Текст книги "Неандертальцы. Иное человечество"

Скелеты неандертальца и сапиенса так заметно отличаются друг от друга, что это решает давний спор о том, являлся ли неандерталец подвидом гомо сапиенс или самостоятельным видом. Как пишет Иан Таттерсол, «я не знаю другого такого примера двух групп среди ныне живущих приматов, которые строением своего скелета столь заметно бы отличались друг от друга и при этом не причислялись бы в зоологической классификации к двум отдельным видам» («Neandertaler. Der Streit um unsere Ahnen». 1999).

Судя по имеющимся находкам, средний рост неандертальцев составлял 160 сантиметров (по оценке Хосе-Мигеля Карретеро) и 167 сантиметров (по оценке Иана Таттерсола). В любом случае, по этому показателю они значительно уступали ранним сапиенсам, расселившимся в Европе, чей средний рост составлял 177 сантиметров (J.-M. Carretero et al. «Journal of Human Evolution». 2012, № 2). Они были «пузатые карапеты», как иронично назвал их Л.Н. Гумилев в своих лекциях по этнологии (Л.Н. Гумилев. «Струна истории». 2007).

Однако они были не только «пузатыми», но и очень плотными, коренастыми крепышами. Их грудная клетка была очень широкой, имела вид колокола; ключицы были более длинными, а лопатки – более широкими, чем у нас. Руки и голени неандертальцев выглядели какими-то укороченными, зато ладони были очень сильными, а рукопожатие – необычайно крепким. Доведись нам поздороваться с неандертальцем, возникло бы, наверное, впечатление, что эти толстые пальцы, словно металлические штыри, сейчас раздавят вашу ладошку, застрявшую среди них, и они все крепче сжимаются. По оценке Фридемана Шренка и Штефани Мюллер, в среднем неандерталец был в четыре раза сильнее, чем современный человек.

Вот только сила требовала постоянной «подпитки». Как показывают расчеты, неандертальцам надо было ежедневно получать вместе с пищей от 3360 до 4480 калорий. Иначе эти «ходячие горы мышц» просто не могли бы охотиться. Неудивительно, что, несмотря на свой маленький рост, они весили примерно столько же, сколько и современные европейцы.

Например, старик с больной спиной из пещеры Ля Шапелль-о-Сен, как показывают расчеты, весил от 60 до 80 килограммов. Неандертальская женщина, чей череп был найден в 1848 году в Форбс Куорри (Гибралтар) и атрибутирован лишь через полтора десятилетия, весила от 50 до 70 килограммов (T. Hardt et al. «Safari zum Urmenschen. Die Geschichte der Menschheit entdecken, erforschen, erleben», «Сафари к первобытному человеку. Историю человечества открыть, изучить, пережить». 2009).

Кстати, о неандертальских женщинах. В росте они почти не уступали мужчинам. Фридеман Шренк и Штефани Мюллер в книге «Неандертальцы» сообщают, что их рост составлял 95 % от среднего роста неандертальского мужчины.

Вероятно, особенности конституции неандертальцев, населявших Европу, объясняются тем, что они были вынуждены жить в неблагоприятном, холодном климате, ведь чем массивнее организм, тем меньше соотношение между площадью его поверхности и объемом тела. Если прибегнуть к наглядному примеру, то человек, имеющий комплекцию неандертальца, оказавшись на Севере, будет меньше мерзнуть и лучше себя чувствовать, нежели рослый богатырь, потому, что его организм теряет меньше тепла и затрачивает меньше энергии. Это правило распространяется и на других млекопитающих. Живущие на Крайнем Севере белые медведи заметно крупнее своих южных сородичей, принадлежащих к другим видам медведей. Вот и при раскопках на Ближнем Востоке археологи находили более высоких и стройных неандертальцев.

На страницах своей книги Шренк и Мюллер так обрисовали влияние ледникового климата Европы на анатомию неандертальцев: «Если у современных лапландцев длина голени составляет 79 % от длины бедра, то у африканцев этот показатель равен 86 %, то есть голени у них значительно длиннее, чем у северян. Длина голени у неандертальцев и вовсе составляла лишь 71 % от длины бедра. Так что ноги неандертальцев были заметно короче, чем у современных жителей Лапландии».

