Текст книги "Свеча над пропастью"

– Обычно ударный номер запускают в конце любого представления.

– Правильно. Но таково ее условие…

Номера следовали один за другим: фокусники, певцы, пародисты и т. д., однако у Виктора сложилось ощущение, что никто особенно не смотрел на сцену. Все вспоминали Глорию. Верников подозвал официантку, тихонько прошептал:

– Еще не ушла?.. Да, да, букет! Самый большой и красивый.

– Пригласите ее за наш столик, – предложил Виктор, которому так же не терпелось познакомиться с Глорией.

– Она не придет, – сухо ответил Дмитрий.

Разговоры о танцовщице как-то сразу прекратились, а спустя некоторое время, все вспомнили о позднем времени, о завтрашних делах и разошлись. Провожал Виктора Григорий Семенович, который опять без видимой причины заливался смехом, и, как бы между прочим, заметил:

– Хороший вечер. Такие знакомства вам не помешают.

– Не помешают, – согласился Онежский.

– Хотя… Вы, вероятно, не собираетесь долго у нас задерживаться?

– С чего вы решили?

– Не смешите, Виктор Иванович, молодой, карьерный человек, умеющий вести себя в любом обществе. Из таких как вы, выходят Генеральные прокуроры.

– Не преувеличивайте моих достоинств.

– Правда, правда. Кстати, вы ведь учились с одним из наших сотрудников? С Цветковым Сергеем Владимировичем?

– Да.

– Между нами: ваше мнение о нем?

– Когда я его знал, он был отличным парнем.

– Вы дружили?

– Дружили, и одно время – сильно.

– А потом?

– Как вам сказать, между нами возникло некоторое недопонимание… Но мы остались в хороших отношениях. Цветков человек достойный.

– Понятно. Вот и приехали. Кстати, вам пора подумать о собственной квартире.

– Меня устраивает гостиница.

– Да, да, одинокому мужчине лучше в гостинице. А почему одинокому? Столько красивых девушек вокруг. И у меня есть пара приятельниц… – Григорий Семенович просто давился от смеха. – Такие классные штучки.

– Целых две, Григорий Семенович? Многовато для меня будет!.. Спасибо, до завтра. Точнее, увидимся уже сегодня через несколько часов.

– До свидания, Виктор Иванович.

Виктор вылез и, как бы невзначай, обернулся. Даже в темноте видно, что Григорий Семенович не улыбается.

Онежский поднялся к себе в номер, разделся, лег в кровать. Однако, несмотря на поздний час, долго не мог уснуть, все анализировал последние события. Злодейское убийство женщины… Скорее всего, действовал маньяк. Рыков усиленно убеждает, что жертвы выбраны случайно. А если нет?.. Продавщица из магазина и медсестра из роддома – что у них общего? Ничего, кроме пола и возраста. Выходит, убивают женщин средних лет, и, по большому счету, Рыков прав?

А если нет?

Далее, почему столько людей напрашиваются к нему в друзья? Сначала Григорий Семенович, потом Верников («Надеюсь, мы подружимся!»)… Чем их так привлек новый следователь?

Разговор с Рыковым в машине… Явная попытка выяснить их отношения с Цветковым. Зачем? Обычное любопытство или здесь что-то еще?

Постепенно мысли Виктора сосредотачивались на удивительной танцовщице Глории. Виктору почему-то казалось, что ее глаза во время танца были обращены… к нему. Женщина о чем-то просила. Но о чем?

«Чем я могу помочь?»

И опять, уже в который раз он вспоминал свой странный, удивительный сон. И вдруг… Виктор подскочил от неожиданной мысли…

ВДРУГ ЭТО БЫЛ НЕ СОН?

Поезд, купе, проводница, знакомые дома знакомого квартала, и, конечно же, Глория, точно сошедшая с таинственного портрета! Онежский ощутил, как по телу побежали мурашки…

ЕСЛИ НЕ СОН, ТО ЧТО?

От напряжения задрожали руки, он поднялся, подошел к окну. Но разве мог он получить хоть какой-то ответ в этой пустой черноте?

