Демидин вдруг стал ей неприятен. Ира поднялась и, никем не замеченная, вышла из Петькиной квартиры, тихонько затворив за собой дверь.

Глава 8

Гении и просто талантливые люди проходят по жизни неузнанными тысячами. Солнечными бабочками вспархивают они на никому, кроме них самих, не видимые цветы инобытия. Вот всё ближе очередная цель, и всё туже натягивается наброшенная на хрупкие крылышки земная нить.

– Мой идеал! – восклицает гений, задыхаясь от восторга и поднимаясь к очередному фантастическому цветку.

– У-упс, – звенит, натянувшись до предела, ниточка, и крылатый дурачок, кувыркаясь, валится на землю.

Удивлённые взгляды коллег и родственников провожают этих людей. Что за нелепые фантазии! Что за неприспособленность к жизни! Однако не всё так просто. Ядерная физика тоже открывалась далёкими от жизни. Основательно и по-хозяйски, как из коров молочко, государства выдоили из этих непрактичных людей секреты создания бомб и ракет.

Отдельного рассмотрения заслуживает природа антигениальности. Словно партнёры в странном смертельном танце, кружатся в поисках друг друга гении и антигении.

Пушкин и Дантес, Моцарт и Сальери, Константин Сергеевич Демидин и Леонард Борисович Звягинцев. До поры до времени их судьбы, казалось бы, ничем не связаны, но когда-нибудь происходит первый несмелый контакт. Первая усмешка Дантеса (или Пушкина?), зависть, змейкой проскользнувшая в душе Сальери, нетерпеливые надежды Демидина, ленивая жестокость сытого партийного бюрократа Звягинцева… Иногда гений выбирает себе антигения, проводя в своём будущем чёрную угольную черту, и Сократ женится на очаровательной, чуть упрямой девушке по имени Ксантиппа. Иногда антигений отыскивает своего гения – так, среди балов, разговоров и лёгкого общения в свете, Дантес отыскал своего Пушкина и начал ухаживать за его женой.

Дантес нашёл Пушкина, Сократ женился на Ксантиппе. А Демидин погубил свои мечты, наткнувшись на Звягинцева, и тем самым его увековечил.

Леонарду Борисовичу Звягинцеву в те времена было около сорока. Его жизнь сложилась удачно – женитьба не совсем по любви, но и не только ради карьеры и успешная служба в партийных органах.

В конце восьмидесятых Леонард Борисович искренне поддерживал перестройку. Портреты Горбачёва висели и в его рабочем кабинете, и дома, в гостиной. Немного позже, когда приблизился развал Советского Союза, портреты Горбачёва исчезли и вместо них появились фотографии демократов Ельцина и Собчака. Сначала исчез Собчак, потом Ельцин, и освободившееся место занял поясной портрет Владимира Владимировича Путина. К этому портрету Леонард Борисович питал особые чувства. «Мой последний, – думал он, вздыхая. – Этот меня точно переживёт».

Житейская мудрость и умение договариваться позволили Леонарду Борисовичу Звягинцеву преуспеть там, где многие сложили головы. Он даже чуть было не стал губернатором, но в последний момент его обошли конкуренты. Но членом Государственной Думы он всё-таки стал. Впрочем, кто только не стал членом Государственной Думы! Уличные охламоны Костик и Санёк, подвернувшиеся Демидину и побывшие его дифракторами, тоже впоследствии стали членами Государственной Думы.

Но самым значительным эпизодом в жизни Леонарда Борисовича, его прямым вкладом в историю человечества стала именно встреча с Демидиным. Однако, если бы его спросили о Демидине лет двадцать спустя, этот пожилой, холёный, насытившийся жизнью человек ответил бы:

– Это какой Демидин? Не родственник ли Валентина Эдуардовича? Или тот, который чуть было не сел при Борисе Николаевиче?

Нет, не тот, что чуть не сел при Борисе Николаевиче. И не художник Демидин, выставку которого вы посещали с супругой, и не массажист-виртуоз Демидин, творящий, как говорят, чудеса. А тот бородатый малахольный учёный из КГБ, так не к месту полезший к вам со своими дурацкими идеями в далёком 1989 году. Помните?

Покажите ему старую фотографию Константина Сергеевича, и Леонард Борисович, поднеся её поближе к выцветшим глазкам, покачав головой, скажет:

– Не припоминаю…

Он в самом деле не припоминает. Но его душа помнит – она помнит всё! Следите за его глазами, смотрите внимательно – видите, как замаслились они! Видите, как лицо Леонарда Борисовича озарилось довольством, видите, как облизал его губы высунувшийся было и сразу спрятавшийся розовый язычок?