При этом расчеты, приведенные в книге немецких антропологов Винфрида Хенке и Хартмута Роте «Родословная человека», показывают, что бедренная и берцовая кости неандертальца могли выдерживать вдвое большую нагрузку, чем соответствующие кости современного человека: «Морфология колена также указывает на значительные нагрузки, которые оно способно выдерживать. Даже ступня ноги благодаря увеличенным суставам и очень сильному большому пальцу могла выдерживать огромные нагрузки».

При воображаемой встрече с неандертальцам, пожалуй, бросились бы в глаза и очень крупные суставы нашего доисторического «кузена». Возможно, благодаря им неандерталец передвигался заметно быстрее, чем современный человек. Быстроту передвижения обеспечивали и широкие, крепкие пальцы ног, а также массивные голеностопные суставы.

Однако, судя по длине ахиллова сухожилия, неандертальцам труднее, чем анатомически современным людям, давались длительные переходы; они сравнительно быстро уставали. Кроме того, при беге на короткие дистанции они расходовали больше энергии, чем мы, а значит, им тяжелее было преследовать добычу (D. Raichlen et al. «Journal of Human Evolution». 2011, № 3).

Мир, окружающий нас, мы воспринимаем, в первую очередь, благодаря зрению и слуху. Но очень важную роль играет и такое чувство, как обоняние. Оно вовсе не ограничивается простым восприятием запахов, их учетом и контролем. Оно тесно связано с нашими эмоциями и памятью.

Редкие, забытые запахи порой так же способны воскресить ускользающие от нас ощущения, вернуть картину прошлого во всей ее свежести, как это сделал с героем Марселя Пруста вкус кусочка бисквита. Недаром французский классик писал: «Но когда от далекого прошлого ничего уже не осталось, когда живые существа перемерли, а вещи разрушились, только запах и вкус, более хрупкие, но зато более живучие, более невещественные, более стойкие, более надежные, долго еще, подобно душам умерших, напоминают о себе, надеются, ждут» («По направлению к Свану». 1913).

В какой-то мере обоняние сыграло важную роль и в том, что человек стал человеком, ведь к главным отличительным признакам, разделяющим нас и неандертальцев, относится и способность остро воспринимать запахи. Так явствует из результатов сравнительного анализа строения нескольких ископаемых черепов гомо сапиенс и неандертальцев. Их изучали методом компьютерной томографии, что и позволило создать их трехмерные модели. Что же они могли поведать?

Пока ребенок находится в животе матери, ткани его растущего мозга плотно прижимаются к костям черепа. В это время те еще очень пластичны, и, подобно тому как гипсовая маска сохраняет черты лица человека, внутренняя поверхность костей черепа довольно точно передает форму головного мозга, очертания его отдельных частей. Это помогло ученым реконструировать структуру мозга людей, живших десятки тысяч лет назад.

Известно, что площадь слизистой оболочки носа у неандертальца была больше, чем у сапиенса, хотя бы потому, что крупнее был сам нос. «Благодаря этому неандерталец лучше воспринимал запахи, а это, в принципе, могло дать ему преимущество при поисках пищи, в частности, во время охоты на животных» (F. Schrenk, S. Müller. «Die Neandertaler». 2005). Но справедлив ли этот вывод? Сравнение структур мозга неандертальца и сапиенса дало неожиданный результат.

Как выяснилось, участки, занятые восприятием и обработкой запахов, занимают в нашем мозге куда больше места, чем у неандертальцев. Разница составляет примерно 10–12 %. Во многом это отличие обусловило особенности поведения человека современного типа (M. Bastir, K. Harvati et al. «Nature Communications». 2011, № 2).