Глава пятая
Больница

Короткий осенний день сменила длинная ночь с холодным проливным дождем, Настя заскочила в пристройку к Малышу, спрятавшемуся от непогоды за брезентом. Малыш, который незадолго до этого попал под дождь и до сих пор «сердито» отряхивался от попавших на него струй, сразу стал веселым и жизнерадостным. Он приподнялся на задние лапы, а передние осторожно положил на плечи любимой подруге и вновь несколько раз лизнул ее горячим шершавым языком.

– Ты меня уронишь, Малыш, – грустно улыбнулась Настя.

– Ты такой тяжелый, а я маленькая и хрупкая.

Малыш понял свою ошибку, опустился и смотрел на Настю с виноватым видом.

– Я не обиделась. Правда. Смотри, подарок тебе.

Обожавший подарки Малыш стал отчаянно хрустеть, с благодарностью посматривая на подругу. Настя трепала его по шерсти, ей так не хотелось уходить от четвероного друга. Первый раз в жизни она с ужасом думала, как переступит порог больницы. Больницы, в которой раньше так любила работать.

– Может быть ты, Малыш, знаешь, кто у нас ворует наркотики?

Малыш перестал грызть косточки, внимательно посмотрел на Настю, точно силился ей что-то сказать…

Беспросветная погода пробуждала тяжелые воспоминания. Отец умер, едва ей исполнилось двенадцать, через несколько лет слегла разбитая параличом мать, с раннего детства Насте пришлось трудиться; трудиться не только, чтобы прокормить себя, но и для мамы, чтобы заработать ей на дорогие лекарства. Настя брала двойные дежурства, искала другие дополнительные заработки, однако денег постоянно не хватало. Жизнь дорожала с каждым днем. Настя отказывала себе буквально во всем. Сидя у кровати матери, она улыбалась, говорила, как все у нее хорошо, а ночами плакала, уткнувшись лицом в подушку. Плакала тихо-тихо, чтобы мама случайно не услышала…

Ей оставалось лишь мечтать. Мечтать, что когда-нибудь мама поправится, и они переедут из этой убогой квартирки в большую, красивую; мечтать, что в ее жизни появится принц, который спасет свою принцессу от всех невзгод и увезет в сказочный замок…

Господи, ну почему в России хорошо жить только в мечтах? Ведь стоило Насте разомкнуть веки, оторвать голову от подушки – и сразу страшная реальность! Убогая квартирка, больная мать и долги, в которые Настя все больше влезала.

Правда, и в Настиной жизни был кратковременный момент счастья, был свой принц, звали его Геннадий. Познакомились они в трамвае, несколько раз ехали одним и тем же маршрутом. Молодой человек все смотрел и смотрел на девушку, Настя смутилась, опустила голову. То же произошло и в следующий раз. И только при их третьей встрече Гена осмелился, подошел к ней, заговорил. Русоволосый, крепкого сложения он ей сразу понравился; Геннадий рассказал, что в Алексеевске он недавно, работает здесь строителем. Несколько смущенно попросил телефон, Настя помялась, но дала.

Она и не представляла, как понравилась Гене, как он любовался ее большими глазами, где застыла легкая грусть, расчесанными на пробор темными волосами, румянцем смущения на щеках. Может, красавицей ее и не назовешь, но она была очень милой, а некоторая робость лишь подчеркивала ее очарование.

Горячий язык Малыша на секунду отвлек Настю от воспоминаний, она посмотрела на все более ухудшающую погоду и сказала четвероногому другу:

– Тебе придется пойти в свой домик.

Малыш, казалось, опять все понял, но умоляюще посмотрел на Настю, мол, побудь со мной еще немного. Чуть-чуть…

– Хорошо, – ответила она. – Но только чуть-чуть.

И вновь нахлынули прерванные воспоминания. Все у них с Геной складывалось хорошо, но однажды… Насте никогда не забыть тот вечер, Геннадий буквально ворвался в ее дом, он был бледен, весь трясся.

– Что случилось? – спросила Настя.

– Нам надо уехать.

– Уехать? Куда? Зачем?..

– Я не могу тебе ничего объяснить, но, поверь, это необходимо!

– Гена!..

– Так НАДО! Ты меня понимаешь?

– Я не готова. Я не могу. Ты можешь мне хоть что-нибудь объяснить?

– Нет! Дело в том… Эти люди очень опасны. Они способны на все.

– Какие люди?.. Гена, ты впутался в неприятную историю?

– Не в этом дело… Лучше не спрашивай. Ты ДОЛЖНА поехать со мной.

– Я?.. ДОЛЖНА?..

– Ты – моя девушка! И я хочу, чтобы ты стала моей женой.

– Женой! – сердце Насти учащенно забилось. Однако она ни на секунду не забывала о маме. – Гена, а как же мамочка?

– И ее мы возьмем с собой. Всем нам НАДО УЕХАТЬ отсюда!

– Когда?

– Чем раньше, тем лучше.

Настя бросилась к матери, сказала ей, что надо уехать, просила, умоляла отправиться вместе с ними, однако мама решительно отказалась:

– Разве я смогу, дочка. Я не транспортабельна.

– Мамочка, мы увезем тебя. А потом ты поправишься!

– Нет, дочка, я тут родилась, прожила в Алексеевске целую жизнь. Здесь и умру.

– Мама!..

– А ты поезжай. Я пока побуду в доме для престарелых…

Разве могла Настя бросить больную мать? Отдать ее в какой-то дом престарелых? Она отказалась уехать. Гена задержался на несколько дней, в течение которых ходил, просил, умолял. Потом отправился в Курск, оттуда постоянно звонил Насте, снова просил приехать, сообщал, что нашел работу и вообще у него все отлично. Потом звонки стали более редкими, он еще раз куда-то переехал. Наконец, он полностью исчез из жизни Насти. Возможно, завел семью…

Но почему он так спешно уехал? Что его напугало?

– …Мне пора, Малыш, – сказала Настя. – Больные ждут.

Переступив порог больницы, она с ужасом подумала о встрече с Вероникой Артемовной. «Как ее убедить, что я совершенно не причем в этой истории с наркотиками?»

Мы уже говорили, что с внешней стороны больница, где работала Настя, выглядела мрачной и неприветливой. И внутри до недавнего времени было не лучше: стены – грязные, обшарпанные. Но сейчас коридоры сияли белизной, большой ремонт был проведен в палатах, кабинетах, кроме того, поставили новое, столь необходимое при операциях оборудование. У больницы появился спонсор, сам господин Верников. Говорили, будто он на дружеской ноге с Вероникой Артемовной. Подобные разговоры возникли не случайно. Неоднократно Вероника Артемовна подкатывала к больнице на одной из его машин; и, как бы невзначай, называла его Димой. Иногда, то явно, то скрыто намекая на дружбу с Верниковым, вела себя просто вызывающе. Даже главврач не мог ее осадить. Особенно от нее доставалось самым беззащитным – медсестрам. Поэтому те между собой прозвали ее Мегерой. «Почему она такая злая? – часто задавалась вопросом Настя, – понимаю, была бы уродиной…»

Нет, уродиной Веронику Артемовну Глызину никак не назовешь. Высокая, статная женщина тридцати четырех лет с копной кудрявых каштановых волос, темными миндалевидными глазами. Правда, ее немного портила излишняя худоба, которая особенно проявлялась в последнее время, а красивые глаза как будто ввалились и под ними появились синяки. В отношении сотрудников она все более становилась резкой и раздражительной. Последним оставалось лишь гадать: она больна? Или переживает из-за каких-либо неприятностей?

На этот раз дежурила Зоя, некрасивая угловатая девушка. Увидев Настю, слегка удивилась:

– Сегодня ведь очередь Лизы?

– Она попросила меня.

– Опять? Золотой у тебя характер.

– Потом она вместо меня подежурит.

Настя осмотрелась и тихонько спросила:

– А где Мегера?

– У себя в кабинете.

– Злая?

– Как обычно.

Зоя была страшно рада поскорее покинуть больницу.

Она показала сменщице записи и быстро ушла. Настя обошла больных, а затем села дежурить.

Она попробовала читать какой-то роман о большой, горячей любви, однако вскоре поняла, что никак не может вникнуть в смысл книги. Мысли постоянно возвращались к неприятным последним событиям. Кто мог красть наркотики? Предположим, вор проникает в больницу со стороны? Значит, действовать он должен ночью, поскольку именно тогда пропадают наркотики (Вероника Артемовна поднимает шум утром). Может ли он проникнуть в тот кабинет со двора? Вероятно, нет. Во-первых, на окнах решетки, во-вторых, внизу дежурят несколько охранников, в-третьих, Малыш знает досконально и своих и чужих, он бы поднял такой шум! Нет, вор здесь, в самой больнице. Кто-то из больных? Но ни у кого из них нет ключей, хотя что такое ключи для хорошего взломщика! А если вор из медперсонала?