По мнению руководителей международной группы ученых, проделавшей эту работу, подобная разница означает, что обоняние помогало нашим предкам ориентироваться в окружающем их мире гораздо лучше, чем неандертальцам. Темными, тревожными ночами они могли полагаться не только на свой острый слух, но и на умение чувствовать любые ароматы. Они чуяли запах опасности. Выражение «чужим духом пахнет» было для них вовсе не фигурой риторики. В темном лесу они могли отыскать пищу по ее запаху. Недаром, даруя яства богам, люди с древнейших времен добавляют к предложенной жертве благовония, дабы всевышние среди нашей суеты сует немедленно распознали священный дар. Обоняние еще и сплачивало людей, державшихся небольшими племенами. Своих узнавали по характерному запаху в любом месте, в любое время дня и ночи.

Традиционно большинство ученых придерживались другого мнения. Считалось, что в жизни гоминид и приматов обоняние вообще играло второстепенную роль, пребывало в тени других важнейших чувств. «Однако результаты нашего исследования побуждают совсем иначе взглянуть на роль обоняния в эволюции человека», – отмечает Катерина Харвати, одна из участниц этого проекта. Всю важность обоняния для социальной жизни гоминид до сих пор явно недооценивали.

Между тем само строение нашего мозга может объяснить, почему запахи – почти на уровне бессознательного – руководят нами, заставляют совершать те или иные поступки, избегать общения с одними людьми («на дух их не переносить») и, наоборот, стремиться к другим («чуять в них свое, родное»). Дело в том, что обонятельная луковица – структура мозга, отвечающая за восприятие запахов, – далеко вдается в соседние части мозга. Поэтому информация, получаемая нами с помощью самых разных ароматов, непосредственно поступает в те области мозга, которые заняты совсем другим – пробуждают в нас страх, воскрешают воспоминания, навевают приятные чувства, усиливают сексуальное влечение, подталкивают к принятию различных решений.

Анализируя результаты проделанной работы, Харвати приходит к тому же выводу, который когда-то интуитивно сделал Пруст: «Обоняние теснее, чем все другие чувства, связано с нашей памятью. Это объясняет, почему определенные запахи тотчас заставляют нас вспомнить какие-то сильные эмоции, пережитые нами когда-то, или же людей, которые нам были близки».

Мало того! «Результаты недавних исследований свидетельствуют о том, что люди буквально по запаху могут определить, что человек рядом с ними испытывает страх», – отмечает руководитель проекта, австрийский антрополог Маркус Бастир. Эта наша особенность, даже не осознаваемая нами, с давних времен была чрезвычайно важна для людей, определяла их отношения друг с другом. Можно сказать, что обоняние давало человеку анатомически современного типа эволюционные преимущества перед конкурировавшими с ними Homo neanderthalensis.

Поистине ароматы, недоступные неандертальцам, нередко становятся для нас путеводной нитью в непроглядных дебрях жизни, сквозь которые мы пробираемся. А наши доисторические «кузены» так и канули в Лету, никуда не дошли…

Итак, мы осмотрели неандертальца со всех сторон, обмерили все части его черепа, но так (не считая разговора об обонянии) и не добрались до его «сорбонны» (О. Бальзак) или его «контента», если мы воспользуемся жаргоном не двухвековой давности, а новейшим, от продвинутых «айтишников». Пора исправить это упущение и поговорить о головном мозге неандертальцев, о средоточии их разума. Не будь они наделены им в той же мере, что и ранние гомо сапиенс, мы никогда не заговорили бы о них как о «запасном человечестве».

Пожалуй, объем головного мозга – это наиболее важная (с нашей сегодняшней точки зрения) особенность, объединяющая нас и их. Как пишет Иан Таттерсол, «объем головного мозга для палеоантропологов – это нечто священное, так как на протяжении последних четырех миллионов лет истории человеческого семейства, вероятно, самым надежным мерилом эволюции его представителей было увеличение объема мозга» («Neandertaler. Der Streit um unsere Ahnen». 1999).

По этому показателю и мы, и они заметно отличаемся от всех остальных гоминид. Мозг гомо сапиенс и мозг гомо неандерталенсис, заявляем, не вдаваясь пока в подробности, – это два суперкомпьютера. Наличие такого мозга и позволило людям современного анатомического типа постепенно покорить весь мир, а затем считать себя «венцом творения» на протяжении 200 тысяч лет (а, если согласиться с мнением некоторых антропологов, то и все 400 тысяч лет!) царствовать в Европе с ее – по большей части времени – суровым климатом, где человеку, в отличие от мамонтов и северных оленей, было нелегко выжить. Однако неандертальцы были достаточно умны, чтобы справиться со всеми каверзами, которые приготовила им природа.

Объем головного мозга неандертальцев варьировался в пределах от 1200 до 1750 кубических сантиметров (Элис Робертс. «Evolution: The Human Story». В рус. пер. «Происхождение человека. Эволюция». 2011/2014). У классического неандертальца, по оценке Иана Таттерсола, средний объем мозга (1500 кубических сантиметров) был почти на 10 % выше, чем у современного человека (1400 кубических сантиметров).

Разумеется, «мерить интеллект по объему мозга в какой-то степени то же самое, что пытаться оценить возможности электронной вычислительной машины, взвешивая ее», – иронично заметил Джордж Констебл на страницах книги «Неандертальцы». Но и называть неандертальцев «безмозглыми» было бы, памятуя об этих цифрах, неловко. Тем более что в кругах антропологов продолжаются неполиткорректные споры с теми, кто – не без оснований, опираясь только на факты, – считает, что «абсолютный размер мозга лучше коррелирует с результатами тестов по оценке уровня интеллектуальных способностей, чем размер относительный» (цит. по: Л.Б. Вишняцкий. «История одной случайности, или Происхождение человека». 2005).

Неандертальский рекорд принадлежал «Голиафу из Амуда». В 1961 году Хисаси Судзуки обнаружил в израильском гроте Амуд подлинного исполина среди неандертальцев. Его рост достигал 180 сантиметров, а объем мозга составил почти 1750 кубических сантиметров (рекорд среди вымерших гоминид). Этот неандертальский голиаф умер около 50 тысяч лет назад в возрасте 25 лет. В его облике проглядывались и «современные» черты: например, надглазничный валик выделялся не очень сильно. Были и другие характерные детали, напоминавшие уже кроманьонца, то есть анатомически современного человека. Не случайно у некоторых ученых возникла догадка, что «Голиаф из Амуда» был гибридом, помесью неандертальца и сапиенса. Археологам известны несколько подобных гибридов, найденных в других израильских пещерах. Речь идет о черепах, носящих названия Кафзех 6 и Схул 4, 5 и 9. Они обнаружены в пещерах Джебель Кафзех и Схул. Комментируя эти находки, С.В. Дробышевский писал: «Два человечества пересекались, соревновались, влияли друг на друга» («Байки из грота». 2018).

Следует подчеркнуть, что мозг неандертальца помещался в черепной коробке, которая по форме заметно отличалась от нашего черепа. Уже одно это позволяло предположить, что некоторые отделы головного мозга были у неандертальцев крупнее (и лучше развиты), чем у нас; другие же области мозга были развиты хуже нашего. Немецкие исследователи из Института эволюционной антропологии, проанализировав внутреннее строение черепа неандертальцев, убедились в том, что форма их головного мозга, в самом деле, несколько отличалась от формы мозга современных людей.

По всей видимости, различие формы мозга (у анатомически современного человека он округлый, у неандертальца – овальный) влияло на когнитивные, то есть познавательные, способности. Так, у неандертальцев, судя по всему, теменная доля и мозжечок были хуже развиты, чем у современного человека. Скорее всего, развитие этих областей мозга оставалось у них на том же уровне, что и у шимпанзе (S. Neubauer et al. «Journal of Human Evolution». 2010, № 5). Как отмечает Л.Б. Вишняцкий, «специфика эволюции мозга гомо сапиенс по сравнению с другими гоминидами, включая неандертальцев, заключалась в усиленном разрастании не лобных, а теменных долей» (со ссылкой на E. Bruner et al. «PaleoAnthropology». 2008).