Настя упорно гнала подобные мысли, но поскольку они все равно преследовали ее, попробовала сосредоточиться на чем-нибудь другом. Она подумала о тех несчастных, что находятся в закрытом отсеке: уродцы, которые навечно запрятаны там, в основном в одиночных палатах. Они не могут говорить, а многие – даже нормально двигаться. Находятся они в больнице благодаря финансовой поддержке компании «Верников Индастриз» и, прежде всего, самого ее президента. Дмитрий Алексеевич высказал идею помочь людям в их трагедии и обещал поддерживать их до конца дней. Сначала хотели перевести их в специальный санаторий, но все-таки оставили здесь. Настя запомнила, как при приеме на работу ее инструктировали никому не говорить об этих уродцах. Узнают, мол, другие больные, начнут проявлять излишний интерес.

Младший персонал больницы по-разному относился к уродцам; Лиза всегда заходила к ним с неохотой и даже опаской, называла их «монстриками», а вот Настя, наоборот, ухаживала за ними, как могла. Они ведь не виноваты, что родились такими, и так же нуждаются в доброте и ласке. И уродцы, обостренно чувствуя доброту, когда появлялась Настя, просто менялись на глазах – наивные улыбки на лицах, счастливый смех. Они по-настоящему радовались.

Но вот один из них в последнее время слишком беспокоил Настю: он был весь синий, точно от побоев. Врачи говорили, он постоянно бьется в истерике. Что с ним? Вдруг у него что-то болит? Сказать он все равно не сможет…

Настя вздрогнула от приближающихся шагов, вдруг это Вероника Артемовна? «Опять устроит мне выволочку! Ей бы только повод найти». К счастью, это не она. По коридору шли два санитара: Алексей Ложников и Филипп Быков. Как они непохожи! Рослый, крепкий, вечно улыбающийся балагур Алеша, на любое замечание готовый отреагировать шуткой, и приземистый Филипп, явный меланхолик, из него порой и слова не вытянешь. Увидев Настю, Алексей воскликнул:

– Настена, это ты? А где красавица Лизет?

– Мы с ней поменялись сменами.

– Проказница, опять убежала на свидание.

Настя знала, что за весельем Алексея скрыта легкая грусть, Лиза ему нравится, да только она ему дала от ворот поворот. Ничего удивительного, он старше ее почти в два раза. Однако чтобы не травмировать Алексея, она сказала:

– У нее какие-то проблемы дома.

– Это ложь! Обман! Надувательство с ее стороны наивного начальства и наивной подруги!

– Что ты, Алеша, разве можно не доверять людям?

– Смотря каким! Такой, как ты, я доверяю, как себе. А вот Лизет!.. «Ах, веришь, Леша, ты Лизет? Ответ один: конечно, нет!» А ты, Филя, веришь Лизет?

Филипп пожал плечами и опустил голову. Очевидно, что «красавица-обманщица» его не интересовала.

– А Вероника Артемовна?.. У себя в кабинете? – осторожно поинтересовалась Настя.

– Мегера что-то пишет, – подмигнул Алеша. – Я недавно заглянул к ней.

– Вы слышали про наркотики?

– Пусть следователи применяют любые пытки, все равно не сознаюсь, что это я крупнейший наркоторговец в городе, – патетически произнес Алексей, а Филипп вновь безразлично пожал плечами.

– Ладно, коварная сообщница Лизет, мы пойдем. Надо немного вздремнуть. Как считаешь, Филя?

– Надо, – глухим голосом произнес Филипп.

– Надеюсь, ничто не оторвет нас от сладкого сна? Не будет воя сирен, криков обезумевших от современной действительности стариков и старух.

– И я надеюсь, – коротко добавил Филипп.

– В случае чего Настена подаст сигнал?

– Идите, отдыхайте, – погнала их Настя.