Мозжечок, например, – это тот отдел головного мозга, который отвечает за координацию движений, а также влияет на развитие речи и социальных отношений. От его состояния в немалой степени зависит и умственное развитие человека. Неврологам известно, что при повреждении теменных долей и мозжечка у современного человека ухудшаются интеллектуальные способности, нарушается социальное поведение. Отсюда недалеко и до предположения, что те же проблемы были присущи и неандертальцам. Это давало некоторое преимущество сапиенсам, расселившимся в Европе в то время, когда неандертальцы еще жили там.

По сообщению японского антрополога Таканори Кохияма и его коллег, изучивших при помощи метода компьютерной томографии четыре ископаемых черепа взрослых неандертальцев и четыре черепа их современников – взрослых сапиенсов, у неандертальцев особенно маленьким было правое полушарие мозжечка. Можно также предположить, что оно было слабее, чем у сапиенсов, связано с большим мозгом, а ведь подобный дефект сказывается на том, как мозг обрабатывает речевые сигналы.

Вывод, к которому пришли исследователи, таков: возможно, неандертальцам было труднее, чем сапиенсам, противостоять тем вызовам, которые бросала им природа, поскольку им недоставало той гибкости ума, хитрости и сообразительности, которая была присуща сапиенсам ввиду того, что их-то мозг был устроен немного иначе. «Это могло уменьшить шансы неандертальцев на выживание и, в конце концов, привело к их вымиранию» (T. Kochiyama et al. «Scientific Reports». 2018. Т. 8).

Сегодня ученые склонны считать, что преимущество современных людей над неандертальцами как раз и было обусловлено «тончайшими различиями в области нейроанатомии», и выявить их нелегко (Шон Кэррол. «Бесконечное число самых прекрасных форм. Новая наука эво-дево и эволюция царства животных». 2005; рус. изд. 2015).

Можно предположить, что неандертальцам не хватало умения «творить, выдумывать, изобретать», им недоставало инновационных способностей, а эволюция не ценит бесталанности. Талант – это оружие, которым эволюция пробивает дорогу в будущее. У сапиенса такие задатки были. Свидетельство тому – необычайное развитие его художественных и инженерных способностей, которое мы наблюдаем на протяжении всей человеческой истории.

С другой стороны, чем кропотливее ученые исследуют повседневную жизнь неандертальцев, тем больше искорок творческого дара замечают у них. Пожалуй, за последние полтора века ни один вид живых существ не повысил свой «ай-кью» (коэффициент интеллекта) в глазах ученых так, как это сделал неандерталец. Из полного, клинического идиота он давно превратился в ровню нам.

Мы уже мельком отметили, что речевые способности неандертальцев были ограничены. А были ли эти люди вообще наделены такими способностями?

В 1983 году в израильской пещере Кебара был найден хорошо сохранившийся скелет неандертальца, жившего от 59 до 64 тысяч лет назад. Именно тогда в распоряжении ученых впервые оказалась его подъязычная кость (гиоид). Она располагается над гортанью и связана с мышцами горла и языка. Тогда же ученые пришли к выводу, что у неандертальцев гиоид, скорее всего, занимал по отношению к черепу, шее и позвоночному столбу позицию, близкую к той, что у современных людей.

Прорисовка скелета неандертальца из пещеры Кебара

Дальнейшие исследования показали, что ископаемая находка полностью соответствовала подъязычной кости гомо сапиенс, а следовательно, с анатомической точки зрения неандертальцы имели предпосылки для того, чтобы у них развилась нормальная – человеческая – речь (R. D’Anastasio et al. «PLOS one». 2013, № 12).

В октябре 2007 года по итогам палеогенетического исследования было установлено, что так называемый «ген речи», ген FOXP2, у анатомически современных людей и неандертальцев аналогичен по своей структуре. У ближайшего к нам вида человекообразных обезьян, у шимпанзе, его структура несколько иная. В процессе эволюции гоминид этот ген претерпел две мутации, превратив нас из «бессловесной твари» в Homo loquens, «человека говорящего».