Оставшись одна, она снова думала о странных событиях в больнице, потом немного успокоилась, взяла любовный роман (хорошо, что его Лиза забыла). Пока никто из больных не стонал, не звал медсестру. Тишина успокаивала, хотя здесь это такое временное явление;

уже через секунду может произойти какое-нибудь ЧП! Насте и в голову не могло прийти, что кошмар уже начался, что он – совсем рядом с ней, как раз в одной из палат закрытого отсека…

Сидевший на кровати совсем еще молодой человек услышал, как в коридоре ударили часы. Он посмотрел в маленькое окно с решетками и ощутил дикий страх и отчаяние. Скоро полночь, а значит появится его Истязатель. «Меня опять будут бить! Опять станет больно, очень больно!»

Он пытался объяснить другим людям, что Истязатель его мучает, но те никак не могли понять, только почему-то сердились и наконец связали его. Они называли его уродом, а он никак не мог осознать, что это означает. Не мог спросить у них, ведь кроме бессвязных звуков и мычания ни одно слово не вылетало из его горла.

Он часто смотрел сквозь решетку в окне, особенно днем, когда можно насладиться белизной и яркой зеленью мира. Недоступный мир, как там должно быть здорово!

Здесь тоже есть те, кого он любит. Есть Н-а-с-т-я. Она всегда ласково улыбается, гладит его по голове, а он отчаянно силится выговорить: «На… На… тя…». Когда она появляется, в палате становится светлей. Но затем она уходит?.. Почему?! Почему?!..

Слышно, как в двери поворачивается ключ, на какой-то момент у больного возникла надежда, что сейчас появится Н-а-с-т-я. Но нет!.. Аж мурашки забегали по спине, он понял, кто сейчас войдет в палату!

Больной сжался в комок, кровь в мозгу начала пульсировать с невероятной быстротой, сердце болезненно сжалось и затрепетало, будто по нему полоснули острой бритвой.

Возникший на пороге Истязатель радостно захохотал:

– Ты еще не сдох, урод? Тогда позабавимся.

Несчастный замычал, словно умоляя оставить его в покое, однако это лишь сильнее развеселило мучителя. Плотно закрыв дверь, он приблизился к жертве и посмотрел так, что у больного внутри все перевернулось. Истязатель облизал губы и все с той же садистской радостью сказал:

– Думал, я не приду? Отвечай, тварь! ДУМАЛ, Я НЕ ПРИДУ?!

Больной затряс головой, и тогда мучитель рассмеялся, хлопнул его по плечу:

– А я здесь? Спешил, летел к тебе, как к самому дорогому существу, как к любимой женщине. Готов к процедуре?

Слово «процедура» звучало особенно устрашающе, несчастный знал, что сейчас последует…

– Вижу, что готов. И я готов! А раз мы оба готовы…

И он изо всех сил ударил больного в грудь, раздавшийся жалобный стон лишь увеличил веселье Истязателя.

– Привыкай к боли, урод. Для таких, как ты, она должна стать нормой.

Он приблизил свое лицо к лицу истязаемого, и тому сразу показалось, что боль усилилась. Мучитель дружески потрепал больного по щеке и тут же, с разворота, ударил его в лицо. Нечастный свалился с кровати, липкая кровь из носа залила лицо, он застонал и заплакал, Истязатель покачал головой:

– Бедняга, мне тебя искренне жаль. Хочешь, чтобы я прекратил?

«Прекратил» обычно звучало как спасение, после этого слова Истязатель, как правило, уходил. Жертва даже перестала плакать и затрясла головой:

– Хорошо, уговорил… Нет, не уговорил, я не прекращаю!

Снова удары по ребрам, по печени, каждый такой удар словно разрывал внутренности. От нестерпимых мук свет перед больным стал исчезать, его полностью застилала тьма.

– Теперь понял, урод, что такое жизнь? Я, Зверь, показал тебе эту жизнь. Кто, думаешь, устроил в городе такой переполох, кто растерзал двух ничтожных теток? Я! Но ведь ты не выдашь меня? Конечно, не выдашь! Ты можешь только мычать, ничтожная мразь. Правильно?

Поскольку больной уже не в состоянии был даже мычать, Истязатель поднял вверх палец и философски изрек:

– Ты вообще не имеешь право на жизнь, как и многие из тех, кто окружает меня. Поэтому я и превращаю всех вас в ничто. Нас, тех, кому должен принадлежать Алексеевск, всего несколько человек. Среди них – мой Хозяин и я… Медведь подарил мне силу, пантера ловкость, а змея хитрость. Никто и никогда не догадается, что Зверь – это я!.. Ладно, урод, до следующей встречи, если, конечно, до нее дотянешь.

Истязатель осторожно выглянул из-за двери десятой палаты и закрыл ее на ключ.

Современный любовный роман – лучшее средство против бессонницы. Настя убедилась в этом уже на десятой странице, как раз в том месте, когда синьор Лопес увидел на пляже юную, восхитительную синьорину Гонсалес, понял, что это девушка его мечты и более всего на свете возжелал сжать ее в своих объятиях. Но вот осуществились ли мечты синьора Лопеса, Настя так и не узнала, поскольку глаза закрылись сами собой. Однако вскоре ее разбудил Алексей.

– Настена! – вскричал он, – опять тот, из десятой палаты…

– Что с ним?

– Пойдем, сама все увидишь.

Настя бросилась в закрытый отсек, Алексей по дороге рассказывал:

– Филипп проходил мимо, услышал стоны, плач и крикнул меня. Мы открыли дверь и… Сестра, которая дежурит на этаже, отдыхает; мы решили ее не будить, а позвать тебя. Он тебя любит, может, успокоится?

Картина, которую увидела Настя, вызывала чувство ужаса и жалости: уродец весь в синяках и крови лежал на полу, глаз заплыл и не понятно, видел ли вообще?

– Скорее за доктором! – скомандовала Настя, а сама бросилась к уродцу.

В этот вечер кроме самой Вероники Артемовны дежурила молодая женщина, недавняя выпускница института. Она спала, и то, что ее разбудили, заставили зайти в десятую палату, ее явно раздражало.

– Опять? – недовольно пробурчала врач.

– Ему плохо! Ему очень плохо! Посмотрите глаз.

– Поднимите его и положите на кровать! – распорядилась врач и внимательно осмотрела уродца:

– Видит его глаз.

– Слава Богу! – выдохнула Настя.

Врач обработала раны, дала больному нашатыря;

пришедший в себя уродец вдруг заволновался, застонал:

– Начинается концерт, – промолвила врач. – Молчи! Я тебе сейчас сделаю обезболивающее.

Однако уродец не успокаивался, тогда вмешалась Настя:

– По-моему, он чего-то боится? Разрешите, я останусь с ним наедине?

– Пожалуйста, – равнодушно ответила врач. – Тогда вы и поставьте ему укол.

– Хорошо, хорошо.

Когда все ушли, уродец успокоился, уткнулся Насте в руку, засопел, спокойно дал сделать себе укол. Настя гладила его по голове и приговаривала:

– Зачем ты так делаешь? Зачем?..

И вдруг у девушки мелькнула мысль: «А что если уродец не при чем? Если кто-то приходит в палату и бьет его?». Подобное предположение вначале показалось бредом, но потом… Вдруг она права?

Уродец продолжал сопеть, Настя еще немного посидела и, убедившись, что он уснул, осторожно высвободила руку и вышла, закрыв дверь на ключ. Врач и оба санитара по-прежнему стояли в коридоре.

– Уснул!

– Мучение с ним, – сердито произнесла врач. – Что творится в его бестолковой башке?

– Знаете, о чем я подумала?.. А вдруг его кто-то избивает?

Все с удивлением уставились на нее. Врач усмехнулась:

– И кто его будет избивать? Главное, зачем?

Настя беспомощно пожала плечами.

– Вы фантазерка, – усмехнулась врач.

– Ты что читаешь, Настена? – ехидно заметил Алексей. – Детективы? Крутую фантастику? Выдумать такое! Филя, чего молчишь?

– Вообще-то… маловероятно… – промычал неразговорчивый Филипп.

Теперь Насте и сама решила, что сморозила глупость, она покраснела и опустила голову.

– Пойду отдыхать! – заявила врач. – Надеюсь, оставшаяся часть ночи пройдет более спокойно.

– Мы тоже надеемся, – Алексей хлопнул Филиппа по плечу, – будешь рассказывать мне сказку, приятель, а я – засыпать под твою нежно журчащую речь.

Настя спустилась к себе, где царила тишина. Больные спят, у нее пока никаких ЧП.