На сегодня это – единственный ген, о котором точно известно, что он непосредственно влияет на развитие речевой способности у человека. Как полагают, благодаря ему в течение миллисекунд взаимно настраиваются голосовые связки, язык и губы. Специалисты знают, что люди, у которых этот ген имеет какой-либо дефект, с трудом способны говорить (J. Krause et al. «Current Biology». 2007, № 21).

Сам по себе этот вывод был сенсационным, ведь еще в начале 2000-х годов в науке преобладало мнение, что разновидность гена FOXP2, наделившая сапиенсов способностью к членораздельной речи, возникла менее 300 тысяч лет назад, то есть уже после того, как линии развития неандертальцев и сапиенсов окончательно разошлись.

Результаты, полученные в 2007 году, заставляют нас по-иному оценивать эволюцию речи у гоминид. Скорее всего, способность к речи зародилась на генетическом уровне еще у последнего общего предка неандертальцев и сапиенсов, то есть у гейдельбергского человека.

«Потенциально неандерталец был способен к языку вообще и членораздельной речи в частности в той же или почти в той же мере, что и гомо сапиенс. Пользовался ли он этой способностью – другой вопрос, на который нет и, возможно, никогда не будет точного ответа» (Л.Б. Вишняцкий. «Неандертальцы…». 2010).

Почти полвека назад одними из первых попытались дать ответ на этот вопрос Филип Либермен из Коннектикутского университета и Эдмунд Крелин из Йельского университета. Они реконструировали по имевшимся данным голосовой аппарат все того же многострадального человека из Ля Шапелль-о-Сен. Стоит надеяться, что и они ошиблись так же, как за полвека до этого Марселин Буль, восстановивший по тем же костям уродливую до крайности фигуру неандертальца.

По версии Либермена и Крелина, неандертальцы из-за особенностей голосового аппарата не могли четко произносить такие звуки, как «а», «у», «и», «о». Им доступны были лишь несколько гласных звуков: «ы», «э», «ыэ», «ыа». Эту мычащую речь первобытных дикарей разнообразили отдельные согласные звуки (а вот звуки наподобие «г» или «к» тоже отсутствовали в их речи). Речевые возможности современного человека, считали Либермен и Крелин, в десять раз шире, чем у неандертальца.

Выводы американских ученых все последние десятилетия энергично оспаривались. Конечно, нужны дополнительные исследования, однако уже сейчас нет никаких причин считать, что неандертальцы не умели говорить (S. Pääbo. «New Scientist». 2008). «Многочисленные археологические находки свидетельствуют, что неандертальцы достигли такого уровня развития культуры, который был бы немыслим, если бы они не пользовались сложной речевой системой», – пишет в одной из своих книг немецкий палеоантрополог, сотрудник Неандертальского музея Рольф Майер (R. Meyer. «Vom Faustkeil zum Internet: Die Entwicklungsgeschichte des Menschen», «От ручного рубила до интернета: история эволюции человека». 2007).

Даже способности произносить всего лишь десяток звуков хватило бы им для того, чтобы полноценно беседовать друг с другом, располагая обширнейшим лексиконом – запасом из многих тысяч слов, которые можно составить всего из… десяти звуков. К тому же позднейшие исследования показали, что у неандертальцев и сапиенсов «ротовая полость устроена примерно одинаково и дает, в общем, одинаковые возможности для произнесения различных звуков» (цит. по: Л.Б. Вишняцкий. «История одной случайности, или Происхождение человека». 2005).

Палеонтологи Катерина Харвати и Мария Киради даже поразмышляли на страницах одного научно-популярного издания о том, каким мог бы быть их язык. Они пришли к выводу, что «общего языка», понятного всем кланам неандертальцев, пожалуй, не существовало и что структура его речевых оборотов, вероятно, отличалась от той, что присуща языкам гомо сапиенс («GEOkompakt». 2014, № 41).