Девушка шла по коридору, наслаждаясь тишиной, но вдруг подумала: как эта тишина опасна именно здесь, в больнице. Это обман, за которым скрывается множество трагедий. Порой тишина хуже смерти, ибо когда люди кричат, они бьются за жизнь, восстают против безысходности своего положения. А вот когда смиряются и тихо засыпают от очередного укола, засыпают, не представляя, проснутся ли завтра, тогда серые больничные стены разрастаются до невероятных размеров, поглощают все пространство вокруг. Целый мир превращается в больницу с решетками на окнах…

И вдруг тишина разорвалась скрипом двери. Настя бы не обратила на это внимание, но СКРИПНУЛА ДВЕРЬ КАБИНЕТА, ГДЕ НАХОДИЛИСЬ НАРКОТИКИ. Там кто-то есть? Сердце девушкисжалось, она подумала: вдруг это тот самый вор и сейчас она сможет застать его на месте преступления? И тут ее охватил страх, как поступит вор со свидетелем?

Настя лихорадочно оглядывалась, ища место, где можно спрятаться, однако дверь злополучного кабинета уже открылась. Девушка прижалась к стене и ждала… Бежать куда-то поздно!

Из кабинета вышла… Вероника Артемовна, вышла, воровато озираясь. И тут она увидела Настю. На некоторое время заведующая отделением точно лишилась дара речи. Наконец сквозь зубы пробормотала:

– Ты? Что ты тут делаешь?

– Дежурю.

– Почему ты? Ведь сегодня очередь этой… как ее? Лизы!

Настя обратила внимание на взгляд начальницы, он был немного странный, точно Вероника Артемовна блуждала где-то далеко.

– Я ее подменила.

– Подменила… Зачем? Чтобы шпионить за мной? – взгляд Вероники Артемовны все более стекленел. – Думаешь, это я краду наркотики?

– Что вы?!

– Тогда иди, работай!

Вероника Артемовна развернулась и направилась в свой кабинет. Настя с недоумением смотрела ей вслед. Поведение начальницы, ее внезапная, необъяснимая злость показались девушке такими странными. У нее невольно мелькнула мысль: «Неужели Вероника Артемовна балуется «зельем»? А это значит…»

Вероника прилегла на кушетку, сейчас она даже не задумывалась о том, что у медсестры по поводу нее могут возникнуть подозрения. «Глупая, жалкая девчонка. Если потребуется, я ее заставлю замолчать, раздавлю, как муравья!» Ее охватило знакомое блаженство, спасавшее от невыносимых душевных мук. Как она любила Дмитрия Верникова! Как надеялась, что после развода с женой, именно на нее он обратит свой орлиный взор! Ради него она отказалась от нескольких выгодных партий, да что там, пошла на все, на преступление! И что?.. Он по-прежнему увлечен Машкой-Глорией! Как он смотрит на нее! Жалкая попрыгунья, таких раньше в приличное общество не пускали, презрительно называя актерками!.. Вероника кляла себя за то, что однажды, «под пьяную лавочку» рассказала Дмитрию о болезни Машкиного мужа. Михаил, как и многие известные в городе люди, иногда посещал врача Веронику Глызину, что позволяло ей и, соответственно, Дмитрию Верникову быть в курсе их страшных тайн. Вероника ненавидела день, когда проболталась… «…– Дима, а ведь Миша Нестеров импотент.

– Да, ну?

– Мне ли не знать!»

После этого разговора Дмитрий словно воспрянул духом, стал настойчивее добиваться благосклонности своей пассии: цветы, дорогие подарки, которые она (по его собственным признаниям) возвращала обратно. Но Вероника была уверена: он добьется своего! Такие, как он, не останавливаются ни перед чем! А что остается ей?

Ей остается уйти в сладкие грезы, в губительный ирреальный мир, где она, однако, получает того, о ком беспрерывно мечтает. В последнее время ее преследовало одно и то же видение: они с Дмитрием на его яхте, плывут по бескрайнему морю… Музыка и их танец на палубе. Только их танец, их волшебный вальс!.. Потом Вероника извиняется перед любимым, что на некоторое время должна покинуть его и спускается в трюм. Здесь – ее связанная пленница Глория. Вероника берет цепь и начинает ее бить. Глория стонет, однако стон этот заглушает музыка. А истязание продолжается! Тело соперницы превращается в сплошной синяк с перебитыми конечностями, голова раскалывается, последний вскрик и – все!

Покончив с соперницей, Вероника возвращается на палубу и опять танцует с любимым. На сей раз – забытое аргентинское танго.